Левые и правые - откуда взялись?
Почему вдруг стороны в политической борьбе называют себя левыми и правыми? Так случайно получилось, просто потому что слева и справа сели соответствующие фракции в Конвенте, или нахождение слева и справа политического спектра имеет отношение к способности верно (или неверно) видеть будущее? Думаю, что да; во всяком случае под делением на левых и правых есть некая небезынтересная биологическая основа.
Только не надо вверяться обманам нашего языка, который правых ложно ассоциирует с правдой и правильностью, а левых - с чем-то незаконным, неправильным и плохим. Ведь язык создавался в определённом обществе, в каждом обществе - своя правда, и что правильное (правое) для русского, немецкого, да и всех остальных языков определяли именно господа - просто потому что тогда только они имели свободу высказываний и свободу интерпретации.
Но если поднять флёр обманчивых слов (Ф.А.Хайек таким обманкам посвятил целое эссе «Наш отравленный язык») и спуститься глубже, к биологической подоснове предпочтения левой или правой стороны, сразу появятся интересные коннотации.
Начиная с 1792 г. все языки мира описывают её как борьбу «правых» и «левых». Также все соглашаются, что борьба в современную эпоху ведётся за «образ ожидаемого будущего» - какой из сторон удастся сформировать его своей идейной программой. Дело в том, что левые и правые действуют в рамках одних и тех же представлений о прогрессе - для них политическая и социальная история направлена из прошлого в будущее, течение истории столь же необратимо, как необратима эволюция (Закон Долло).
Это верно не для всех обществ или исторических эпох: с 1792 г. борьба правых и левых идёт по поводу будущего, устроение настоящего - проблема техническая, а не политическая. Данная модель неприменима к борьбе «синих» и «зелёных» на константинопольском ипподроме, но хорошо описывает войну оптиматов и популяров в Древнем Риме. Вернёмся к правым и левым. Если история идёт вперёд, то цель развития очевидно, находится справа (она и есть «правда», когда мы принимаем представление о прогрессе),. Но, чтобы увидеть эту «правду», смотреть надо с левой стороны.
Это видно сразу, достаточно положить лист бумаги А4 и провести на нём стрелу времени из прошлого в будущее. У всех правшей и большинства левшей будет находиться справа (в правом верхнем углу листа), а чтобы «развернуться лицом к своему будущему», надо занять левую сторону. Поскольку в политике, как и в других массовых делах, доминируют правши, за правое дело борется именно левая сторона (в политическом зрении - не меньший перекрёст, чем в физиологическом).
Поэтому в Древнем Риме революционера называли «страстно стремящийся к новому», а будущее почти всегда «светлое», особенно при взгляде слева. Дело в том, что при сравнении самых разных народов и культур оказалось, что подавляющее большинство матерей держат младенца у левой груди, почти независимо от того, правши это или левши. Если только мать не смотрит прямо на солнце, на её лице формируется градиент освещённости . Светлой при этом оказывается правая часть лица, а черты на ней - лучше различимыми. Чтобы лучше рассмотреть лицо матери, младенец, соответственно, глядит слева направо из обычного положения при кормлении или убаюкивании. Это подробно описано в статье Д.Лени "Церебральная асимметрия и эстетическое переживание" из сборника "Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики", М.Мир, 1995.
Поэтому все люди видят будущее впереди, но светлым оно видится только при взгляде слева, для правых же оно как минимум неопределённое и опасное.
Этот стереотип закрепляется и в дальнейшем: когда ребёнок вырастает, он должен занять левую сторону, если хочет лучшего будущего или думает, что оно должно стать лучше (а сейчас жизнь устроена плохо, несправедливо). Если он боится жизни, испытывает страх перед неорганизованной толпой, брезгает "простым народом" и надеется на "элиту" - его позиция справа, где будущее представляется неопределённым (т.е. "темным" в русском языке).
