КГБ в августе 1991-го
Интервью А.Пржездомского который в августе 91-го был помощником Председателя КГБ России. Автор не сказал почти ничего нового, но некоторые штрихи достаточно интересны. Например, что незадолго до августовских событий в подчинение КГБ РСФСР были переданы все управления органов госбезопасности, действующих на территории России.
Буфер между враждующими силами
Об исторической роли молодого ведомства безопасности России в дни августовского путча рассказывает советник Председателя Национального антитеррористического комитета Андрей Пржездомский.
- Андрей Станиславович, расскажите, пожалуйста, о событиях 1991 года: какими они виделись Вам тогда и представляются с позиций сегодняшнего дня?
- По прошествии двадцати лет в массовом сознании, особенно у молодёжи, наблюдается определённая путаница: многие вообще не различают два кризиса, эпицентром которых стал Белый дом в 1991 и 1993 годах. К своему удивлению, я обнаружил, что даже в сознании зрелых свидетелей смешиваются эти два временные пласта... На мой взгляд, объективной оценки или хотя бы внятной интерпретации того, что произошло в 1991-м, мы пока не услышали. Правда, нет недостатка в публикациях, отражающих различные взгляды политиков, публицистов, литераторов, - но всё эти сочинения окрашены в субъективно-эмоциональные тона. Наверное, всё-таки «большое видится на расстоянии», и достоверное восстановление картины произошедшего требует времени... Дело осложняется тем, что, хотя события 1991 года оставили немало
документальных материалов, всё же сам механизм свершившегося находится за пределами этих источников.
Конечно, я тоже смотрю сквозь призму личного, во многом субъективного восприятия, обусловленного моим тогдашним нахождением в гуще событий. В то время я был помощником Председателя КГБ Российской Федерации и волею судеб и исторических обстоятельств мог наблюдать «перекрестье» различных политических тенденций и интересов.
Итак, вспомним конец 1980-х годов. Тогда происходило раскачивание социально-политической обстановки в стране по всем направлениям, множились общественные протесты и массовые выступления самого различного толка. Правда,эти выступления восновном происходили в Москве и ещё в нескольких крупных городах, где существовала прослойка людей, способных генерировать определённые идеи и быть участниками политического процесса. Как известно. Российская Федерация - тогдашняя РСФСР - будучи частью СССР, не располагала достаточными самостоятельными механизмами управления. И если сфера народного хозяйства всё-таки в определённой степени регулировалась республиканскими министерствами и ведомствами, то самостоятельных органов обеспечения обороны и безопасности у РСФСР просто не было, да и быть не могло. С появлением России как самостоятельного субъекта (пока ещё в составе Союза ССР), с появлением такой динамичной и харизматичной фигуры, как Ельцин, получившей поддержку самых разных общественных сил и слоев населения, российская государственность стала «напитываться» весом, стала приобретать исключительно важное политическое значение. Однако первое время это значение было абсолютно не подкреплено управленческим инструментарием. В сфере безопасности этот перекос был особенно заметен.
В Советском Союзе, как известно, существовал Комитет государственной безопасности (КГБ СССР). Комитет включал центральный аппарат, который располагался на Лубянке, и управления КГБ СССР по соответствующим республикам, краям и областям. Единственной республикой, в которой своих органов безопасности не существовало, была Российская Федерация. И естественно, что Борис Ельцин, придя к власти в РСФСР, сразу же обратил внимание на это ненормальное положение. Не будучи человеком, симпатизирующим структурам государственной безопасности, он тем не менее поставил вопрос о них в качестве ключевого. «Новой России нужны свои органы безопасности!» - такова была твёрдая позиция Бориса Николаевича. Союзную власть такая формулировка ставила в тупик: как можно наделять недавнего оппозиционера, пусть и победившего в результате демократических процедур, инструментарием специальных служб, возможностями для осуществления оперативно-розыскной деятельности? Некоторое время велись довольно непростые переговоры, но в определённый момент позиции союзного центра начали смягчаться, и был достигнут результат: 5 мая 1991 года подписали особый протокол. Фактическими сторонами соглашения выступали Крючков, Ельцин и Горбачёв. Документ устанавливал, что в Российской Федерации создаются самостоятельные органы госбезопасности. Но не с «нуля», не методом рекрутирования кадров «демократической улицы» (как мечталось многим радикалам), а путём перемещения людей, которые действовали в этой системе.
