Личная война. (рассказ моего деда моему отцу)
Не хочу я быть Иваном - родства не помнящим. Откуда мы взялись, почему мы такие, что до нас было? Лучше всего об этом очевидцы расскажут. Записал я на пленку воспоминания моего тестя Николаева Ивана Николаевича. Сейчас переношу на бумагу все в точности. Мои только вопросы и знаки препинания.
Начало.
- Дед, расскажи, а как для тебя лично началась война?
- Учился я тогда в педучилище в Старой Руссе. Сессию сдавали за второй курс. 22 июня, днем в воскресенье мы сдавали экзамены. Днем нам объявили, что началась война. Поговорили между собой и продолжали сдавать экзамены. 27 числа, когда сдали экзамены, нас 6 парней пошли в военкомат на войну просится. Он рядом с училищем был. Нам там отказали. Сказали, если надо, вызовут повесткой. Делать в Руссе было нечего и пошел я домой в деревню Вячково.20 километров до нее.
- Чем ты в деревне занимался?
- Ничем особым. По хозяйству, в огороде. Через пару недель ребятам деревенским, кто постарше меня прислали повестки. Брат за керосином поехал на станцию и попал под бомбежку. Я еще раз в военкомат в Руссу пришел, оказалось, что он эвакуировался. Пошел я обратно в свою деревню. Навстречу мне отступала армия. Огромная масса, по всей дороге и еще по краям. Страшная жара. Пыль. Спрашивал солдат, где немцы. Не знают. Из всего оружия у солдат видел только две винтовки. Даже кухни у них не видел. Страшно. Свернул в свою деревню. Стали бомбить поле недалеко. Двух лошадей убило. Хотел утром на станцию, да уехать, но ночью прошли два паровоза и разломали всю дорогу, рельсы, шпалы, чтобы немцам не досталась. Это месяц прошел с начала войны.
- А когда ты впервые немцев увидел?
- В то же утро. Очень рано в деревню заехали человек с десяток. На велосипедах, с винтовками. Женщины собрались. Солдаты просят млеко, яйки. Бабы по-немецки не понимают, за мной послали. Думали, что я, будущий учитель, немецкий знаю. А мы его по книжке изучали. Нашли меня. Я тогда в окопчике сидел. Мы такой окопчик выкопали около дома, чтобы от обстрелов да от бомбежек прятаться. Пришел я, а немец меня не понял, по шее дал, первый раз. Эх, сколько мне от них колотушек еще предстояло получить. Не знал я тогда. Я повернулся и ушел. Немцы скоро из деревни уехали. В это время на дороге показались два наших броневика со стороны деревни Олексино. Немцы их увидели, залегли в канаву. Когда броневики поравнялись с ними, немцы бросили в них гранаты и сожгли. Вместе с экипажами. Вот так я в первый раз увидел войну своими глазами. К вечеру деревню заполонили обозы, большие закрытые фуры. Лошадьми управляли поляки, немцы сидели на телегах или шли рядом. Остановились около кузницы, стали лошадей подковывать. Там недалеко была пасека. На немцев я был очень злой, за утреннюю затрещину, за броневики. Хотелось отомстить. Мы с дружком поскидывали крышки с домиков. Пчелы налетели на них. Немцы сначала понять ничего не могли. Потом двое погнались за нами. В меня чем-то кинули и попали в задницу. Убежали мы за деревню в рожь. Вот так я встретился с немцами.
- Чем все закончилось?
- Да ничем. Вернулись мы потихоньку. Разговорился с поляками. Они были в стренькой немецкой форме без знаков различия. Я спросил их, как они оказались в немецкой армии. Поляки были нашими военнопленными после войны 39 года. Немцы освободили лагеря и тут же их мобилизовали. Кто отказался, тех расстреляли.
Бои местного значения.
