Н.Васильев «Америка с чёрного хода».
Советский журналист-международник Н.Васильев посетил с командировкой США осенью 1944 года и собственными глазами, в соответствии с идейными установками того времени, наблюдал жизнь тогдашнего главного союзника СССР во Второй мировой войне и соседней Канады.
Николай Васильев, «Америка с чёрного хода»
Москва, «Молодая гвардия», 1955 год
Отрывки из книги
Путешествие во вчерашний день
...Мы пересекаем Алдан главный приток Лены, набираем высоту в четыре тысячи метров, для того, чтобы перемахнуть сначала через Верхоянский хребет, а затем через хребет Черского. Вот еще один хребет Колымский. Вскоре самолет идет на снижение; мы делаем посадку в Маркове. Здесь последняя заправка баков на советской территории. Не мешает заправиться и пассажирам. Пока мы закусываем в столовой, пограничники проверяют наши паспорта и выездные визы.
Мы особенно горячо благодарим гостеприимных хозяев и сердечно прощаемся со всеми, с кем только что познакомились, с обслуживающим персоналом столовой, с работниками аэродрома, с пограничниками. Прощаемся, как с самыми близкими друзьями. Ведь дальше будет чужая земля, чужие люди...
Какое сегодня число? вдруг спрашивает Игнатьев. Глаза его при этом лукаво поблескивают. Я смотрю на часы. По московскому времени сейчас шестнадцать часов. Мы летим третьи сутки. Следовательно, сегодня 28 октября. Но мы летим на восток, навстречу солнцу, и поэтому местное время опережает московское. Разница с московским временем здесь равняется примерно двенадцати часам. Следовательно, по местному времени сейчас раннее утро 29 октября. Остальные пассажиры приходят к такому же выводу и мы единодушно отвечаем Игнатьеву, что сегодня 29 октября.
Некоторое время Игнатьев молчит, как бы испытывая наше терпение. Сегодня все-таки двадцать восьмое, торжествующе заявляет он наконец. Вы забыли про международную линию перемены чисел, проходящую в этом районе через Берингов пролив. Мы пересекли ее часа три назад. А так как мы шли при этом в восточном направлении, то потеряли целые сутки по сравнению с временем, которое было в тот момент на Чукотском полуострове. При перелете из Сибири на Аляску всегда теряются сутки. Ведь мы сейчас находимся уже в Западном полушарии.
Теперь все мы припоминаем это обстоятельство, знакомое из географии, но не пришедшее сразу в голову. Ситуация действительно оригинальная. Лететь с огромной скоростью тридцать шесть часов, экономить каждую минуту при заправках и на отдыхе, залететь, можно сказать, в утро 29 октября и все это лишь для того, чтобы снова очутиться в уже прожитом вчерашнем дне! Только через двадцать четыре часа мы нагоним те сутки, которые, по воле международного календаря, потеряли над Беринговым проливом. Насладившись нашим удивлением, Игнатьев резюмирует:
Итак, мы снова должны прожить вчерашний день. Ничего не поделаешь, таковы порядки в Америке. Мы попали на отсталый континент...
Гостиница более чем скромная. Но в номере есть кровать, и этого достаточно для того, чтобы прилечь на несколько часов, оставшихся до рассвета. Встав через три-четыре часа, завтракаю в кафетерии при гостинице. В меню, не слишком разнообразном, преобладают очень странные блюда. Я не вижу никакой прелести, например, в омлете с вареньем и прошу принести мне самый обыкновенный омлет, без всяких фокусов. Но, попробовав принесенное мне блюдо, я убеждаюсь, что оно приготовлено не из свежих яиц, а из яичного порошка Мне вспоминается изумительная уха и рыбники, которыми нас угощали наши пограничники в пункте нашей посадки. Увы, все это осталось далеко позади. А здесь придётся привыкать к новым критериям вкуса, и не только в области питания...
Фербенкс является крупнейшим городом Аляски, но его население насчитывает девять тысяч человек. В нём всего несколько улиц, кажущихся полупустынными... Скучные деревянные дома, десяток лавок с кричащими многоцветными вывесками, несколько баров, рекламные шиты над крышами домов вот, пожалуй, и всё, что я нахожу в первом американском городе, который мне довелось осмотреть. В этом провинциальном захолустье, кроме единственного кинотеатра, я не вижу следов каких-либо культурных учреждений. Здесь всё кажется неуютным, необжитым, словно служит временным и случайным пристанищем для его жителей...
А коренное население? Коренные жители Аляски - эскимосы, индейцы, алеуты - не в почёте ни в Фербенксе, ни в других городах. На своей собственной родине они - парии, не имеющие никаких прав, кроме одного: права вымирать от голода и болезней. В настоящее время на Аляске насчитывается меньше местных уроженцев, чем в 1867 году, когда обширная территория «Русской Америки» была царским правительством за бесценок продана Соединённым Штатам...
В краю прерий
Я получаю номер в отеле Макдональд... На письменном столе лежит библия. В отелях Канады и Соединенных Штатов это такой же необходимый элемент обстановки, как стул или пепельница. Рядом с библией, под стеклом, я нахожу объявление о том, что «пиво отпускается в номер только добропорядочным клиентам», притом не более трех бутылок в день, за исключением воскресных и праздничных дней, когда продажа всяких спиртных напитков запрещена. Забота администрации об умеренно-трезвом образе жизни клиентов, разумеется, не более чем дань общественному лицемерию...
