Тürkie vs. Kurdistan - деревня Хасро
Нас окружает толпа, дети лезут фотографироваться, Хасро говорит, что сейчас вернется. Вдруг к нам подходит человек в курдской одежде и говорит, что нам нельзя здесь находится. Мы торопеем от такого вопиющего негостеприимства - но тут появляется Хасро, улыбается, прищуривает левый глаз и слегка мотает головой. Это значит "в чем дело?" и еще значит, что Хасро старше.* "Это мой младший брат. Он сказал вам "уезжайте"? Простите его, вы знаете, люди сейчас очень боятся чужаков. В Курдистане нет террора - но только потому, что каждый охраняет свою деревню."
Другой брат Хасро показывает нам, сколько народу живет в деревне.
У Хасро двор с трактором, большой одноэтажный дом с плоской крышей. Крыши тут - жилое пространство, с них таращится народ. На террасе стоит кровать, на которой сидит старуха - "это моя мама". Двор быстро наполняется здоровыми курдскими мужиками. "Это мои братья. Нас десять - семь братьев и две сестры. И еще одного моего брата казнили при Саддаме, - Хасро начинает слегка заикаться, - Я ничего не знал, меня не было двадцать лет. В 1975 я уехал во Францию, учиться, а потом началась война, я не знал, живы ли они. Я приехал в 1996 и узнал. Саддамовцы арестовали его и увезли в Эрбиль. Никто не знал, что с ним. Через полгода им сказали, что его казнили. Он был несовершеннолетний - поэтому они держали его в тюрьме несколько месяцев, пока не исполнилось восемнадцать, и тогда повесили..." Нас заводят в залу, в которой ничего нет, кроме двух половиков вдоль стен и телевизора, на котором лежит пистолет. В углу охотичьи ружья. На стене - портрет Моллы Мустафы Барзани. "Это в память о нашем брате."
Память о самом Мустафе Барзани здесь до сих пор тоже очень важна. Кажется, он был одним из самых симпатичных детей ХХ века (глядите ссылку - там очень хорошая статья в википедии). Курдское государство возникло через четверть века после его смерти - но как его эхо и в большой степени в память о нем. Это случай, когда личность тотально определяет историю - причем не через власть, а напрямую что ли, душевной силой. И хотя теперь в Курдистане правят политики вполне обычные, все-таки тень Моллы Мустафы еще лежит на них. Собственно, Масуд Барзани и есть тень отца: ему пришлось заменять Моллу Мустафу, играть его роль - при совсем другом темпераменте и масштабе личности. При этом, он, кажется, вполне самостоятельный и умный политик. Но его авторитет - прежде всего отблеск образа Барзани.
Зал заполняется народом - братьями и племянниками Хасро от мала до велика. Ковыляя приходит Мама, пропархивают робкие, небесной красоты девчушки в хиджабах, любопытно садятся в сторонке и смотрят, как мы говорим. По поведению семьи ясно, что Хасро тут главный - очевидно, просто по старшинству. Сочетание застенчивого европейского интеллектуала и его многолюдного курдского клана выглядит забавно. "Всего нас, считая всех правнуков моего отца, 103 человека. Было трудновато, но я уже выучил, как их зовут. В позапрошлом году я снова приехал сюда и остался - меня пригласили преподавать французский в университете. В Эрбиле их два: мой похуже и "Курдистан Юниверсити" - он отличный, мирового уровня, западные профессора, все по-английски... И еще я перевожу - вот, перевел с французского "Черную Книгу Саддама Хусейна", список его преступлений. Платят мне мало, мама ругается, что я работаю бесплатно, - но это неважно, у нашей семьи есть деньги, мои братья много зарабатывают, иной раз по три тысячи долларов в месяц. Да, люди здесь живут хорошо, мне кажется. В нашей деревне все родственники, и все члены одного племени. Оно большое, тридцать деревень. Грубо говоря, мы все дальние родственники. В основном его смысл в самозащите - если что, тут мгновенно соберется тысяча человек. У всех здесь есть оружие, все были пешмерга, трое моих братьев, кстати, тоже. Хотите, принесем - мы его от детей прячем..." Хасро что-то говорит одному из братьев, сует руку за широкий пояс другого и извлекает пистолет. "Раньше там носили кинжалы..." Через пять минут первый брат приносит автомат калашникова и гранатомет. Оружие - а так же охотничьи ружья - идут по рукам. Бывшие пешмерга разглядывают друг друга в прицел гранатомета (который называют "базука"), старуха-мать завладевает калашом и гордо с ним сидит. Почему-то здесь это не вызывает у меня никакой неприязни и совершенно не выглядит опасным. В России оружие всегда ассоциируется с убийством, а тут все эти дивайсы кажутся просто игрушками.