- Сидели мы в своей деревне. Никто к нам не приходил, ничего не говорил. Не знали мы, что вокруг творится первое время. Старая Русса горела. Видно было из деревни. Потом, по указанию немцев, старосту выбрали. Меня предлагали, да я не пошел. Урожай на колхозных полях поделили. Спрятали. Урожай был хороший. В соседней деревне был колхоз свиноводческий. Свиньи разбежались по лесам. Мы их себе ловили. Жара не спадала, дождиков не было. В августе со стороны леса ночью кто-то стал обстреливать нашу деревню. Полдеревни сгорело. Дома никто не заливал, все прятались в окопчиках. Наш дом остался. Спасли тополя вокруг. Уцелела школа с черепичной крышей. Утром со стороны Пскова на нашу деревню стала наступать наша армия. Бежали наши солдаты и кричали: «За Родину! За Сталина!» Оружия у них была одна винтовка. Она у нас потом осталась. На другом конце деревни были немцы. Они успели подойти со Старой Руссы.
-Так и кричали «За Сталина»?
-Да. Мы с братом выскочили из окопчика возле дома и тоже кричали: «За Родину! За Сталина!». Тут нам один солдат сказал, сейчас дословно помню: « Ребята, нас предали. Нам не выжить. Полезайте обратно в окопчик». К вечеру в деревню пришли немцы, на этот раз надолго. Всех наших, кто в деревне наступал, в плен взяли, тысячи две. Нас с братьями избили здорово. Фрицы были откормленные, кулаки большие. После все успокоилось, по деревне можно было ходить свободно. Мы с братом вышли за деревню, посмотреть. Все поле между нашим Вячково и древней Выдеркки было занято военнопленными. Они сидели на земле. Через неделю немцы мобилизовали наших жителей хоронить убитых в округе. В лесу мы встретили солдата. Он рассказал, что их было три дивизии, и их предало командование. Он собирался пробиваться к своим., Попросил еды. Мы дали ему хлеба, сала. За это солдат отдал нам один наган. Мы с братом захоронили 34 человека, дядя мой глухонемой похоронил 10 человек.
- А как вы их собирали?
- Никак. Собирать их было нельзя. Мы подкапывали рядом ямку и спихивали туда убитого. Оружия и боеприпасов много в лесу осталось. Стали мы, потом с дружком одноклассником в лес ходить, оружие собирать, постреливать баловства ради. Однажды около брошенного танка стреляли мы в лес между деревнями. Вдруг в ответ кто-то по нам открыл огонь. Мы подумали, что там наши ребята, такие же, как мы. Тогда, я из карабина, а дружок из пулемета Дягтерева, как начали шмалять в ту сторону. Там стрельба прекратилась. Послышался шум моторов, и с той стороны показались два грузовика с солдатами. Так вот с кем мы устроили перестрелку! Побросали все и по речке убежали домой. Потом кто-то донес. Приходили оружие искать.
- А если бы нашли? Чтобы сделали?
- Расстреляли да и все.
Новая жизнь.
-Ну и как началась новая жизнь? Кто что говорил?
- А кто и что скажет? Где фронт, мы не знали. Жизнь успокаивалась. Комендатура была на станции Тулебля. Немцы объявили: «За раненого немца расстрел 10 человек. За убитого сжигалась вся деревня с жителями. За невыполнение распоряжений - расстрел. За хранение оружия - расстрел». Так и делали. В Волоте на гумне согнали людей в ригу и сожгли. За что, не знаю
- А как объявили?
- Собрали народ в средине деревни и через переводчика объявили. А у меня был карабин и 20 гранат на чердаке. Жили мы своим хозяйством. Денег никаких в ходу не было. Раз на мельницу ездил. За помол брали гарцевый сбор, определенное количество зерна. Еще летом подобрали раненую фронтовую лошадь. Выручала она нас хорошо. Потом померла. В деревню вернулся старший брат Василий, которого призвали в армию в первые дни войны. Под Лугой он попал в плен, оттуда убежал и вернулся домой. В декабре к нам поселили четырех немцев. Они ремонтировали моторы у машин прямо у нас дома. Снега много выпало, морозы начались. У нас они ничего не трогали, еду носили с кухни, которую сделали в школе, пили шнапс. Наливали в котелок шнапс, воду сахар. Кипятили на печке, и потихоньку пили. Но и нам не давали. Жили мирно, не хамы. Я немного понимал по-немецки.
Прощай, Родина.
