За ним добро и нету зла
Чтобы познакомиться хоть как-то с русскими студентами (я их не запоминаю и не дифференцирую, у меня совсем нет памяти ни на внешность, ни на имена, ни на что, поэтому силюсь запомнить как личность, почти никогда не получается) задала им написать следующее: любая остро актуальная проблема современного общества от имени / в восприятии любого центрального персонажа русской классической литературы.
Ну, тут я получила две пачки листов, разбираю: профессор Преображенский - о состоянии системы здравоохранения в России, разгон Академии наук в изложении Пети Трофимова, Воланд с компанией рассуждают о событиях на Украине, Базаров - о религии (несёт по кочкам), Штольц о каких-то экономических проблемах (забыла сейчас, но неплохо), Сатин о бездуховности, Владимир Андреевич Дубровский - о коррупции и ещё целая куча всего. Кое-что сейчас выпишу (это физики, первокурсники, но что-то я всё больше убеждаюсь, что физики - народ не случайный):
«Князь уже точно не понимал, куда уводят его мысли и начинал побаиваться очередного, так долго не настигавшего его приступа. Был он несколько неспокоен, тело его раз от разу захватывала легкая волна испуга. Очнулся он уже проходя мимо небольшой старообрядческой церквушки, которая на Арбате. В такие моменты, по обыкновению совершенно не понимая, как он здесь очутился, князь вновь вернулся к своим мыслям. Его занимало безразличие - отсутствие людей при их присутствии. «Не глупости и лезут мне в голову? Как я до этого додумался?» - задавал себе вопросы Лев Николаевич, чтобы собраться с мыслями. Тут он обратил внимание на шумную компанию молодых людей, одетых вполне прилично, но совершенно неряшливо, которые пробирались сквозь толпу и громко бранились. В некоторый момент один из компании налетел на хрупкую девушку, сильно сбив её на брусчатку улицы. А затем, наклонившись и поинтересовавшись: «Хорошо ли приземлились, барышня?» - под дружный гогот товарищей побежал вперёд. Князя не столько поразило грубое поведение компании, сколько люди вокруг. Ни один человек не обратил внимания на упавшую девушку, не помог ей подняться. Вокруг девушки образовалось небольшое свободное пространство, как вокруг камня, брошенного в течение реки, образуется заводь. Размышляя об этом, Лев Николаевич уже подоспел к «барышне» и вымолвил: «Вы в порядке? Я могу вам помочь? Я точно не знаю, далеко ли отсюда я живу, но я хотел бы вас проводить к себе. К обеду подадут замечательные котлеты». Девушку взглянула на князя, на его улыбчивое лицо с небольшими ямочками на щеках и с изумлённым видом поинтересовалась: «Вы идиот, что ли? Я на работу опаздываю».
О боже, это безразличие!..
Люди есть, они здесь, занимают пространство, бегут, шумят. Но их нет! Совершенно нет! Они не замечают друг друга. В отдельности каждый имеет друзей и родных, любит и любим. Но множество - уже безчувственный поток. (Так и написано - «безчувственный», на меня таким XVIII веком повеяло, что я даже не стала исправлять, - W.W.). Каждый его участник всё меньше чувствует ответственность за себя перед обществом. Для человека сужается его зона комфорта, область достойного поведения».
«Кибернетизация современного общества глазами героя произведения “Собачье сердце” Полиграфа Полиграфовича Шарикова
Кибернетизация современного общества - серьёзная проблема в нашем времени! Вот! Сидят все люди в своих этих компьютерах, общаются только по своим этим компьютерам, понимаешь! А люди должны всегда оставаться людьми, вот! А я вот не умею на этом компьютере, понимаешь, общаться. А я вот тоже, понимаешь, хочу с людьми, как говорится, поздороваться, побеседовать, понимаешь. А может, и по рюмочке накатить, закусить, понимаешь… А по компьютеру этому как это сделать, а вот никак! А ежели кто тебя помянет крепким словцом, то как же? Я за такие дела, понимаешь, привык в морду бить, вот. Я считаю, что надо запретить! А то что же это получается-то такое? Они, значит, это могут, умеют, и, значит, над нами, простыми людями, могут так просто вот это самое… Нехорошо, понимаешь… И вообще, всё это - от лукавого! Компьютеры эти, науки, коллайдыры… Я, значит, всю жизнь спину надрываю, а они, эти, только мелом доски исписывают да казённые деньги на свои опыты переводят. Как говорится, желаю, чтобы все!»
«О проблеме анонимности в Интернете, от лица Чацкого
Нынче мир не так-то прост, чтобы, общаясь, видел ты лицо.