Когда мы ужинаем, выключается свет. "Не бойтесь, это на две минуты. У нас в деревне общественный генератор - днем электричество идет из Эрбиля, а ночью наше. Да, конечно, мы много делаем вместе - охрана, пастухи, содержим тех, у кого нет кормильца. Каждые полгода все собираются и решают, по скольку скинуться. Еще в нашей деревне есть школа и больница - это появилось за последние десять лет, так что правительство кое-что делает. Все учатся, а как же, и девочки тоже, никто не запрещает..." Мы вспоминаем турецкие проблемы: очевидно, что Иракский Курдистан - место ни сколько не менее патриархальное, однако детей тут в школу пускают, не задумываясь. И подозреваю, что просто из-за языка - потому что школа не чужая. Я спрашиваю, бывают ли здесь "убийства чести". "Да, пять лет назад в нашей деревне убили девушку - ни за что, она просто влюбилась. Большинство людей, и наша семья, осудили убийство, но оно было. Ее младший брат просидел два месяца..." У меня сводит внутренности: вот такую девушку, как эти чудесные создания, которые на нас глядят, могут запросто убить просто так.
Включается телевизор - в нем "Roj-TV", станция ПКК. Иракский премьер Аль-Малики обещает Эрдоану, что закроет офисы ПКК и ликвидирует их "зону безопасности" в горах... "Ну, ему легко обещать, - говорит Камран, армии у него нет, он даже Багдад не контролирует. А Барзани с ними воевать не будет." "Ну, конечно, - отзывается Хасро, - Вы знаете, в 90-х здесь была гражданская война. В прошлом году они наконец договорились и Барзани заявил, что войны между курдами больше не будет. И для людей это важно. Кстати, один мой брат воевал с ПКК - их как-то послали уничтожить женский отряд, но те их разогнали, они же отчаянные, фанатики..."
У Хасро звонит телефон - он весело отвечает по-французски, как огромный тюлень, валится на пол прямо посреди комнаты и принимается долго, самозабвенно болтать. Что-то вкрадчиво спрашивает. Думаю: не может человек с женой так разговаривать - наверное, с любовницей.
- Это герл-френд?
- Хе-хе, нет, это моя студентка звонила. Да, я с ними очень дружу. На самом деле, это для меня здесь самое важное. У нас взаимопонимание и равенство - мне кажется, это главное, что я могу им дать. Иногда мои друзья проваливают экзамены, я их не вытягиваю - и они никогда не обижаются. К сожалению, моя жена, она француженка, не хочет сюда ехать. У нее работа, она большой природоохранный начальник.
Но здесь у меня двое детей - да, увы, я оставил тут жену с младенцами. Она развелась со мной, детей воспитали мои братья. Когда я вернулся, они были уже взрослыми людьми, дочь замужем. Я был для них совершенно чужим, и они мне не обрадовались. Но сейчас мы дружим..."
На рассвете мы поднимаемся, чтобы поснимать деревню. Все уже встали: женщины пекут во дворе хлеб, Хасро проверяет почту, его старуха-мать, сидя на кровати во дворе, общается с выводком трехлетних правнуков, которые притащили ей какие-то плошки и кастрюли. Племянница Хасро, фантастической красоты подросток, совершив намаз, бегает по дому, драит пол, готовит яичницу - видно, что жизнь у нее нелегкая.
Мы залезаем на крышу. Кругом - прекрасные волнистые холмы, снежная вершина вдали, по руслу высохшей речки женщина гонит гусей. "Эта речка цикличная - семь лет есть вода, семь нет. А видите ту гору? Там у подножия деревни, в ясную погоду хорошо видно. Это Лалеш, центр езидизма. Я бы вас отвез туда, но это немножко опасно. Рядом Мосул, он наполовину арабский, там полно террористов, пешмерга его не контролируют. В Мосуле я сам часа не прохожу - по мне же видно, что я чужак. Теперь везде мобильники, тебя кто-нибудь увидит, позвонит друзьям - и все. Они похищают ради выкупа. Там сейчас беспредел, полиция и террористы заодно, это одни и те же люди. Американцы сидят на своих базах, только выезжают на операции - и обратно. Знакомые арабы говорят, что вся жизнь у них - дом-работа-дом, никто никуда не ходит..."
Зато после завтрака Хасро везет нас в Эрбиль: "Я поговорил с директором нашего издательского дома, он очень умный человек, советник Нечирвана Барзани, он готов с вами встретиться..."