- 29 января пришла повестка: « Явиться в комендатуру станции Волот». Это далеко. Зачем, не говорилось. Такая же повестка пришла моему дружку Семену. Немцы постояльцы предположили, что снег разгребать на станции. Одел я валенки подшитые, пальто старое рыжее. Только перед этим прямо на дороге немцы забрали у меня полушубок и валенки новые, хорошо, дом был недалеко. Немцы, наши постояльцы, дали мне котелок, кружку алюминиевую плоскую и вилку-ложку. Взял я с собой картошки и мяса на три дня и рано утром пошли мы с дружком своим на станцию неизвестно за чем. В комендатуре мне выдали белую тряпочку, на которой я написал номер 412, и загнали в клуб под охрану полиции. Там уже полно народу. Молодые ребята и девчонки. Два дня просидели. Едой делились. Что дальше будет, никто не говорит. Ночью попробовали убежать через окно. Первого, кто вылез, пристрелили сразу. Мы сразу от окна. На следующий вечер погрузили нас в вагоны, всех вместе. Ребят и девчонок. Закрыли дверь. Печка была в вагоне. По дороге несколько раз останавливались, в туалет сходить. Все вместе. Бежать нельзя, пристрелят. Где-то остановились. Выходи. На домах крыши соломенные, народ по-польски разговаривает. Дорожный указатель с надписью
- Граева. Прошли мимо города к воротам лагеря.
Борьба за жизнь.
- Поселили нас в неглубокие траншеи. Крыша домиком. Кормили, пол-литра баланды и батон хлеба в полкило на шестерых. И миллиарды вшей. Раньше это был лагерь военнопленных. За лагерем три траншеи, где они и захоронены. Двенадцать с половиной тысяч.
- Неужели их всех расстреляли?
- Нет, тиф. Эпидемия.
- Чем занимались? На работу гоняли?
- Нет, работы никакой не было. Внешнюю охрану несли немцы, внутри командовали полицаи. Избили однажды надсмотрщики кабелем и палками страшно. За то, что попытался съесть найденную полусгнившую брюкву и хохла полицая предателем обозвал. Ходить не мог. Спасибо моему дружку Семену, на поверки на себе таскал, а то бы конец. Решили мы с ним бежать. 27 февраля ночью выждали, пока часовые отойдут, пролезли под проволокой в несколько рядов и овражком ушли. Собак не было. Ходили мы до третьего числа.
- Как ходили? Прямо по дорогам?
- Ну да. Такие санные дороги. Стороной нельзя, под снегом вода.
Спасибо полякам. Подкармливали, ночевать пускали, и дорогу в Россию показывали. Сначала мы говорили, что идем из России. Они только смеялись. Из какой России. Вы из лагеря. Вы не першие. Никто не выдал. Утром сами налетели на полицаев на дороге. Вечером были в лагере. Утром должны получить 25 палок по почкам. Староста траншеи, пожилой мужик с рыженькой бородкой, сказал: «Ну, Ванька, ты покойник. Завтра тебя убьют обязательно». Выбора у нас не было. Решили, пусть на проволоке расстреляют, чем палками забьют. Старым лазом, но уже вчетвером опять убежали. С нами пошли еще двое, дядя с племянником. В лагере начиналась эпидемия. Они тоже бежали от смерти. Мы втроем пролезли, а Семен застрял под проволокой. Сидим в кустах, ждем. Сейчас должны подойти часовые и конец Семену. В это время началась стрельба на другой стороне лагеря. Видимо, там тоже был побег. Все часовые бросились туда. Это и спасло Семена. Он выпутался и присоединился к нам, и мы двинулись на свободу. Добрые поляки помогали едой. Убежали на Пасху. Даже самогоном угощали. Ночевать не оставляли, побаивались немцев. С попутчиками разошлись, остались с Семеном вдвоем. При переходе через ручей, попались полицаям. Посадили они нас в сани и повезли. Знали мы, что нас ждет в конце пути. Перемигнулись мы с Семеном. Он первого на себя взял, а я того, что сзади сидел. Сбросили мы полицаев в ручей. И винтовки туда же. Лошадь пошла сама по себе по дороге. Мы пошли в сторону Гродно, в сторону Советского Союза.
- Как так? Они с винтовками, а вы с голыми руками?
- Ножи у нас были.
К мирной жизни.
