Из жизни отдыхающих: Место под солнцем, или Повесть о том, как поссорились...
Славная бекеша у Ивана Ивановича! Мир не видывал такой бекеши, редкая птица долетит до середины... тьфу.
Сами понимаете: дача, жара, amore, море, ore и прочие re, а великая могучая русская литература лезет куда ее совершенно не просят - и вот, пожалуйста. Нет, разумеется, в наших краях ни бекеши, ни Ивана Ивановича, так что не спи, не спи, ехидна, не предавайся сну - и начинай свою сказку сначала.
Славная машина у дяди Ахмета... ах, какая славная! Редкая птица вспомнит, в каком году куплена та машина - а все как новенькая. А почему?
Потому что дядя Ахмет машину свою любит, холит и лелеет - равно как и прицеп, к той машине иногда прицепляемый. Настоящий прицеп, не самоделка какая-нибудь, дядя Ахмет к нему и крышу приделал, давно, вас тогда еще здесь не стояло и не родилось, и поселка этого тут не стояло, а у дяди Ахмета как раз, ну да, и тогда он, кажется, даже любил жену больше, чем машину, но жена вон растолстела вся, а машина как новенькая, а без прицепа в деревне куда же?
Ни тебе на базар съездить, ни в гости, если всей семьей-то, а вдруг ремонт и досточку какую перевезти надо? Это сейчас тут на даче даже самый лучший прицеп без надобности, а ведь было время... было, было то время, а прицеп и сейчас есть - и как новенький. А почему?
А потому что дядя Ахмет... ах ты, дрянь какая!
Дядя Ахмет прервал свои рассуждения и присмотрелся.
Это как же понимать?!
А ведь как хорошо начиналось утро: встал дядя Ахмет ни свет ни заря, полил арбуз, посаженный в саду назло надменному соседу, разводящему аглицкий газон (тьфу!), и другому, устроившему сад камней и альпийскую горку (тьфу и тьфу!), постучал для порядка лопатой по граблям: дрыхнут, понимаешь, все, а пусть знают, что некоторые уже работают! Потом дядя Ахмет посмотрел по сторонам, вышел за калитку, понюхал сосново-морской воздух и аж заколдобился. Не от воздуха, конечно, что он немец какой-нибудь воздух тут нюхать, а потому, что заметил... непорядок он заметил, вот что.
Вышел-то он, как обычно, с обычными утренними мыслями по обычному утреннему и очень важному делу - к собственному прицепу, собственной машине и растущей неподалеку сосне, а там... та-а-ам, под сосною, по-о-од зеленою... что-то беленькое чернелось и что-то черненькое белелось... словом, стояла там совершенно незнакомая, чужая машина - вот какая дрянь!
Дядя Ахмет огляделся и пожалел, что постукивал для порядка граблями: сейчас проснутся ведь, набегут, и он не успеет... нет, вроде все спокойно, никого не было под соснами, пуста была аллея. Ну, не то чтобы прям уж аллея, однако деревья, и весьма большие, солидные деревья, на улице наблюдались - и за ними-то сейчас наблюдал дядя Ахмет, размышляя, как он будет решать свою ежеутреннюю проблему.
Ибо - что бы вы понимали, о мои бледнолицые братья и сестры, что бы вы понимали в жизни под солнцем! - утром дяде Ахмету жизненно необходимо переставить машину. С вечера он, согласно заведенному им самим и признанному всеми уважаемыми и уважающими друг друга соседями распорядку, паркует машину возле собственного забора рядом с собственным же прицепом... ей-богу, оба как новенькие уже лет двадцать, сейчас таких не делают. А утром, по той же всеми признанной диспозиции, он машину свою любимую (а чего бы ее не любить, если как новенькая, а? жена вон... эх... а машина - ух, какая машина, зверь!) переставляет в другое место.
И место это - занято оно сейчас, это место! Оно конечно, место то вовсе даже у чужого забора, но, во-первых, место то под сосною и там тень почти до самого обеда, во-вторых, дядя Ахмет всегда ставит утром машину туда, а после обеда уж объезжает вокруг сосны и ставит машину с другой стороны до самого вечера, чтобы ни один солнечный луч не проник под натягиваемую им на машину бекешу... тьфу, конечно же, попону, или чадру, или как это назвать... покрывало, словом... в-третьих, никогда и никто еще... это кто ж такой наглый-то, а?!