Возможностей общения не счесть: лицом к лицу или на расстояньи тысяч вёрст, бесстрашно в глаза глядя или за маской таясь.
Хочу сказать я о втором. Закрывшись ширмой анонимности, собеседник чувства свои с тобою разделяет. Гнев! Злость! Ненависть! Да, вот только незаслуженно всё это. Словами он герой! Он лучше, он сильней, да и умней, конечно! А ты? Никто, облит потоком грязных слов. За оскорбленьем оскорбленье. Но всё же почему? Зачем и как всё это происходит? (О чёрт! Сыма Цянь в переводах академика Алексеева - в точности! Но КАК? Неужели читали?? - W.W.)
Я думаю, чтобы жизнь свою облегчить. Избавиться от злости в сердце. Однако что цена сему? Здесь позабыто уважение и чувства другого человека. Ведь вымещенное зло никуда не испарится, поселится оно в других и от вторых пойдёт оно всё дальше - к третьим. Но зачем же обращать внимание? Да. Но юность такова сейчас, что множит злость. Но может быть, всё это просто так? Быть может, для кого-то да. Но ведь другим от этого не станет легче, и такое поведение способны спроецировать на жизнь. Но что удерживает их? Всего лишь страх?! Ни капли уваженья?
Итак, всё начинается с основ - общения, культуры. Из капель море. В любом обличье ты не хами - вот начало уважения. За ним добро и нету зла».
Была ещё версия, где Чацкий ехал в троллейбусе и слушал разговоры - и про упадок нравов тоже жёг. Что-то сейчас не могу найти.
«Я уходила, когда в палитру неба неизвестная художница лишь начинала понемногу добавлять чёрную краску и бледно-жёлтые ягоды фонарей только готовились созреть. К тому времени, когда я уже спускалась в метро, чтобы от станции «Не дом» добраться до станции «Дом», наступила глубокая ночь и светящиеся окна многоэтажек пытались заменить звёзды (успешно, на мой взгляд). Под землёй ходили последние поезда. Вагон, в который я зашла, был отчаянно пуст, свет приглушал стук колёс и вздохи усталых рельсов. Эти звуки были для меня непривычны как потому, что я редко езжу на метро, так и потому. Что обычно маленькие красные наушники-вкладыши отгораживают меня от городских звуков. Сегодня их не было со мной, я чувствовала себя слегка неуютно, а голова моя и руки не находили подходящего занятия. После непродолжительной борьбы скуки с ленью я открыла задачник задачник по матанализу и начала решать задачки.
Вагон был всё ещё пуст, мне это не нравилось. Через пару станций это недоразумение устранил джентльмен (он, франт, одет был старомодно, поэтому и пришло мне на ум это слово). Был он лет сорока… Пухлое, круглое и немного курносое лицо его было цвета больного, тёмно-жёлтого, но довольно бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушным, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых почти белыми, моргающими, точно подмигивая кому, ресницами. Я разглядывала его; он, рассеянно, меня и тетрадку в моих руках. Уселся он через место, вполоборота, будто желая заговорить, но я, правда, никогда не умела читать жесты людей.
- Чудная погодка, не правда ли? А, впрочем, какая погода под землёй? Как глубоко вырыли! Тут и до ада два шага, да, кхе-кхе?
Я улыбнулась. Хорошо он начал разговор. Но его продолжение, пожалуй, расстроило бы меня и смутило, если бы не привычка и моральная устойчивость, приобретённая в бесконечных сетевых спорах.
- А что это вы считаете, девушка? Зачем это считать? Вечер поздний, даже, можно сказать, ночь, а вы всё считаете…
- А почему бы и нет? Ночь, поезд, математика. Уютная троица, на мой взгляд.
- Ну, во-первых, не приличествует женскому полу заниматься математикой. Математика, она от дьявола, а женскому полу после оплошности, кхе-хе, со змеем-искусителем-с, нельзя доверять разговоры с дьяволом…
Джентльмен умолк, видимо, ожидая ответа, так как в глазах его загорались болотные огоньки спора, мелькавшие синхронно с мыслями-аргументами, готовыми, мобилизованными и тренированными бойцами, не один раз уже удачно испробованными. Я промолчала, так как решала пример, а войну на два фронта в столь поздний час не потянула бы. Не дождавшись реакции от меня, джентльмен заговорил снова:
- Знаете, всё очень изменилось. Ходил я в поликлинику, к женщине-врачу. К женщине-врачу, представляете? Видно же по ней: глупенькая, молоденькая, не замужем даже, одинока. Да кому она будет нужна, озабоченная чужими проблемами и болезнями, когда дома хочется уюта и тепла? Нет, определённо нет! Жалко мне таких существ, ничего с собой поделать не могу. Ведь для чего же создана женщина, как не для тепла и уюта - уюта, который не для всякого проходимца, а для самой родной души создаваться должен?
