Школа злословия. Бардин.
СМИРНОВА: Гарик, как вы знаете, отличный рассказчик глупостей всяких и смешных историй про себя. Одна из моих любимейших историй про то, как в стародавние времена его пригласили на «Кинопанораму», и вел ее тогда кто-то один из известных наших режиссеров. Записывается программа, и ведущий «Панорамы» говорит: «У нас сегодня в гостях замечательный, мой любимый мультипликатор Гарри Яковлевич Бардин, который снимает замечательные мультфильмы, в отличие от этой отвратительной нынешней моды снимать чего-то там из каких-то веревок, спичек, скрепок…». А Гарик уже сидит в кадре. В этот момент он встает, снимает с себя микрофон, говорит: «Большое спасибо, я пошел, потому что из веревок и спичек мультфильмы снимаю я». И вышел из помещения.
СМИРНОВА: Гарри… Яковлевич…
БАРДИН: Ну, давайте не морочить друг другу голову, мы друг друга знаем…
СМИРНОВА: Это правда… То есть можно?
БАРДИН: Да, без китайских церемоний, хорошо?
СМИРНОВА: Гарик, расскажи, пожалуйста, что у тебя с твоим мультфильмом «Гадкий утенок»?
БАРДИН: Он находится в затяжном подготовительном периоде. Это длится долго, но оправданно долго, потому что вначале надо было найти деньги, и это был подготовительный период для меня одного в смысле поисков денег. Потом половину денег…
ТОЛСТАЯ: Откат!
БАРДИН: Какой откат? Я никогда не давал откатов! И все это прекрасно знают…
ТОЛСТАЯ: Ну, ты говоришь - половину, и сразу…
БАРДИН: Вторую половину я еще ищу, но с первой половиной уже решено, Министерство культуры финансирует, а половину обещал Роднянский. Тьфу, тьфу. Вместе с СТС мы должны сделать такую Копродукцию.
СМИРНОВА: А сколько бюджет такого мультфильма? Он же большой?
БАРДИН: Восемьдесят пять минут, по европейским стандартам тянет миллионов на пятнадцать долларов, а по моей скромности - два с половиной миллиона. Потому что мы ставим себе задачу не обогащения, а создания.
СМИРНОВА: Там же будет какая-то сложная смешанная технология?
БАРДИН: Там будут куклы, пластилин, и будет прозрачная марионетка - душа гадкого утенка, она будет мечтать, страдать, и вот эти три ипостаси технологические будут сосуществовать. Такого количества кукол у меня не было никогда - более пятисот. Я не буду рассказывать сюжета, позвольте… Вы молоды, прекрасны, вы проживете три года точно - через три года вы посмотрите этот фильм. Единственное, могу сказать, чем горжусь - фонограммой. Во-первых, незабвенным Петром Ильичом Чайковским…
СМИРНОВА: Ты им гордишься. Он тебя не разочаровал. Он постарался…
БАРДИН: Я им горжусь. Он действительно гениален. Я только когда слушал музыку, не знал, на чем остановиться - что ни мелодия, ни тема, то подарок. И этим подарком я хотел поделиться с подрастающим поколением, и с вами, - ты тоже подрастающее поколение (Дуне). Двадцать семь номеров Чайковского аранжированы потрясающе Сергеем Анашковым. Когда я обратился к Володе Спивакову, он сказал: если корежить не будешь Петра Ильича - запишу. Когда мы стали писать, Володя говорит: ну, я по поводу «Гадкого утенка» должен птичий анекдот рассказать. Мужик выходит кормить петуха, а тот в это время занят - топчет курицу. Мужик бросил зерно, и петух слез с курицы и начал клевать. И тот говорит: «Не дай мне Бог так оголодать!»… Вообще есть правила, по которым через какое-то время нужно обязательно делать перерыв, за этим следит инспектор оркестра. И когда он сказал: Владимир Теодорыч, перерывчик нужно сделать на полтора часа? - На час, не в Америке, поди, - сказал тот, сделал час перерыв, я к нему пришел. При этом волнение - мальчика, впервые играющего музыку. «Ну, тебе как?» Замечательно, говорю, Володя, просто замечательно. И он решает записать всю музыку целиком в один день, вот как пошло. После я благодарю оркестр, а он говорит: подожди, давай перепишем первый номер. То есть он писал весь день, а занозой в башке сидел первый номер, который он знает, предполагает, как нужно по-настоящему сыграть. И он возвращается, они потрясающе играют, и с этим мы расстаемся. В конце он просит, чтобы я дал ему немножко позвучать в качестве петуха, спрашивает, он будет добрый? - я говорю: нет, он будет злой, - Ну, все равно.
СМИРНОВА: У тебя будет злой петух?
БАРДИН: Да. Это папа. У курицы и петуха родился гадкий утенок. Ну, случайно, так получилось. Так бывает!.. Ну и потом следующий этап: мне нужно писать стихи. Потому что все идет с вокалом. Пишет стихи Юлий Ким, который, отдыхая от «Ревизора», немножко соскочил налево и повязался этим «Гадким утенком». Написал замечательные стихи. Причем то же самое. Вот что отличает Большого художника, что Володю Спивакова, что Юлика Кима, - неуверенность в себе - говорят, может, переделать? - нет, говорю, все замечательно! Такое счастье, когда общаешься с ними. Потом пришли хорошие артисты, и Юля Рутберг, и Володя Качан, я пригласил хор Миши Турецкого, они спели гимн этого птичьего двора…
СМИРНОВА: Слушай, так это огромный какой проект! Это ж сколько народа…
БАРДИН: А как же. А ты думала, я на коленке все это сделаю? Один, да?
СМИРНОВА: Нет, я знала, что не один.
БАРДИН: Ну, как вы живете?
ТОЛСТАЯ: Люди добрые спят, а мы вещаем со страшной силой.
БАРДИН: Ну как… Это когда все доброе ложится, а все недоброе встает?
ТОЛСТАЯ: Вот, это мы, а те - это наши зрители.
СМИРНОВА: Гарик, расскажи, пожалуйста, я ничего не поняла, что за история произошла у тебя с Максимовым и с Первым каналом?
БАРДИН: Ну, это давняя история, пять лет прошло. Тогда мне стукнуло - я не скрываю своих лет, сейчас мне шестьдесят пять, а тогда мне стукнуло шестьдесят. И я впредверии этого «всенародного» юбилея звоню по каналам: отчет советскому народу, как-то я привык давать отчет - ну, сколько стали наплавил, сколько того-сего, что я не зря небо-то коптил шестьдесят лет… Со мной говорит Максимов, а у меня ощущение, что он в это время жевал жвачку: - Это Бардин. - Да, здратуте, Гари Яколич. Я говорю, вот, так и так, у меня предстоит юбилей. - Да, и что? - Я хотел бы показать все свои мультфильмы советскому народу… Он говорит: а сколько у вас наберется? - Ну, часа четыре с половиной наберется. - Да? Хочется сказать: а ведь на этом месте могла бы быть реклама, - слова Максимова. И я ответил: знаете, прагматизм - вещь хорошая, но когда он уже преступает и становится цинизмом, то мне с вами и разговаривать, в общем, не о чем.