Повсюду на улицах ярко размалёванные рекламные щиты с изображением бутылки и с назойливым призывом: «Пейте кока-кола!» Этот американский напиток сомнительного вкуса и качества выступает за пределами США как некий символ низкопробных благ «американской цивилизации»...
Страницы книги «Америка с чёрного хода», 1955 год
Провинциальный парламент Альберты - миниатюрная копия настоящих парламентов. В нем есть все парламентские атрибуты, вплоть до «оппозиции», какой бы ничтожной она ни была. Ведь именно наличие «оппозиции» является главной ширмой в буржуазных странах: раз она налицо, значит «демократия» соблюдена. Но правящие классы в этих странах зорко следят за тем, чтобы «оппозиция» была умеренной и не покушалась на социальные основы существующего строя...
Вечером у себя в номере просматриваю газету «Эдмонтон джорнел». Новостей с фронта в ней мало. Газета главным образом посвящена местной жизни... Рядом с патетическим обращением к женщинам идти на военные заводы или записываться на курсы подготовки сестер милосердия, рядом с призывом какой-то благотворительной организации собирать средства для помощи жертвам войны в европейских странах я обнаруживаю крупный заголовок: «Собаки также нуждаются в витаминах»...
В Оттаве нет ни особо импозантных зданий, ни сооружений выдающейся архитектуры. О многих из них, служащих местопребыванием для федеральных министерств и других учреждений, не скажешь, что они уродливы, но и не найдёшь и того, чем можно было бы полюбоваться...
Я не выдерживаю охватывающей меня скуки, еду в Холл и захожу в первое попавшееся кино. Сеанс уже начался. Идет хроника. На экране демонстрируется казнь Пьетро Карузо, видного итальянского фашиста. Диктор предупреждает публику, что казнь через повешение изображается в хронике во всех деталях. Нервных просят в течение тридцати трех секунд не смотреть на экран. В ответ на это предупреждение в зале раздается иронический смех. Смеются главным образом женщины, полагая, должно быть, что диктор имел в виду именно их.
Начинающийся вслед за хроникой американский боевик представляет собой жуткую смесь садизма и совершенно патологической фантазии. Типично голливудская продукция! Героиня боевика кровожадная женщина-оборотень обладает способностью превращаться в волчицу. В таком виде она живьем пожирает свои жертвы. Публика видит, как женщина-оборотень с садистским смаком терзает по меньшей мере с полдюжины жертв, дико завывающих от страха и боли. Перед такой картиной бледнеют даже подробности казни Пьетро Карузо. Теперь мне становится ясно, почему женщины смеялись в ответ на предупреждение диктора: для людей, воспитанных на голливудских боевиках, казнь Карузо не более, чем детская игра...
В Монреале много католических соборов. Крупнейший из них собор Сен-Жозеф. Он сооружен на холме, и к нему ведет широкая каменная лестница в триста ступеней. Как мне рассказал словоохотливый шофер такси, возивший меня по городу, у жителей Монреаля существует обычай, явно отдающий средневековым варварством: если девушке из набожной семьи случится согрешить, то она должна во искупление своих грехов подняться по этой лестнице на коленях.
В метрополии доллара
Спрут
... - Я утверждаю, - заключает Морли, нью-йоркский старожил, человек прогрессивных взглядов, экономист, - что Нью-Йорк - это символ «американской цивилизации», как у нас лицемерно называют капитализм. А если символ выглядит патологическим, то лишь потому, что и сама цивилизация давно уже стала патологической. Морли, без сомнения, прав. Нью-Йорк, фактическая столица современной плутократической и реакционной Америки - наиболее отчётливое и яркое воплощение глубоко порочного стиля американской жизни...
Гигантские размеры города составляют для многих нью-йоркцев - из разряда сверхпатриотов, - предмет непомерной чванливости, поистине гомерического хвастовства всем «самым грандиозным», «самым колоссальным». Вам не преминут сообщить, что Бродвей - самая длинная улица в мире (29 километров), что «Эмпайр стэйт билдинг» - самое высокое здание в мире (380 метров высоты), что с вокзала «Грэнд-Сентрал» ежедневно отправляются сотни поездов, что в Нью-Йорке 2800 церквей (хотя всего лишь 855 школ), 16 тысяч полисменов, свыше 300 тысяч собак... Однако эти страдающие гигантоманией ньюйоркцы по странному совпадению одновременно страдают и забывчивостью... никогда не дополняют рубрику «самого грандиозного» статистическими сведениями о числе бедняков, безработных, бездомных, беспризорных, гангстеров, алкоголиков, психически и физически больных и т.д. и т.п. А жаль: это дало бы куда более реалистическую картину города-спрута...
- Вы побывали на Уолл-стрите? - спрашивает меня как-то Феликс Морли... Осмотр Фондовой биржи для экскурсантов возможен только по специальному разрешению администрации. Их допускают не в самый зал, где совершаются операции, а на специальные галереи для посетителей...