Джентльмен перевёл дух. Я тоже.
- Равноправие, - опять начал он. - Да разве это решение женского вопроса? От природы женщина не равна мужчине, от Адама и Евы, если хотите. Гордыня заставила этих суфражисток отстаивать равные права при неравных возможностях, и добром это не кончится. Уже не кончилось, кхе-хе! Под силу ли слабой женщине наравне с мужчинами работать в шахте, в жару и в мороз, или встать под ружьё и , забыв о своём благе, печься о благе общественном? А-а, вы тоже гордая, девушка? Не печальтесь, ведь сила женщины - в её слабости-с, а покоряя сердца мужчин, вы покоряете мир, которым мы владеем-с.
Я улыбнулась против воли: излюбленные фразы любого традиционалиста в устах этого джентльмена звучали органично: по крайней мере он произносил их не как ребёнок повторяет за учительницей первые буквы алфавита.
- Равноправие ведёт к развращению нравов. Да, впрочем, кхе-хе, даже не это важно. Теряем мы, теряем за всеми этими дипломами врача истинную женственность.
Он беспокоится об истинной женственности, что бы это ни значило. Забавный, забавный джентльмен.
- Ну а вы? Вы тоже учитесь, получаете ненужные, лишь затуманивающие разум будущей матери знания? - он всё пытался вытянуть из меня слова.
- Может быть, вы сначала всё же представитесь, а потом будете вести подобные беседы?
- Ах, да, конечно, - он стукнул себя по лбу. - Как невежливо это вышло с моей стороны-с! Порфирий Петрович, в некотором роде следователь-с и в некотором роде исследователь-с человеческих душ. А вы, девушка-душенька, как будете?
- Я из тех, кому математика интереснее стряпни.
Порфирий Петрович готовился что-то сказать, но, к счастью, поезд начал тормозить на моей станции. Я встала, но прежде чем подойти к двери, не удержалась и, посмотрев на своего попутчика сверху вниз, сказала вместо прощания:
- Нет, в самом начале вы были не правы, говоря о произошедших якобы изменениях. Ничего не изменилось».
Вообще я тоже бы от имени радищевского Путешественника изложила бы кое-что.
Ну, тут я получила две пачки листов, разбираю: профессор Преображенский - о состоянии системы здравоохранения в России, разгон Академии наук в изложении Пети Трофимова, Воланд с компанией рассуждают о событиях на Украине, Базаров - о религии (несёт по кочкам), Штольц о каких-то экономических проблемах (забыла сейчас, но неплохо), Сатин о бездуховности, Владимир Андреевич Дубровский - о коррупции и ещё целая куча всего. Кое-что сейчас выпишу (это физики, первокурсники, но что-то я всё больше убеждаюсь, что физики - народ не случайный):
«Князь уже точно не понимал, куда уводят его мысли и начинал побаиваться очередного, так долго не настигавшего его приступа. Был он несколько неспокоен, тело его раз от разу захватывала легкая волна испуга. Очнулся он уже проходя мимо небольшой старообрядческой церквушки, которая на Арбате. В такие моменты, по обыкновению совершенно не понимая, как он здесь очутился, князь вновь вернулся к своим мыслям. Его занимало безразличие - отсутствие людей при их присутствии. «Не глупости и лезут мне в голову? Как я до этого додумался?» - задавал себе вопросы Лев Николаевич, чтобы собраться с мыслями. Тут он обратил внимание на шумную компанию молодых людей, одетых вполне прилично, но совершенно неряшливо, которые пробирались сквозь толпу и громко бранились. В некоторый момент один из компании налетел на хрупкую девушку, сильно сбив её на брусчатку улицы. А затем, наклонившись и поинтересовавшись: «Хорошо ли приземлились, барышня?» - под дружный гогот товарищей побежал вперёд. Князя не столько поразило грубое поведение компании, сколько люди вокруг. Ни один человек не обратил внимания на упавшую девушку, не помог ей подняться. Вокруг девушки образовалось небольшое свободное пространство, как вокруг камня, брошенного в течение реки, образуется заводь. Размышляя об этом, Лев Николаевич уже подоспел к «барышне» и вымолвил: «Вы в порядке? Я могу вам помочь? Я точно не знаю, далеко ли отсюда я живу, но я хотел бы вас проводить к себе. К обеду подадут замечательные котлеты». Девушку взглянула на князя, на его улыбчивое лицо с небольшими ямочками на щеках и с изумлённым видом поинтересовалась: «Вы идиот, что ли? Я на работу опаздываю».