Сложившаяся ситуация оказалась очень сложной для чекистов, потому что ставила их перед неким выбором. Среди сотрудников КГБ было немало прогрессивно мыслящих людей, понимавших, что страна движется не в том направлении, что темпы развития страны не отвечают требованиям времени. Но было очень непросто принять решение... Когда был подписан протокол о создании структур госбезопасности РСФСР, в рамках КГБ СССР была образована группа первоначально из семи человек, а к 16 августа число сотрудников российского КГБ достигло 23 человек. Численность головного подразделения, как видите, незначительная, так что говорить о формировании какой-то параллельной силовой структуры не приходится.
Председателем КГБ РСФСР был назначен генерал-майор госбезопасности Виктор Валентинович Иваненко. В своё время он был замначальника инспекторского управления: это подразделение можно назвать элитным, оно держало руку на пульсе всего происходящего в стране. Его долгое время возглавлял генерал-лейтенант Сергей Васильевич Толкунов, человек уже пожилой, но отличавшийся удивительно свежим взглядом на вещи. Инспекторское управление работало в том числе на информирование высших органов государственной власти о текущей ситуации во всех областях общественной и экономической жизни. Я работал как раз в этом подразделении, так что Иваненко был моим начальником. Он предложил мне войти в состав формирующегося российского КГБ. С одной стороны, я понимал, что стать сотрудником новой структуры - тревожно и опасно, если исходить из задач построения комфортной личной жизни. Но одновременно предложение Иваненко было для меня очень интересно, заманчиво и, как тогда казалось, давало шанс как-то влиять на положение дел, а я человек, склонный не только размышлять и анализировать... Сейчас понятно, что это отчасти были иллюзии, но всё же определённой степенью воздействия на ситуацию мы располагали...
Итак, командная, штабная часть КГБ РСФСР представляла собой, по сравнению с кадровым потенциалом КГБ СССР, микроскопическое ядро. Но незадолго до августовских событий произошла фактическая передача в подчинение КГБ РСФСР всех управлений органов госбезопасности, действующих на территории Российской Федерации. Получилось, что структура управления оставалась крайне малочисленной, но она располагала довольно широкой, разветвлённой системой на местах. Почему я на это обращаю внимание? Любое событие, которое мы характеризуем как «путч», «переворот» и тому подобное, любые политические действия насильственного характера неизбежно приводят в действие механизмы подавления. Разменной картой в этом случае - как показывает опыт многих стран - становятся спецслужбы и спецподразделения вооружённых сил. И естественно, что все стороны, вовлечённые в противостояние, делают ставку на спецслужбы с целью вовлечь их в борьбу на своей стороне. Неудивительно, что в 1991 году органы государственной безопасности оказались заложниками интересов политиков.
Я абсолютно убеждён, что те люди, которые образовали ГКЧП, искренне хотели сохранить великую страну и те социальные завоевания, которые были в ней достигнуты. Но теми методами, которые они использовали, да и - откровенно говоря - тем составом ГКЧП, который предстал перед телезрителями на известной пресс-конференции, достигнуть успеха было невозможно. Даже по чисто волевым качествам Ельцин стоил всего ГКЧП. Это фигура сложная, неоднозначная - но не вызывает сомнения, что это был человек, способный снести, разрушить, разметать любое препятствие. Он по природе своей разрушитель, и видимо, именно это качество политика было востребовано в тот момент историей. Не будем забывать, что Ельцин был поддержан массами...
Роль органов государственной безопасности в тот момент оценивалась как исключительная - как с точки зрения ГКЧП, для реализации введённого режима чрезвычайного положения, так и для Ельцина, противодействовавшего мерам Янаева, Крючкова, Язова, Пуго и их соратников.