Дальше
* В Турции и Курдистане прикольный язык жестов. Вместо "нет" можно просто цокнуть языком; чтобы спросить "как дела?" надо прищурить левый глаз и помотать головой. Хочешь ответить "хорошо" - открой ладонь в вверх и расставь пальцы, "прекрасно" - собери их в бутон. "Плохо" - поверни ладонь вниз, "ни то, ни сё" - поверти туда-сюда. "Спасибо" можно сказать, прижав правую руку к груди, "пожалуйста" - легким кивком головы к левому плечу. Глубокое уважение можно выразить, поцеловав человеку правую руку.
Другой брат Хасро показывает нам, сколько народу живет в деревне.
У Хасро двор с трактором, большой одноэтажный дом с плоской крышей. Крыши тут - жилое пространство, с них таращится народ. На террасе стоит кровать, на которой сидит старуха - "это моя мама". Двор быстро наполняется здоровыми курдскими мужиками. "Это мои братья. Нас десять - семь братьев и две сестры. И еще одного моего брата казнили при Саддаме, - Хасро начинает слегка заикаться, - Я ничего не знал, меня не было двадцать лет. В 1975 я уехал во Францию, учиться, а потом началась война, я не знал, живы ли они. Я приехал в 1996 и узнал. Саддамовцы арестовали его и увезли в Эрбиль. Никто не знал, что с ним. Через полгода им сказали, что его казнили. Он был несовершеннолетний - поэтому они держали его в тюрьме несколько месяцев, пока не исполнилось восемнадцать, и тогда повесили..." Нас заводят в залу, в которой ничего нет, кроме двух половиков вдоль стен и телевизора, на котором лежит пистолет. В углу охотичьи ружья. На стене - портрет Моллы Мустафы Барзани. "Это в память о нашем брате."
Память о самом Мустафе Барзани здесь до сих пор тоже очень важна. Кажется, он был одним из самых симпатичных детей ХХ века (глядите ссылку - там очень хорошая статья в википедии). Курдское государство возникло через четверть века после его смерти - но как его эхо и в большой степени в память о нем. Это случай, когда личность тотально определяет историю - причем не через власть, а напрямую что ли, душевной силой. И хотя теперь в Курдистане правят политики вполне обычные, все-таки тень Моллы Мустафы еще лежит на них. Собственно, Масуд Барзани и есть тень отца: ему пришлось заменять Моллу Мустафу, играть его роль - при совсем другом темпераменте и масштабе личности. При этом, он, кажется, вполне самостоятельный и умный политик. Но его авторитет - прежде всего отблеск образа Барзани.
Зал заполняется народом - братьями и племянниками Хасро от мала до велика. Ковыляя приходит Мама, пропархивают робкие, небесной красоты девчушки в хиджабах, любопытно садятся в сторонке и смотрят, как мы говорим. По поведению семьи ясно, что Хасро тут главный - очевидно, просто по старшинству. Сочетание застенчивого европейского интеллектуала и его многолюдного курдского клана выглядит забавно. "Всего нас, считая всех правнуков моего отца, 103 человека. Было трудновато, но я уже выучил, как их зовут. В позапрошлом году я снова приехал сюда и остался - меня пригласили преподавать французский в университете. В Эрбиле их два: мой похуже и "Курдистан Юниверсити" - он отличный, мирового уровня, западные профессора, все по-английски... И еще я перевожу - вот, перевел с французского "Черную Книгу Саддама Хусейна", список его преступлений. Платят мне мало, мама ругается, что я работаю бесплатно, - но это неважно, у нашей семьи есть деньги, мои братья много зарабатывают, иной раз по три тысячи долларов в месяц. Да, люди здесь живут хорошо, мне кажется. В нашей деревне все родственники, и все члены одного племени. Оно большое, тридцать деревень. Грубо говоря, мы все дальние родственники. В основном его смысл в самозащите - если что, тут мгновенно соберется тысяча человек. У всех здесь есть оружие, все были пешмерга, трое моих братьев, кстати, тоже. Хотите, принесем - мы его от детей прячем..." Хасро что-то говорит одному из братьев, сует руку за широкий пояс другого и извлекает пистолет. "Раньше там носили кинжалы..." Через пять минут первый брат приносит автомат калашникова и гранатомет. Оружие - а так же охотничьи ружья - идут по рукам. Бывшие пешмерга разглядывают друг друга в прицел гранатомета (который называют "базука"), старуха-мать завладевает калашом и гордо с ним сидит. Почему-то здесь это не вызывает у меня никакой неприязни и совершенно не выглядит опасным. В России оружие всегда ассоциируется с убийством, а тут все эти дивайсы кажутся просто игрушками.
