К предыдущему
К предыдущему.
Конечно, есть хрестоматийный пример для всех таких вещей - то, что Шустер сделал из стихотворения Киплинга о ПМВ, основанного на том, что некий городской парк в Пикардии, в прифронтовой полосе Франции, назывался Гефсиманом в честь иудейского Гефсиманского сада, где Христос молился о том, чтобы чаша его миновала его. "В саду прифронтовом", так сказать. Стихотворение написано от лица английского солдата, который, отдыхая с товарищами в этом парке (его часть квартирует в этом городке), не может отделаться от мыслей о том, что ждет его по прибытии из парка в окопы, и молится, чтобы чаша его миновала его - но потом гибнет в газовой атаке.
Шустер переводил (и перевод этот попал в сов. Библиотеку Всем. Литры!):
"На Пикарди был Гефсиман -
Так звался этот сад"
В оригинале, повторюсь, этот городской парк-сад под названием Гефсиман(ия) находился в Пикардии, в каком-то прифронтовом городке, а не на Пикадилли, произнесенном с каким-то небывалым вывертом как "Пикарди".
"В саду с названьем Гефсиман
Девицы были клад,
Но я молился, чтоб стакан
Пропущен был бы в ад".
В оригинале сказано: "В саду под названием Гефсиман нашлась отличная девчонка, но все время, что она со мной болтала, я молился, чтобы чаша моя миновала меня". Поскольку Шустер историю с Гефсиманским садом и молением о чаше не знает, то my cup из фигуральной "моей чаши" = моей судьбы превратился во вполне реальный стакан, который солдат распивает в этом парке, и переводчику остается передавать небывалую картину: берет солдат стакан (если бы стакан уже не был у него в руках, то с чего он был бы MY?), но при этом молится, чтобы этот стакан его миновал. Тогда уж и " в ад", "к чертовой матери " можно добавить - видать, сильно герой ненавидит этот стакан, ежели уже и в руках держит, а молится, чтобы тот как-то проскочил мимо. В передаче этакого смысла по-русски Шустер даже нашел удачное решение, основанное на двузначии оборота "пропустить стакан" - фразеологически "выпить его, пропустить внутрь себя", но дословно это могло бы и значить "пропустить мимо себя", как "пропустить автобус".
Cup - это все-таки чаша и чашка, а не стакан (пока не доказано обратное), но Шустер явно думает, что английскому солдату в парке на Пикадилли из чашек пить нечего, он только спиртное стаканами глушит.
Ну и дальше: "А я просил и умолял Пустить стакан мой в ад" (реально: и все время, что мы оставались там, я молился, чтобы чаша моя миновала меня).
Последнюю строфу переводчик каким-то чудом по общему смыслу перевел верно - оригинал ему совсем уж не оставлял места для былых подвигов:
Со мною клад, со мною клад-
Я выхлестал стакан,
Когда сквозь газ мы плыли в ад-
Не там, где Гефсиман.
(реально: Она [чаша] не миновала - она не миновала - она не миновала меня. Я испил ее, когда мы встретили газовую атаку за пределами Гефсимана!).
Здесь уж и переводчик вынужден был де-факто признать, что злосчастный "стакан" символизирует участь героя (у Шустера "выхлестал стакан" = "встретил свою погибельную судьбу"), но и это не навело его на мысль о том, что в предыдущих строфах "стакан" играл ту же роль. Клад добавился для рифмы с адом, клад и ад вместе добавились просто для облегчения рифмовки, и не сказать, чтоб "сквозь газ мы плыли в ад" явственно означало, что от газовой атаки герой и погиб - скорее уж это значит, что сквозь газовое-то облако они прошли, но дальше погибли от чего-то еще = под пулями.
Ну, конечно, Симоновское "Дурак [у Киплинга "Вампир", почему надо было заменять заглавие - загадка]" Шустеру даст сто очков вперед. (В этот раз не стыд его спас, не стыд, Не упреки, которые жгут... - а то его спасло, что он, наконец, понял, что героиня его романа была пустым местом; в оригинале, однако, героя это понимание не спасает, а, наоборот, "терзает, как раскаленное добела тавро [при клеймении]": Симонов радуется, что бабенка-то была дрянь, стало быть, и жалеть нечего, что ее утратил, а герой Киплинга особенно терзается тем, что отдавал свою любовь дряни). Если бы Шустер переводил Гефсиман с таким же коэффициентом искажений, то у него в последней строфе герой вообще не погиб бы, а победно вошел бы в Берлин и выхлестал там свой "стакан" за победу.