- А как бы Вы оценили роль Горбачёва в этой ситуации?
- Мне не хотелось бы подробно останавливаться на его роли в событиях, поскольку она была мизерной - при том, что Михаил Сергеевич был главой государства, президентом страны. Он не смог примкнуть ни к одной из сторон, ясно обозначить свою позицию и в итоге оказался вынужден согласиться с крайне униженным положением при победителе-Ельцине... Фигура первого и последнего Президента СССР в свете событий августа 1991 года имеет, на мой взгляд, крайне невзрачный вид. Личность Горбачёва могла быть очень значима в середине 1980-х, когда определялся вектор дальнейших событий. Но он, что называется, оказался человеком не на своём месте - просто не соответствовал масштабу событий.
Вернёмся к судьбоносному августу. С момента, когда ГКЧП провозгласил себя единственной властью в стране, во все органы власти шёл из центра непрерывный поток распоряжений, касавшихся самых разных вещей - вплоть до организации уборки урожая. Но самым главным, конечно, были предписания силовому блоку: осуществлять меры по реализации установок ГКЧП. Наш российский Комитет госбезопасности находился в двойном подчинении: Иваненко оставался сотрудником КГБ СССР и подчинялся гэкачеписту Крючкову, в то же время он как председатель КГБ Российской Федерации подчинялся её президенту, Борису Ельцину. Естественно, Виктор Валентинович оказался в Белом доме. По сути, штаб российского Комитета, своего рода центр управления региональными подразделениями, тоже находился в этом историческом здании. Мне в те дни приходилось бывать и на Лубянке, и в Белом доме, и во многих других местах, включая злополучный тоннель, где произошло трагическое столкновение, закончившееся гибелью трёх человек. С позиции профессионала я могу назвать происходившее тогда «массовыми беспорядками», а не возвышенным термином «выступление народных масс».
Истина всегда где-то посередине. После августа стал создаваться миф о победоносной героической защите Белого дома. Оппоненты Ельцина, напротив, говорили, что по его призыву собрался всякий сброд, который решил ввергнуть страну в хаос... На самом деле, трагический парадокс истории заключается в том, что в тех событиях участвовали как чистые, идеалистически настроенные люди, пришедшие защищать «цитадель демократии» по зову сердца, так и маргиналы, настроенные лишь на разрушение. Немало было и тех, кто хотел половить рыбку в мутной воде. На мой взгляд, к раскачиванию и обострению ситуации были причастны и некоторые криминальные сообщества...
Хотел бы подчеркнуть одно обстоятельство: нигде никакой агрессии со стороны военных, введённых в Москву по приказу ГКЧП, не возникало. Если же где и вспыхивали очаги конфликта, то они зажигались и подогревались искусственно - чаще всего экзальтированными, не контролирующими себя личностями.
Вообще, действия ГКЧП не подпадают под классическую, описанную таким блестящим тактиком, как Ленин, схему государственного переворота. Мои коллеги-комитетчики сразу же отметили: «Какой же это переворот? Всё работает, никто никого не задерживает...» Действительно, у нашего российского Комитета работали все виды связи, Иваненко имел возможность общаться со всеми начальниками управлений во всех краях и областях. Они, конечно же, сразу звонили в Москву и спрашивали: «Что нам делать?» Местные власти - хотя и далеко не во всех регионах - требовали от них немедленно арестовать зачинщиков сопротивления ГКЧП, закрыть демократические газеты, оцепить какие-то районы. Информации на местах было очень мало. Некоторые были очень обеспокоены тем, что наш «суверен», президент Горбачёв, где-то изолирован. Может быть, он арестован или убит? Слухи ходили разные...
От Крючкова на места была послана шифртелеграмма, которая требовала от всех структур госбезопасности включиться в реализацию установок ГКЧП.
