Продолжая читать «Былое и думы»
Я совершенно не поклонник николаевской России и Николая I, но вот какие мысли пришли в голову, когда я читал о «первой ходке» Герцена.
Скорее всего, Герцен вызывал крайнее неприятие у судивших его людей. Это были, как к ним не относись, служаки, а Герцен (с их точки зрения) - барчук и бездельник, окончивший университет, шатающийся без дела и сбивающий с толку других учащихся и служащих молодых людей и ломающий им жизнь. Пожалуй, именно этим можно объяснить очень неприязненное отношение к Герцену, о котором он сам упоминает, расследующих дело, а не какими-то другими причинами. Кстати, что интересно, судила Герцена и К фактически «тройка», только в несколько большем численно составе, т.е. собранные для принятие решения различные представители власти (московский комендант, губернатор и т.п.). Допросы также велись часто чуть ли не на квартирах этих людей.
Насколько можно понять из сбивчивого рассказа Герцена, суть дела состояла в следующем. По делу существовало две группы. Одна как бы «идеологов», «сен-симонистов», состоящая из Огарева, Герцена и ряда других, другая - некоторым образом приятелей и собутыльников членов первой группы. Именно вторых полиция застукала за распеванием за бутылкой оскорбительной для монарха песни. Каким-то образом у полиции создалось впечатление, что именно первые подстрекали вторых. Герцен утверждает, что вся история с крамольной пьянкой была чуть ли не специально спровоцирована и подстроена полицией для того, что застукать на горячем именно «голову», т.е. его и его близких друзей. На самом же деле, думаю, дело было несколько иначе, а именно - пусть даже поверхностная личная связь пьяных певцов с Герценым и К стала для первых трагедией. Вероятно, отчасти и это стало причиной неприязни для служак, вынужденных впаять почти невинным пьяницам чрезвычайно серьезное наказание, в то время как Герцен сотоварищи отделались в итоге фактически легким испугом, учитывая что им изначально вменялось следствием («тайное общество»). Судьи и следствие совершенно правильно оценили Герцена, как «превредного и совершенно неисправимого молодого человека». Но вот доказательств и оснований для серьезного наказания не смогли найти.
В итоге виновные только лишь в пении крамольной песни были приговорены к бессрочному заключению в Шлиссельбургской крепости. Из них один, художник Уткин через два года умер в каземате. Судьба прочих была тоже незавидна.
А Герцен, Огарев и их товарищи всего лишь ссылались в различные провинциальные города.
Опять же можно себе представить, насколько князю Голицыну было отвратительно наглое поведение Герцена (тот описывает, как он красовался своей «непреклонностью»), которое учитывая разницу наказания его и его менее удачливых в этом смысле приятелей, было еще и глубоко циничным.
Кстати, еще один интересный момент. Один из наказанных, Лахтин, вовсе до объявления приговора, не был арестован, как например, Герцен. Его ошарашали ссылкой. У Лахтина, была в тот момент беременная жена, сам он был слаб здоровьем и через три года умер в ссылке. Неожиданная ссылка Лахтина объясняется, видимо, вовсе не каким-то иррациональным «зверством» властей, на что намекает Герцен. А тем, что на него перед приговором настучал кто-то из «товарищей», покупая тем самым для себя более легкое наказание. Кто конкретно был этим стукачом, сказать, разумеется, невозможно, но мысль Герцена о нерушимом товариществе среди его единомышленников это несколько нарушает.
Кстати, еще один интересный момент в деле - пожары в Москве, совпавшие по времени с арестами Герцена и его товарищей. Это были очевидные поджоги, однако истинных поджигателей ни тогда, ни позднее найти не удалось.
Скорее всего, Герцен вызывал крайнее неприятие у судивших его людей. Это были, как к ним не относись, служаки, а Герцен (с их точки зрения) - барчук и бездельник, окончивший университет, шатающийся без дела и сбивающий с толку других учащихся и служащих молодых людей и ломающий им жизнь. Пожалуй, именно этим можно объяснить очень неприязненное отношение к Герцену, о котором он сам упоминает, расследующих дело, а не какими-то другими причинами. Кстати, что интересно, судила Герцена и К фактически «тройка», только в несколько большем численно составе, т.е. собранные для принятие решения различные представители власти (московский комендант, губернатор и т.п.). Допросы также велись часто чуть ли не на квартирах этих людей.
Насколько можно понять из сбивчивого рассказа Герцена, суть дела состояла в следующем. По делу существовало две группы. Одна как бы «идеологов», «сен-симонистов», состоящая из Огарева, Герцена и ряда других, другая - некоторым образом приятелей и собутыльников членов первой группы. Именно вторых полиция застукала за распеванием за бутылкой оскорбительной для монарха песни. Каким-то образом у полиции создалось впечатление, что именно первые подстрекали вторых. Герцен утверждает, что вся история с крамольной пьянкой была чуть ли не специально спровоцирована и подстроена полицией для того, что застукать на горячем именно «голову», т.е. его и его близких друзей. На самом же деле, думаю, дело было несколько иначе, а именно - пусть даже поверхностная личная связь пьяных певцов с Герценым и К стала для первых трагедией. Вероятно, отчасти и это стало причиной неприязни для служак, вынужденных впаять почти невинным пьяницам чрезвычайно серьезное наказание, в то время как Герцен сотоварищи отделались в итоге фактически легким испугом, учитывая что им изначально вменялось следствием («тайное общество»). Судьи и следствие совершенно правильно оценили Герцена, как «превредного и совершенно неисправимого молодого человека». Но вот доказательств и оснований для серьезного наказания не смогли найти.
В итоге виновные только лишь в пении крамольной песни были приговорены к бессрочному заключению в Шлиссельбургской крепости. Из них один, художник Уткин через два года умер в каземате. Судьба прочих была тоже незавидна.
А Герцен, Огарев и их товарищи всего лишь ссылались в различные провинциальные города.
Опять же можно себе представить, насколько князю Голицыну было отвратительно наглое поведение Герцена (тот описывает, как он красовался своей «непреклонностью»), которое учитывая разницу наказания его и его менее удачливых в этом смысле приятелей, было еще и глубоко циничным.
Кстати, еще один интересный момент. Один из наказанных, Лахтин, вовсе до объявления приговора, не был арестован, как например, Герцен. Его ошарашали ссылкой. У Лахтина, была в тот момент беременная жена, сам он был слаб здоровьем и через три года умер в ссылке. Неожиданная ссылка Лахтина объясняется, видимо, вовсе не каким-то иррациональным «зверством» властей, на что намекает Герцен. А тем, что на него перед приговором настучал кто-то из «товарищей», покупая тем самым для себя более легкое наказание. Кто конкретно был этим стукачом, сказать, разумеется, невозможно, но мысль Герцена о нерушимом товариществе среди его единомышленников это несколько нарушает.
Кстати, еще один интересный момент в деле - пожары в Москве, совпавшие по времени с арестами Герцена и его товарищей. Это были очевидные поджоги, однако истинных поджигателей ни тогда, ни позднее найти не удалось.