Мы садимся в «мидтауне» в поезд надземной железной дороги, проходящей над Третьей авеню... Поезд надземки несется с таким грохотом, который непривычному человеку трудно вынести. Из окна вагона нам виден стоящий на Парк-авеню небоскрёб «Уолдорф-Астория», массивное здание вокзала «Гранд-Сентрал». А здесь, вдоль линии «элевэйтед» непрерывной чередой мелькают уродливые старые дома с вынесенными на фасад металлическими пожарными лестницами, лавки старьевщиков и продавцов всевозможного металлического хлама, дешевые харчевни и грязные «салуны» (трактиры)...
На коротких остановках я заглядываю в окна домов, чуть ли не вплотную примыкающих к железным конструкциям надземки. В некоторых квартирах нет ничего, кроме расставленных рядами коек. Это ночлежные дома, где за несколько центов находят себе жалкое прибежище усталые, голодные, издёрганные люди, по большей части безработные или нетрудоспособные. Иногда койки стоят и на балконах, под открытым небом. В окна видны и сами жители ночлежек. Достаточно посмотреть на их потрёпанную одежду, на их измождённые лица, чтобы понять, какое существование они влачат в этих трущобах. Указывая мне на картину, Феликс Морли замечает, что перед нами ещё не абсолютное дно Нью-Йорка. Эти люди все-таки имеют койку и могут спать под крышей, какой бы сомнительной она не была. Но имеется множество несчастных, у которых нет даже пятнадцати-двадцати центов, чтобы уплатить за грязную койку. Им ничего не остаётся, как ночевать под открытым небом или идти в благотворительные миссии. В последних можно бесплатно провести ночь, сидя на жесткой скамейке. От запаха дезинфекции и потного, давно не стиранного белья там невозможно дышать...
Как только мы входим в вестибюль биржи, нас немедленно останавливает полисмен. Возле него стоят два атлетического вида субъекта в штатском, несомненно, детективы. Начинается процедура расспросов, телефонных переговоров, длительного ожидания. Наконец нас присоединяют к группе лиц, также получивших разрешение осмотреть биржу.
Клерк, которому поручено быть нашим гидом, ведет нас к лифту, охраняемому детективом. Поднявшись не то на второй, не то на третий этаж, мы сталкиваемся уже с целой группой шпиков. Пара этих зловещих молодчиков неотступно следует за нами всюду, куда бы мы не направились... Было бы, разумеется, наивно думать, что наш гид способен хотя бы упомянуть о волчьей борьбе различных капиталистических групп за контроль над трестами и концернами, о разбойничьей спекуляции на повышение и понижение, о массовом и систематическом разорении мелких владельцев акций, о грязных сделках, рассчитанных на ограбление других стран, на их закабаление и подчинение долларовому игу...
Это они хозяева Америки, тормозили развёртывание военных действий против гитлеровской Германии, оттягивали открытие второго фронта на Западе и чуть ли не сразу же после победы стали проводить политику «холодной войны», сколачивая агрессивные блоки держав, враждебные СССР и странам новой демократии. Это они мобилизуют под эгидой США и поддерживают повсюду реакционные силы всех оттенков, начиная от гитлеровских недобитков и кончая лидерами правых социалистов. Это они развязали разбойничью агрессию против Кореи и народного Китая, оккупировали китайский остров Тайвань (Формозу), поддерживают колониальные войны западноевропейских империалистов. В мрачном ущелье Уолл-стрита обитает отвратительный хищник - монополистическое чудовище, тлетворное дыхание которого отравляет атмосферу не только в Соединённых штатах, но и далеко за их пределами.
Блеск и нищета Бродвея
По своей хотя и широкой, хотя и незавидной известности Бродвей успешно конкурирует с Уолл-стритом. Это название носит длинная улица, растянувшаяся почти на три десятка километров. Но Бродвей, как центр злачных мест, популярных среди обывателей Нью-Йорка, ограничен 41-й и 58-й улицами.
Именно в этом районе сосредоточено большинство из 1300 нью-йоркских «ночных клубов» (кафешантанов), множество дансингов, ресторанов, кафе, баров. Тут же помещается около 80 кинематографов и театров. На Бродвее почти каждая дверь ведет в какое-нибудь увеселительное или питейное заведение, а чаще всего - в какую-нибудь комбинацию того и другого. Так, например, «ночные клубы» предоставляют своим клиентам не только выпивку, но и специфически кабацкий дивертисмент - «шоу», сопровождаемый одуряющим завыванием джаза.
Однажды мне довелось быть в Латинском квартале, считающемся наиболее приличным среди «ночных клубов». На эстраде до начала дивертисмента танцуют посетители. В ушах звенит, воет, трещит «хот-джаз», то-есть эксцентрический джаз, исполняющий особенно диссонирующие мотивы. К «хот-джазу» и вообще к тому, что происходит на эстраде, как нельзя более подходят уничтожающие слова Максима Горького: «Нечеловеческий бас ревет английские слова, оглушает какая-то дикая труба, напоминая крики обездоленного верблюда, верещит скверненькая дудочка, раздирающая душу вякает и гнусаво гудит саксофон. Раскачивая жирные бедра шаркают и топают тысячи, десятки тысяч жирных ног Наконец музыка для толстых разрешается оглушительным грохотом, как будто с небес на землю бросили ящик посуды...»