- Через несколько дней в одной деревне встретили человека. Бывший военнопленный, бежал из лагеря Сувалки. Местные его звали большевик. Кстати, поляки всех русских, бежавших из лагерей, звали большевиками, нас тоже. Он сказал, что до Гродно не добраться. Посоветовал идти в веску (деревню) Стоцк, там поляки работников спрашивали.
-Слушай, а как вы так открыто по дорогам ходили? Не страшно?
- А куда денешься. Прямая, далеко видно, щебеночная дорога Варшава - Гродно, а по краям болото. «Болота польские широки, куда ни глянь, везде ковыль. Лишь по дороге на Варшаву от ветерка струится пыль». Мои стихи. Потом я записал их в тетрадь, у меня их много было записано. Тетрадь со мной всю войну была. Потом уж наши забрали, да так и не вернули. Ну да ладно. Семена в работники взял староста, а меня одна женщина. Хозяйство у нее было, две коровы, детей четверо, муж в плену. Долго расспрашивала, знаком ли я с крестьянским трудом.
- А на каком языке вы разговаривали?
-На русском. На смеси польского с русским. Взяла она меня на работу за харчи.
- Немцы не преследовали поляков, что у них русские работники?
- Нет. Чего не было, того не было. В нашей деревне пять беглых было. На нас устраивали облавы. На 1 мая, на мой день рождения ко мне в гости пришел Семен. Пришел брат хозяйки из деревни Герасимовичи. Самогоном меня угостил. Я хорошо отработал на посевной, заслужил. Потом пошли в деревню Ячно. Там православный храм и католический костел. С людьми пообщались, беглыми такими же. Я потом пришел домой, а Степан и Иван, это мои земляки, не вернулись. Оказывается, их предупредили, что 2 мая будет облава на большевиков, и они смылись куда-то. Наутро, ёточно, началась облава. Забежала в дом Владя, хозяйка моя, сказала.
- Кто проводил облаву?
- Староста Зайковский и с ним два полицая. Деваться было некуда. Я забрался на печь в другую комнату, взял в руки каталку, думаю, хоть одного, да прикончу. Заходят они в дом. Сдавай своего большевика. И тут Владя как заревет. Глядя на маму заревели и ребятишки. Ой, ой, он меня ударил и сбежал. Вот ногой о кровать стукнулась. А я на печке сижу с каталкой. Они повернулись и ушли. Я на кухню, забрал еды и через окно, и направился на восток.
-А в чем ты был одет?
- В чем из Вячкова ушел. Пиджачок, пальто рыжее. Прошел несколько деревень. Кормить кормят, но не оставляют. Боятся, кругом облавы. С тех, кто не сдал большевика, штраф 2000 марок. Походил, походил, да и вернулся на свой хутор. Залег я в рожь, дождик накрапывает. Утром рано Владя коров привела, вышел я к ней. Что делать? Денег таких, чтобы заплатить за меня, у хозяйки не было. Порешили, что я пойду к ее родителям в Герасимовичи, и буду глухонемым родственником. Прожил я там два месяца, торф заготовлял. Один раз тайно приходил к хозяйке. Нужно было муки намолоть. Дело в том, что немцы запрещали иметь в хозяйстве жернова, и требовали зерно возить на мельницу. А там платить гарцевый сбор. Сижу я на гумне в сарае, по-польски в стодоле, кручу жернова, а ребятишки вокруг бегают и слышат эти звуки. Побежали в дом. Кричат матери, что у них в стодоле кто-то млеет (мелет). Мать их успокаивала, что никого там нет. Потом ушел я обратно в Герасимовичи. Кстати, в Герасимовичах одна семья не сдала двух большевиков и штраф не заплатила, так немцы дом сожгли. Дома через четыре от Владиных родителей. Опасно все это было.
- Тебя-то кто-нибудь видел?
- Нет. Я ходил из дома на болото и обратно. Ни с кем не разговаривал Глухонемой и все. В августе облавы кончились, и я вернулся на хутор. Начались уборочные работы. Зерно, свинину в сундуке в земле спрятал. С местными ребятами сдружился. За дровами ездили с соседом.
-На заготовку дров нужно было разрешение?