Соответственно, большинству людей более красивыми кажутся лица, составленные из двух правых половинок лица одного и того же человека, чем лица из двух левых половинок (наше лицо несколько асимметрично и правая половина неточно совпадает с левой).
Эта «когнитивная карта» политического противостояния хорошо объясняет и другие коннотации слов «левые» и «правые». «Левый» - это почти всегда прогрессист, «правый» - сторонник существующего порядка (lassez faire).
Красивое исключение, подтверждающее правило - история нашей страны. В 1989-1991 годах борьба «коммунистов» и «демократов» описывалась обоими сторонами как борьба «правых» и «левых», казалось бы, в полную противоположность обычной классификации политических сил. Я специально привожу именно политические ярлыки, а не понятия, отражающие сущность: среди «коммунистов» было немало черносотенцев, среди «демократов» - много сторонников клерикально-полицейского государства, в диапазоне от Муссолини и Франко до Пиночета и Сомосы. Но в данном случае интересны те названия, которые приняли сами стороны в политической борьбе применительно к себе, и публика.
В те проклятые годы у всех нас была иллюзия, что происходящее в стране (т.н. «перестройка») представляет собой какое-то движение вперёд, то ли в «цивилизованный мир», то ли в «общеевропейский дом» (из-за успехов настоящих левых там как раз возник дефицит дешёвой прислуги). И сознание общества, которому заморочили голову, немедленно среагировало языковой аномалией: «левыми», как и положено, стали сторонники производимых изменений, «правыми» оказались сторонники сохранения существующего строя, советские консерваторы.
Иллюзия «движения вперёд», по пути демократизации ли, реформ, кончилась кровью 1993 года. Как-то всем стало ясно, что случившееся в 1991 году - безусловный разгром и регресс (хотя некоторым баснословно выгодный). Язык отреагировал мгновенным возвратом к обычной шкале политической самоидентификации: левые - противники рынка и частной собственности, сторонники свободы и равенства, то есть ещё не достигнутого будущего человечества, правые - сторонники рынка и рыночных «свобод» (которые давно должны бы остаться в прошлом, как осталась там свобода торговли людьми) и, естественно, сторонники неравенства.
Только не надо вверяться обманам нашего языка, который правых ложно ассоциирует с правдой и правильностью, а левых - с чем-то незаконным, неправильным и плохим. Ведь язык создавался в определённом обществе, в каждом обществе - своя правда, и что правильное (правое) для русского, немецкого, да и всех остальных языков определяли именно господа - просто потому что тогда только они имели свободу высказываний и свободу интерпретации.
Но если поднять флёр обманчивых слов (Ф.А.Хайек таким обманкам посвятил целое эссе «Наш отравленный язык») и спуститься глубже, к биологической подоснове предпочтения левой или правой стороны, сразу появятся интересные коннотации.
Начиная с 1792 г. все языки мира описывают её как борьбу «правых» и «левых». Также все соглашаются, что борьба в современную эпоху ведётся за «образ ожидаемого будущего» - какой из сторон удастся сформировать его своей идейной программой. Дело в том, что левые и правые действуют в рамках одних и тех же представлений о прогрессе - для них политическая и социальная история направлена из прошлого в будущее, течение истории столь же необратимо, как необратима эволюция (Закон Долло).
Это верно не для всех обществ или исторических эпох: с 1792 г. борьба правых и левых идёт по поводу будущего, устроение настоящего - проблема техническая, а не политическая. Данная модель неприменима к борьбе «синих» и «зелёных» на константинопольском ипподроме, но хорошо описывает войну оптиматов и популяров в Древнем Риме. Вернёмся к правым и левым. Если история идёт вперёд, то цель развития очевидно, находится справа (она и есть «правда», когда мы принимаем представление о прогрессе),. Но, чтобы увидеть эту «правду», смотреть надо с левой стороны.