Во время войны Бродвей процветал, как никогда раньше. Кровь, лившаяся на фронтах Европы, Азии и Африки, помогала оборотистым американским бизнесменам непрерывно наращивать свои текущие счета в банках. После шестидневных «военных усилий», давших новый жирный куш, такой, с позволения сказать, «патриот» клал в бумажник толстую пачку шальных долларов для карманных расходов и отправлялся отдыхать от трудов в один из модных «ночных клубов»... там он благолавлял войну и её дары, он пялил глаза на хорошеньких «гёрлс», приглашал их к себе за стол, где спаивал шампанским, сорил вообще деньгами направо и налево... Может быть, говоря о больших прибылях, смешно упоминать о таком мелком деле, как аренда гардероба и туалетных комнат? Ничуть! Известен случай, когда один такой арендатор, некий Эйб Эллис, сколотил себе за десять лет миллионное состояние за счёт чаевых, полученных его служащими в дорогих кабаках и ресторанах. Ведь все щедрые чаевые, раздаваемые пьяной рукой служителям в этих укромных уголках злачных мест, безжалостно отбираются арендатором до последнего цента и попадают в его разбухшие карманы...
Пыльные тротуары Бродвея забросаны окурками, огрызками фруктов, ореховой скорлупой, папкорном (жареной кукурузой), клочками бумаги. Купив на углу газету и просмотрев на ходу заголовки, бродвейский читатель швыряет её себе под ноги... Публика, заполняющая Бродвей, кажется равнодушной и к грязи, и к световым эффектам, и к уличному шуму. Многие жуют резинку, меланхолически жуя челюстями. Кончив жевать, выплёвывают её в лучшем случае на тротуар, но иногда и на одежду зазевавшегося прохожего...
На 49-й улице мой взгляд падает на вывеску книжного магазина «Гармония». В его витрине выставлен богатый ассортимент руководств и пособий по теософии, астрологии и по всевозможным иным оккультным «наукам»... Советский человек вряд ли в состоянии представить, как далеко шагнуло в Соединенных Штатах развитие шарлатанских оккультных «наук». «Гармония» на 49-й улице предлагала вниманию покупателей литературу по следующим разделам: биоастрология, астрология биопсихофизическая, космическая, эзотерическая, сексуальная, профессиональная и даже «астрология бизнеса». Этот магазин, видимо, служит центром снабжения подобной «литературой» многочисленных мистификаторов, наживающихся на невежестве и суевериях американцев. Он же представляет собою и справочное бюро: рядом с витриной была пристроена доска с именами и адресами нью-йоркских астрологов, медиумов, гипнотизеров и тому подобных шарлатанов.
Гуляя по окрестностям Бродвея, можно наткнуться на заведения хиромантов, графологов, всевозможных предсказателей судьбы, которые, если судить по их изобилию, не жалуются на отсутствие клиентов. Да и можно ли жаловаться, если известно, что американцы ежегодно расходуют на астрологическую галиматью свыше двухсот миллионов долларов! Это же выгоднейший бизнес для всяких проходимцев! Однако чудовищнее всего, что эти проходимцы получают «специальное образование» в «высших учебных заведениях»: в «Американском колледже астральной науки» (Нью-Йорк), в «Колледже магов» (Сан-Франциско), в «Египетской школе астрологии и оккультных наук» (в Иллинойсе) и т.п...
На самом деле Бродвей один из многочисленных темных тупиков американской культуры. В этом тупике что ни шаг, то зловонная помойная яма, наполненная гниющими отбросами. Никакая игра рекламных огней не скроет его отвратительной изнанки, никакая хитроумная подмалевка не спрячет его червоточины. Отсюда исходит запах, слышный даже издалека: это запах разложения, запах распада американской цивилизации...
По Флориде
В Майами
Вашингтонский экспресс медленно приближается к небольшому, захудалого вида вокзалу. Впечатление от грязных подъездных путей, от убогого вокзального помещения никак не гармонирует с крикливой рекламой, которая превозносит до небес все, что относится к Флориде вообще и в частности к Майами - одному из самых модных зимних курортов. Видно, что железная дорога не главный вид транспорта для той особой категории курортников, которая приезжает во Флориду. Действительно, из миллиона человек, посещающих здешние благодатные края в течение года, больше половины прибывают по воздуху, на собственных автомобилях и яхтах...
Мы выходим на просторную вокзальную площадь. Недалеко от нее - деловая часть, средоточие наиболее высоких зданий города. Над всеми ими возвышается небоскрёб в несколько ярусов, как бы поставленных один на другой. По словам нашего спутника, это здание, насчитывающее двадцать восемь этажей, является одной из достопримечательностей Майами. В его нижних и средних этажах размещаются муниципалитет и суд, а самые верхние отведены... под тюрьму. Небоскреб-тюрьма - таково новейшее достижение американской строительной и административной техники. Строители этой тюрьмы, замечает мистер Сэмюэль, приняли все меры предосторожности для того чтобы бежать из нее было невозможно. Однако некоторые заключенные все-таки убегают. Особенно те, которые владеют особым видом отмычки, при помощи которой открываются не только тюремные запоры, но и сердца тюремщиков. Вы, надеюсь, понимаете меня?
Ясно, что при помощи крупной взятки состоятельный мошенник может без большого груда выйти из тюрьмы, расположенной даже на двадцать восьмом этаже небоскреба...
В силу благоприятных климатических условий Майами является прекрасным зимним курортом, куда в разгар сезона съезжаются десятки тысяч человек. Это почти исключительно бизнесмены с туго набитыми карманами. многочисленные отели, пляжи, спортклубы, ипподромы, игорные дома, шантаны, дансинги предоставляют им полный ассортимент всех известных американским плутократам удовольствий.