О боже, это безразличие!..
Люди есть, они здесь, занимают пространство, бегут, шумят. Но их нет! Совершенно нет! Они не замечают друг друга. В отдельности каждый имеет друзей и родных, любит и любим. Но множество - уже безчувственный поток. (Так и написано - «безчувственный», на меня таким XVIII веком повеяло, что я даже не стала исправлять, - W.W.). Каждый его участник всё меньше чувствует ответственность за себя перед обществом. Для человека сужается его зона комфорта, область достойного поведения».
«Кибернетизация современного общества глазами героя произведения “Собачье сердце” Полиграфа Полиграфовича Шарикова
Кибернетизация современного общества - серьёзная проблема в нашем времени! Вот! Сидят все люди в своих этих компьютерах, общаются только по своим этим компьютерам, понимаешь! А люди должны всегда оставаться людьми, вот! А я вот не умею на этом компьютере, понимаешь, общаться. А я вот тоже, понимаешь, хочу с людьми, как говорится, поздороваться, побеседовать, понимаешь. А может, и по рюмочке накатить, закусить, понимаешь… А по компьютеру этому как это сделать, а вот никак! А ежели кто тебя помянет крепким словцом, то как же? Я за такие дела, понимаешь, привык в морду бить, вот. Я считаю, что надо запретить! А то что же это получается-то такое? Они, значит, это могут, умеют, и, значит, над нами, простыми людями, могут так просто вот это самое… Нехорошо, понимаешь… И вообще, всё это - от лукавого! Компьютеры эти, науки, коллайдыры… Я, значит, всю жизнь спину надрываю, а они, эти, только мелом доски исписывают да казённые деньги на свои опыты переводят. Как говорится, желаю, чтобы все!»
«О проблеме анонимности в Интернете, от лица Чацкого
Нынче мир не так-то прост, чтобы, общаясь, видел ты лицо.
Возможностей общения не счесть: лицом к лицу или на расстояньи тысяч вёрст, бесстрашно в глаза глядя или за маской таясь.
Хочу сказать я о втором. Закрывшись ширмой анонимности, собеседник чувства свои с тобою разделяет. Гнев! Злость! Ненависть! Да, вот только незаслуженно всё это. Словами он герой! Он лучше, он сильней, да и умней, конечно! А ты? Никто, облит потоком грязных слов. За оскорбленьем оскорбленье. Но всё же почему? Зачем и как всё это происходит? (О чёрт! Сыма Цянь в переводах академика Алексеева - в точности! Но КАК? Неужели читали?? - W.W.)
Я думаю, чтобы жизнь свою облегчить. Избавиться от злости в сердце. Однако что цена сему? Здесь позабыто уважение и чувства другого человека. Ведь вымещенное зло никуда не испарится, поселится оно в других и от вторых пойдёт оно всё дальше - к третьим. Но зачем же обращать внимание? Да. Но юность такова сейчас, что множит злость. Но может быть, всё это просто так? Быть может, для кого-то да. Но ведь другим от этого не станет легче, и такое поведение способны спроецировать на жизнь. Но что удерживает их? Всего лишь страх?! Ни капли уваженья?
Итак, всё начинается с основ - общения, культуры. Из капель море. В любом обличье ты не хами - вот начало уважения. За ним добро и нету зла».
Была ещё версия, где Чацкий ехал в троллейбусе и слушал разговоры - и про упадок нравов тоже жёг. Что-то сейчас не могу найти.
«Я уходила, когда в палитру неба неизвестная художница лишь начинала понемногу добавлять чёрную краску и бледно-жёлтые ягоды фонарей только готовились созреть. К тому времени, когда я уже спускалась в метро, чтобы от станции «Не дом» добраться до станции «Дом», наступила глубокая ночь и светящиеся окна многоэтажек пытались заменить звёзды (успешно, на мой взгляд). Под землёй ходили последние поезда. Вагон, в который я зашла, был отчаянно пуст, свет приглушал стук колёс и вздохи усталых рельсов. Эти звуки были для меня непривычны как потому, что я редко езжу на метро, так и потому. Что обычно маленькие красные наушники-вкладыши отгораживают меня от городских звуков. Сегодня их не было со мной, я чувствовала себя слегка неуютно, а голова моя и руки не находили подходящего занятия. После непродолжительной борьбы скуки с ленью я открыла задачник задачник по матанализу и начала решать задачки.