«Доброе утро тебе, уважаемый сосед дядя Ахмет! - слышит он вдруг. И видит, как из-за нужной ему сосны выходит его сосед дядя Мехмет. - Как твои дела? Рано ты встал, да поможет тебе Аллах!»
«Доброе утро и тебе, уважаемый сосед дядя Мехмет! И ты рано встал, и тебе - Аллах в помощь... э-э... это... ты не знаешь, чья это тут машина? На моем законном месте - я же каждое утро, ты и Аллах свидетели, переставляю свою машину от своего забора под эту сосну, а тут! Я в шоке, уважаемый дядя Мехмет!»
«Да, я и Аллах свидетели, что ты всегда ставишь сюда машину... а надо, между прочим, и честь знать, уважаемый дядя Мехмет! Не все тебе одному под этой сосной парковаться, и растет она посреди нашей улицы, а значит, и все остальные на нее право имеют. А машина эта моя - только что от своего забора сюда переставил, столько лет езжу, а все как новенькая... вот сейчас накрою ее... бекешей, нет, чадрой, а после обеда переставлю, тень-то вон туда уйдет!»
«То есть как это? Это твоя... это ваша машина?! На моем то есть законном месте? Да вы, дядя Мехмет, после этого...» - и дядя Ахмет заметался мыслью, просто шустрой мысью заметался он под древом в поисках слова покруче.
«Про законы вы бы лучше молчали, дядя Ахмет, нет таких законов, чтобы это место под сосной посреди улицы было вашим личным, нет и нет! И, между прочим, кто бы что говорил - а ваш старый фургон, который якобы прицеп, вообще занимает лишнее место и портит всем вид, а тут, между прочим, иностранцы вокруг, а вы с вашим старым рыдваном...»
«А вы, дядя Мехмет, после этого и вовсе... гусак!» - таким страшным словом завершил дискуссию дядя Ахмет и отвернулся.
Навсегда отвернулся он от ближайшего своего соседа и друга дяди Мехмета, потому что человек, называющий его прицеп старым рыдваном, никак не может называться соседом и другом, а имя ему одно - гусак.
Сморгнув скупую мужскую слезу, дядя Ахмет вернулся домой и выждал, пока сосед напротив, который из Анкары, поедет на рынок... ему самому тоже надо было на рынок, и жена даже вякнула что-то про какие-то помидоры - какие тебе помидоры, дура, когда в мире такое творится?! да, он выждал и поставил свою машину пусть не под привычную сосну, зато в тень соседского забора - что, съели?!
Не таков дядя Ахмет, чтобы свою любимую машину под белым солнцем этой пустыни держать. Одно название что дачный поселок, а как есть пустыня - ни одного нормального человека! Вот с кем он теперь, спрашивается, пойдет в кафе играть в нарды? С тем, кто вчера еще был его ближайшим дядей Мехметом, а сегодня вовсе гусак? И сосед напротив, который из Анкары... ага, приехал? получил? а нечего жить на другой стороне улицы и машину свою новомодную - явно всего лет десять! - полдня в тени держать... Фатма, скажи, что меня дома нет, пусть куда хочет машину свою... хоть у нашего забора, пожалуйста, нам не жалко!
И с ним теперь в нарды-то не сыграешь, эх.
А с кем, спрашивается, чай по вечерам пить и опять же в нарды, но уже дома, а? И на этой неделе мы должны были у Мех... гусака этого ужинать, черт. Они-то у нас ужинали - а мы? Несправедливо это, и все из-за какого-то места, а что - машину на солнце держать, да? Вон и гусак вышел, покрывало с машины снимает, сейчас вокруг сосны поедет...
Черт, как же я сразу-то не?! Быстрей! Фатма, шляпу мне дай! Быстрей, говорю, что ты суешь мне шляпу, я могу успеть! Пока он канителится... как же я утром сразу не сообразил, чья машина-то там? Хотя, конечно, он же тоже накрывает ее всегда, я ее толком и не видел... чего там накрывать, старье это?!
И дядя Ахмет ринулся к своей машине, сорвал с нее антисолнечную паранджу, с ревом (не с таким уж и ревом, машина как новенькая, зверь, а не машина, вот и ревет иногда!) тронулся с места; краем глаза он заметил, как этот, который из Анкары, ринулся к своей машине и уже метит на освобожденную дядей Ахметом территорию - и черт с тобой, после обеда и у твоего забора солнце. А дядя... который вовсе гусак, уже торопливо разворачивался, а в три приема фиг развернешься - ну точно: гусак!