Больше здесь http://www.livejournal.com/media/268549.html
Николай Васильев, «Америка с чёрного хода»
Москва, «Молодая гвардия», 1955 год
Отрывки из книги
Путешествие во вчерашний день
...Мы пересекаем Алдан главный приток Лены, набираем высоту в четыре тысячи метров, для того, чтобы перемахнуть сначала через Верхоянский хребет, а затем через хребет Черского. Вот еще один хребет Колымский. Вскоре самолет идет на снижение; мы делаем посадку в Маркове. Здесь последняя заправка баков на советской территории. Не мешает заправиться и пассажирам. Пока мы закусываем в столовой, пограничники проверяют наши паспорта и выездные визы.
Мы особенно горячо благодарим гостеприимных хозяев и сердечно прощаемся со всеми, с кем только что познакомились, с обслуживающим персоналом столовой, с работниками аэродрома, с пограничниками. Прощаемся, как с самыми близкими друзьями. Ведь дальше будет чужая земля, чужие люди...
Какое сегодня число? вдруг спрашивает Игнатьев. Глаза его при этом лукаво поблескивают. Я смотрю на часы. По московскому времени сейчас шестнадцать часов. Мы летим третьи сутки. Следовательно, сегодня 28 октября. Но мы летим на восток, навстречу солнцу, и поэтому местное время опережает московское. Разница с московским временем здесь равняется примерно двенадцати часам. Следовательно, по местному времени сейчас раннее утро 29 октября. Остальные пассажиры приходят к такому же выводу и мы единодушно отвечаем Игнатьеву, что сегодня 29 октября.
Некоторое время Игнатьев молчит, как бы испытывая наше терпение. Сегодня все-таки двадцать восьмое, торжествующе заявляет он наконец. Вы забыли про международную линию перемены чисел, проходящую в этом районе через Берингов пролив. Мы пересекли ее часа три назад. А так как мы шли при этом в восточном направлении, то потеряли целые сутки по сравнению с временем, которое было в тот момент на Чукотском полуострове. При перелете из Сибири на Аляску всегда теряются сутки. Ведь мы сейчас находимся уже в Западном полушарии.
Теперь все мы припоминаем это обстоятельство, знакомое из географии, но не пришедшее сразу в голову. Ситуация действительно оригинальная. Лететь с огромной скоростью тридцать шесть часов, экономить каждую минуту при заправках и на отдыхе, залететь, можно сказать, в утро 29 октября и все это лишь для того, чтобы снова очутиться в уже прожитом вчерашнем дне! Только через двадцать четыре часа мы нагоним те сутки, которые, по воле международного календаря, потеряли над Беринговым проливом. Насладившись нашим удивлением, Игнатьев резюмирует:
Итак, мы снова должны прожить вчерашний день. Ничего не поделаешь, таковы порядки в Америке. Мы попали на отсталый континент...
Гостиница более чем скромная. Но в номере есть кровать, и этого достаточно для того, чтобы прилечь на несколько часов, оставшихся до рассвета. Встав через три-четыре часа, завтракаю в кафетерии при гостинице. В меню, не слишком разнообразном, преобладают очень странные блюда. Я не вижу никакой прелести, например, в омлете с вареньем и прошу принести мне самый обыкновенный омлет, без всяких фокусов. Но, попробовав принесенное мне блюдо, я убеждаюсь, что оно приготовлено не из свежих яиц, а из яичного порошка Мне вспоминается изумительная уха и рыбники, которыми нас угощали наши пограничники в пункте нашей посадки. Увы, все это осталось далеко позади. А здесь придётся привыкать к новым критериям вкуса, и не только в области питания...
Фербенкс является крупнейшим городом Аляски, но его население насчитывает девять тысяч человек. В нём всего несколько улиц, кажущихся полупустынными... Скучные деревянные дома, десяток лавок с кричащими многоцветными вывесками, несколько баров, рекламные шиты над крышами домов вот, пожалуй, и всё, что я нахожу в первом американском городе, который мне довелось осмотреть. В этом провинциальном захолустье, кроме единственного кинотеатра, я не вижу следов каких-либо культурных учреждений. Здесь всё кажется неуютным, необжитым, словно служит временным и случайным пристанищем для его жителей...
А коренное население? Коренные жители Аляски - эскимосы, индейцы, алеуты - не в почёте ни в Фербенксе, ни в других городах. На своей собственной родине они - парии, не имеющие никаких прав, кроме одного: права вымирать от голода и болезней. В настоящее время на Аляске насчитывается меньше местных уроженцев, чем в 1867 году, когда обширная территория «Русской Америки» была царским правительством за бесценок продана Соединённым Штатам...
В краю прерий
Я получаю номер в отеле Макдональд... На письменном столе лежит библия. В отелях Канады и Соединенных Штатов это такой же необходимый элемент обстановки, как стул или пепельница. Рядом с библией, под стеклом, я нахожу объявление о том, что «пиво отпускается в номер только добропорядочным клиентам», притом не более трех бутылок в день, за исключением воскресных и праздничных дней, когда продажа всяких спиртных напитков запрещена. Забота администрации об умеренно-трезвом образе жизни клиентов, разумеется, не более чем дань общественному лицемерию...