Причём во время подготовки этой телеграммы возникли очень серьёзные коллизии. Люди, которые работали в аппарате, - это тоже мои коллеги, я многих из них прекрасно знаю - хорошо понимали, что такое науськать на возбуждённую толпу органы безопасности с их спецподразделениями. Столкновение с последующим кровопролитием тогда было бы неминуемым. Степень остервенелости возросла бы многократно. Поэтому буквально через час с небольшим после приказа Крючкова из российского КГБ пошла другая телеграмма, которая ориентировала чекистов совсем на другое. В ней говорилось: не ввязываться в противостояние, контролировать обстановку, не допускать массовых беспорядков. То есть, другими словами, не занимать позицию какой-либо из сторон, а максимально обеспечивать спокойствие и правопорядок. Основная задача была не допустить кровопролития.
Если бы органы госбезопасности выступили в те дни в качестве орудия ГКЧП, их бы в любом случае сделали разменной картой, что могло стоить очень дорого как Комитету, так и стране в целом. И большинство сотрудников госбезопасности это понимали. Спустя годы в разных чекистских коллективах, среди ветеранов, неоднократно поднимался вопрос: а может быть, надо было тогда проявить жёсткость, применить силу, тогда бы мы не допустили распада страны? История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Но у меня есть абсолютная убеждённость: если бы органы безопасности в августе 1991 года действительно жёстко выступили на стороне ГКЧП, если были бы задействованы силовые методы подавления - мы бы имели кровопролитные схватки, которые в конечном счёте привели к погромам, пожарам, бесчинствам. И я боюсь даже предположить, как развивались бы тогда события. И страна была бы ввергнута в пучину смуты, может быть, даже гражданской войны. На мой взгляд, ни Крючков, ни Язов, ни ГКЧП в целом не были настроены на масштабное применение силы. Но даже просто присутствие войск в Москве привело к массовым беспорядкам и гибели трёх человек.
Начальники управлений на местах оказались в очень сложном положении: к ним поступали взаимоисключающие установки, каждый оказался предоставлен сам себе и должен был самостоятельно решать, как поступить в сложившейся ситуации. И, надо сказать, к чести большинства руководителей - причём даже тех, которых потом поснимали, выгнали из органов, - все структуры КГБ вели очень тонкую, очень разумную линию. Ни в одном регионе России мы не наблюдали обострения ситуации. Этот момент - очень существенный для понимания исторической сути событий. Но он до сегодняшнего дня не понят, не оценён. А я считаю взвешенную, разумную позицию КГБ ключевым обстоятельством, которое позволило избежать очень тяжёлых последствий.
Между Крючковым и Иваненко в те дни состоялся единственный личный разговор по телефону - утром 19 числа. Иваненко позвонил руководителю союзного КГБ, задал ему единственный вопрос: «Что вы делаете?» Тот вместо ответа спросил: «А вы где находитесь?» Иваненко ответил: «В Белом доме». Всё сразу стало ясно. Виктор Валентинович сказал, что надо сворачивать чрезвычайное положение. Крючков не согласился... В конце беседы прозвучало: «История нас рассудит». Справедливости ради надо сказать, что Крючков не пользовался авторитетом у чекистов. Лично я помню, как, побоявшись запятнать честь мундира, председатель КГБ СССР отказался сразу предать огласке факты измены Олега Калугина. Время было упущено, и этот заурядный предатель проскочил в депутаты, обзавёлся неприкосновенностью.
Союзный Комитет - та часть КГБ, которая непосредственно подчинялась Крючкову, - в те дни находился в состоянии коллапса. Основная масса сотрудников прекрасно понимала ситуацию и предпочла занять созерцательную позицию...
- ...позицию самоустранения?
- В какой-то степени - да.
- Что же происходило в сфере государственной безопасности и структурах КГБ после свершившейся победы Ельцина и его сторонников?
- В обществе, особенно в радикально-демократических кругах, на некоторое время воцарилась эйфория. Ельцин становится непререкаемым властителем России и наиболее авторитетным республиканским лидером на пространстве агонизирующего СССР. Процесс распада обозначился уже совершенно чётко.