СМИРНОВА: Нет, погоди, а в чем проблема, я не понимаю? Что, нельзя показывать мультфильмы?
ТОЛСТАЯ: Да зачем тратить рекламное время, когда можно показать товар?
БАРДИН: Сейчас я объясню законодательную сторону. Не имеют права они прерывать мультипликацию - а она считается детским продуктом - рекламой. Им запрещено законом. А нет рекламы - нет откатов, закатов, рассветов, ничего нет…
ТОЛСТАЯ: Мир во тьме!
БАРДИН: Мир во тьме. И вот как бы Печорин, Онегин и я - лишний человек. Вот и все.
ТОЛСТАЯ: Чацкий еще.
БАРДИН: Чацкий еще, да. Ну, он так, горе от ума…
СМИРНОВА: Скажи, а что с «Чучами»? Все три «Чучи» - замечательные мультфильмы, просто чудесные, я их обожаю. Где их можно посмотреть, они же в прокате так и не были?
БАРДИН: В прокате они были, неудачно. Потому что компания, которая взялась прокатывать, параллельно взялась прокатывать другой полнометражный фильм, и его как бы попридержали. Когда я спросил, на восемьдесят девять регионов России сколько нужно копий? Я войду в клинч, но я напечатаю… Пятнадцать - сказали мне - и то много… Они и пятнадцать не прокатали.
СМИРНОВА: А как, почему?
БАРДИН: Ну как, почему… Дуня, это счастье твое, как художник ты наивна. Ты притворяешься циничной, прагматичной, сплетницей - ты наивна. И в этом твое счастье. Ты долго будешь жить как художник.
СМИРНОВА: Подожди, так они что, их просто не показывали?
БАРДИН: Они их показывали, на каком-то 52-м километре под Москвой. Слава богу, Армен Медведев помог, прокатали их в «Пяти звездах» и в «Роллане», по месяцу там и там. А эти товарищи - господи боже мой, даже выбило из головы название - ну, преуспевающая компания наша…
СМИРНОВА: Какая? «Централ Партнер» знаю, «Гемени» знаю, «Каро»…
БАРДИН: «Каро». «Каро-премьер». Когда владелец этого «Каро-премьера» пришел посмотреть и положил ноги на перекладины кресла и говорит: ну, давайте… так, алло… да, да… - и одним глазом смотрел, - я попросил выключить телефон. Он посмотрел на меня, на человека, который его привел, говорит: кру-той… Мне стало нехорошо. Но оттого, что я продюсер, я заинтересован в том, чтобы мои фильмы показывали, - только это не позволило мне сказать: пошел вон, жлоб. Я выдержал это, он посмотрел все три «Чучи». Потом он сказал: у меня трое детей. И я своим детям не стал бы показывать эти фильмы. Я говорю: почему?!
СМИРНОВА: Почему?
БАРДИН: «А потому что вы грузите, гру-зи-те. А им нужно зрелище. Вы не то делаете», - сказал мне владелец «Каро-премьер». Так что он меня сориентировал на другое.
СМИРНОВА: Детям надо показывать только «Чучу», и именно «Чучу».
ТОЛСТАЯ: А там больше нечего показывать. КАРЕ-премьер (чертит в воздухе квадрат).
БАРДИН: Я впервые обнародую это, но, в общем, мне терять нечего, у меня с ним никаких договорных обязательств нет.
ТОЛСТАЯ: Ну, если у него дети родились квадратные, то у нас нормальные круглоголовые дети, обожающие все такие вещи… Ну да, эмоции у ребенка возникнут, он станет человеком, не дай Бог, потреблять меньше станет…
БАРДИН: Да, да…
СМИРНОВА: А ты видел эти наши нынешние так называемые коммерческие большие мультипликационные проекты? Эти там «Тугарин Змей» и прочие? Что ты о них думаешь? БАРДИН: Я хорошо знаю наших режиссеров, они замечательные. Одно но. Вот все бы ничего. Это как у Аркадия Гайдара: «И кончилась война, затихли выстрелы, и все бы хорошо, да что-то нехорошо…». В этой мультипликации есть уже на уровне подсознания, а может, и сознательно - определенная подача материала, клиповость монтажа. Зритель подсел на них, и на это ориентирован уже исподволь режиссер, чтобы фильм был коммерческим. Создатель не пытается немножко потянуть зрителя на себя, не тянуться к нему, а потянуть на себя, это разные позиции. Я предпочитаю позицию «потянуть на себя», сыграть в мою игру, я не хочу играть в игру, допустим, «Я иду на эстраду, поэтому буду как Петросян». Не буду.
СМИРНОВА: Спасибо тебе.
БАРДИН: Это стоило огромных усилий, я очень хотел быть похожим, но не получается… Я предпочитаю потянуть на себя и сделать его моим ну как бы собеседником, потому что мне с дураком беседовать не о чем, я хочу общаться с умными людьми. Поэтому я к вам пришел. Вот как я завершил коду, да?
ТОЛСТАЯ: Ловко. Тут еще есть один момент. Понимаете, допустим, я нечто смотрю, мне нечего делать, - и если со мной разговаривают как с дураком, то я остаюсь этим дураком, меня никто из состояния дурака не выведет: ну, я дурак, и показывающий дурак. Но если он меня поманил, ведь во всяком человеческом существе - абсолютно, даже если он на питекантропическом уровне, - где-то искра какая-то зарыта, он сам не знает где, в этом говне что-то такое там таится, - и вдруг он неизвестно на что встрепенется, черт его возьми… И есть возможность очеловечиться. Ну а как, в конце концов, из приматов-то мы выделились? Что-то промелькнуло…
БАРДИН: Возвращаясь к напечатанному, то, что я рассказывал, - кажется, Калашников его фамилия, который говорил: «Вы грузите» - ведь он же формирует вкус зрителя, мы же от него зависим.
ТОЛСТАЯ: Он не то что формирует, он формирует, да, но он и не дает ему развиться. Вот ты стой здесь, квадрат квадратом, и никаких листочков из себя не выпускай. Вечная зима.
БАРДИН: Таня, ты знаешь, я скажу. Так хочется быть понятым при жизни…
Смех.
Чес слово. Вы думаете, я шучу? О-о-о…
ТОЛСТАЯ: А, ты не веришь в загробную жизнь, понятно.
БАРДИН: А вы верите.
ТОЛСТАЯ: Да запросто.
БАРДИН: Ну, хорошо. Но там кинотеатров нет.