Вагон был всё ещё пуст, мне это не нравилось. Через пару станций это недоразумение устранил джентльмен (он, франт, одет был старомодно, поэтому и пришло мне на ум это слово). Был он лет сорока… Пухлое, круглое и немного курносое лицо его было цвета больного, тёмно-жёлтого, но довольно бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушным, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых почти белыми, моргающими, точно подмигивая кому, ресницами. Я разглядывала его; он, рассеянно, меня и тетрадку в моих руках. Уселся он через место, вполоборота, будто желая заговорить, но я, правда, никогда не умела читать жесты людей.
- Чудная погодка, не правда ли? А, впрочем, какая погода под землёй? Как глубоко вырыли! Тут и до ада два шага, да, кхе-кхе?
Я улыбнулась. Хорошо он начал разговор. Но его продолжение, пожалуй, расстроило бы меня и смутило, если бы не привычка и моральная устойчивость, приобретённая в бесконечных сетевых спорах.
- А что это вы считаете, девушка? Зачем это считать? Вечер поздний, даже, можно сказать, ночь, а вы всё считаете…
- А почему бы и нет? Ночь, поезд, математика. Уютная троица, на мой взгляд.
- Ну, во-первых, не приличествует женскому полу заниматься математикой. Математика, она от дьявола, а женскому полу после оплошности, кхе-хе, со змеем-искусителем-с, нельзя доверять разговоры с дьяволом…
Джентльмен умолк, видимо, ожидая ответа, так как в глазах его загорались болотные огоньки спора, мелькавшие синхронно с мыслями-аргументами, готовыми, мобилизованными и тренированными бойцами, не один раз уже удачно испробованными. Я промолчала, так как решала пример, а войну на два фронта в столь поздний час не потянула бы. Не дождавшись реакции от меня, джентльмен заговорил снова:
- Знаете, всё очень изменилось. Ходил я в поликлинику, к женщине-врачу. К женщине-врачу, представляете? Видно же по ней: глупенькая, молоденькая, не замужем даже, одинока. Да кому она будет нужна, озабоченная чужими проблемами и болезнями, когда дома хочется уюта и тепла? Нет, определённо нет! Жалко мне таких существ, ничего с собой поделать не могу. Ведь для чего же создана женщина, как не для тепла и уюта - уюта, который не для всякого проходимца, а для самой родной души создаваться должен?
Джентльмен перевёл дух. Я тоже.
- Равноправие, - опять начал он. - Да разве это решение женского вопроса? От природы женщина не равна мужчине, от Адама и Евы, если хотите. Гордыня заставила этих суфражисток отстаивать равные права при неравных возможностях, и добром это не кончится. Уже не кончилось, кхе-хе! Под силу ли слабой женщине наравне с мужчинами работать в шахте, в жару и в мороз, или встать под ружьё и , забыв о своём благе, печься о благе общественном? А-а, вы тоже гордая, девушка? Не печальтесь, ведь сила женщины - в её слабости-с, а покоряя сердца мужчин, вы покоряете мир, которым мы владеем-с.
Я улыбнулась против воли: излюбленные фразы любого традиционалиста в устах этого джентльмена звучали органично: по крайней мере он произносил их не как ребёнок повторяет за учительницей первые буквы алфавита.
- Равноправие ведёт к развращению нравов. Да, впрочем, кхе-хе, даже не это важно. Теряем мы, теряем за всеми этими дипломами врача истинную женственность.
Он беспокоится об истинной женственности, что бы это ни значило. Забавный, забавный джентльмен.
- Ну а вы? Вы тоже учитесь, получаете ненужные, лишь затуманивающие разум будущей матери знания? - он всё пытался вытянуть из меня слова.
- Может быть, вы сначала всё же представитесь, а потом будете вести подобные беседы?
- Ах, да, конечно, - он стукнул себя по лбу. - Как невежливо это вышло с моей стороны-с! Порфирий Петрович, в некотором роде следователь-с и в некотором роде исследователь-с человеческих душ. А вы, девушка-душенька, как будете?
- Я из тех, кому математика интереснее стряпни.
Порфирий Петрович готовился что-то сказать, но, к счастью, поезд начал тормозить на моей станции. Я встала, но прежде чем подойти к двери, не удержалась и, посмотрев на своего попутчика сверху вниз, сказала вместо прощания:
- Нет, в самом начале вы были не правы, говоря о произошедших якобы изменениях. Ничего не изменилось».
Вообще я тоже бы от имени радищевского Путешественника изложила бы кое-что.