В этой связи интересно, как смотрели на происходившее наши зарубежные оппоненты. Надо сказать, что с начала 1991 года существуют постоянные официальные, в том числе и рабочие, контакты между российскими и американскими структурами, обеспечивающими безопасность государств. Поступающая к нам информация говорит, что представители западных служб безопасности были шокированы развитием событий; они не ожидали столь масштабных и столь динамичных изменений. Совершенно очевидно, что теория заговора и «зарубежных кукловодов» тут не работает. Но я не хочу сбрасывать со счетов сведения о том, что определённые импульсы извне сопровождали деструктивные процессы у нас.
22 августа на Лубянской площади собралась огромная толпа. Многие сотрудники Комитета находились в здании (рядовых сотрудников и женщин отпустили по домам), я тоже был там, временами выходил на площадь, наблюдая за событиями. Собравшиеся требовали свергнуть с пьедестала памятник Дзержинскому. Очень хорошо ощущалось, что здесь действовали и стихия толпы, и целенаправленная политическая воля. Но чувствовался и, так сказать, третий фактор: чей-то конкретный интерес и установка на силовое проникновение в здание КГБ. Разгром главного штаба государственной безопасности - по сценарию, опробованному в ГДР, - позволил бы, как казалось некоторым, получить доступ к документам, в том числе и личным делам. Кто-то, видимо, хотел оставить в тайне своё сотрудничество с советскими органами безопасности, кто-то, наоборот, жаждал массовых разоблачений. Мне представляется, что наши зарубежные «коллеги» не были тогда в стороне, хотя достоверных доказательств этого нет.
- Но разгром здания на Лубянке всё же удалось предотвратить... Приходилось читать, что демонтаж «железного Феликса» даже был организован специально - ради открытия некоего клапана, через который выплеснулась негативная, разрушительная энергия...
- Наверное, в итоге всё так и получилось. Хотя в те часы вряд ли кто-то управлял процессом и организовывал это специально. Но я прямо скажу: тех документов, к которым так хотели прорваться некоторые элементы, в здании уже не было. Их не было и до 19 августа: они были вывезены в надёжное место, где бы их никто никогда не нашёл. Но погром здания на Лубянке стал бы символом тотального разгрома страны, победившей энергии разрушения, что имело бы самые негативные последствия для безопасности государства.
Всё же, толпа была наэлектризована, но не настолько, чтобы пойти на штурм здания. Разбитая о мемориальную доску памяти Ю. В. Андропова чернильница, разбитые стёкла на первом этаже подъезда № 1 - вот, пожалуй, и все разрушения. Думаю, что в какой-то мере здесь сказался испуг тех людей, которые претендовали на руководство собравшейся массой. Ведь разгорячённая, почуявшая запах крови толпа остановиться уже не может...
- Скажите, а какой вообще имели вес документы, подготовленные в стенах Лубянки в последний период существования СССР? Приходилось читать, что «всесильное ведомство» управляло буквально всем и всё контролировало...
- В течение целого ряда лет, работая в инспекторском управлении КГБ СССР, я участвовал в подготовке докладных записок в ЦК КПСС, Генеральному секретарю. Каждый день к нам со всех мест стекалась масса телеграмм о развитии обстановки, о возникающих проблемах и так далее. Всю эту информацию надо было перелопатить, свести в единый документ, найти в ней то самое главное, что достойно внимания руководства страны. На это работали тысячи людей, было привлечено колоссальное количество источников, новейшие технические средства. В результате на стол лидеру страны должен был лечь документ, прочитав который, он принял бы единственно верное в данной ситуации решение. Серьёзные записки составлялись раз в неделю, а очень обстоятельные аналитические документы - два раза в месяц. Эти документы, опечатанные сургучными печатями в спецпакетах с самыми высокими грифами секретности, отправлялись в ЦК... После августовских событий следственная группа проводила обыск в кабинете Валерия Болдина (помощника Горбачёва, а позже - заведующего Общим отделом ЦК, руководителя аппарата Президента СССР). Когда открыли массивный сейф,там было обнаружено четыреста с лишним пакетов! Тех самых, из КГБ СССР. Невскрытых. В период тяжелейшего кризиса страны, когда ситуация требовала быстрых, но взвешенных решений, - в течение многих месяцев всё, что готовилось высококлассными специалистами-аналитиками, совершенно не было востребовано властью.