Дядя Ахмет издевательски посигналил - давай, разворачивайся, что машиной своей зря фырчишь, а я в это время... и дядя Ахмет триумфально подъехал под сосну - туда, куда уже пришла тень, ненадолго исчезавшая в полдень, как у них, теней, водится.
Дядя Мехмет, он же гусак, развернулся, и все понял. Он медленно вернулся на только что покинутое им место, перестал фырчать мотором, вылез из машины и принялся накрывать ее антисолнечной паранджой - чтобы стало, как было, только к сосне задом, ко мне передом.
И дядя Ахмет понял, что выиграл. До утра - утром-то эта машина опять окажется в тени, а его красавица?!
«Что же вы, сосед, - высунувшись из окна, закричал дядя Ахмет, - машину-то завели, развернулись, а никуда не поехали? Мотор барахлит, а?»
«Это у вашего рыдвана-развалюхи старой мотор барахлит, а моя машина двадцать лет как новенькая! А я передумал и не поехал. Место здесь хорошее: утром всегда тень, чего переставлять - зря бензин тратить. А вам-то что за дело?»
И дело могло кончиться очередным «гусаком», а то и похуже, ведь если друг оказался вдруг - сами понимаете.
«Добрый день вам, уважаемый дядя Мехмет! - пропела тут, выходя за калитку и поправляя и так хорошо завязанную косыночку супруга дяди Ахмета тетушка Фатма. - А я слышу: рычит что-то, фырчит, а это вы, оказывается, тут... ну я Гюзели вашей позвонила, она и сказала: опять, говорит, змея эта приехала! Сочувствую вам, она обычно надолго... вы сегодня на чай-то придете?»
«Какой чай?! - чуть не крикнул жене дядя Ахмет. - Какой чай, когда этот гусак...»
«Ты подумай, Ахмет, эта ехидна опять прикатила - дяде Мехмету теперь машину около ее забора не поставить! В прошлом-то году она как явилась - уберите, говорит, ваши машины от моей калитки, не ваше типа здесь место; хорошо, тогда напротив нее никого не было, сосед наш уважаемый Мехмет тогда мог там машину в тени держать, а теперь?»
«Не лезь не в свое дело, женщина! - радостно прикрикнул дядя Ахмет. Как ему не радоваться: гусак отменяется, чай, ужины, визиты и нарды возвращаются на круги своя, да и машину он таки пристроил, а завтра... завтра будет новый день, и куда поставить машину, чтобы в любое время суток она была в тени - он подумает об этом завтра. - А я-то и не сообразил! Так это ты утром из-за нее?»
«А то, - с горечью и готовностью простить «гусака» подтвердил дядя Мехмет. - Она вчера после обеда прибыла. Гадина. Прикатила и ну сигналить: типа я у ее калитки машину припарковал, а что мне делать, если у нее, ехидны, там весь день тень? Весь день! А она и машину не накрывает ничем, не бережет, и ездит туда-сюда целыми днями - а я не моги там парковаться! Сама с дитями на море, а через час приезжает и ну сигналить... а что я специально выжидал, чтоб она отвалила, да покрывало снимал, да разворачивался, да туда машину под ее сосну пристраивал, да снова накрывал - это ей плевать, сидит, сигналит, тьфу! И в прошлом годе и в позапрошлом - у нее вдоль всего забора тень, она туда-сюда катается, а я перед ее калиткой не моги парковаться, перед ее окнами не моги парковаться... тьфу! Бабы эти!»
«Тьфу! - согласился дядя Ахмет. - От них все зло. И от иностранцев еще: вон мой сосед газон аглицкий затеял - это что такое? А у того вообще камни одни - нет бы арбуз посадить, чтоб как у людей!»
«Точно. А от иностранных баб - и совсем с ума свихнешь. Ейный муж-то, ехидный - ни в кафе с мужиками чаю попить, ни чтоб с визитом к кому, ни о здоровье потолковать, ни покурить, ни в мечеть в пятницу, нам «здрасьте» и «до свиданья», и все дела. Кстати, и газон ей завел аглицкий, и камни тоже, и забор вон какой отгрохал, весь покрытый зеленью, абсолютно весь! и высокий! у ней, говорит, по кремлевской какой-то стене но-сталь-джия, это, по-твоему, чего значит? болеет, что ли? а недавно и арбуз ей посадил - и растет арбуз, прикинь, больше твоего уже, вот ехидна какая!»