-Нет. Там лесник определял. Можно только сухостой брать. Мы привезли ему сала, самогона, и он нам все разрешил. Тут вышло указание, хозяева должны были большевиков в гдмине (сельсовете) зарегистрировать, и больше нас никто не тревожил. Работы меньше стало. Домой хочется в Советский Союз. Решил я податься в сторону Гродно. По пути догнал на лошади один поляк. Предложил подвезти. Только заехали в город остановили два жандарма. Мужик вез свинину на продажу, что категорически было запрещено, да еще беглый большевик в санях. Короче, мужик застрелил этих жандармов, остались они на дороге, а мы уехали. Потом я с саней спрыгнул и пошел обратно на свой хутор. Через несколько дней, лошадь пришла к дому, определили, кто убил жандармов, и начали разыскивать хозяина. Фамилия его была Матушевский. Из каждой деревни взяли по два заложника и увезли в Белосток. Хотел я пойти признаться, да хозяйка не отпустила. Лошадь не наша была. 3 марта 1942 года вышел приказ: « Хозяевам сдать всех большевиков. Кто не хочет, заплатить 5000 марок». Денег таких у хозяйки не было, и привела она меня утром в гдмину.
Германия.
- Куда дальше завела тебя судьба?
- Дальше была Германия. Днем нас посадили на телеги и привезли в городок Сокулька.
- А кто вы такие, откуда взялись, никто не спрашивал?
- Нет, никто не спрашивал. Определили нас в тюрьму, большой бывший гараж из бетонных блоков. Жили все вместе, девчонки и ребята. Кормежки никакой, стояла только бочка с водой. Утром и вечером через узкую дверь выпускали в туалет. С одной стороны стоял охранник с куском кабеля, с другой с карабином. Они, развлечения ради, Колотили нас. Кому чем достанется, кому кабелем, а кому прикладом. Мы старались скопом проскочить. Я все голову берег, но один раз попало прикладом. Вот видишь шрам, с той поры остался. Еще прикладом выбили плечо.Один мужик не выдержал и заехал и заехал кулаком полицаю в харю, разбил нос. Тому на подмогу прибежали другие полицаи и избили мужика так, что ходить он не мог. Мы затащили мужика на нары. Через день нас увезли, а он остался. Умер, наверное. Привезли нас в Гродно. Там тюрьма хорошая. Екатерина еще строила. Камера большая, человек на 60. В тюрьме нас помыли, одежду прожарили. Нам добавили еще девчонок полячек и из Белоруссии. Через некоторое время оказался я на площади немецкого города Бартенштайн среди таких же юношей и девчонок. Нас выставили на продажу. Покупатели ходили и выбирали. Потом вели на регистрацию и платили деньги. Купил меня бауэр (помещик) за 25 марок. Девушка стоила 15 марок. Бауэр здоровый, пузатый, кулаки большие, лет под шестьдесят. Пока он покупку оформлял, я смылся. Через два квартала меня жандарм остановил. Объяснил я ему, что город хотел посмотреть. Привел он меня обратно га площадь, а хозяин меня потерял. Бегает, кулаками трясет. На поезд опаздывали. В поезде разговор с хозяином состоялся. Спросил я его: «Ты что, меня купил?» Немец хитрый оказался, не признается: «Нет, не купил. Заплатил за то, что тебя привезли». Привез он меня домой в город Фридленд. Перед хозяйкой покупкой похвастался, что купил поляка, который по-немецки разговаривает. Комнату мне определили. Хозяйка мне пиджак и брюки подарила.
-Где твое рыжее пальто было?
-Со мной. Я с ним и на Урал приехал. И номер 412 сохранился. Хозяин позвал врача. Тот вправил мне плечо, забинтовал, вылечил руку. Началась обыкновенная хозяйственная крестьянская работа. Дом был богатый. Коровы, лошади, овцы, куры. Двух проституток держал. Ресторан был и 32 гектара пахотной земли. У хозяина еще был один работник, старый немец. Познакомились. У хозяина работал давно. Фашистскую власть не любил. Два сына на фронте. Один к тому времени уже погиб. Через пару недель хозяйка принесла желтый ромбик с буквой «Р», пОляк, значит. На одежду надо нашить. Я отказался. Я не поляк, а советский человек. Разругались мы с хозяйкой, я по-русски, она по-немецки. Вечером приехал бауэр, и она ему нажаловалась. Он мне кулаком по шее, а я ему в живот. Топор у меня в руках был, ручка длинная, дрова я тогда колол. Я в него топором кинул. Хозяин увернулся, а топор дверь пробил. Полицию вызвали. А работник-немец меня похвалил потихоньку. До тебя здесь поляк работал, так хозяин его постоянно колотил. А ты отпор дал. Через полчаса я уже сидел в жандармерии. Дальше путь был в концлагерь Кениксберг.