ТОЛСТАЯ: Ой, там столько всего показывают!.. Сплошное кино.
СМИРНОВА: Послушай, вообще из всей из этой так называемой коммерческой мультипликации есть что-то, что тебе понравилось за последнее время? Включая там и шреков, и курятники, все, что угодно?
БАРДИН: «Побег из курятника», я считаю, это ниже его уровня, я знаю Ника Паркера, люблю его мультипликацию, он может лучше, умнее, точнее. Что касается «Шрека»… Я не могу побороть себя. Я вижу плывущие зрачки компьютерных персонажей, вижу глянец этого всего - меня отторгает изображение в силу того, что ну не могу я это компьютерное… Хотя, безусловно, сделано там мастеровито, ничего не могу сказать. Там поработали люди с умом.
СМИРНОВА: Хорошо, так хоть что-нибудь тебе нравится из этой коммерческой мультипликации? Или ничего?
БАРДИН: Редко. Редко…
СМИРНОВА: Это что, все совсем плохо?
БАРДИН: Нет, ну вот это - «Лев-король»…
СМИРНОВА: «Король-лев» - нравится? Ура!
БАРДИН: Я был в Америке и познакомился с Элтоном Джоном, когда он сидел и играл свои темы, а я в это время был гостем студии Уолта Диснея. Так что я видел на уровне зарождения этот фильм и мне было интересно.
ТОЛСТАЯ: Ну, хорошо, играл Элтон Джон? А ты спой.
СМИРНОВА: Ты продолжаешь свою карьеру крупной вокальной единицы?
БАРДИН: У меня единственный был грех, когда на фестивале «Окно в Европу» в Выборге решили сделать мой вечер, показали один мультфильм и сказали: а теперь микрофон в руки, вот оркестр, и вперед. И дальше пошли заказы со столиков - «Я попрошу!».
СМИРНОВА: Для нашего гостя из солнечной Армении…
БАРДИН: Я люблю это дело, люблю, но сейчас как-то записывать не приходится …
ТОЛСТАЯ: «Есть женщины в русских селеньях» - специальная просьба. А чьи это стихи?
БАРДИН: Это Разин, кажется. Я боюсь, что слова забуду, я ж давно…
ТОЛСТАЯ: Это ничего страшного!
БАРДИН: Так, тогда я достану шпаргалку… Я же знал, что вы меня, подлые, на это сподобите, и если вдруг, то я…
Слова как слеза на полене,
Вечерний загадочный свет,
Есть женщины в русских селеньях,
А в прочих селеньях их нет…
Войдите в селенья Таити,
В селенья ЮАР, Шри-Ланки,
В селенья Канады войдите -
Повсюду одни мужики…
Нет женщин в селеньях Флориды,
Нет женщин в селеньях Мали,
И даже в снегах Антарктиды
Пока никого не нашли…
Пылают пожары в Техасе,
Но некому с криком «Ахти!
Там Вася, там пьяный мой Вася!» -
В горящую избу войти!!
СМИРНОВА: Гениальная песня, гениальная! Мне она очень нравится!
СМИРНОВА: Ужасно, конечно, то, что не знают режиссеров-мультипликаторов, потому что он же действительно реально выдающийся мультипликатор с кучей призов, пальмовыми ветвями, чертом в ступе, и так далее и тому подобное. Тем не менее девочки в гримерке спрашивают: «Он кто?» Я говорю: да он замечательный мультипликатор, Гарри Бардин. Вы его мультфильмы отлично знаете». «Какие?» Говоришь «Брэк» пластилиновый - естественно, отлично знают, говоришь «Брак» из веревок - конечно, знают, «Адажио» из бумаги - знают. «Чучу», кстати, по телевизору-то не показывали, или показывали?
ТОЛСТАЯ: По-моему, не показывали.
СМИРНОВА: Да. Говоришь «Серый волк и Красная Шапочка», «Летучий корабль» - знают все.
ТОЛСТАЯ: Это вечная проблема, непонятно, почему режиссера из большого игрового кино еще как-то знают... Наверное, потому что полагается все время прибавлять: фильм режиссера такого-то, при этом часто не знают имени сценариста.
СМИРНОВА: Нет, ну сценарист вообще не существует...
ТОЛСТАЯ: А в мультипликации не знают имени режиссера, не говоря уже о том, что существует целый коллектив непонятно кого... Очень часто в фотографиях не знают имени фотографа. Просто агентство «Рейтерс». А что мне это агентство-то?
СМИРНОВА: Вы абсолютно правы.
СМИРНОВА: Кто, с твоей точки зрения, в русской мультипликации самая значительная фигура за последние тридцать лет?
БАРДИН: Как тебе сказать? Все равно я считаю - это Федор Савельевич Хитрук. Тогда мультипликация шла на подъем, там были и Лев Константинович Атаманов, и Иванов-Вано, и Роман Качанов, масса имен - это все замечательные режиссеры. Но на прорыв нужна определенная доля авантюры, смелости, нахаления режиссерского - вот это, конечно, сделал Хитрук, и после него стали возможными вот эти ручейки, которые побежали, когда он прорвал блокаду. Потому что иначе это была бы хорошая мультипликация, классная, потому что мы сейчас смотрим замечательные образчики советской мультипликации, но она была бы в общем похожая.
ТОЛСТАЯ: А вот я, как сейчас принято говорить, не будучи в теме, хочу уяснить, что за прорыв, какие это фильмы?
БАРДИН: Среди всей этой сказочной русской глади, среди басен Сергея Владимировича Михалкова, которые экранизированы все до одной, первый фильм, с которым прорывается Федор Савельевич Хитрук в качестве режиссера, долгое время бывший мультипликатором - «История одного преступления». Такого ни по качеству, ни по уровню не было.
ТОЛСТАЯ: Это какой год?
БАРДИН: 66-й, кажется. Это было новое слово. А потом появились уже и Назаров, и Норштейн, и еще ряд режиссеров, которые пошли по следам.
СМИРНОВА: А ты не знаешь, Норштейн когда-нибудь закончит свой фильм?
БАРДИН: Позови Норштейна сюда и у него спроси.
СМИРНОВА: Нет, ведь в каждом виде искусства существуют свои священные коровы и психологические фигуры. И, насколько я понимаю, в мультипликации это место занимает Норштейн. Но при этом я пытаюсь разобраться и понять, где эти фигуры именно мифологические, а где действительно такие реальные странные гении.
БАРДИН: Дуня, вопрос некорректный, я не могу на него ответить, потому что это мой коллега по цеху и это как бы его судьба творческая, он за нее в ответе. Двадцать шесть лет снимать один фильм - я не понимаю, как так можно, я за это время снял чертову тучу фильмов.
СМИРНОВА: Может, ты халтурщик, Гарик?
