Гарольд Робинс "Искатели приключений":
Первая книга:
• Каждый умирает в одиночку.
• Он был сильным человеком. Когда он шел, земля вращалась под ногами ему навстречу, мужчины боялись и любили его, женщины трепетали от силы его чресел, люди искали его расположения.
• Он чувствовал бесконечную усталость. Хотелось как можно скорее очутиться в баре нового отеля, где он возьмет высокий запотевший бокал с холодным напитком.
• Честь - это самое большое достояние и в то же время непозволительная роскошь.
• Ругаться он предпочитал по-английски. В англосакских оскорблениях была какая-то грубоватая прямота. Они называли вещи своими именами. Французский был слишком уклончив. Испанские же ругательства были излишне многословны: их совершенно невозможно произнести на одном дыхании. Английский был очень экономичным языком. Несколькими словами можно выразить очень много.
• Американцы странные люди. Они проводят деловые встречи во время еды, когда полагается расслабляться и наслаждаться блюдами.
• Дакс смотрел на Марселя. Тот изменился. Он больше не походил на невзрачного маленького чиновника, которым его запомнил Дакс. В нем появилась уверенность. Может, причиной тому был великолепный английский костюм, но главным образом изменились глаза Марселя. Он смотрел на мир уверенно, как человек, который знает, чего хочет, и знает, как этого добиться.
• Но они не знали тогда, что стать взрослым - значит научиться переносить боль в одиночестве.
• Я такая голодная, что могу кончить, едва он мне руку поцелует.
• Он был одарен чудесной способностью любить. Исходящую от него любовь чувствовали все окружающие, но принадлежала она только моей матери. Для него не существовало других женщин. Я этого о себе сказать не мог. Я был жертвой своих страстей. Вид женщины, ее запах и вкус - этого было достаточно, чтобы она заняла место предшественницы. И предвкушение от обладания ею только усиливало мою алчность. И мне не пришлось испытать нежность и глубокую добрую любовь, которую отец питал к матери. Может, я просто был лишен таких чувств. Я испытывал к женщине только физическое влечение, мог вознести ее на вершину наслаждения, но прежде всего я удовлетворял свою собственную неутомимую страсть. Насытившись ею, я снова оставался в одиночестве. Как и она. Словно в глубине души оба мы знали, что ничего больше не должны друг другу.
• Когда он был молодым человеком и только пришел в контору своего отца, то понимал, что ему придется провести там долгие годы, набираясь опыта, прежде чем он заслужит доверие старших. Современные молодые люди постоянно спешат. Он видел это практически во всех отделах банка. Он чувствовал это, входя в офис. Это было видно по той скрытой небрежности, с которой молодежь обращалась к старшим. Казалось, что они знали ответ еще до того, как был задан вопрос.
Не раз его беспокоило скептическое, вызывающее выражение их лиц, с которым они выслушивали его указания. Словно они хотели спросить его: почему это вы решили, что правы? Неужто вы в самом деле все знаете? Он должен был давно понять это. Он видел это выражение на лицах своих собственных детей, когда по окончании войны предложил им приехать в Америку. Они предпочли остаться, словно у них не было выбора. Они не представляли, какое положение должны занимать в обществе, в противном случае, была бы видна вся вульгарность этого конфликта.
• Каждый умирает в одиночку.
• Он был сильным человеком. Когда он шел, земля вращалась под ногами ему навстречу, мужчины боялись и любили его, женщины трепетали от силы его чресел, люди искали его расположения.
• Он чувствовал бесконечную усталость. Хотелось как можно скорее очутиться в баре нового отеля, где он возьмет высокий запотевший бокал с холодным напитком.
• Честь - это самое большое достояние и в то же время непозволительная роскошь.
• Ругаться он предпочитал по-английски. В англосакских оскорблениях была какая-то грубоватая прямота. Они называли вещи своими именами. Французский был слишком уклончив. Испанские же ругательства были излишне многословны: их совершенно невозможно произнести на одном дыхании. Английский был очень экономичным языком. Несколькими словами можно выразить очень много.
• Американцы странные люди. Они проводят деловые встречи во время еды, когда полагается расслабляться и наслаждаться блюдами.
• Дакс смотрел на Марселя. Тот изменился. Он больше не походил на невзрачного маленького чиновника, которым его запомнил Дакс. В нем появилась уверенность. Может, причиной тому был великолепный английский костюм, но главным образом изменились глаза Марселя. Он смотрел на мир уверенно, как человек, который знает, чего хочет, и знает, как этого добиться.
• Но они не знали тогда, что стать взрослым - значит научиться переносить боль в одиночестве.
• Я такая голодная, что могу кончить, едва он мне руку поцелует.
• Он был одарен чудесной способностью любить. Исходящую от него любовь чувствовали все окружающие, но принадлежала она только моей матери. Для него не существовало других женщин. Я этого о себе сказать не мог. Я был жертвой своих страстей. Вид женщины, ее запах и вкус - этого было достаточно, чтобы она заняла место предшественницы. И предвкушение от обладания ею только усиливало мою алчность. И мне не пришлось испытать нежность и глубокую добрую любовь, которую отец питал к матери. Может, я просто был лишен таких чувств. Я испытывал к женщине только физическое влечение, мог вознести ее на вершину наслаждения, но прежде всего я удовлетворял свою собственную неутомимую страсть. Насытившись ею, я снова оставался в одиночестве. Как и она. Словно в глубине души оба мы знали, что ничего больше не должны друг другу.
• Когда он был молодым человеком и только пришел в контору своего отца, то понимал, что ему придется провести там долгие годы, набираясь опыта, прежде чем он заслужит доверие старших. Современные молодые люди постоянно спешат. Он видел это практически во всех отделах банка. Он чувствовал это, входя в офис. Это было видно по той скрытой небрежности, с которой молодежь обращалась к старшим. Казалось, что они знали ответ еще до того, как был задан вопрос.
Не раз его беспокоило скептическое, вызывающее выражение их лиц, с которым они выслушивали его указания. Словно они хотели спросить его: почему это вы решили, что правы? Неужто вы в самом деле все знаете? Он должен был давно понять это. Он видел это выражение на лицах своих собственных детей, когда по окончании войны предложил им приехать в Америку. Они предпочли остаться, словно у них не было выбора. Они не представляли, какое положение должны занимать в обществе, в противном случае, была бы видна вся вульгарность этого конфликта.