Повсюду на улицах ярко размалёванные рекламные щиты с изображением бутылки и с назойливым призывом: «Пейте кока-кола!» Этот американский напиток сомнительного вкуса и качества выступает за пределами США как некий символ низкопробных благ «американской цивилизации»...
Страницы книги «Америка с чёрного хода», 1955 год
Провинциальный парламент Альберты - миниатюрная копия настоящих парламентов. В нем есть все парламентские атрибуты, вплоть до «оппозиции», какой бы ничтожной она ни была. Ведь именно наличие «оппозиции» является главной ширмой в буржуазных странах: раз она налицо, значит «демократия» соблюдена. Но правящие классы в этих странах зорко следят за тем, чтобы «оппозиция» была умеренной и не покушалась на социальные основы существующего строя...
Вечером у себя в номере просматриваю газету «Эдмонтон джорнел». Новостей с фронта в ней мало. Газета главным образом посвящена местной жизни... Рядом с патетическим обращением к женщинам идти на военные заводы или записываться на курсы подготовки сестер милосердия, рядом с призывом какой-то благотворительной организации собирать средства для помощи жертвам войны в европейских странах я обнаруживаю крупный заголовок: «Собаки также нуждаются в витаминах»...
В Оттаве нет ни особо импозантных зданий, ни сооружений выдающейся архитектуры. О многих из них, служащих местопребыванием для федеральных министерств и других учреждений, не скажешь, что они уродливы, но и не найдёшь и того, чем можно было бы полюбоваться...
Я не выдерживаю охватывающей меня скуки, еду в Холл и захожу в первое попавшееся кино. Сеанс уже начался. Идет хроника. На экране демонстрируется казнь Пьетро Карузо, видного итальянского фашиста. Диктор предупреждает публику, что казнь через повешение изображается в хронике во всех деталях. Нервных просят в течение тридцати трех секунд не смотреть на экран. В ответ на это предупреждение в зале раздается иронический смех. Смеются главным образом женщины, полагая, должно быть, что диктор имел в виду именно их.
Начинающийся вслед за хроникой американский боевик представляет собой жуткую смесь садизма и совершенно патологической фантазии. Типично голливудская продукция! Героиня боевика кровожадная женщина-оборотень обладает способностью превращаться в волчицу. В таком виде она живьем пожирает свои жертвы. Публика видит, как женщина-оборотень с садистским смаком терзает по меньшей мере с полдюжины жертв, дико завывающих от страха и боли. Перед такой картиной бледнеют даже подробности казни Пьетро Карузо. Теперь мне становится ясно, почему женщины смеялись в ответ на предупреждение диктора: для людей, воспитанных на голливудских боевиках, казнь Карузо не более, чем детская игра...
В Монреале много католических соборов. Крупнейший из них собор Сен-Жозеф. Он сооружен на холме, и к нему ведет широкая каменная лестница в триста ступеней. Как мне рассказал словоохотливый шофер такси, возивший меня по городу, у жителей Монреаля существует обычай, явно отдающий средневековым варварством: если девушке из набожной семьи случится согрешить, то она должна во искупление своих грехов подняться по этой лестнице на коленях.
В метрополии доллара
Спрут
... - Я утверждаю, - заключает Морли, нью-йоркский старожил, человек прогрессивных взглядов, экономист, - что Нью-Йорк - это символ «американской цивилизации», как у нас лицемерно называют капитализм. А если символ выглядит патологическим, то лишь потому, что и сама цивилизация давно уже стала патологической. Морли, без сомнения, прав. Нью-Йорк, фактическая столица современной плутократической и реакционной Америки - наиболее отчётливое и яркое воплощение глубоко порочного стиля американской жизни...
Гигантские размеры города составляют для многих нью-йоркцев - из разряда сверхпатриотов, - предмет непомерной чванливости, поистине гомерического хвастовства всем «самым грандиозным», «самым колоссальным». Вам не преминут сообщить, что Бродвей - самая длинная улица в мире (29 километров), что «Эмпайр стэйт билдинг» - самое высокое здание в мире (380 метров высоты), что с вокзала «Грэнд-Сентрал» ежедневно отправляются сотни поездов, что в Нью-Йорке 2800 церквей (хотя всего лишь 855 школ), 16 тысяч полисменов, свыше 300 тысяч собак... Однако эти страдающие гигантоманией ньюйоркцы по странному совпадению одновременно страдают и забывчивостью... никогда не дополняют рубрику «самого грандиозного» статистическими сведениями о числе бедняков, безработных, бездомных, беспризорных, гангстеров, алкоголиков, психически и физически больных и т.д. и т.п. А жаль: это дало бы куда более реалистическую картину города-спрута...
- Вы побывали на Уолл-стрите? - спрашивает меня как-то Феликс Морли... Осмотр Фондовой биржи для экскурсантов возможен только по специальному разрешению администрации. Их допускают не в самый зал, где совершаются операции, а на специальные галереи для посетителей...
Мы садимся в «мидтауне» в поезд надземной железной дороги, проходящей над Третьей авеню... Поезд надземки несется с таким грохотом, который непривычному человеку трудно вынести. Из окна вагона нам виден стоящий на Парк-авеню небоскрёб «Уолдорф-Астория», массивное здание вокзала «Гранд-Сентрал». А здесь, вдоль линии «элевэйтед» непрерывной чередой мелькают уродливые старые дома с вынесенными на фасад металлическими пожарными лестницами, лавки старьевщиков и продавцов всевозможного металлического хлама, дешевые харчевни и грязные «салуны» (трактиры)...