БАРДИН: Я халтурщик? Да, именно поэтому вы и пригласили меня.
ТОЛСТАЯ: Есть такие люди - творцы-затворники. Они что-то находят в своих контактах с Абсолютом, как им кажется, или с тем, что на самом деле есть, - и входят в какую-то сложную, патовую ситуацию. Никто там не выигрывает, они не могут отдать свою продукцию, потому что назвать это продукцией упаси Господь, - они никогда не будут есть, смотреть, обсуждать, эта чрезмерная истонченность в понимании искусства - она не дает выхода.
БАРДИН: Я понимаю, о чем ты говоришь. Меня как-то пригласили на встречу со зрителем, я позвал одного очень известного актера, а он говорит: чего это я буду перед ними потрошиться. И мне это странно, потому что я другой человек. Не то что я люблю потрошиться, но мне нужен допинг - прийти и поговорить с людьми, ответить на вопросы и увидеть реакцию людей. Я на три года ухожу как в дальнее плавание, кругосветное путешествие со своим фильмом, я как бы в затворника превращаюсь, потому что я в это время больше ничего выдавать не буду. И нужно подтверждение того, что я не зря, не зря. Вот это «не зря» необходимо в контакте со зрителями, причем в конечном счете я же делаю не для себя (а то кончится шизофренией), а для них. Я люблю то чувство, когда уже что-то складывается, и складывается так, как хочется, в этом смысле я согласен на сто процентов с Никитой Михалковым, который когда-то сказал: «Какое счастье, когда у тебя по-лу-ча-ет-ся». И вот когда у тебя получается, и когда ты выходишь на улицу после рабочего дня, - идете, дураки, и ничего не знаете, а я для вас такое кино снимаю… вот это замечательно. И я не понимаю другого - когда делать это… а для кого? Какой смысл? Для потомков? Кино - продукт сегодняшнего дня.
ТОЛСТАЯ: Всякое искусство именно таким образом связано, когда ты сам не можешь этого не сделать. Происходят долгие роды, «Я рожаю, помогите!», тебе стучат, говорят: ну, когда? - потом, естественно, ты выносишь - вот какой он у меня.
БАРДИН: А потом критики говорят - мда, мог бы быть и получше…
СМИРНОВА: Нет, как правило, выносишь, а они говорят: нет, что это вы нам принесли, - не разговаривает, голову не держит, ходить сам не может, что это…
ТОЛСТАЯ: В литературе то же самое, я знаю, есть две крайности людей-писателей. Одни - «Пишу для себя», вот пишу для тебя, самовыражаюсь, а эти там, внизу, кому они нужны, - но при этом человек хочет печататься; а другие - «А что вы хотите? Это? Я это напишу вам. А, нет, не так? А я сейчас переделаю! Все для вас!» И получается и то ужасно, - никак он не может раздвоиться, и тут - под всех подложится, и такого презирают. И определить баланс здесь очень сложно.
БАРДИН: Важно сохранить свою внутреннюю независимость. Чтобы на тебя не влияли никакие ветры, никакая политика, чтобы ты был востребован собой, сохранил себя как боевую единицу, сохранил себя для чего-то. Я, например, мучился, с наушниками сидел, по крохам прослушивал музыку, ждал, когда возникнет то самое движение, пластическое, идеальное. И когда оно возникает - ой, какое счастье, да. А когда его нет, ты мучаешься, мучаешь окружающих, потому что ну не идет, не идет.
СМИРНОВА: Послушай, ведь ты был актером когда-то. А почему перестал им быть? Чего ты бросил это дело?
БАРДИН: Подожди, а вот то, что я сегодня делал?
СМИРНОВА: Я поэтому и спрашиваю.
БАРДИН: Да как тебе сказать. Я актер. Потому что я считаю, все равно это актерство. Ведь когда Флабер говорит: «Госпожа Бовари - это я», это актерство, он же плакал, когда Герман испустил дух. Это значит, что он пропустил через себя, он сыграл это. И Татьяна, когда она пишет свои вещи, пропускает их через себя, она актриса пишущая, выражающая через своих героев себя.
ТОЛСТАЯ: Конечно. Я должна в них влезть, условно говоря, мне нужен персонаж, который должен выполнить какую-то роль, здесь его не хватает. И я начинаю придумывать. А он не работает, то есть валится как тряпичная кукла. Ты в него как-то влезаешь, давай, иди - если он не органический, если не насытить его собой, - ничего не будет, то есть это актерское проникновение, влезать.
БАРДИН: «Я в предлагаемых обстоятельствах» - эта станиславская формула - она на все времена. Что в режиссуре, что в писательстве.
СМИРНОВА: Но почему ты бросил этим заниматься?
БАРДИН: Я чувствовал, что что-то сидит во мне и требует выхода, а что, я еще не знал.
ТОЛСТАЯ: Как приходит в голову начать заниматься мультипликацией? Это же долго. Со стороны посмотришь и думаешь: а браться ли мне за это, ведь это сколько же времени уйдет, даже пока я три кадра сделаю?
БАРДИН: Я авантюрный человек. Например, у меня сын, режиссер игрового кино, и если я ему подкидываю идею, что, если сделать вот так, - он мне отвечает: «Хорошая идея, но не моя». А что мне с ней делать? «Напиши сценарий». Я как идиот пишу сценарий. Написал сценарий. «Ну, как?» «Хороший сценарий». «И что мне с ним делать?» «Поставь». А что, если поставить?.. А что будет делать моя студия, пока я буду удовлетворять собственное любопытство, а? Ну, сборник киносценариев я отдал. Теперь что-то мы с Пашкой снова набредили, идея - пьеса, замечательная, он говорит, поставь - мне и это хочется, - а времени нет, куда я «Гадкого утенка»? Возьму, раскручу его и выброшу? Нет. Не получается.
СМИРНОВА: Ну а как вот началось, как ты пришел в мультипликацию?
БАРДИН: Через микрофон. Я озвучивал как актер мультфильм. И мне так понравилось, я понял, что могу сценарий написать, написал один, второй. Директор «Союзмультфильма» говорит: «Вот вы режиссер, вы и ставьте». Я говорю - да я ни уха ни рыла. «Ну, попробуйте». Я попробовал и вот как в омут головой бросился, и пошел. И с тех пор тридцать два года.
СМИРНОВА: Хорошо. Последний вопрос. Скажи, пожалуйста, ты сейчас уже знаешь, что будешь делать после «Гадкого утенка?»
БАРДИН: Нет. Вот это, ты знаешь, нет.
ТОЛСТАЯ: Подлый вопрос-то какой.
БАРДИН: Это когда-то Норштейн сказал по поводу моей подписи, а у меня подпись - любой дурак подделает, фьить! - и туда, - он сказал: «Ты еще здесь, но уже там». Но вот сейчас пока это настолько большой проект, что я себя не экстраполирую на… Дай Бог с ним справиться. Дай Бог.
