Ну и наконец, чтоб покончить с вопросом
Ну и наконец, чтоб показать истинное (совершенно незначительное) место "еврейского вопроса" у ГКЧ. Если кто подумает, что Честертон как-то не любил именно евреев или не доверял именно им, то он сильно ошибется, потому что об англичанах он писал неизмеримо хуже. О евреях он сочинил, правда, триолет (I am fond of Jews, Jews are fond of money - Never mind of whose. I am fond of Jews. Oh, but when they lose, Damn it all, it's funny. I am fond of Jews, Jews are fond of money; Мне любы евреи, евреям любы деньги - чьи бы то ни было. Мне любы евреи, но когда они проигрывают - черт его всё побери, это весело. Мне любы евреи, евреям любы деньги), но по сравнению с англичанами он их, можно сказать, любил. По крайней мере английских евреев он упрекал даже не в том, что они не готовы умирать за страну, так как она для них на самом деле остается чужой, - по Честертону так оно, в сущности, и должно быть, и в этом нет ничего плохого; плохо лишь, когда они пытаются убедить себя и других, что это не так. Нет ничего плохого в том, что некий чужак из иных краев не привержен к Англии как отечеству; это как раз совершенно нормально - на то он и чужак, он и не должен относиться к Англии как к отечеству; плох он лишь тогда, когда при этом хочет притвориться своим, а не чужаком, и претендует на то, что он так-таки _относится_ к Англии как к отечеству, в то время как на самом деле не может и не будет так к ней относиться.
Англичан же Честертон массово заклеймил презрением за то, что те тоже не станут умирать за свое английское отечество - просто потому, что они почти все поголовно очень трусливы; хотя они-то Англии не чужаки, а она им действительно отечество! Впрочем, этот порок англичане, по Честертону, делят с большинством прочих европейцев.
Цитирую его эссе о Киплинге (перевод Трауберг. Оригинал следует ниже. Перевод я не правил - но в данном месте он и не искажает оригинал. Разве что, вергилиевское arma virumque у Честертона упоминается в совсем другом пассаже, чем в том, куда его вставила Трауберг; Трауберг его и в том пассаже оставила, и здесь продублировала).
"Военные обретают гражданскую власть в той мере, в какой человек обычный теряет воинские доблести. Так было в Древнем Риме, так и у нас, теперь. Никогда еще нации не отличались такой воинственностью. Никогда еще люди не отличались такой трусостью. Все столетия, все поэмы воспевали «arma virumque»; мы же сумели добиться сразу редкостного умаления мужей и немыслимого совершенства оружия... Отваги было намного больше в Средние века, когда короли армий не держали, но каждый владел луком или мечом. ..Нынешняя армия не блещет мужеством, у нее возможностей к тому нет - ведь прочие, все поголовно, очень трусливы. Зато она блещет порядком, а это и есть идеал Киплинга. Тема его книг - не смелость, столь важная в бою, а послушание и полезность, которые точно так же свойственны инженерам, морякам, мулам и паровозам; потому он лучше всего и пишет об инженерах, моряках, мулах и паровозах".
The professional soldier gains more and more power as the general courage of a community declines... And as it was in ancient Rome so it is in contemporary Europe. There never was a time when nations were more militarist. There never was a time when men were less brave. All ages and all epics have sung of arms and the man; but we have effected simultaneously the deterioration of the man and the fantastic perfection of the arms. ...There was far more courage to the square mile in the Middle Ages, when no king had a standing army, but every man had a bow or sword. ...The modern army is not a miracle of courage; it has not enough opportunities, owing to the cowardice of everybody else. But it is really a miracle of organization, and that is the truly Kiplingite ideal. Kipling’s subject is not that valour which properly belongs to war, but that interdependence and efficiency which belongs quite as much to engineers, or sailors, or mules, or railway engines. And thus it is that when he writes of engineers, or sailors, or mules, or steam-engines, he writes at his best.
Написано это было около 1905 года. Следовательно, у англичан было почти 10 лет, чтобы основательно изучить этот текст и понять, каковы их свойства и как им подобает себя вести: и армия-то у них не блещет мужеством, а все гражданские просто "очень трусливы", "все поголовно". (Тут следует добавить, что Честертон войну видал только на картинке, а сам отличался таким редким мужеством, что таскал с собой револьвер для самообороны - на всякий случай, - чем немало изумлял своих знакомых и друзей, видевшим в этом превышение всякой меры предосторожности. Но они, полагаю, просто его не поняли; ясно, что он хотел уподобиться храбрым мирным простолюдинам средневековья: ведь каждый из них владел луком и мечом - а он вот револьвером).
Англичане, однако оказались гораздо более дубоваты, чем английские евреи. Тем Честертон объяснил, что они не станут умирать за Англию, ПОСЛЕ Первой Мировой, когда они уже все равно ничего не могли изменить. Англичанам Честертон объяснил то же самое почти за 10 лет ДО первой мировой, - но те все равно ничего не поняли. Когда началась война, добровольцами в армию вступили более 2 млн. чел. - на 45 млн. всего населения, с женщинами, детьми и стариками - и еще миллион вступил в резервисты второй очереди. Поток добровольцев первой очереди (из тех самых 2 с лишним млн.) шел непрерывно и начал несколько сдавать только к концу 1915 года (снизившись до 70 тыс. в месяц). Всего было в армию призвано 5 млн. чел., из них погибшими и ранеными легла ровно половина - 2,5 млн. чел. "Все поголовно очень трусливы".
