Наука по барабану (часть 1)
Click to viewЛабораторный корпус «А» Московского университета закрывается в десять часов вечера. В 21:45 по коридору пятого этажа устало передвигается старушка-вахтерша. Видя открытую дверь в лабораторию Химических превращений полимеров, она осуждающе качает головой. С порога заботливо ворчит:
- Алексей, ты у меня самый хороший парень. Что ж ты опять засиделся? Каждый раз тебя выгонять приходится! Невесты-то небось заждались?
- Раиса Кузминишна, еще десять минут, и убегаю, - не разгибаясь над пробирками, отвечает Алексей Бобровский.
Старушка продолжает говорить что-то еще, но Алексей, поглощенный экспериментом, не слушает; она так и уходит, продолжая монолог в гулком коридоре.
Преспокойно провозившись с колбами еще полчаса Бобровский, наконец, гасит свет в комнате, где над письменным столом в красивой рамке вот уже год висит диплом:
«Бобровскому Алексею Юрьевичу,
кандидату химических наук, старшему научному сотруднику федерального государственного учреждения высшего профессионального образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова», присуждена премия Президента Российской Федерации в области наук и инноваций для молодых ученых за 2009 год, - за крупные научные достижения по созданию многофункциональных фотохромных жидкокристаллических полимеров для инновационных технологий.
Президент
Российской Федерации.
(печать, подпись) Москва, Кремль.
Назад в подвалы
Под ботинками хрустит январский снег. В наушниках звучит «Весна Священная» Стравинского. Бобровский шагает по аллеям университетского городка в сторону метро.
- Добрый вечер, - говорит он симпатичной девушке, окруженной попутчиками с обеих сторон.
- Привееет! - просияла та в ответ. - Как твои дела? - подалась вперед.
- Нормально, - проходит мимо, улыбкой оценив растерянные взгляды парней.
С «невестами» у Бобровского перерыв. «Некоторое время нужно отдохнуть», - поясняет он.
Опускаясь на эскалаторе, он достает из рюкзака стопку бумаги А4 - распечатанную «на вечер» научную статью. И засовывает обратно, поднимаясь на другом конце города.
Здесь, у метро, Бобровский иногда встречает своего первого научного руководителя, Михал Михайлыча. Тот работает неподалеку в офисе. Кафедру высокомолекулярных соединений химфака МГУ он оставил еще в 90-е, «чтобы кормить семью». Они жмут друг другу руки, «как дела?», - спрашивают мимоходом и почти сразу же прощаются. Им теперь не по пути.
Пятнадцать минут Бобровский петляет лабиринтом жилых дворов, затем вдоль глухих заборов промрайона. У вывески «1-й Авторемонтный завод» он сворачивает на проходную. Охранники знакомо кивают, пропускают далее. За углом одного из корпусов он опускается по обледенелым ступенькам в подвал.
- Из общаги Главного здания МГУ меня окончательно выперли в январе 2005го. Вещи, как сейчас помню, на Татьянин день выносил. Лиловый тазик и сумку с одеждой. Впрочем, к тому времени она мне и не нужна была вовсе. Разве что поужинать, помыться и сразу сюда. С 2004-го я здесь обитаю, - Бобровский жмет кнопку звонка.
Щелкает железный засов. Тесный коридор освящен желтой шишкой заводского фонаря, в грязь затоптанный пол, под потолком и вдоль плинтуса змеятся трубы вентиляции и отопления. Воздух приглушено сотрясается от барабанной дроби, тяжелого баса и скрежета электрогитар - впереди, за толстой дверью - насажанного на петли куска дивана - репетируют что-то панкообразное. Бобровский меняет кроссовки на тапки и поворачивает в комнату направо.
Шесть квадратных метров, от низкого потолка до пола стены обклеены плакатами и флаерами всем известных, стремящихся к известности и уже канувших в лету рок- панк- альтернативных команд. В углу составлены в кучу гитарные чехлы, в другом - истертый малый барабан, треснувший цимбал и обтесанные палочки; несколько стульев без спинок; компьютер, на узком столике; над ним стеллажи с проводами, микрофонами, барабанными штативами и свернутым в рулон матрасом на самом верху. Полки тянуться вдоль перпендикулярной стены: водяной фильтр, огнетушитель, коробки пакетированного чая, банки кофе, стопка книг, полотенце, связка бананов и пару лимонов в пакете, немытая чашка, пакет баранок с маком, дезодорант, зубная паста, опять немытая чашка, скомканная одежда, какое-то тряпье, пачка сахара, бритвенный станок, еще книги и прострелянная, ржавая немецкая каска… Напротив входа, под плакатом «Sex Pistols», висит фотография: на фоне триколора и золотого двуглавого орла стоит Бобровский, постриженный и в костюме, а рядом с ним Дмитрий Анатольевич Медведев. Президент добродушен и весел; Алексей задумчив.