СМИРНОВА: Ой, я очень желаю этого.
БАРДИН: Разговор был очень живой, не знаю, что они там говорят за спиной у меня, разговор был живой и интересный. Слушательницы они замечательные. Эти глаза заинтересованные, искренние были для меня большим удовольствием. Так как общение - это счастье, то это полтора часа счастья.
СМИРНОВА: Гарри… Яковлевич…
БАРДИН: Ну, давайте не морочить друг другу голову, мы друг друга знаем…
СМИРНОВА: Это правда… То есть можно?
БАРДИН: Да, без китайских церемоний, хорошо?
СМИРНОВА: Гарик, расскажи, пожалуйста, что у тебя с твоим мультфильмом «Гадкий утенок»?
БАРДИН: Он находится в затяжном подготовительном периоде. Это длится долго, но оправданно долго, потому что вначале надо было найти деньги, и это был подготовительный период для меня одного в смысле поисков денег. Потом половину денег…
ТОЛСТАЯ: Откат!
БАРДИН: Какой откат? Я никогда не давал откатов! И все это прекрасно знают…
ТОЛСТАЯ: Ну, ты говоришь - половину, и сразу…
БАРДИН: Вторую половину я еще ищу, но с первой половиной уже решено, Министерство культуры финансирует, а половину обещал Роднянский. Тьфу, тьфу. Вместе с СТС мы должны сделать такую Копродукцию.
СМИРНОВА: А сколько бюджет такого мультфильма? Он же большой?
БАРДИН: Восемьдесят пять минут, по европейским стандартам тянет миллионов на пятнадцать долларов, а по моей скромности - два с половиной миллиона. Потому что мы ставим себе задачу не обогащения, а создания.
СМИРНОВА: Там же будет какая-то сложная смешанная технология?
БАРДИН: Там будут куклы, пластилин, и будет прозрачная марионетка - душа гадкого утенка, она будет мечтать, страдать, и вот эти три ипостаси технологические будут сосуществовать. Такого количества кукол у меня не было никогда - более пятисот. Я не буду рассказывать сюжета, позвольте… Вы молоды, прекрасны, вы проживете три года точно - через три года вы посмотрите этот фильм. Единственное, могу сказать, чем горжусь - фонограммой. Во-первых, незабвенным Петром Ильичом Чайковским…
СМИРНОВА: Ты им гордишься. Он тебя не разочаровал. Он постарался…
БАРДИН: Я им горжусь. Он действительно гениален. Я только когда слушал музыку, не знал, на чем остановиться - что ни мелодия, ни тема, то подарок. И этим подарком я хотел поделиться с подрастающим поколением, и с вами, - ты тоже подрастающее поколение (Дуне). Двадцать семь номеров Чайковского аранжированы потрясающе Сергеем Анашковым. Когда я обратился к Володе Спивакову, он сказал: если корежить не будешь Петра Ильича - запишу. Когда мы стали писать, Володя говорит: ну, я по поводу «Гадкого утенка» должен птичий анекдот рассказать. Мужик выходит кормить петуха, а тот в это время занят - топчет курицу. Мужик бросил зерно, и петух слез с курицы и начал клевать. И тот говорит: «Не дай мне Бог так оголодать!»… Вообще есть правила, по которым через какое-то время нужно обязательно делать перерыв, за этим следит инспектор оркестра. И когда он сказал: Владимир Теодорыч, перерывчик нужно сделать на полтора часа? - На час, не в Америке, поди, - сказал тот, сделал час перерыв, я к нему пришел. При этом волнение - мальчика, впервые играющего музыку. «Ну, тебе как?» Замечательно, говорю, Володя, просто замечательно. И он решает записать всю музыку целиком в один день, вот как пошло. После я благодарю оркестр, а он говорит: подожди, давай перепишем первый номер. То есть он писал весь день, а занозой в башке сидел первый номер, который он знает, предполагает, как нужно по-настоящему сыграть. И он возвращается, они потрясающе играют, и с этим мы расстаемся. В конце он просит, чтобы я дал ему немножко позвучать в качестве петуха, спрашивает, он будет добрый? - я говорю: нет, он будет злой, - Ну, все равно.
СМИРНОВА: У тебя будет злой петух?
БАРДИН: Да. Это папа. У курицы и петуха родился гадкий утенок. Ну, случайно, так получилось. Так бывает!.. Ну и потом следующий этап: мне нужно писать стихи. Потому что все идет с вокалом. Пишет стихи Юлий Ким, который, отдыхая от «Ревизора», немножко соскочил налево и повязался этим «Гадким утенком». Написал замечательные стихи. Причем то же самое. Вот что отличает Большого художника, что Володю Спивакова, что Юлика Кима, - неуверенность в себе - говорят, может, переделать? - нет, говорю, все замечательно! Такое счастье, когда общаешься с ними. Потом пришли хорошие артисты, и Юля Рутберг, и Володя Качан, я пригласил хор Миши Турецкого, они спели гимн этого птичьего двора…
СМИРНОВА: Слушай, так это огромный какой проект! Это ж сколько народа…
БАРДИН: А как же. А ты думала, я на коленке все это сделаю? Один, да?
СМИРНОВА: Нет, я знала, что не один.
БАРДИН: Ну, как вы живете?
ТОЛСТАЯ: Люди добрые спят, а мы вещаем со страшной силой.
БАРДИН: Ну как… Это когда все доброе ложится, а все недоброе встает?
ТОЛСТАЯ: Вот, это мы, а те - это наши зрители.
СМИРНОВА: Гарик, расскажи, пожалуйста, я ничего не поняла, что за история произошла у тебя с Максимовым и с Первым каналом?
БАРДИН: Ну, это давняя история, пять лет прошло. Тогда мне стукнуло - я не скрываю своих лет, сейчас мне шестьдесят пять, а тогда мне стукнуло шестьдесят. И я впредверии этого «всенародного» юбилея звоню по каналам: отчет советскому народу, как-то я привык давать отчет - ну, сколько стали наплавил, сколько того-сего, что я не зря небо-то коптил шестьдесят лет… Со мной говорит Максимов, а у меня ощущение, что он в это время жевал жвачку: - Это Бардин. - Да, здратуте, Гари Яколич. Я говорю, вот, так и так, у меня предстоит юбилей. - Да, и что? - Я хотел бы показать все свои мультфильмы советскому народу… Он говорит: а сколько у вас наберется? - Ну, часа четыре с половиной наберется. - Да? Хочется сказать: а ведь на этом месте могла бы быть реклама, - слова Максимова. И я ответил: знаете, прагматизм - вещь хорошая, но когда он уже преступает и становится цинизмом, то мне с вами и разговаривать, в общем, не о чем.
