Сумасшедшая квартира. Новый год
У меня не пишется ничего итогово-предновогоднего, поэтому вот. Это пока самый любимый мой рассказ из цикла про сумасшедшую квартиру. А вообще я сейчас читаю "Похороните меня за плинтусом" Санаева и понимаю, что меня снова опередили. Хотя история, которую я хочу рассказать, совсем другая. И мне еще только предстоит придумать, как это сделать.
Новый год в нашей семье был большим праздником.
Перед Новым годом мои родные забывали все распри и дружно строгали салаты. Вообще, накануне Нового года мы были похожи на небольшой цех по производству готовых блюд. Салат «Оливье» нарезался в нашей квартире в таких количествах, будто мы собираемся выйти на улицу и накормить голодающих. Помимо «Оливье» были: салат свекольный острый, салат свекольный сладкий (для меня), салат «Мимоза», салат «Крабовый», салат морковный острый, салат морковный сладкий (для меня). Ранним утром 31-го декабря на кухню невозможно было зайти из-за обильных испарений отвариваемых корнеплодов, а уже к обеду из нее невозможно было выйти из-за расставленных повсюду салатов, от которых ломились столы, стулья, холодильники, кухонные шкафы и микроволновка.
Несмотря на общую обстановку дружелюбия и понимания, иногда в процессе подготовки к Новому году случались эксцессы. Так, один раз моя тетя пошла в магазин за майонезом, потому что наших стратегических запасов не хватало, но майонез, который она купила, был не тот, что хотела бабушка. Моя бабушка, будучи темпераментной женщиной, в сердцах треснула упаковку майонеза о стену. Позже она успокоилась и даже извинилась перед тетей, но майонезные подтеки на обоях еще долго служили нам молчаливым назиданием.
Утром 31-го декабря к нам приезжали из Подмосковья бабушкины подруги тетя Даша и тетя Глаша. Одна из них была не замужем, а вторая разведена, так что все большие праздники они отмечали с нами. Бабушкины подруги были легки на подъем. Мне так и не удалось выяснить, во сколько отправлялась ранняя электричка из Подмосковья, но уже в семь утра тетя Даша и тетя Глаша будили нас отчаянным трезвоном. Впрочем, на них никто никогда не сердился, потому что они привозили с собой божественные эклеры, которые я тайком уплетала, не дожидаясь праздничного ужина.
Перед Новым годом я особенно любила свою бабушку - по двум причинам; 1) она временно приостанавливала военные действия против мамы, 2) никто не умеет готовить рыбу под маринадом лучше моей бабушки. Вообще, бабушка признавала всего один вид рыбы - сазана. Я не знаю, где водится и чем занимается сазан в продолжение своей жизни, но после смерти он обыкновенно лежал у нас в раковине, глядя в потолок круглыми печальными глазами. Лучшие образцы сазанового рода, выбираемые моей бабушкой, были размером с небольшую акулу и торчали из раковины примерно наполовину. Первым делом сазан наполнял невыносимым рыбным запахом всю кухню. Затем он травмировал мое неокрепшее детское сознание. Наконец бабушка чистила сазана, и его чешуя разлеталась во все стороны и еще долго лежала в темных углах, поблескивая, как серебряные пайетки. Впрочем, в приготовленном виде сазан был довольно приятен на вкус, и в этом плане у меня нет к нему никаких претензий.
Около девяти вечера в комнату с телевизором вносили раскладной стол, из шкафов, нарушая покой нескольких поколений моли, доставали красивые скатерти, а на них расставляли доселе неприкосновенный праздничный сервиз и раскладывали серебряные приборы. Около десяти мы надевали свою парадную одежду (причем никого особо не удивляло сочетание вечернего платья с домашними тапочками), а бабушка в честь торжества красила губы своей единственной помадой, которую выковыривала из тюбика ватной палочкой для ушей. Затем мы возвращались к последним приготовлениям, и лишь без десяти двенадцать кто-нибудь опоминался, и тогда все наше семейство, сломя голову неслось в комнату, рискуя опрокинуть подхваченные на бегу последние салаты. Когда речь президента, в продолжение которой бабушка подбадривала его словами «Молодец, Боря» и плакала от избытка эмоций, сменялась боем Курантов, мои домашние громогласно кричали «Ура!», проливая шампанское на скатерть, и жгли бенгальские огни, чьи искры падали на стол и затухали в салате «Мимоза».
После этого сложного ритуала наконец можно было сесть и предаться чревоугодию. Первыми следовали салаты, колбасы и сыры, затем курица с картошкой и бабушкин сазан под маринадом, потом чай, торт и сладкое, потом фрукты, потом мороженое, а потом наступал тот благословенный момент, когда никто больше не мог съесть ни куска, и мы усаживались на диван, расстегнув верхнюю пуговицу брюк, и смотрели «Голубой огонек».
Следующие несколько дней проходили в блаженном ничегонеделании. Домашние неспешно курсировали между телевизором и столом, который был по-прежнему заставлен, и только к вечеру второго января мы выбирались на улицу и, ошалев от свежего воздуха, играли в снежки и лепили снеговика. А потом за чаем бабушка с подругами затягивала «Очи черные» звучным басом, и я, уплетая эклеры, с гордостью думала, что моя бабушка могла бы быть солистом Большого театра.