- Снимок меня бодрит, но он больше для заводского арендн. отдела висит. Когда они приходят брать плату за аренду помещения, картинка бывает очень в тему, - смеется Бобровский.
В чашку с отбитой ручкой он засыпает две ложки растворимого кофе, режет толстую дольку лимона, заливает кипяток и бросает 2 куска сахара; садится на стул посереди комнаты, в которой он провел практически все свои ночи за последние шесть лет.
- Алексей, а где же ты спишь?
- Вот здесь, на полу.
- На полу?!
- Да вы присаживайтесь, я все подробно расскажу…
Здоровый образ жизни
Алексей Бобровский родился в 1974 году в городе Ельце и учился в обычной среднеобразовательной школе.
- В третьем классе я точно решил стать ученым, правда, кем именно - еще не знал. Сначала, думал, астрономом. Родители даже телескоп купили - отечественный «Алькор» - за «дикие» в то время деньги. Да и сейчас я люблю посмотреть на небо… Но в классе шестом я переключился на химию. Моя мама работала в лаборатории элементного завода; я натаскал оттуда пробирок, реактивов. В итоге оборудовал домашнюю лабораторию гораздо круче школьной. Потом стал побеждать на областных олимпиадах, занимал 2 раза четвертое место на всероссийской олимпиаде и участвовал во всесоюзной… В общем - химия - она «поперла».
В старших классах Алексея освободили от посещений увлекшего его предмета «за неподобающее умничанье на уроках». Допускали лишь к сдаче контрольных и экзаменов, которые он писал в отдельном от всего класса помещении. В освободившееся время Алексей штудировал университетские учебники, экспериментируя в домашних условиях. Сомнений, где продолжить обучение, не было, и в 1991 году он поступил на Химфак МГУ. И тут последовало разочарование.
- Первые мои попытки заняться профессиональной наукой были не удачными. Вначале показалось, что вот, я пришел в научную лабораторию, и сразу у меня начнется большая наука. Но все оказалось очень непросто. Сплошные неудачи в синтезе, монотонная работа, совершенно не удовлетворявшая меня в эмоциональном плане.
Отдушиной для Бобровского послужила музыка. Отдавая предпочтение тяжелым стилям, к концу первого курса он считал себя «законченным меломаном», пребывая в наушниках большую часть дня и ночи. Неумолимо зрело желание перейти из разряда слушателей в исполнители. С учетом полнейшей музыкальной безграмотности, возник логичный вопрос: какой выбрать инструмент?
- На гитаре играют все подряд, да и научится хорошо играть сложно. А вот на барабанах мало кто играет и научится легко. Так мне тогда ошибочно казалось. И я начал «стучать». Сперва по стулу и другим «звучащим» предметам; например, завернутые в полиэтиленовый пакет тапочки мне служили «хэтом». Одной из первых песен, которую я пытался сыграть на подобной «установке» была «Walk» группы Pantera. Вскоре, довольно неоднозначным образом в моей общажной комнате появилась советская ударная установка «Эпоими». Такая маленькая, зелененькая, предназначенная, кажется, для детей. Потом, правда, выяснилось, что куплена она была студентами, которых потом «посадили» за изготовление наркотиков; была этакая шумная история на факультете. Не слышали? Тогда не будем про это…
Молодежные рок-группы вначале 90-х появлялись, как грибы после дождя. Особенно на университетской почве. Научившийся кое-как держать ритм, Бобровский был нарасхват.
«Сумасшедшее время» - он умудрялся играть в 6 коллективах одновременно: «Последняя пивная отрыжка», «Солнце», «Mojo Working», «Бадуин» («толи от слова «Бодун», то ли «Бедуин» - я не знаю, хотя больше склоняясь к первому варианту»), «Мортифлейд», - «и еще с кем-то, не помню». Спектр музыкальных стилей растянулся от регги, до хард-рока, не редко зашкаливая за thrash- и death-metal.
- Большинство групп, в которых пришлось барабанить, распадалось с той же скоростью, с какой появлялись на свет. Из-за идеологических разногласий, из-за нехватки энтузиазма, из-за тупого раздолбайства. Но все равно было весело. Иногда по вечерам мы репетировали прямо на факультете, в большой химической аудитории.
Но на четвертом курсе Бобровский отложил барабанный палочки и взялся за голову.
