В. Шульженко
Василий Шульженко - наткнулся на ссылку на его картины.
http://strange-way.livejournal.com/104599.html?format=light
Мне понравилось, очень.
Правда, думаю, не совсем / совсем не так, как задумывал автор.
Ему все изображенное (не то, как изображено и что в точности изображено, а те сюжеты / события, что он стремится изобразить) кажется жутью, мне нравится. Странный сплав того, что почти все изображенное - дело сугубо хорошее (люди веселятся или отдыхают или нормально работают мирную работу, никто никого не терзает, никто не терзается, никто не чинит обид и зла), и того, что изображено это что-то со страхом и отвращением, как нечто ужасное и безобразное - и изображено с исключительным старанием и качеством - это сплав очень интересный, и сильно напоминающий рассуждение Марка Аврелия о том, как безобразно, ежели посмотреть на это дело с определенной стороны, все хорошее:
"Относительно мясных блюд и вообще подобных кушаний можно приучить себя к такому взгляду: это вот - труп рыбы, это - труп птицы или поросенка. Равным образом, фалернское вино - выжатый сок винограда, пурпур - шерсть овцы, окрашенная кровью улитки, соитие - трение известных органов и выбрасывание семени, соединенное с особыми спазмами. Такого рода представления, доходя до самих вещей и проникая в них, дают возможность увидеть, каковы они на самом деле. Так следует поступать всю жизнь".
Я-то, читая эти строки, вижу как раз сквозь тО, какое впечатление хочет на меня произвести автор, сами по себе все те предметы и образы, которые он желает выставить для меня безобразными - и вижу их такими, каковы они и были всегда для меня сами по себе - то есть отличными и превосходными; а то, что я их такими вижу сквозь призму безобразия, в форме которого мне силится их представить автор, только оттеняет и усиливает это ощущение. Относительно же автора я улыбаюсь: он пугает, а мне не страшно - я-то знаю, что тут бояться нечего, что дело идет о вещах славных; при этом я всемерно оцениваю высокое качество пугания, и это только делает более ярким тот еще более радующий меня факт, что мне не страшно, и что вещи-то эти отличные. Я вижу мясные блюда и иные подобные кушанья, никогда не пробованное мной фалернское, сок винограда и сам виноград, пурпур, овечью шерсть и самих овец (славные существа - а ведь без Марка Аврелия я бы и не подумал в связи с пурпуром вспомнить о таких славных вещах, как шерсть и овцы), улиток, соитие етс. - все это дела отличные; а примешивание к этому страшлоужаслых слов "труп" и "спазмы" меня нисколько не напугает, я и без Аврелия всегда знал, что мясные блюда есть часть трупов (если, конечно, ты не ешь кого-то заживо - но не думаю, что это Аврелию понравилось бы больше, а мне уж точно), и аппетита это у меня не отбивает.
То же и Шульженко. Он с ужасом и отвращением - переданными исключительно хорошо - рисует какого-нибудь матросика при девочках; но этой компании явно очень хорошо и привольно, и хорошо ей от хороших же вещей, а способ изображения меня не напугает - при всей своей высококачественности. В этом смысле Шульженко оказывается (для меня) очень жизнеутверждающим, - если угодно, от противного или нецелевым образом, - и этим-то мне нравится.
Его сравнивали с Босхом. Но это совсем не Босх. У Босха люди терзаются и их терзают, это действительно прискорбно. У Шульженко люди практически всюду мирно радуются, отдыхают и веселятся (или работают), никого не обижая, а терзается разве что он сам - от усматриваемой им бездуховности и безобразия оной мирной радости, отдыха, работы и веселья. Если бы Марк Аврелий захотел в живописи передать, допустим, то, что соитие есть трение какой-то требухи о требуху со спазмами и истечениями внутренних слизей, то лучше способа, чем живопись Шульженко, он бы не нашел. Но дело в том, что он бы этим ничего из описываемого им и не дискредитировал - нужно быть совсем детски тихим разумом (каким Марк Аврелий, кажется, и был; хорошо командовать это не мешает, здраво рассуждать - тоже), чтобы работал тот детский аутотренинг (если сказать "бяка", все забоятся; если сказать это о чём-то самому себе, то это что-то потеряет для тебя ценность), который он предлагает.
Вот если бы Шульженко живописал также и злодейства, насилия и мучительства, учиняемые (представим себе это) его героями, то в комплекте оно могло бы (при поверхностном восприятии) действовать согласно задуманному. Но это был бы низкий сорт, нечистая работа - все равно как если бы Марк Аврелий примешал бы к своему рассуждению отталкивающее описание пыток и тяжких болезней.