«Конечно, ехидна, - высунула нос из-за калитки тетушка Фатма, - я за ней десять лет наблюдаю - она все как новенькая! И юбки у нее...»
«Вам бы, бабам, все юбки! Юбки у нее нормальные, ну с разрезами, конечно, везде, так оно и хорошо...»
Словом, мир был восстановлен, дядя Ахмет и дядя Мехмет сплотились в борьбе против ехидны и за место своих машин не под солнцем; иногда ехидна нарочно отъезжает за угол и тут же возвращается на место - и видит шебуршащихся около своих машин дядюшек. Они тотчас же делают вид, что им не очень-то и хотелось, и что бекеши свои и паранджи они с машин снимать и не думали, они так - пыль стряхнуть выбежали, и сосны ехидны, ейный забор и ихняя тень их вообще не интересуют, они так - погулять вышли и заблудились в трех соснах.
«Добрый вам день, уважаемые дядя Ахмет и дядя Мехмет, - говорит им ехидна с доброй улыбкой. - Аллах вам в помощь, а тете Фатме и тете Гюзель привет!»
И никогда больше не цельтесь ставить свои машины у моей калитки - не говорит, но мысленно посылает им сигнал ехидна.
Не надо.
Места на улице много, просто до фига места, не надо переставлять ваши машинки по три-четыре раза в день, а если очень вам неймется, сделайте себе гараж с кондиционером на своем участке... кстати, когда вы паркуетесь около той сосны, что ничья, но посреди дороги, то по улице иногда вообще не проехать, туда тоже не надо...
«Хэллоу вам, уважаемая ехидна!» - отвечают примиренные между собою дядюшки, наблюдают за парковкой и высадкой ехидны, поглядывают на ее разрезы и коленки под ними и, взыхая о старых добрых временах и непереставленных машинах, расходятся по домам.
До следующей попытки.
Нет, это мы с ехидной не шутки тут вам шутим, мы, как всегда, чистую правду режем и совершенно правдивым глаголом жжем: у нас летом вся страна - место под солнцем, и если сам турецкоподданный со всей семьей еще может под солнцем тем находиться, то бросить на солнцепеке свою машину... нет, никогда.
Это выше его сил.
В нашем дачном поселке довольно широкие улицы.
Это в Турции большая и серьезная редкость, дачи для среднего класса тут строятся так, что сосед может легко передать вам со своей террасы стаканчик чаю, даже не вставая с шезлонга. Соответственно и улицы - там вообще может не быть никаких улиц: оставляйте машину на общей стоянке и пилите к дому пешком по узкой дорожке... дача тут не роскошь, а место для ночевки у моря и непрерывного общения с соседями, аминь.
У нас все не так, и я даже представить себе боюсь стандартную крошечную турецкую дачу без участка и сада, с соседями, кашляющими прямо за вашей спиной, но на собственном балконе, без нормальных улиц... бррр... мне очень повезло.
Историю приобретения дачи я уже как-то рассказывала: нам действительно в свое время повезло, и сейчас у нас на участке несколько огромных сосен, несколько больших олив, а машина наша припаркована за оградой у калитки, причем ей повезло особенно. У нее всегда есть личная тень, на которую постоянно покушаются и с завистью смотрят все местные дяди Ахметы и дяди Мехметы.
Как выйдут из дому в пятый раз за день переставить машину - так непременно помянут в своих молитвах ехидну.
Недобрым словом натюрлих помянут.
Ибо и тень у нее, и плетень, тоже дающий тень, потому что весь покрытый зеленью, абсолютно весь... и никакого понимания.
Никакого снисхождения к самым насущным нуждам аборигенов: раз считается хорошим тоном ставить машину около своего собственного забора, то туда и ставь, поздняк метаться по всему поселку.
Видели бы вы... ей-богу, ни слова преувеличения! видели бы вы, как они - дяди Ахметы и Мехметы, а за ними уже и молодежь подтягивается! - по несколько раз в день не ленятся выйти из дома, снять с машины облачение - а оно тут встречается чаще, чем тюрбан на женщинах, - и отправиться на дело: в руке заветный ключик, в глазах огонь и твердая решимость найти Атлантиду и открыть Америку, в движениях же деланая неторопливость и притворное безразличие, чтобы никто не догадался, что он уже отправился на послеобеденные поиски места не под солнцем.
А если вся страна, повторяю, место аккурат под солнцем, то... скучно на этом свете, особенно ярком солнечном, господа, особенно турецкоподданным автовладельцам и авто- своих любителям... а если вдобавок неподалеку ехидна - нет повести печальнее на свете, сами понимаете.