После того как схлынула волна победной эйфории, началось строительство новой системы управления. На этом этапе у Ельцина и его окружения возник вопрос: а что вообще делать с органами госбезопасности? Ведь председатель КГБ СССР Крючков - один из главных заговорщиков, а всех кагэбэшников по определению причисляли к врагам демократии. И я абсолютно убеждён, что если бы в то время не существовало российского Комитета, который выступал в роли буфера, амортизатора, органы государственной безопасности были бы ликвидированы уже в конце августа 1991-го. Более того, радикальная часть депутатов была настроена на проведе-
ние закона о тотальной люстрации. Это означало бы запрет на профессию и вообще на пребывание на государственной службе всем сотрудникам органов госбезопасности. Эта идея даже обсуждалась на Государственном совете, который возглавлял Геннадий Бурбулис. Всё висело буквально на волоске... Но здесь, надо сказать, конструктивную позицию заняли некоторые демократические, но рационально мыслящие депутаты. То, что российский КГБ смог удержать органы от столкновений и конфронтации, сыграло очень большую роль: этот пример позитивно повлиял и на самого Ельцина.
Осенью 1991 года действовали две структуры - российский КГБ, которому сразу стали передавать большое количество подразделений (численность сотрудников быстро достигла 20 тысяч) и Межреспубликанская служба безопасности (МСБ), которую возглавил В. Бакатин. В ноябре российский Комитет был преобразован в Агентство федеральной безопасности. Хотя Бакатин стоял во главе структур госбезопасности всего около трёх месяцев, за это время при его непосредственном участии произошло немало позорных, постыдных событий. Конечно, я в первую очередь имею в виду передачу США сведений о внедрённых в одно из зданий американского посольства совершенных прослушивающих устройствах. Никогда в истории спецслужбы не сдавали свои секреты. А эти системы, кстати, по своему высочайшему техническому уровню не уступали современным нанотехнологиям.
Российские умельцы создали специальные резонансные кирпичи, способные транслировать, передавать сигнал. Создавалась система, которая позволяла дистанционно прослушивать любое помещение в здании. Представьте: подслушивают как бы сами кирпичи, никаких тебе проводочков, мембран, антенн... Американцы строили новый корпус посольства из своих кирпичей, которые они везли в фурах из Финляндии. Наши разработали схему, по которой на маршруте подменяли эти кирпичи в фурах на наши, специальные. Отдать эти секреты - предательство не только с точки зрения государственной, но и экономической, и научно-технической информации.
Месяцы после августа были во многом катастрофичны. Это ощущение усиливалось благодаря появлению настоящей волны предательств. Причём факты государственной измены - порой со стороны весьма высокопоставленных лиц - переплетались с возникновением новой генерации доносчиков. Я не представлял себе, что в наши дни появится такое количество доносов. После 22 августа к нам буквально потекли потоки заявлений от граждан - в том числе весьма серьёзных, уважаемых граждан. Писали про «деньги партии», про тайные подземные ходы, которые вели куда-то из райкомов КПСС. Но больше всего было «сообщений» о том, как кто-то где-то высказывался «против демократов». Всплыло очень много грязи, пены, нереализованных амбиций. Многие желали просто свести счёты с недругами. Мы ни одному из таких заявлений не давали хода. Но порой приходилось «реагировать»...