На коротких остановках я заглядываю в окна домов, чуть ли не вплотную примыкающих к железным конструкциям надземки. В некоторых квартирах нет ничего, кроме расставленных рядами коек. Это ночлежные дома, где за несколько центов находят себе жалкое прибежище усталые, голодные, издёрганные люди, по большей части безработные или нетрудоспособные. Иногда койки стоят и на балконах, под открытым небом. В окна видны и сами жители ночлежек. Достаточно посмотреть на их потрёпанную одежду, на их измождённые лица, чтобы понять, какое существование они влачат в этих трущобах. Указывая мне на картину, Феликс Морли замечает, что перед нами ещё не абсолютное дно Нью-Йорка. Эти люди все-таки имеют койку и могут спать под крышей, какой бы сомнительной она не была. Но имеется множество несчастных, у которых нет даже пятнадцати-двадцати центов, чтобы уплатить за грязную койку. Им ничего не остаётся, как ночевать под открытым небом или идти в благотворительные миссии. В последних можно бесплатно провести ночь, сидя на жесткой скамейке. От запаха дезинфекции и потного, давно не стиранного белья там невозможно дышать...
Как только мы входим в вестибюль биржи, нас немедленно останавливает полисмен. Возле него стоят два атлетического вида субъекта в штатском, несомненно, детективы. Начинается процедура расспросов, телефонных переговоров, длительного ожидания. Наконец нас присоединяют к группе лиц, также получивших разрешение осмотреть биржу.
Клерк, которому поручено быть нашим гидом, ведет нас к лифту, охраняемому детективом. Поднявшись не то на второй, не то на третий этаж, мы сталкиваемся уже с целой группой шпиков. Пара этих зловещих молодчиков неотступно следует за нами всюду, куда бы мы не направились... Было бы, разумеется, наивно думать, что наш гид способен хотя бы упомянуть о волчьей борьбе различных капиталистических групп за контроль над трестами и концернами, о разбойничьей спекуляции на повышение и понижение, о массовом и систематическом разорении мелких владельцев акций, о грязных сделках, рассчитанных на ограбление других стран, на их закабаление и подчинение долларовому игу...
Это они хозяева Америки, тормозили развёртывание военных действий против гитлеровской Германии, оттягивали открытие второго фронта на Западе и чуть ли не сразу же после победы стали проводить политику «холодной войны», сколачивая агрессивные блоки держав, враждебные СССР и странам новой демократии. Это они мобилизуют под эгидой США и поддерживают повсюду реакционные силы всех оттенков, начиная от гитлеровских недобитков и кончая лидерами правых социалистов. Это они развязали разбойничью агрессию против Кореи и народного Китая, оккупировали китайский остров Тайвань (Формозу), поддерживают колониальные войны западноевропейских империалистов. В мрачном ущелье Уолл-стрита обитает отвратительный хищник - монополистическое чудовище, тлетворное дыхание которого отравляет атмосферу не только в Соединённых штатах, но и далеко за их пределами.
Блеск и нищета Бродвея
По своей хотя и широкой, хотя и незавидной известности Бродвей успешно конкурирует с Уолл-стритом. Это название носит длинная улица, растянувшаяся почти на три десятка километров. Но Бродвей, как центр злачных мест, популярных среди обывателей Нью-Йорка, ограничен 41-й и 58-й улицами.
Именно в этом районе сосредоточено большинство из 1300 нью-йоркских «ночных клубов» (кафешантанов), множество дансингов, ресторанов, кафе, баров. Тут же помещается около 80 кинематографов и театров. На Бродвее почти каждая дверь ведет в какое-нибудь увеселительное или питейное заведение, а чаще всего - в какую-нибудь комбинацию того и другого. Так, например, «ночные клубы» предоставляют своим клиентам не только выпивку, но и специфически кабацкий дивертисмент - «шоу», сопровождаемый одуряющим завыванием джаза.
Однажды мне довелось быть в Латинском квартале, считающемся наиболее приличным среди «ночных клубов». На эстраде до начала дивертисмента танцуют посетители. В ушах звенит, воет, трещит «хот-джаз», то-есть эксцентрический джаз, исполняющий особенно диссонирующие мотивы. К «хот-джазу» и вообще к тому, что происходит на эстраде, как нельзя более подходят уничтожающие слова Максима Горького: «Нечеловеческий бас ревет английские слова, оглушает какая-то дикая труба, напоминая крики обездоленного верблюда, верещит скверненькая дудочка, раздирающая душу вякает и гнусаво гудит саксофон. Раскачивая жирные бедра шаркают и топают тысячи, десятки тысяч жирных ног Наконец музыка для толстых разрешается оглушительным грохотом, как будто с небес на землю бросили ящик посуды...»