Это видно сразу, достаточно положить лист бумаги А4 и провести на нём стрелу времени из прошлого в будущее. У всех правшей и большинства левшей будет находиться справа (в правом верхнем углу листа), а чтобы «развернуться лицом к своему будущему», надо занять левую сторону. Поскольку в политике, как и в других массовых делах, доминируют правши, за правое дело борется именно левая сторона (в политическом зрении - не меньший перекрёст, чем в физиологическом).
Поэтому в Древнем Риме революционера называли «страстно стремящийся к новому», а будущее почти всегда «светлое», особенно при взгляде слева. Дело в том, что при сравнении самых разных народов и культур оказалось, что подавляющее большинство матерей держат младенца у левой груди, почти независимо от того, правши это или левши. Если только мать не смотрит прямо на солнце, на её лице формируется градиент освещённости . Светлой при этом оказывается правая часть лица, а черты на ней - лучше различимыми. Чтобы лучше рассмотреть лицо матери, младенец, соответственно, глядит слева направо из обычного положения при кормлении или убаюкивании. Это подробно описано в статье Д.Лени "Церебральная асимметрия и эстетическое переживание" из сборника "Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики", М.Мир, 1995.
Поэтому все люди видят будущее впереди, но светлым оно видится только при взгляде слева, для правых же оно как минимум неопределённое и опасное.
Этот стереотип закрепляется и в дальнейшем: когда ребёнок вырастает, он должен занять левую сторону, если хочет лучшего будущего или думает, что оно должно стать лучше (а сейчас жизнь устроена плохо, несправедливо). Если он боится жизни, испытывает страх перед неорганизованной толпой, брезгает "простым народом" и надеется на "элиту" - его позиция справа, где будущее представляется неопределённым (т.е. "темным" в русском языке).
Соответственно, большинству людей более красивыми кажутся лица, составленные из двух правых половинок лица одного и того же человека, чем лица из двух левых половинок (наше лицо несколько асимметрично и правая половина неточно совпадает с левой).
Эта «когнитивная карта» политического противостояния хорошо объясняет и другие коннотации слов «левые» и «правые». «Левый» - это почти всегда прогрессист, «правый» - сторонник существующего порядка (lassez faire).
Красивое исключение, подтверждающее правило - история нашей страны. В 1989-1991 годах борьба «коммунистов» и «демократов» описывалась обоими сторонами как борьба «правых» и «левых», казалось бы, в полную противоположность обычной классификации политических сил. Я специально привожу именно политические ярлыки, а не понятия, отражающие сущность: среди «коммунистов» было немало черносотенцев, среди «демократов» - много сторонников клерикально-полицейского государства, в диапазоне от Муссолини и Франко до Пиночета и Сомосы. Но в данном случае интересны те названия, которые приняли сами стороны в политической борьбе применительно к себе, и публика.
В те проклятые годы у всех нас была иллюзия, что происходящее в стране (т.н. «перестройка») представляет собой какое-то движение вперёд, то ли в «цивилизованный мир», то ли в «общеевропейский дом» (из-за успехов настоящих левых там как раз возник дефицит дешёвой прислуги). И сознание общества, которому заморочили голову, немедленно среагировало языковой аномалией: «левыми», как и положено, стали сторонники производимых изменений, «правыми» оказались сторонники сохранения существующего строя, советские консерваторы.
Иллюзия «движения вперёд», по пути демократизации ли, реформ, кончилась кровью 1993 года. Как-то всем стало ясно, что случившееся в 1991 году - безусловный разгром и регресс (хотя некоторым баснословно выгодный). Язык отреагировал мгновенным возвратом к обычной шкале политической самоидентификации: левые - противники рынка и частной собственности, сторонники свободы и равенства, то есть ещё не достигнутого будущего человечества, правые - сторонники рынка и рыночных «свобод» (которые давно должны бы остаться в прошлом, как осталась там свобода торговли людьми) и, естественно, сторонники неравенства.