СМИРНОВА: Нет, погоди, а в чем проблема, я не понимаю? Что, нельзя показывать мультфильмы?
ТОЛСТАЯ: Да зачем тратить рекламное время, когда можно показать товар?
БАРДИН: Сейчас я объясню законодательную сторону. Не имеют права они прерывать мультипликацию - а она считается детским продуктом - рекламой. Им запрещено законом. А нет рекламы - нет откатов, закатов, рассветов, ничего нет…
ТОЛСТАЯ: Мир во тьме!
БАРДИН: Мир во тьме. И вот как бы Печорин, Онегин и я - лишний человек. Вот и все.
ТОЛСТАЯ: Чацкий еще.
БАРДИН: Чацкий еще, да. Ну, он так, горе от ума…
СМИРНОВА: Скажи, а что с «Чучами»? Все три «Чучи» - замечательные мультфильмы, просто чудесные, я их обожаю. Где их можно посмотреть, они же в прокате так и не были?
БАРДИН: В прокате они были, неудачно. Потому что компания, которая взялась прокатывать, параллельно взялась прокатывать другой полнометражный фильм, и его как бы попридержали. Когда я спросил, на восемьдесят девять регионов России сколько нужно копий? Я войду в клинч, но я напечатаю… Пятнадцать - сказали мне - и то много… Они и пятнадцать не прокатали.
СМИРНОВА: А как, почему?
БАРДИН: Ну как, почему… Дуня, это счастье твое, как художник ты наивна. Ты притворяешься циничной, прагматичной, сплетницей - ты наивна. И в этом твое счастье. Ты долго будешь жить как художник.
СМИРНОВА: Подожди, так они что, их просто не показывали?
БАРДИН: Они их показывали, на каком-то 52-м километре под Москвой. Слава богу, Армен Медведев помог, прокатали их в «Пяти звездах» и в «Роллане», по месяцу там и там. А эти товарищи - господи боже мой, даже выбило из головы название - ну, преуспевающая компания наша…
СМИРНОВА: Какая? «Централ Партнер» знаю, «Гемени» знаю, «Каро»…
БАРДИН: «Каро». «Каро-премьер». Когда владелец этого «Каро-премьера» пришел посмотреть и положил ноги на перекладины кресла и говорит: ну, давайте… так, алло… да, да… - и одним глазом смотрел, - я попросил выключить телефон. Он посмотрел на меня, на человека, который его привел, говорит: кру-той… Мне стало нехорошо. Но оттого, что я продюсер, я заинтересован в том, чтобы мои фильмы показывали, - только это не позволило мне сказать: пошел вон, жлоб. Я выдержал это, он посмотрел все три «Чучи». Потом он сказал: у меня трое детей. И я своим детям не стал бы показывать эти фильмы. Я говорю: почему?!
СМИРНОВА: Почему?
БАРДИН: «А потому что вы грузите, гру-зи-те. А им нужно зрелище. Вы не то делаете», - сказал мне владелец «Каро-премьер». Так что он меня сориентировал на другое.
СМИРНОВА: Детям надо показывать только «Чучу», и именно «Чучу».
ТОЛСТАЯ: А там больше нечего показывать. КАРЕ-премьер (чертит в воздухе квадрат).
БАРДИН: Я впервые обнародую это, но, в общем, мне терять нечего, у меня с ним никаких договорных обязательств нет.
ТОЛСТАЯ: Ну, если у него дети родились квадратные, то у нас нормальные круглоголовые дети, обожающие все такие вещи… Ну да, эмоции у ребенка возникнут, он станет человеком, не дай Бог, потреблять меньше станет…
БАРДИН: Да, да…
СМИРНОВА: А ты видел эти наши нынешние так называемые коммерческие большие мультипликационные проекты? Эти там «Тугарин Змей» и прочие? Что ты о них думаешь? БАРДИН: Я хорошо знаю наших режиссеров, они замечательные. Одно но. Вот все бы ничего. Это как у Аркадия Гайдара: «И кончилась война, затихли выстрелы, и все бы хорошо, да что-то нехорошо…». В этой мультипликации есть уже на уровне подсознания, а может, и сознательно - определенная подача материала, клиповость монтажа. Зритель подсел на них, и на это ориентирован уже исподволь режиссер, чтобы фильм был коммерческим. Создатель не пытается немножко потянуть зрителя на себя, не тянуться к нему, а потянуть на себя, это разные позиции. Я предпочитаю позицию «потянуть на себя», сыграть в мою игру, я не хочу играть в игру, допустим, «Я иду на эстраду, поэтому буду как Петросян». Не буду.
СМИРНОВА: Спасибо тебе.
БАРДИН: Это стоило огромных усилий, я очень хотел быть похожим, но не получается… Я предпочитаю потянуть на себя и сделать его моим ну как бы собеседником, потому что мне с дураком беседовать не о чем, я хочу общаться с умными людьми. Поэтому я к вам пришел. Вот как я завершил коду, да?
ТОЛСТАЯ: Ловко. Тут еще есть один момент. Понимаете, допустим, я нечто смотрю, мне нечего делать, - и если со мной разговаривают как с дураком, то я остаюсь этим дураком, меня никто из состояния дурака не выведет: ну, я дурак, и показывающий дурак. Но если он меня поманил, ведь во всяком человеческом существе - абсолютно, даже если он на питекантропическом уровне, - где-то искра какая-то зарыта, он сам не знает где, в этом говне что-то такое там таится, - и вдруг он неизвестно на что встрепенется, черт его возьми… И есть возможность очеловечиться. Ну а как, в конце концов, из приматов-то мы выделились? Что-то промелькнуло…
БАРДИН: Возвращаясь к напечатанному, то, что я рассказывал, - кажется, Калашников его фамилия, который говорил: «Вы грузите» - ведь он же формирует вкус зрителя, мы же от него зависим.
ТОЛСТАЯ: Он не то что формирует, он формирует, да, но он и не дает ему развиться. Вот ты стой здесь, квадрат квадратом, и никаких листочков из себя не выпускай. Вечная зима.
БАРДИН: Таня, ты знаешь, я скажу. Так хочется быть понятым при жизни…
Смех.
Чес слово. Вы думаете, я шучу? О-о-о…
ТОЛСТАЯ: А, ты не веришь в загробную жизнь, понятно.
БАРДИН: А вы верите.
ТОЛСТАЯ: Да запросто.
БАРДИН: Ну, хорошо. Но там кинотеатров нет.
ТОЛСТАЯ: Ой, там столько всего показывают!.. Сплошное кино.
СМИРНОВА: Послушай, вообще из всей из этой так называемой коммерческой мультипликации есть что-то, что тебе понравилось за последнее время? Включая там и шреков, и курятники, все, что угодно?