Сами понимаете: дача, жара, amore, море, ore и прочие re, а великая могучая русская литература лезет куда ее совершенно не просят - и вот, пожалуйста. Нет, разумеется, в наших краях ни бекеши, ни Ивана Ивановича, так что не спи, не спи, ехидна, не предавайся сну - и начинай свою сказку сначала.
Славная машина у дяди Ахмета... ах, какая славная! Редкая птица вспомнит, в каком году куплена та машина - а все как новенькая. А почему?
Потому что дядя Ахмет машину свою любит, холит и лелеет - равно как и прицеп, к той машине иногда прицепляемый. Настоящий прицеп, не самоделка какая-нибудь, дядя Ахмет к нему и крышу приделал, давно, вас тогда еще здесь не стояло и не родилось, и поселка этого тут не стояло, а у дяди Ахмета как раз, ну да, и тогда он, кажется, даже любил жену больше, чем машину, но жена вон растолстела вся, а машина как новенькая, а без прицепа в деревне куда же?
Ни тебе на базар съездить, ни в гости, если всей семьей-то, а вдруг ремонт и досточку какую перевезти надо? Это сейчас тут на даче даже самый лучший прицеп без надобности, а ведь было время... было, было то время, а прицеп и сейчас есть - и как новенький. А почему?
А потому что дядя Ахмет... ах ты, дрянь какая!
Дядя Ахмет прервал свои рассуждения и присмотрелся.
Это как же понимать?!
А ведь как хорошо начиналось утро: встал дядя Ахмет ни свет ни заря, полил арбуз, посаженный в саду назло надменному соседу, разводящему аглицкий газон (тьфу!), и другому, устроившему сад камней и альпийскую горку (тьфу и тьфу!), постучал для порядка лопатой по граблям: дрыхнут, понимаешь, все, а пусть знают, что некоторые уже работают! Потом дядя Ахмет посмотрел по сторонам, вышел за калитку, понюхал сосново-морской воздух и аж заколдобился. Не от воздуха, конечно, что он немец какой-нибудь воздух тут нюхать, а потому, что заметил... непорядок он заметил, вот что.
Вышел-то он, как обычно, с обычными утренними мыслями по обычному утреннему и очень важному делу - к собственному прицепу, собственной машине и растущей неподалеку сосне, а там... та-а-ам, под сосною, по-о-од зеленою... что-то беленькое чернелось и что-то черненькое белелось... словом, стояла там совершенно незнакомая, чужая машина - вот какая дрянь!
Дядя Ахмет огляделся и пожалел, что постукивал для порядка граблями: сейчас проснутся ведь, набегут, и он не успеет... нет, вроде все спокойно, никого не было под соснами, пуста была аллея. Ну, не то чтобы прям уж аллея, однако деревья, и весьма большие, солидные деревья, на улице наблюдались - и за ними-то сейчас наблюдал дядя Ахмет, размышляя, как он будет решать свою ежеутреннюю проблему.
Ибо - что бы вы понимали, о мои бледнолицые братья и сестры, что бы вы понимали в жизни под солнцем! - утром дяде Ахмету жизненно необходимо переставить машину. С вечера он, согласно заведенному им самим и признанному всеми уважаемыми и уважающими друг друга соседями распорядку, паркует машину возле собственного забора рядом с собственным же прицепом... ей-богу, оба как новенькие уже лет двадцать, сейчас таких не делают. А утром, по той же всеми признанной диспозиции, он машину свою любимую (а чего бы ее не любить, если как новенькая, а? жена вон... эх... а машина - ух, какая машина, зверь!) переставляет в другое место.
И место это - занято оно сейчас, это место! Оно конечно, место то вовсе даже у чужого забора, но, во-первых, место то под сосною и там тень почти до самого обеда, во-вторых, дядя Ахмет всегда ставит утром машину туда, а после обеда уж объезжает вокруг сосны и ставит машину с другой стороны до самого вечера, чтобы ни один солнечный луч не проник под натягиваемую им на машину бекешу... тьфу, конечно же, попону, или чадру, или как это назвать... покрывало, словом... в-третьих, никогда и никто еще... это кто ж такой наглый-то, а?!
«Доброе утро тебе, уважаемый сосед дядя Ахмет! - слышит он вдруг. И видит, как из-за нужной ему сосны выходит его сосед дядя Мехмет. - Как твои дела? Рано ты встал, да поможет тебе Аллах!»