- Не страшно было. Убьют, ведь?
- Ты знаешь, нет. Я тогда уже ничего не боялся. Убьют, так убьют. Рано утром за мной явился хозяин. Забрал меня, нужно было идти коров доить. Дома еще раз сцепились с ним. Только зашли во двор, он мне своим кулачищем как врежет. «Ты что, рус-большевик делаешь?». У меня силенка была. Заломил я ему руку. «Убью!». Старая подключилась: «Йоган, Йоган» кричит. Вырвался хозяин, убежал в дом. Вот ты знаешь, рассказываю, смешно теперь. Выходит он из дома, протягивает пачку сигарет и спички. Закури. А я не курил, отказываюсь. Хозяин настаивает. Я достал сигарету, закурил. Ему предлагаю. Он сигареты не курил, а только сигары. Позвал старуху, она принесла ему сигару. Отломил кончик, закурил. Так и замирились. Хозяйка две бутылки пива принесла. Пива вместе выпили, хорошее пиво, светлое, и пошел я к коровам. Как потом выяснилось, хозяина уговорил забрать меня из жандармерии немец-работник. Работать я любил, и хозяин был доволен. Велосипед он мне подарил новенький.
-Тебе за работу платили?
- Нет, не платили. Кормили тем же, что и хозяева ели. Дали деревянные башмаки для работы. Удобные. За хорошую работу хозяин каждую субботу давал две бутылки пива и пачку сигарет. Сигареты я ребятам знакомым отдавал. Хозяйка принесла мне голубые прямоугольники на одежду с надписью «OST». С ними я и проходил до конца неволи. Звали меня все окружающие и местные жандармы Рус большевик Крюгер. Жандармы даже здоровались. Крюгер была фамилия хозяина. Он в первую мировую в Польше был, так мы иногда с ним по-польски говорили, так старуха запрещала. Возил молоко сдавать на приемный пункт. Молоко нужно все сдавать, мясо половину, такой приказ был. Заготавливал дрова для местных пенсионеров. Они меня за это уважали, деньги немного платили. Сначала по марке, а потом, когда узнали, что я «OST», стали по3 марки платить. Несколько раз я пересылал деньги бывшей своей польской хозяйке, которая меня спасала в свое время.
-Как местное население к таким как вы относилось?
-Нормально относилось. Почему-то к полякам похуже. К русским и всем остальным нормально.
- Кто остальные были?
- Много разных. Со всей Европы. Сдружились мы с бельгийцем. Он мне еще костюм новый подарил. Вот еще про отношения. У второго работника немца сын на фронте находился в колхозе «Сталь» около Старой Руссы, 10 километров от нашей деревни. Так я через него записку домой отправил. Этот солдат, сын работника, сам записку принес матери. Так они узнали, что я жив. Потом у нас скандал получился. Рожь мы убирали. Хозяин, немец-работник и я. И вот ни с того ни с сего работник на меня ругаться стал. Я ему ответил. Он за вилы схватился, я тоже. Хозяин нас развел. Оказалось, сын его погиб под Старой Руссой. Вот он на меня и набросился, земляки твои сына убили. А я ему: «Что он там делал, сын твой, в моей деревне? Кто его туда звал?» Успокоились потом. Больше не вспоминали.
- И так прошли два года. Чем все закончилось?
- Чем закончилось? К своим я за фронт перешел.
К своим.