Конечно, есть хрестоматийный пример для всех таких вещей - то, что Шустер сделал из стихотворения Киплинга о ПМВ, основанного на том, что некий городской парк в Пикардии, в прифронтовой полосе Франции, назывался Гефсиманом в честь иудейского Гефсиманского сада, где Христос молился о том, чтобы чаша его миновала его. "В саду прифронтовом", так сказать. Стихотворение написано от лица английского солдата, который, отдыхая с товарищами в этом парке (его часть квартирует в этом городке), не может отделаться от мыслей о том, что ждет его по прибытии из парка в окопы, и молится, чтобы чаша его миновала его - но потом гибнет в газовой атаке.
Шустер переводил (и перевод этот попал в сов. Библиотеку Всем. Литры!):
"На Пикарди был Гефсиман -
Так звался этот сад"
В оригинале, повторюсь, этот городской парк-сад под названием Гефсиман(ия) находился в Пикардии, в каком-то прифронтовом городке, а не на Пикадилли, произнесенном с каким-то небывалым вывертом как "Пикарди".
"В саду с названьем Гефсиман
Девицы были клад,
Но я молился, чтоб стакан
Пропущен был бы в ад".
В оригинале сказано: "В саду под названием Гефсиман нашлась отличная девчонка, но все время, что она со мной болтала, я молился, чтобы чаша моя миновала меня". Поскольку Шустер историю с Гефсиманским садом и молением о чаше не знает, то my cup из фигуральной "моей чаши" = моей судьбы превратился во вполне реальный стакан, который солдат распивает в этом парке, и переводчику остается передавать небывалую картину: берет солдат стакан (если бы стакан уже не был у него в руках, то с чего он был бы MY?), но при этом молится, чтобы этот стакан его миновал. Тогда уж и " в ад", "к чертовой матери " можно добавить - видать, сильно герой ненавидит этот стакан, ежели уже и в руках держит, а молится, чтобы тот как-то проскочил мимо. В передаче этакого смысла по-русски Шустер даже нашел удачное решение, основанное на двузначии оборота "пропустить стакан" - фразеологически "выпить его, пропустить внутрь себя", но дословно это могло бы и значить "пропустить мимо себя", как "пропустить автобус".
Cup - это все-таки чаша и чашка, а не стакан (пока не доказано обратное), но Шустер явно думает, что английскому солдату в парке на Пикадилли из чашек пить нечего, он только спиртное стаканами глушит.
Ну и дальше: "А я просил и умолял Пустить стакан мой в ад" (реально: и все время, что мы оставались там, я молился, чтобы чаша моя миновала меня).
Последнюю строфу переводчик каким-то чудом по общему смыслу перевел верно - оригинал ему совсем уж не оставлял места для былых подвигов:
Со мною клад, со мною клад-
Я выхлестал стакан,
Когда сквозь газ мы плыли в ад-
Не там, где Гефсиман.
(реально: Она [чаша] не миновала - она не миновала - она не миновала меня. Я испил ее, когда мы встретили газовую атаку за пределами Гефсимана!).
Здесь уж и переводчик вынужден был де-факто признать, что злосчастный "стакан" символизирует участь героя (у Шустера "выхлестал стакан" = "встретил свою погибельную судьбу"), но и это не навело его на мысль о том, что в предыдущих строфах "стакан" играл ту же роль. Клад добавился для рифмы с адом, клад и ад вместе добавились просто для облегчения рифмовки, и не сказать, чтоб "сквозь газ мы плыли в ад" явственно означало, что от газовой атаки герой и погиб - скорее уж это значит, что сквозь газовое-то облако они прошли, но дальше погибли от чего-то еще = под пулями.
Ну, конечно, Симоновское "Дурак [у Киплинга "Вампир", почему надо было заменять заглавие - загадка]" Шустеру даст сто очков вперед. (В этот раз не стыд его спас, не стыд, Не упреки, которые жгут... - а то его спасло, что он, наконец, понял, что героиня его романа была пустым местом; в оригинале, однако, героя это понимание не спасает, а, наоборот, "терзает, как раскаленное добела тавро [при клеймении]": Симонов радуется, что бабенка-то была дрянь, стало быть, и жалеть нечего, что ее утратил, а герой Киплинга особенно терзается тем, что отдавал свою любовь дряни). Если бы Шустер переводил Гефсиман с таким же коэффициентом искажений, то у него в последней строфе герой вообще не погиб бы, а победно вошел бы в Берлин и выхлестал там свой "стакан" за победу.