«Доброе утро и тебе, уважаемый сосед дядя Мехмет! И ты рано встал, и тебе - Аллах в помощь... э-э... это... ты не знаешь, чья это тут машина? На моем законном месте - я же каждое утро, ты и Аллах свидетели, переставляю свою машину от своего забора под эту сосну, а тут! Я в шоке, уважаемый дядя Мехмет!»
«Да, я и Аллах свидетели, что ты всегда ставишь сюда машину... а надо, между прочим, и честь знать, уважаемый дядя Мехмет! Не все тебе одному под этой сосной парковаться, и растет она посреди нашей улицы, а значит, и все остальные на нее право имеют. А машина эта моя - только что от своего забора сюда переставил, столько лет езжу, а все как новенькая... вот сейчас накрою ее... бекешей, нет, чадрой, а после обеда переставлю, тень-то вон туда уйдет!»
«То есть как это? Это твоя... это ваша машина?! На моем то есть законном месте? Да вы, дядя Мехмет, после этого...» - и дядя Ахмет заметался мыслью, просто шустрой мысью заметался он под древом в поисках слова покруче.
«Про законы вы бы лучше молчали, дядя Ахмет, нет таких законов, чтобы это место под сосной посреди улицы было вашим личным, нет и нет! И, между прочим, кто бы что говорил - а ваш старый фургон, который якобы прицеп, вообще занимает лишнее место и портит всем вид, а тут, между прочим, иностранцы вокруг, а вы с вашим старым рыдваном...»
«А вы, дядя Мехмет, после этого и вовсе... гусак!» - таким страшным словом завершил дискуссию дядя Ахмет и отвернулся.
Навсегда отвернулся он от ближайшего своего соседа и друга дяди Мехмета, потому что человек, называющий его прицеп старым рыдваном, никак не может называться соседом и другом, а имя ему одно - гусак.
Сморгнув скупую мужскую слезу, дядя Ахмет вернулся домой и выждал, пока сосед напротив, который из Анкары, поедет на рынок... ему самому тоже надо было на рынок, и жена даже вякнула что-то про какие-то помидоры - какие тебе помидоры, дура, когда в мире такое творится?! да, он выждал и поставил свою машину пусть не под привычную сосну, зато в тень соседского забора - что, съели?!
Не таков дядя Ахмет, чтобы свою любимую машину под белым солнцем этой пустыни держать. Одно название что дачный поселок, а как есть пустыня - ни одного нормального человека! Вот с кем он теперь, спрашивается, пойдет в кафе играть в нарды? С тем, кто вчера еще был его ближайшим дядей Мехметом, а сегодня вовсе гусак? И сосед напротив, который из Анкары... ага, приехал? получил? а нечего жить на другой стороне улицы и машину свою новомодную - явно всего лет десять! - полдня в тени держать... Фатма, скажи, что меня дома нет, пусть куда хочет машину свою... хоть у нашего забора, пожалуйста, нам не жалко!
И с ним теперь в нарды-то не сыграешь, эх.
А с кем, спрашивается, чай по вечерам пить и опять же в нарды, но уже дома, а? И на этой неделе мы должны были у Мех... гусака этого ужинать, черт. Они-то у нас ужинали - а мы? Несправедливо это, и все из-за какого-то места, а что - машину на солнце держать, да? Вон и гусак вышел, покрывало с машины снимает, сейчас вокруг сосны поедет...
Черт, как же я сразу-то не?! Быстрей! Фатма, шляпу мне дай! Быстрей, говорю, что ты суешь мне шляпу, я могу успеть! Пока он канителится... как же я утром сразу не сообразил, чья машина-то там? Хотя, конечно, он же тоже накрывает ее всегда, я ее толком и не видел... чего там накрывать, старье это?!
И дядя Ахмет ринулся к своей машине, сорвал с нее антисолнечную паранджу, с ревом (не с таким уж и ревом, машина как новенькая, зверь, а не машина, вот и ревет иногда!) тронулся с места; краем глаза он заметил, как этот, который из Анкары, ринулся к своей машине и уже метит на освобожденную дядей Ахметом территорию - и черт с тобой, после обеда и у твоего забора солнце. А дядя... который вовсе гусак, уже торопливо разворачивался, а в три приема фиг развернешься - ну точно: гусак!