- Я вдруг всерьез задумался, что же произошло с наукой во мне? Что такое? Процесс осмысления совпал с выполнением курсовой работы по физической химии. Мне посчастливилось исследовать абсолютно новые соединения, жидкокристаллические дендримеры.
Появилась первая научная публикация; осень он провел на стажировке в лаборатории Берлинского технического университета. В последующие годы это стало традицией. Химия вновь - «поперла».
- Некоторое время кроме жидкокристаллических полимеров меня вообще ничего не интересовало. К окончанию аспирантуры в 1999-м у меня накопилось 12 опубликованных статей (норма - три, - прим. ред.) Нет, я, конечно, продолжал барабанить, но уже не так всепоглощенно. Появилась мощная альтернатива - я наконец-то почувствовал кайф от научного творчества. До сих пор не отпускает.
После защиты кандидатской в 99- м Бобровский остался на кафедре. Тут же возникли проблемы с жильем - на съем квартиры зарплаты младшего научного сотрудника, как всегда не хватало. Решение проблемы удалось отсрочить на два года, продлив аспирантскую «общагу» при помощи ходатайства зав. лабораторией и писем ректору. Однако с тех пор столичная регистрации у одного из лучших молодых ученых России неизменно просрочена.
- Я никогда особо не голодал. Всегда были какие-то деньги. Вначале 90-х давали бешено высокую стипендию - я три раз в день обедал в столовке; после второго курса 900 сэкономленных рублей домой привез. Эта «халява» закончилась с ростом цен в 94-м, но появились заграничные стипендии, гранты для молодых ученых. «Дедушка» Сорос, например, «помогал». Из каждой поездки в Берлин я привозил в среднем тысячу долларов. Это было неплохим материальным подспорьем в течение последующего года, спасибо моему шефу! А еще у меня есть три чудесных тетушки в Ельце, очень простые, религиозные люди. Они мне всегда здорово помогали.
Вначале нулевых Бобровский, казалось бы, нашел «свою» группу. Называлась она «Хархан». Четверка «металлистов», одетая в оранжевые спецовки железнодорожных тружеников, была вполне востребована на столичных хэви-метал сэйшенах. Почти готов был к записи первый альбом, но… два года пролетели.
- Жилищный вопрос стал ребром. Понадобились деньги. Мой шеф, член-кор. РАН, профессор, доктор хим. наук, завлаб и замечательнейший человек Валерий Петрович Шибаев, посоветовал подать документы на престижную стипендию Александра фон Гумбольда. Стипендия предполагала работу в течение года в Германии с приличным окладом; я посчитал: по возвращению можно «однушку» на окраине купить. Моя кандидатура прошла конкурсный отбор, и я отправился в Марбурский университет имени Филлиппа на отделение химии высокомолекулярных соединений. У меня не было мысли уезжать насовсем: здесь оставалась группа (ради меня одного ребята решили год подождать с концертами и с записью альбома!!!), родная лаборатория, к тому же личная жизнь вроде как налаживалась… Мне было к кому и куда возвращаться.
Опубликовав за год восемь научных статей в престижных международных журналах, в феврале 2003-го Бобровский вновь оказался в Москве. Но воодушевление по приезду иссякло быстро. За год цены на столичное жилье выросли до неприличия - заработанных в Германии денег теперь не хватало даже на комнату в подмосковной коммуналке. Едва записав дебютный альбом, группа Хархан распалась из-за внутренних противоречий. Да и… «с личной жизнью как-то не сложилось».
Поэтому радость от вновь «нахаляву» продленной общаги была практически незаметна.
- Я плюнул на все и накупил барабанов! У меня их много - скоро увидите. Установку надо было где-то содержать, и я нашел вот этот подвал. Здесь оказалось, что можно вполне себе жить, вот и живу…
- Может вам пойти, чего выпить купить? А то разговор пошел… ух! - прервал его голос от двери. Там уже давно прислонившись к косяку, стоял друг Бобровского, Юра, «звукач» подвальной муз. базы - улыбчивый обладатель кудряво-черной бороды и темно-синего балахона.
- Не-не-не, - замахал руками Алексей. - Чай, кофе - нормально. Я стараюсь поддерживать здоровый образ жизни. Барабаны с алкоголем никак не сочетаются. Бутылку пива выпьешь - координация уже не та… Правда, тут недавно университетский товарищ приезжал; он биолог и сейчас в Шотландии работает. Пришлось пить...
Читать дальше...
В сокращенном виде очерк напечатан в журнале «Русский Репортер».
Блог WithinRU публикует полную авторскую версию.
Фотографии: Юрий Кузнецов