БАРДИН: «Побег из курятника», я считаю, это ниже его уровня, я знаю Ника Паркера, люблю его мультипликацию, он может лучше, умнее, точнее. Что касается «Шрека»… Я не могу побороть себя. Я вижу плывущие зрачки компьютерных персонажей, вижу глянец этого всего - меня отторгает изображение в силу того, что ну не могу я это компьютерное… Хотя, безусловно, сделано там мастеровито, ничего не могу сказать. Там поработали люди с умом.
СМИРНОВА: Хорошо, так хоть что-нибудь тебе нравится из этой коммерческой мультипликации? Или ничего?
БАРДИН: Редко. Редко…
СМИРНОВА: Это что, все совсем плохо?
БАРДИН: Нет, ну вот это - «Лев-король»…
СМИРНОВА: «Король-лев» - нравится? Ура!
БАРДИН: Я был в Америке и познакомился с Элтоном Джоном, когда он сидел и играл свои темы, а я в это время был гостем студии Уолта Диснея. Так что я видел на уровне зарождения этот фильм и мне было интересно.
ТОЛСТАЯ: Ну, хорошо, играл Элтон Джон? А ты спой.
СМИРНОВА: Ты продолжаешь свою карьеру крупной вокальной единицы?
БАРДИН: У меня единственный был грех, когда на фестивале «Окно в Европу» в Выборге решили сделать мой вечер, показали один мультфильм и сказали: а теперь микрофон в руки, вот оркестр, и вперед. И дальше пошли заказы со столиков - «Я попрошу!».
СМИРНОВА: Для нашего гостя из солнечной Армении…
БАРДИН: Я люблю это дело, люблю, но сейчас как-то записывать не приходится …
ТОЛСТАЯ: «Есть женщины в русских селеньях» - специальная просьба. А чьи это стихи?
БАРДИН: Это Разин, кажется. Я боюсь, что слова забуду, я ж давно…
ТОЛСТАЯ: Это ничего страшного!
БАРДИН: Так, тогда я достану шпаргалку… Я же знал, что вы меня, подлые, на это сподобите, и если вдруг, то я…
Слова как слеза на полене,
Вечерний загадочный свет,
Есть женщины в русских селеньях,
А в прочих селеньях их нет…
Войдите в селенья Таити,
В селенья ЮАР, Шри-Ланки,
В селенья Канады войдите -
Повсюду одни мужики…
Нет женщин в селеньях Флориды,
Нет женщин в селеньях Мали,
И даже в снегах Антарктиды
Пока никого не нашли…
Пылают пожары в Техасе,
Но некому с криком «Ахти!
Там Вася, там пьяный мой Вася!» -
В горящую избу войти!!
СМИРНОВА: Гениальная песня, гениальная! Мне она очень нравится!
СМИРНОВА: Ужасно, конечно, то, что не знают режиссеров-мультипликаторов, потому что он же действительно реально выдающийся мультипликатор с кучей призов, пальмовыми ветвями, чертом в ступе, и так далее и тому подобное. Тем не менее девочки в гримерке спрашивают: «Он кто?» Я говорю: да он замечательный мультипликатор, Гарри Бардин. Вы его мультфильмы отлично знаете». «Какие?» Говоришь «Брэк» пластилиновый - естественно, отлично знают, говоришь «Брак» из веревок - конечно, знают, «Адажио» из бумаги - знают. «Чучу», кстати, по телевизору-то не показывали, или показывали?
ТОЛСТАЯ: По-моему, не показывали.
СМИРНОВА: Да. Говоришь «Серый волк и Красная Шапочка», «Летучий корабль» - знают все.
ТОЛСТАЯ: Это вечная проблема, непонятно, почему режиссера из большого игрового кино еще как-то знают... Наверное, потому что полагается все время прибавлять: фильм режиссера такого-то, при этом часто не знают имени сценариста.
СМИРНОВА: Нет, ну сценарист вообще не существует...
ТОЛСТАЯ: А в мультипликации не знают имени режиссера, не говоря уже о том, что существует целый коллектив непонятно кого... Очень часто в фотографиях не знают имени фотографа. Просто агентство «Рейтерс». А что мне это агентство-то?
СМИРНОВА: Вы абсолютно правы.
СМИРНОВА: Кто, с твоей точки зрения, в русской мультипликации самая значительная фигура за последние тридцать лет?
БАРДИН: Как тебе сказать? Все равно я считаю - это Федор Савельевич Хитрук. Тогда мультипликация шла на подъем, там были и Лев Константинович Атаманов, и Иванов-Вано, и Роман Качанов, масса имен - это все замечательные режиссеры. Но на прорыв нужна определенная доля авантюры, смелости, нахаления режиссерского - вот это, конечно, сделал Хитрук, и после него стали возможными вот эти ручейки, которые побежали, когда он прорвал блокаду. Потому что иначе это была бы хорошая мультипликация, классная, потому что мы сейчас смотрим замечательные образчики советской мультипликации, но она была бы в общем похожая.
ТОЛСТАЯ: А вот я, как сейчас принято говорить, не будучи в теме, хочу уяснить, что за прорыв, какие это фильмы?
БАРДИН: Среди всей этой сказочной русской глади, среди басен Сергея Владимировича Михалкова, которые экранизированы все до одной, первый фильм, с которым прорывается Федор Савельевич Хитрук в качестве режиссера, долгое время бывший мультипликатором - «История одного преступления». Такого ни по качеству, ни по уровню не было.
ТОЛСТАЯ: Это какой год?
БАРДИН: 66-й, кажется. Это было новое слово. А потом появились уже и Назаров, и Норштейн, и еще ряд режиссеров, которые пошли по следам.
СМИРНОВА: А ты не знаешь, Норштейн когда-нибудь закончит свой фильм?
БАРДИН: Позови Норштейна сюда и у него спроси.
СМИРНОВА: Нет, ведь в каждом виде искусства существуют свои священные коровы и психологические фигуры. И, насколько я понимаю, в мультипликации это место занимает Норштейн. Но при этом я пытаюсь разобраться и понять, где эти фигуры именно мифологические, а где действительно такие реальные странные гении.
БАРДИН: Дуня, вопрос некорректный, я не могу на него ответить, потому что это мой коллега по цеху и это как бы его судьба творческая, он за нее в ответе. Двадцать шесть лет снимать один фильм - я не понимаю, как так можно, я за это время снял чертову тучу фильмов.
СМИРНОВА: Может, ты халтурщик, Гарик?
БАРДИН: Я халтурщик? Да, именно поэтому вы и пригласили меня.
ТОЛСТАЯ: Есть такие люди - творцы-затворники. Они что-то находят в своих контактах с Абсолютом, как им кажется, или с тем, что на самом деле есть, - и входят в какую-то сложную, патовую ситуацию. Никто там не выигрывает, они не могут отдать свою продукцию, потому что назвать это продукцией упаси Господь, - они никогда не будут есть, смотреть, обсуждать, эта чрезмерная истонченность в понимании искусства - она не дает выхода.