Дядя Ахмет издевательски посигналил - давай, разворачивайся, что машиной своей зря фырчишь, а я в это время... и дядя Ахмет триумфально подъехал под сосну - туда, куда уже пришла тень, ненадолго исчезавшая в полдень, как у них, теней, водится.
Дядя Мехмет, он же гусак, развернулся, и все понял. Он медленно вернулся на только что покинутое им место, перестал фырчать мотором, вылез из машины и принялся накрывать ее антисолнечной паранджой - чтобы стало, как было, только к сосне задом, ко мне передом.
И дядя Ахмет понял, что выиграл. До утра - утром-то эта машина опять окажется в тени, а его красавица?!
«Что же вы, сосед, - высунувшись из окна, закричал дядя Ахмет, - машину-то завели, развернулись, а никуда не поехали? Мотор барахлит, а?»
«Это у вашего рыдвана-развалюхи старой мотор барахлит, а моя машина двадцать лет как новенькая! А я передумал и не поехал. Место здесь хорошее: утром всегда тень, чего переставлять - зря бензин тратить. А вам-то что за дело?»
И дело могло кончиться очередным «гусаком», а то и похуже, ведь если друг оказался вдруг - сами понимаете.
«Добрый день вам, уважаемый дядя Мехмет! - пропела тут, выходя за калитку и поправляя и так хорошо завязанную косыночку супруга дяди Ахмета тетушка Фатма. - А я слышу: рычит что-то, фырчит, а это вы, оказывается, тут... ну я Гюзели вашей позвонила, она и сказала: опять, говорит, змея эта приехала! Сочувствую вам, она обычно надолго... вы сегодня на чай-то придете?»
«Какой чай?! - чуть не крикнул жене дядя Ахмет. - Какой чай, когда этот гусак...»
«Ты подумай, Ахмет, эта ехидна опять прикатила - дяде Мехмету теперь машину около ее забора не поставить! В прошлом-то году она как явилась - уберите, говорит, ваши машины от моей калитки, не ваше типа здесь место; хорошо, тогда напротив нее никого не было, сосед наш уважаемый Мехмет тогда мог там машину в тени держать, а теперь?»
«Не лезь не в свое дело, женщина! - радостно прикрикнул дядя Ахмет. Как ему не радоваться: гусак отменяется, чай, ужины, визиты и нарды возвращаются на круги своя, да и машину он таки пристроил, а завтра... завтра будет новый день, и куда поставить машину, чтобы в любое время суток она была в тени - он подумает об этом завтра. - А я-то и не сообразил! Так это ты утром из-за нее?»
«А то, - с горечью и готовностью простить «гусака» подтвердил дядя Мехмет. - Она вчера после обеда прибыла. Гадина. Прикатила и ну сигналить: типа я у ее калитки машину припарковал, а что мне делать, если у нее, ехидны, там весь день тень? Весь день! А она и машину не накрывает ничем, не бережет, и ездит туда-сюда целыми днями - а я не моги там парковаться! Сама с дитями на море, а через час приезжает и ну сигналить... а что я специально выжидал, чтоб она отвалила, да покрывало снимал, да разворачивался, да туда машину под ее сосну пристраивал, да снова накрывал - это ей плевать, сидит, сигналит, тьфу! И в прошлом годе и в позапрошлом - у нее вдоль всего забора тень, она туда-сюда катается, а я перед ее калиткой не моги парковаться, перед ее окнами не моги парковаться... тьфу! Бабы эти!»
«Тьфу! - согласился дядя Ахмет. - От них все зло. И от иностранцев еще: вон мой сосед газон аглицкий затеял - это что такое? А у того вообще камни одни - нет бы арбуз посадить, чтоб как у людей!»
«Точно. А от иностранных баб - и совсем с ума свихнешь. Ейный муж-то, ехидный - ни в кафе с мужиками чаю попить, ни чтоб с визитом к кому, ни о здоровье потолковать, ни покурить, ни в мечеть в пятницу, нам «здрасьте» и «до свиданья», и все дела. Кстати, и газон ей завел аглицкий, и камни тоже, и забор вон какой отгрохал, весь покрытый зеленью, абсолютно весь! и высокий! у ней, говорит, по кремлевской какой-то стене но-сталь-джия, это, по-твоему, чего значит? болеет, что ли? а недавно и арбуз ей посадил - и растет арбуз, прикинь, больше твоего уже, вот ехидна какая!»
«Конечно, ехидна, - высунула нос из-за калитки тетушка Фатма, - я за ней десять лет наблюдаю - она все как новенькая! И юбки у нее...»