Когда мы ужинаем, выключается свет. "Не бойтесь, это на две минуты. У нас в деревне общественный генератор - днем электричество идет из Эрбиля, а ночью наше. Да, конечно, мы много делаем вместе - охрана, пастухи, содержим тех, у кого нет кормильца. Каждые полгода все собираются и решают, по скольку скинуться. Еще в нашей деревне есть школа и больница - это появилось за последние десять лет, так что правительство кое-что делает. Все учатся, а как же, и девочки тоже, никто не запрещает..." Мы вспоминаем турецкие проблемы: очевидно, что Иракский Курдистан - место ни сколько не менее патриархальное, однако детей тут в школу пускают, не задумываясь. И подозреваю, что просто из-за языка - потому что школа не чужая. Я спрашиваю, бывают ли здесь "убийства чести". "Да, пять лет назад в нашей деревне убили девушку - ни за что, она просто влюбилась. Большинство людей, и наша семья, осудили убийство, но оно было. Ее младший брат просидел два месяца..." У меня сводит внутренности: вот такую девушку, как эти чудесные создания, которые на нас глядят, могут запросто убить просто так.
Включается телевизор - в нем "Roj-TV", станция ПКК. Иракский премьер Аль-Малики обещает Эрдоану, что закроет офисы ПКК и ликвидирует их "зону безопасности" в горах... "Ну, ему легко обещать, - говорит Камран, армии у него нет, он даже Багдад не контролирует. А Барзани с ними воевать не будет." "Ну, конечно, - отзывается Хасро, - Вы знаете, в 90-х здесь была гражданская война. В прошлом году они наконец договорились и Барзани заявил, что войны между курдами больше не будет. И для людей это важно. Кстати, один мой брат воевал с ПКК - их как-то послали уничтожить женский отряд, но те их разогнали, они же отчаянные, фанатики..."
У Хасро звонит телефон - он весело отвечает по-французски, как огромный тюлень, валится на пол прямо посреди комнаты и принимается долго, самозабвенно болтать. Что-то вкрадчиво спрашивает. Думаю: не может человек с женой так разговаривать - наверное, с любовницей.
- Это герл-френд?
- Хе-хе, нет, это моя студентка звонила. Да, я с ними очень дружу. На самом деле, это для меня здесь самое важное. У нас взаимопонимание и равенство - мне кажется, это главное, что я могу им дать. Иногда мои друзья проваливают экзамены, я их не вытягиваю - и они никогда не обижаются. К сожалению, моя жена, она француженка, не хочет сюда ехать. У нее работа, она большой природоохранный начальник.
Но здесь у меня двое детей - да, увы, я оставил тут жену с младенцами. Она развелась со мной, детей воспитали мои братья. Когда я вернулся, они были уже взрослыми людьми, дочь замужем. Я был для них совершенно чужим, и они мне не обрадовались. Но сейчас мы дружим..."
На рассвете мы поднимаемся, чтобы поснимать деревню. Все уже встали: женщины пекут во дворе хлеб, Хасро проверяет почту, его старуха-мать, сидя на кровати во дворе, общается с выводком трехлетних правнуков, которые притащили ей какие-то плошки и кастрюли. Племянница Хасро, фантастической красоты подросток, совершив намаз, бегает по дому, драит пол, готовит яичницу - видно, что жизнь у нее нелегкая.
Мы залезаем на крышу. Кругом - прекрасные волнистые холмы, снежная вершина вдали, по руслу высохшей речки женщина гонит гусей. "Эта речка цикличная - семь лет есть вода, семь нет. А видите ту гору? Там у подножия деревни, в ясную погоду хорошо видно. Это Лалеш, центр езидизма. Я бы вас отвез туда, но это немножко опасно. Рядом Мосул, он наполовину арабский, там полно террористов, пешмерга его не контролируют. В Мосуле я сам часа не прохожу - по мне же видно, что я чужак. Теперь везде мобильники, тебя кто-нибудь увидит, позвонит друзьям - и все. Они похищают ради выкупа. Там сейчас беспредел, полиция и террористы заодно, это одни и те же люди. Американцы сидят на своих базах, только выезжают на операции - и обратно. Знакомые арабы говорят, что вся жизнь у них - дом-работа-дом, никто никуда не ходит..."
Зато после завтрака Хасро везет нас в Эрбиль: "Я поговорил с директором нашего издательского дома, он очень умный человек, советник Нечирвана Барзани, он готов с вами встретиться..."
Дальше
* В Турции и Курдистане прикольный язык жестов. Вместо "нет" можно просто цокнуть языком; чтобы спросить "как дела?" надо прищурить левый глаз и помотать головой. Хочешь ответить "хорошо" - открой ладонь в вверх и расставь пальцы, "прекрасно" - собери их в бутон. "Плохо" - поверни ладонь вниз, "ни то, ни сё" - поверти туда-сюда. "Спасибо" можно сказать, прижав правую руку к груди, "пожалуйста" - легким кивком головы к левому плечу. Глубокое уважение можно выразить, поцеловав человеку правую руку.