БАРДИН: Я понимаю, о чем ты говоришь. Меня как-то пригласили на встречу со зрителем, я позвал одного очень известного актера, а он говорит: чего это я буду перед ними потрошиться. И мне это странно, потому что я другой человек. Не то что я люблю потрошиться, но мне нужен допинг - прийти и поговорить с людьми, ответить на вопросы и увидеть реакцию людей. Я на три года ухожу как в дальнее плавание, кругосветное путешествие со своим фильмом, я как бы в затворника превращаюсь, потому что я в это время больше ничего выдавать не буду. И нужно подтверждение того, что я не зря, не зря. Вот это «не зря» необходимо в контакте со зрителями, причем в конечном счете я же делаю не для себя (а то кончится шизофренией), а для них. Я люблю то чувство, когда уже что-то складывается, и складывается так, как хочется, в этом смысле я согласен на сто процентов с Никитой Михалковым, который когда-то сказал: «Какое счастье, когда у тебя по-лу-ча-ет-ся». И вот когда у тебя получается, и когда ты выходишь на улицу после рабочего дня, - идете, дураки, и ничего не знаете, а я для вас такое кино снимаю… вот это замечательно. И я не понимаю другого - когда делать это… а для кого? Какой смысл? Для потомков? Кино - продукт сегодняшнего дня.
ТОЛСТАЯ: Всякое искусство именно таким образом связано, когда ты сам не можешь этого не сделать. Происходят долгие роды, «Я рожаю, помогите!», тебе стучат, говорят: ну, когда? - потом, естественно, ты выносишь - вот какой он у меня.
БАРДИН: А потом критики говорят - мда, мог бы быть и получше…
СМИРНОВА: Нет, как правило, выносишь, а они говорят: нет, что это вы нам принесли, - не разговаривает, голову не держит, ходить сам не может, что это…
ТОЛСТАЯ: В литературе то же самое, я знаю, есть две крайности людей-писателей. Одни - «Пишу для себя», вот пишу для тебя, самовыражаюсь, а эти там, внизу, кому они нужны, - но при этом человек хочет печататься; а другие - «А что вы хотите? Это? Я это напишу вам. А, нет, не так? А я сейчас переделаю! Все для вас!» И получается и то ужасно, - никак он не может раздвоиться, и тут - под всех подложится, и такого презирают. И определить баланс здесь очень сложно.
БАРДИН: Важно сохранить свою внутреннюю независимость. Чтобы на тебя не влияли никакие ветры, никакая политика, чтобы ты был востребован собой, сохранил себя как боевую единицу, сохранил себя для чего-то. Я, например, мучился, с наушниками сидел, по крохам прослушивал музыку, ждал, когда возникнет то самое движение, пластическое, идеальное. И когда оно возникает - ой, какое счастье, да. А когда его нет, ты мучаешься, мучаешь окружающих, потому что ну не идет, не идет.
СМИРНОВА: Послушай, ведь ты был актером когда-то. А почему перестал им быть? Чего ты бросил это дело?
БАРДИН: Подожди, а вот то, что я сегодня делал?
СМИРНОВА: Я поэтому и спрашиваю.
БАРДИН: Да как тебе сказать. Я актер. Потому что я считаю, все равно это актерство. Ведь когда Флабер говорит: «Госпожа Бовари - это я», это актерство, он же плакал, когда Герман испустил дух. Это значит, что он пропустил через себя, он сыграл это. И Татьяна, когда она пишет свои вещи, пропускает их через себя, она актриса пишущая, выражающая через своих героев себя.
ТОЛСТАЯ: Конечно. Я должна в них влезть, условно говоря, мне нужен персонаж, который должен выполнить какую-то роль, здесь его не хватает. И я начинаю придумывать. А он не работает, то есть валится как тряпичная кукла. Ты в него как-то влезаешь, давай, иди - если он не органический, если не насытить его собой, - ничего не будет, то есть это актерское проникновение, влезать.
БАРДИН: «Я в предлагаемых обстоятельствах» - эта станиславская формула - она на все времена. Что в режиссуре, что в писательстве.
СМИРНОВА: Но почему ты бросил этим заниматься?
БАРДИН: Я чувствовал, что что-то сидит во мне и требует выхода, а что, я еще не знал.
ТОЛСТАЯ: Как приходит в голову начать заниматься мультипликацией? Это же долго. Со стороны посмотришь и думаешь: а браться ли мне за это, ведь это сколько же времени уйдет, даже пока я три кадра сделаю?
БАРДИН: Я авантюрный человек. Например, у меня сын, режиссер игрового кино, и если я ему подкидываю идею, что, если сделать вот так, - он мне отвечает: «Хорошая идея, но не моя». А что мне с ней делать? «Напиши сценарий». Я как идиот пишу сценарий. Написал сценарий. «Ну, как?» «Хороший сценарий». «И что мне с ним делать?» «Поставь». А что, если поставить?.. А что будет делать моя студия, пока я буду удовлетворять собственное любопытство, а? Ну, сборник киносценариев я отдал. Теперь что-то мы с Пашкой снова набредили, идея - пьеса, замечательная, он говорит, поставь - мне и это хочется, - а времени нет, куда я «Гадкого утенка»? Возьму, раскручу его и выброшу? Нет. Не получается.
СМИРНОВА: Ну а как вот началось, как ты пришел в мультипликацию?
БАРДИН: Через микрофон. Я озвучивал как актер мультфильм. И мне так понравилось, я понял, что могу сценарий написать, написал один, второй. Директор «Союзмультфильма» говорит: «Вот вы режиссер, вы и ставьте». Я говорю - да я ни уха ни рыла. «Ну, попробуйте». Я попробовал и вот как в омут головой бросился, и пошел. И с тех пор тридцать два года.
СМИРНОВА: Хорошо. Последний вопрос. Скажи, пожалуйста, ты сейчас уже знаешь, что будешь делать после «Гадкого утенка?»
БАРДИН: Нет. Вот это, ты знаешь, нет.
ТОЛСТАЯ: Подлый вопрос-то какой.
БАРДИН: Это когда-то Норштейн сказал по поводу моей подписи, а у меня подпись - любой дурак подделает, фьить! - и туда, - он сказал: «Ты еще здесь, но уже там». Но вот сейчас пока это настолько большой проект, что я себя не экстраполирую на… Дай Бог с ним справиться. Дай Бог.
СМИРНОВА: Ой, я очень желаю этого.
БАРДИН: Разговор был очень живой, не знаю, что они там говорят за спиной у меня, разговор был живой и интересный. Слушательницы они замечательные. Эти глаза заинтересованные, искренние были для меня большим удовольствием. Так как общение - это счастье, то это полтора часа счастья.