«Вам бы, бабам, все юбки! Юбки у нее нормальные, ну с разрезами, конечно, везде, так оно и хорошо...»
Словом, мир был восстановлен, дядя Ахмет и дядя Мехмет сплотились в борьбе против ехидны и за место своих машин не под солнцем; иногда ехидна нарочно отъезжает за угол и тут же возвращается на место - и видит шебуршащихся около своих машин дядюшек. Они тотчас же делают вид, что им не очень-то и хотелось, и что бекеши свои и паранджи они с машин снимать и не думали, они так - пыль стряхнуть выбежали, и сосны ехидны, ейный забор и ихняя тень их вообще не интересуют, они так - погулять вышли и заблудились в трех соснах.
«Добрый вам день, уважаемые дядя Ахмет и дядя Мехмет, - говорит им ехидна с доброй улыбкой. - Аллах вам в помощь, а тете Фатме и тете Гюзель привет!»
И никогда больше не цельтесь ставить свои машины у моей калитки - не говорит, но мысленно посылает им сигнал ехидна.
Не надо.
Места на улице много, просто до фига места, не надо переставлять ваши машинки по три-четыре раза в день, а если очень вам неймется, сделайте себе гараж с кондиционером на своем участке... кстати, когда вы паркуетесь около той сосны, что ничья, но посреди дороги, то по улице иногда вообще не проехать, туда тоже не надо...
«Хэллоу вам, уважаемая ехидна!» - отвечают примиренные между собою дядюшки, наблюдают за парковкой и высадкой ехидны, поглядывают на ее разрезы и коленки под ними и, взыхая о старых добрых временах и непереставленных машинах, расходятся по домам.
До следующей попытки.
Нет, это мы с ехидной не шутки тут вам шутим, мы, как всегда, чистую правду режем и совершенно правдивым глаголом жжем: у нас летом вся страна - место под солнцем, и если сам турецкоподданный со всей семьей еще может под солнцем тем находиться, то бросить на солнцепеке свою машину... нет, никогда.
Это выше его сил.
В нашем дачном поселке довольно широкие улицы.
Это в Турции большая и серьезная редкость, дачи для среднего класса тут строятся так, что сосед может легко передать вам со своей террасы стаканчик чаю, даже не вставая с шезлонга. Соответственно и улицы - там вообще может не быть никаких улиц: оставляйте машину на общей стоянке и пилите к дому пешком по узкой дорожке... дача тут не роскошь, а место для ночевки у моря и непрерывного общения с соседями, аминь.
У нас все не так, и я даже представить себе боюсь стандартную крошечную турецкую дачу без участка и сада, с соседями, кашляющими прямо за вашей спиной, но на собственном балконе, без нормальных улиц... бррр... мне очень повезло.
Историю приобретения дачи я уже как-то рассказывала: нам действительно в свое время повезло, и сейчас у нас на участке несколько огромных сосен, несколько больших олив, а машина наша припаркована за оградой у калитки, причем ей повезло особенно. У нее всегда есть личная тень, на которую постоянно покушаются и с завистью смотрят все местные дяди Ахметы и дяди Мехметы.
Как выйдут из дому в пятый раз за день переставить машину - так непременно помянут в своих молитвах ехидну.
Недобрым словом натюрлих помянут.
Ибо и тень у нее, и плетень, тоже дающий тень, потому что весь покрытый зеленью, абсолютно весь... и никакого понимания.
Никакого снисхождения к самым насущным нуждам аборигенов: раз считается хорошим тоном ставить машину около своего собственного забора, то туда и ставь, поздняк метаться по всему поселку.
Видели бы вы... ей-богу, ни слова преувеличения! видели бы вы, как они - дяди Ахметы и Мехметы, а за ними уже и молодежь подтягивается! - по несколько раз в день не ленятся выйти из дома, снять с машины облачение - а оно тут встречается чаще, чем тюрбан на женщинах, - и отправиться на дело: в руке заветный ключик, в глазах огонь и твердая решимость найти Атлантиду и открыть Америку, в движениях же деланая неторопливость и притворное безразличие, чтобы никто не догадался, что он уже отправился на послеобеденные поиски места не под солнцем.
А если вся страна, повторяю, место аккурат под солнцем, то... скучно на этом свете, особенно ярком солнечном, господа, особенно турецкоподданным автовладельцам и авто- своих любителям... а если вдобавок неподалеку ехидна - нет повести печальнее на свете, сами понимаете.