- Заготавливал я дрова в лесу 14 июля 1944 года. Только пообедал. Так захотелось песню русскую спеть. Затянул я Стеньку Разина. А тут по тропинке проезжали на велосипедах два паренька в красивой форме Гитлерюгенда с кинжальчиками. По знаку «OST» определили, кто я. Кричать стали: «Русиш швайн». На меня набросились. А у меня топор под рукой оказался, в лесу дело было. Короче, остались они в кустах лежать под дровами. Убираться надо было из этих мест. Тут группу таких, как я, направляли на следующий день на копание траншей. Пристроился я с ними, и оказался около города Шаки, в Литве. Убежать сразу хотели. Под вечер собрал я еще троих и ушли мы с этих траншей. Поймали нас литовские полицаи-ссовцы около деревни Лукши. Никогда не забуду. Я объясняю им, что нас не кормили, и мы идем обменять новый костюм на еду у литовцев. Вот где пригодился мне подарок бельгийца. Они нас слушать не стали, а посадили в сарай под замок. Вся деревня собралась, партизан поймали. Через некоторое время явились двое полицаев и начали нас избивать. В основном по голове и шее пистолетами пока мы не свалились. Утром на телеге привезли в Шаки в тюрьму. В камере сидели 28 человек за связь с партизанами. В тюрьме я еще раз рассказал историю про костюм. Поверили. За нами приехал с траншей наш надсмотрщик, маленький толстенький Пикуле-боченок с пивом. Забрал он нас из тюрьмы и привел в комендатуру. Завтра нас ожидали по 25 палок. На следующий день обстрел начался. Всех работающих погнали на запад, а мы, человек 10 с лопатами, чтобы отбиться от полицаев, лесом на восток. В сторону фронта. Нам навстречу по дороге бежала отступающая немецкая армия. Пересидели мы ночь в лесу, а через день встретили наших солдат разведчиков на лошадях.
У своих.
- Что первым делом наши сделали?
- Накормили. Потом я рассказал разведчикам, кто мы и откуда. Их заинтересовал рассказ о противотанковых рвах. Повели меня прямо к генералу. А немцы как делали. В одном месте ров копали, а в другом дерн снимали. По аэрофотосъемкам не определить, где что. Показал я генералу, как на самом деле все есть. Поблагодарил он меня. вызвал танкового командира и сказал «Вот Иван Николаевич нам все рассказал. Теперь действуй». Поговорили мы с ним. Я ему все о себе рассказал, как тебе сейчас. Попросился у них в разведке оставить. Не оставили. Определили в запасной полк. Ни в СМЕРШе, ни в Особом отделе нас не допрашивали. Через три месяца примерно половину полка направили на фронт, а другую половину, где оказался и я - на трудфронт. На Урал. С оркестром мы дошли до станции. Нас посадили в вагоны и поставили конвой. Мы ничего не понимали. На Урал в Гремячий приехали ночью. При разгрузке услышали звон ударов о рельс. Кто-то узнал этот звук. Ребята, мы в зоне. Но мы не были заключенными. Условия жизни оказались хорошими, работать определили в шахту. Кормили очень хорошо, выдавали зарплату. В общем, не обиделись. Через три месяца по окончании спецгоспроверки, однажды привели нас на работу с охраной, а домой мы возвратились совсем свободными людьми. На Урале я встретил День Победы.
Продолжение, или да здравствует Германо-Российская дружба.
Прошло полвека. Отшумела перестройка, отгремела демократия. Не стало СССР, а из двух, стала одна Германия, как во времена юности моего тестя. Немцы тоже не сидели без дела. Они работали. А когда люди работают, появляются деньги. И решили немцы рассчитаться с теми, кто подневольно трудился на них в войну. Сказали, мы вам деньги переведем, а вы тут сами раздайте бывшим узникам. Наши такое любят, деньги чужие делить. Фонд создали. В руководстве известная дама член Совета федерации госпожа Нарусова. Дед обрадовался, сидит, ждет. Не несут. Интересоваться стал, почему? Оказалось, не был он у немцев. Пришлось самому искать архивы. Нашел. Был он у немцев, но уехал добровольно. Как так добровольно? Повестка. За невыполнение - расстрел. Времена крутые были. Мы понимаем, но так написано в бумагах. Но меня даже никто не спрашивал! Ничего не знаем, так написано. Пошел дед дальше бороться. Выяснилось, что фраза о добровольном покидании родины была стандартной, и в таких случаях писалась всем. Но это дело не меняло. Дед сдаваться не хотел. Написал в далекую Германию. Видно, не один он был такой. Поняли немцы, русские воры непобедимы. Плюнули они на этот фонд, и стали рассылать деньги прямо старикам нашим, бывшим узникам ихним. И деду послали. Вот такой счастливый конец.