Братья Честертоны, впрочем, тоже внесли вклад в победу - пламенными статьями. Как пишет один из биографов ГКЧ, он был слишком слаб здоровьем и толст, чтобы принять участие в войне (откуда, кстати, этот миф о жуткой толщине, неведомо: он при росте 193 см. весил 134 кг.; немало, конечно, но учитывая рост, ничего уж такого; фотографии показывают то же самое - ничего такого). Однако одна бестактная дама в Лондоне, не зная этого, так и спросила его во время ПМВ, "почему он не выступил на фронт" (why he wasn't 'out at the Front', что можно перевести и как "почему он не выступает вперед"). Честертон ответил: "Если вы зайдете сбоку, то Вы увидите, что я как раз выступаю вперед" ('If you go round to the side, you will see that I am'; это он так отшутился, имея в виду свою пресловутую толщину). Как известно, он считался большим мастером комического вообще и сатиры и иронии в частности, и эта реплика на одном католическом форуме приводилась в подтверждение означенного мастерства.
Англичан же Честертон массово заклеймил презрением за то, что те тоже не станут умирать за свое английское отечество - просто потому, что они почти все поголовно очень трусливы; хотя они-то Англии не чужаки, а она им действительно отечество! Впрочем, этот порок англичане, по Честертону, делят с большинством прочих европейцев.
Цитирую его эссе о Киплинге (перевод Трауберг. Оригинал следует ниже. Перевод я не правил - но в данном месте он и не искажает оригинал. Разве что, вергилиевское arma virumque у Честертона упоминается в совсем другом пассаже, чем в том, куда его вставила Трауберг; Трауберг его и в том пассаже оставила, и здесь продублировала).
"Военные обретают гражданскую власть в той мере, в какой человек обычный теряет воинские доблести. Так было в Древнем Риме, так и у нас, теперь. Никогда еще нации не отличались такой воинственностью. Никогда еще люди не отличались такой трусостью. Все столетия, все поэмы воспевали «arma virumque»; мы же сумели добиться сразу редкостного умаления мужей и немыслимого совершенства оружия... Отваги было намного больше в Средние века, когда короли армий не держали, но каждый владел луком или мечом. ..Нынешняя армия не блещет мужеством, у нее возможностей к тому нет - ведь прочие, все поголовно, очень трусливы. Зато она блещет порядком, а это и есть идеал Киплинга. Тема его книг - не смелость, столь важная в бою, а послушание и полезность, которые точно так же свойственны инженерам, морякам, мулам и паровозам; потому он лучше всего и пишет об инженерах, моряках, мулах и паровозах".
The professional soldier gains more and more power as the general courage of a community declines... And as it was in ancient Rome so it is in contemporary Europe. There never was a time when nations were more militarist. There never was a time when men were less brave. All ages and all epics have sung of arms and the man; but we have effected simultaneously the deterioration of the man and the fantastic perfection of the arms. ...There was far more courage to the square mile in the Middle Ages, when no king had a standing army, but every man had a bow or sword. ...The modern army is not a miracle of courage; it has not enough opportunities, owing to the cowardice of everybody else. But it is really a miracle of organization, and that is the truly Kiplingite ideal. Kipling’s subject is not that valour which properly belongs to war, but that interdependence and efficiency which belongs quite as much to engineers, or sailors, or mules, or railway engines. And thus it is that when he writes of engineers, or sailors, or mules, or steam-engines, he writes at his best.
Написано это было около 1905 года. Следовательно, у англичан было почти 10 лет, чтобы основательно изучить этот текст и понять, каковы их свойства и как им подобает себя вести: и армия-то у них не блещет мужеством, а все гражданские просто "очень трусливы", "все поголовно". (Тут следует добавить, что Честертон войну видал только на картинке, а сам отличался таким редким мужеством, что таскал с собой револьвер для самообороны - на всякий случай, - чем немало изумлял своих знакомых и друзей, видевшим в этом превышение всякой меры предосторожности. Но они, полагаю, просто его не поняли; ясно, что он хотел уподобиться храбрым мирным простолюдинам средневековья: ведь каждый из них владел луком и мечом - а он вот револьвером).
Англичане, однако оказались гораздо более дубоваты, чем английские евреи. Тем Честертон объяснил, что они не станут умирать за Англию, ПОСЛЕ Первой Мировой, когда они уже все равно ничего не могли изменить. Англичанам Честертон объяснил то же самое почти за 10 лет ДО первой мировой, - но те все равно ничего не поняли. Когда началась война, добровольцами в армию вступили более 2 млн. чел. - на 45 млн. всего населения, с женщинами, детьми и стариками - и еще миллион вступил в резервисты второй очереди. Поток добровольцев первой очереди (из тех самых 2 с лишним млн.) шел непрерывно и начал несколько сдавать только к концу 1915 года (снизившись до 70 тыс. в месяц). Всего было в армию призвано 5 млн. чел., из них погибшими и ранеными легла ровно половина - 2,5 млн. чел. "Все поголовно очень трусливы".
Братья Честертоны, впрочем, тоже внесли вклад в победу - пламенными статьями. Как пишет один из биографов ГКЧ, он был слишком слаб здоровьем и толст, чтобы принять участие в войне (откуда, кстати, этот миф о жуткой толщине, неведомо: он при росте 193 см. весил 134 кг.; немало, конечно, но учитывая рост, ничего уж такого; фотографии показывают то же самое - ничего такого). Однако одна бестактная дама в Лондоне, не зная этого, так и спросила его во время ПМВ, "почему он не выступил на фронт" (why he wasn't 'out at the Front', что можно перевести и как "почему он не выступает вперед"). Честертон ответил: "Если вы зайдете сбоку, то Вы увидите, что я как раз выступаю вперед" ('If you go round to the side, you will see that I am'; это он так отшутился, имея в виду свою пресловутую толщину). Как известно, он считался большим мастером комического вообще и сатиры и иронии в частности, и эта реплика на одном католическом форуме приводилась в подтверждение означенного мастерства.