Во время войны Бродвей процветал, как никогда раньше. Кровь, лившаяся на фронтах Европы, Азии и Африки, помогала оборотистым американским бизнесменам непрерывно наращивать свои текущие счета в банках. После шестидневных «военных усилий», давших новый жирный куш, такой, с позволения сказать, «патриот» клал в бумажник толстую пачку шальных долларов для карманных расходов и отправлялся отдыхать от трудов в один из модных «ночных клубов»... там он благолавлял войну и её дары, он пялил глаза на хорошеньких «гёрлс», приглашал их к себе за стол, где спаивал шампанским, сорил вообще деньгами направо и налево... Может быть, говоря о больших прибылях, смешно упоминать о таком мелком деле, как аренда гардероба и туалетных комнат? Ничуть! Известен случай, когда один такой арендатор, некий Эйб Эллис, сколотил себе за десять лет миллионное состояние за счёт чаевых, полученных его служащими в дорогих кабаках и ресторанах. Ведь все щедрые чаевые, раздаваемые пьяной рукой служителям в этих укромных уголках злачных мест, безжалостно отбираются арендатором до последнего цента и попадают в его разбухшие карманы...
Пыльные тротуары Бродвея забросаны окурками, огрызками фруктов, ореховой скорлупой, папкорном (жареной кукурузой), клочками бумаги. Купив на углу газету и просмотрев на ходу заголовки, бродвейский читатель швыряет её себе под ноги... Публика, заполняющая Бродвей, кажется равнодушной и к грязи, и к световым эффектам, и к уличному шуму. Многие жуют резинку, меланхолически жуя челюстями. Кончив жевать, выплёвывают её в лучшем случае на тротуар, но иногда и на одежду зазевавшегося прохожего...
На 49-й улице мой взгляд падает на вывеску книжного магазина «Гармония». В его витрине выставлен богатый ассортимент руководств и пособий по теософии, астрологии и по всевозможным иным оккультным «наукам»... Советский человек вряд ли в состоянии представить, как далеко шагнуло в Соединенных Штатах развитие шарлатанских оккультных «наук». «Гармония» на 49-й улице предлагала вниманию покупателей литературу по следующим разделам: биоастрология, астрология биопсихофизическая, космическая, эзотерическая, сексуальная, профессиональная и даже «астрология бизнеса». Этот магазин, видимо, служит центром снабжения подобной «литературой» многочисленных мистификаторов, наживающихся на невежестве и суевериях американцев. Он же представляет собою и справочное бюро: рядом с витриной была пристроена доска с именами и адресами нью-йоркских астрологов, медиумов, гипнотизеров и тому подобных шарлатанов.
Гуляя по окрестностям Бродвея, можно наткнуться на заведения хиромантов, графологов, всевозможных предсказателей судьбы, которые, если судить по их изобилию, не жалуются на отсутствие клиентов. Да и можно ли жаловаться, если известно, что американцы ежегодно расходуют на астрологическую галиматью свыше двухсот миллионов долларов! Это же выгоднейший бизнес для всяких проходимцев! Однако чудовищнее всего, что эти проходимцы получают «специальное образование» в «высших учебных заведениях»: в «Американском колледже астральной науки» (Нью-Йорк), в «Колледже магов» (Сан-Франциско), в «Египетской школе астрологии и оккультных наук» (в Иллинойсе) и т.п...
На самом деле Бродвей один из многочисленных темных тупиков американской культуры. В этом тупике что ни шаг, то зловонная помойная яма, наполненная гниющими отбросами. Никакая игра рекламных огней не скроет его отвратительной изнанки, никакая хитроумная подмалевка не спрячет его червоточины. Отсюда исходит запах, слышный даже издалека: это запах разложения, запах распада американской цивилизации...
По Флориде
В Майами
Вашингтонский экспресс медленно приближается к небольшому, захудалого вида вокзалу. Впечатление от грязных подъездных путей, от убогого вокзального помещения никак не гармонирует с крикливой рекламой, которая превозносит до небес все, что относится к Флориде вообще и в частности к Майами - одному из самых модных зимних курортов. Видно, что железная дорога не главный вид транспорта для той особой категории курортников, которая приезжает во Флориду. Действительно, из миллиона человек, посещающих здешние благодатные края в течение года, больше половины прибывают по воздуху, на собственных автомобилях и яхтах...
Мы выходим на просторную вокзальную площадь. Недалеко от нее - деловая часть, средоточие наиболее высоких зданий города. Над всеми ими возвышается небоскрёб в несколько ярусов, как бы поставленных один на другой. По словам нашего спутника, это здание, насчитывающее двадцать восемь этажей, является одной из достопримечательностей Майами. В его нижних и средних этажах размещаются муниципалитет и суд, а самые верхние отведены... под тюрьму. Небоскреб-тюрьма - таково новейшее достижение американской строительной и административной техники. Строители этой тюрьмы, замечает мистер Сэмюэль, приняли все меры предосторожности для того чтобы бежать из нее было невозможно. Однако некоторые заключенные все-таки убегают. Особенно те, которые владеют особым видом отмычки, при помощи которой открываются не только тюремные запоры, но и сердца тюремщиков. Вы, надеюсь, понимаете меня?
Ясно, что при помощи крупной взятки состоятельный мошенник может без большого груда выйти из тюрьмы, расположенной даже на двадцать восьмом этаже небоскреба...
В силу благоприятных климатических условий Майами является прекрасным зимним курортом, куда в разгар сезона съезжаются десятки тысяч человек. Это почти исключительно бизнесмены с туго набитыми карманами. многочисленные отели, пляжи, спортклубы, ипподромы, игорные дома, шантаны, дансинги предоставляют им полный ассортимент всех известных американским плутократам удовольствий.
Больше здесь http://www.livejournal.com/media/268549.html