Предыдущий рассказ про сумасшедшую квартиру
Новый год в нашей семье был большим праздником.
Перед Новым годом мои родные забывали все распри и дружно строгали салаты. Вообще, накануне Нового года мы были похожи на небольшой цех по производству готовых блюд. Салат «Оливье» нарезался в нашей квартире в таких количествах, будто мы собираемся выйти на улицу и накормить голодающих. Помимо «Оливье» были: салат свекольный острый, салат свекольный сладкий (для меня), салат «Мимоза», салат «Крабовый», салат морковный острый, салат морковный сладкий (для меня). Ранним утром 31-го декабря на кухню невозможно было зайти из-за обильных испарений отвариваемых корнеплодов, а уже к обеду из нее невозможно было выйти из-за расставленных повсюду салатов, от которых ломились столы, стулья, холодильники, кухонные шкафы и микроволновка.
Несмотря на общую обстановку дружелюбия и понимания, иногда в процессе подготовки к Новому году случались эксцессы. Так, один раз моя тетя пошла в магазин за майонезом, потому что наших стратегических запасов не хватало, но майонез, который она купила, был не тот, что хотела бабушка. Моя бабушка, будучи темпераментной женщиной, в сердцах треснула упаковку майонеза о стену. Позже она успокоилась и даже извинилась перед тетей, но майонезные подтеки на обоях еще долго служили нам молчаливым назиданием.
Утром 31-го декабря к нам приезжали из Подмосковья бабушкины подруги тетя Даша и тетя Глаша. Одна из них была не замужем, а вторая разведена, так что все большие праздники они отмечали с нами. Бабушкины подруги были легки на подъем. Мне так и не удалось выяснить, во сколько отправлялась ранняя электричка из Подмосковья, но уже в семь утра тетя Даша и тетя Глаша будили нас отчаянным трезвоном. Впрочем, на них никто никогда не сердился, потому что они привозили с собой божественные эклеры, которые я тайком уплетала, не дожидаясь праздничного ужина.
Перед Новым годом я особенно любила свою бабушку - по двум причинам; 1) она временно приостанавливала военные действия против мамы, 2) никто не умеет готовить рыбу под маринадом лучше моей бабушки. Вообще, бабушка признавала всего один вид рыбы - сазана. Я не знаю, где водится и чем занимается сазан в продолжение своей жизни, но после смерти он обыкновенно лежал у нас в раковине, глядя в потолок круглыми печальными глазами. Лучшие образцы сазанового рода, выбираемые моей бабушкой, были размером с небольшую акулу и торчали из раковины примерно наполовину. Первым делом сазан наполнял невыносимым рыбным запахом всю кухню. Затем он травмировал мое неокрепшее детское сознание. Наконец бабушка чистила сазана, и его чешуя разлеталась во все стороны и еще долго лежала в темных углах, поблескивая, как серебряные пайетки. Впрочем, в приготовленном виде сазан был довольно приятен на вкус, и в этом плане у меня нет к нему никаких претензий.
Около девяти вечера в комнату с телевизором вносили раскладной стол, из шкафов, нарушая покой нескольких поколений моли, доставали красивые скатерти, а на них расставляли доселе неприкосновенный праздничный сервиз и раскладывали серебряные приборы. Около десяти мы надевали свою парадную одежду (причем никого особо не удивляло сочетание вечернего платья с домашними тапочками), а бабушка в честь торжества красила губы своей единственной помадой, которую выковыривала из тюбика ватной палочкой для ушей. Затем мы возвращались к последним приготовлениям, и лишь без десяти двенадцать кто-нибудь опоминался, и тогда все наше семейство, сломя голову неслось в комнату, рискуя опрокинуть подхваченные на бегу последние салаты. Когда речь президента, в продолжение которой бабушка подбадривала его словами «Молодец, Боря» и плакала от избытка эмоций, сменялась боем Курантов, мои домашние громогласно кричали «Ура!», проливая шампанское на скатерть, и жгли бенгальские огни, чьи искры падали на стол и затухали в салате «Мимоза».
После этого сложного ритуала наконец можно было сесть и предаться чревоугодию. Первыми следовали салаты, колбасы и сыры, затем курица с картошкой и бабушкин сазан под маринадом, потом чай, торт и сладкое, потом фрукты, потом мороженое, а потом наступал тот благословенный момент, когда никто больше не мог съесть ни куска, и мы усаживались на диван, расстегнув верхнюю пуговицу брюк, и смотрели «Голубой огонек».
Следующие несколько дней проходили в блаженном ничегонеделании. Домашние неспешно курсировали между телевизором и столом, который был по-прежнему заставлен, и только к вечеру второго января мы выбирались на улицу и, ошалев от свежего воздуха, играли в снежки и лепили снеговика. А потом за чаем бабушка с подругами затягивала «Очи черные» звучным басом, и я, уплетая эклеры, с гордостью думала, что моя бабушка могла бы быть солистом Большого театра.
Предыдущий рассказ про сумасшедшую квартиру