Доблести, подвиги, слава - 3
Доблести, подвиги, слава - 3
Нехарактерная моль.
В 1945 году известного советского критика Корнелия Люциановича Зелинского - человека, разрешившего себе в определенных пределах крайнюю малопорядочность, но достаточно умного и трезвого, чтобы осознанно разработать для себя систему координат, в которой это не мешало ему быть в мире с самим собой, - так вот, его вызвали на Лубянку на беседу с чином НКВД. Там этот чин выговорил ему за то, что он, Зелинский, присутствует в компаниях, где иной раз другие люди допускают антисоветские высказывания, - а узнает НКВД об этих высказываниях не от него, Зелинского, а от совершенно других присутствовавших, так что Зелинский, выходит, не желает помогать партии и государству в выявлении врагов. Тут чин зачитал многочисленные доносы писателей и писательских жен, сообщавших об этих самых высказываниях, которые раздавались в их общих с Зелинским компаниях и о которых сам Зелинский не сообщал. Беседа длилась часов шесть и закончилась заявлением чина, что это было последнее предупреждение: если провинности Зелинского не прекратятся, то в следующий раз его будут не воспитывать, а брать.
По ходу воспитания мимо Зелинского пролетела моль, и он, будучи перевозбужден, автоматически выкинул к ней руку и смял ее. Милостивый начальник не поставил ему этого жеста в вину, но наставительно сказал:
- Вот видите, а ведь Вы та же моль, и я так же могу смахнуть Вас рукой, как Вы - это насекомое, которое, я бы сказал, не имеет пищи в нашем учреждении, не характерно для него.
Вот это добавление про нехарактерность моли врезалось в память Зелинскому так, что он спустя 17 лет записал его от слова до слова.
(См.: Корнелий Зелинский. В июне 1954 // Минувшее. 5. М., 1991. С.70)
Нехарактерная моль.
В 1945 году известного советского критика Корнелия Люциановича Зелинского - человека, разрешившего себе в определенных пределах крайнюю малопорядочность, но достаточно умного и трезвого, чтобы осознанно разработать для себя систему координат, в которой это не мешало ему быть в мире с самим собой, - так вот, его вызвали на Лубянку на беседу с чином НКВД. Там этот чин выговорил ему за то, что он, Зелинский, присутствует в компаниях, где иной раз другие люди допускают антисоветские высказывания, - а узнает НКВД об этих высказываниях не от него, Зелинского, а от совершенно других присутствовавших, так что Зелинский, выходит, не желает помогать партии и государству в выявлении врагов. Тут чин зачитал многочисленные доносы писателей и писательских жен, сообщавших об этих самых высказываниях, которые раздавались в их общих с Зелинским компаниях и о которых сам Зелинский не сообщал. Беседа длилась часов шесть и закончилась заявлением чина, что это было последнее предупреждение: если провинности Зелинского не прекратятся, то в следующий раз его будут не воспитывать, а брать.
По ходу воспитания мимо Зелинского пролетела моль, и он, будучи перевозбужден, автоматически выкинул к ней руку и смял ее. Милостивый начальник не поставил ему этого жеста в вину, но наставительно сказал:
- Вот видите, а ведь Вы та же моль, и я так же могу смахнуть Вас рукой, как Вы - это насекомое, которое, я бы сказал, не имеет пищи в нашем учреждении, не характерно для него.
Вот это добавление про нехарактерность моли врезалось в память Зелинскому так, что он спустя 17 лет записал его от слова до слова.
(См.: Корнелий Зелинский. В июне 1954 // Минувшее. 5. М., 1991. С.70)