Так, одна не совсем здоровая психически женщина написала заявление в Верховный Совет о том, что её ГБ облучает какими-то лучами. Это письмо отнесли Ельцину. Борис Николаевич дал свою резолюцию: «Разобраться. Принять меры!» В итоге заявление (на контроле у Президента России!) попало ко мне. Я звоню этой женщине, говорю, что мне поручено выяснить, кто же её облучает. Представляюсь, что сам из КГБ. Слышу в ответ: «Да вы, наверное, меня и облучаете!» Погодите, говорю, дайте разобраться. Вы владеете какими-то государственными секретами, работаете на оборонном предприятии? - Нет, говорит, работаю кассиром в магазине. Но меня всё равно облучают. Я два раза приглашал её, беседовал. Сбить даму с её бредовой позиции казалось невозможным. Наконец, перед третьей встречей с пострадавшей от спецслужб коллеги, видя моё удручённое состояние, посоветовали: «А ты прямо при ней отключи!..» «Как так?» - спрашиваю. «А вот так! Возьми и «отключи», - сразу всё у неё как рукой снимет». Я так и сделал. Приходит дама ко мне в кабинет. Спрашиваю её: «Продолжают?». «Да, - говорит, - продолжают». «Сейчас, - отвечаю, - решим вашу проблему». Снимаю трубку (а перед этим попросил секретаря подыграть): «Тридцать шестой отдел? Вы продолжаете облучать объект номер сто тридцать восемь? Немедленно отключите! И больше чтобы ни в коем случае!..» Я несколько волновался:а вдруг не сработает, вдруг эта женщина снова Ельцину что-нибудь напишет и про моё «отключение». Но получилось, что этот небольшой спектакль успокоил даму. Я ей звонил спустя месяц, интересовался, не беспокоят ли её. Она благодарила, говорила, что как только я дал приказ об отключении - сразу всё прекратилось.
Этот случай - просто иллюстрация того, что происходило в те месяцы в умах. Вообще же во всех ведомствах шёл активный процесс замены советских кадров на новые, демократические. В 1993 году я стал работать в Администрации Президента. Тогда примерно четверть сотрудников были старые, цековские кадры. Остальные пришли с «демократических баррикад» - эти сотрудники вообще не знали азов управленческой деятельности... Боюсь, что, разрушив старую советскую систему, мы так и не создали ей адекватной замены в сфере кадровой политики, ротации, пестования кадров, формирования резерва специалистов и тому подобного.
- А насколько, на Ваш взгляд, кадры КГБ советского времени были готовы принять новое, действовать в формате демократического государства?
- Расскажу в качестве примера один случай. Как-то, году в 1989-м, нас - партийный актив КГБ СССР - собирали в Доме политпросвета. Был приглашён секретарь ЦК И. Фролов - тогда главный редактор газеты «Правда». И вот в зале полторы тысячи сотрудников-активистов, все офицеры. Фролов читает доклад о текущем моменте. И что же он говорит? - Всё в стране хорошо, в экономической и общественной жизни всё прекрасно. Только какие-то горлопаны выходят временами на улицы, да ещё секретарь МГК Ельцин что-то не туда клонит... Но мыто знаем реальную ситуацию, к нам же стекается вся информация о положении в стране. И вот представьте, читает этот партийный деятель свой доклад, и вдруг в зале возникает какой-то посторонний шум: бум-бум-бум-бум. Он прерывается, спрашивает: что такое? Шум прекращается. Фролов продолжает. Шум снова начинается. Приподнимается со своего места секретарь парткома. Всё опять затихает, а едва главред «Правды» возвращается к докладу, негромкий, но тревожный гул вновь нарастает. Это люди просто начинали стучать ногами по полу. Тем самым мы хотели сказать: вы нам-то лапшу на уши не вешайте, мы-то - «боевой отряд партии» - знаем, что в стране творится... Потом то же самое произошло на коллегии, когда Крючков рассказывал про то, что надо укреплять спортивно-массовую работу.
- Скажите, а как сложилась судьба самого генерала Иваненко?
- Судьба Виктора Валентиновича - это судьба человека с нереализованным потенциалом, поэтому она в чём-то трагична. Он пошёл на решение сложнейшей задачи, принял на себя миссию, которая предопределила ему стать изгоем. Он выполнил свою роль, как мавр, и оказался выброшен из системы, службе которой посвятил лучшие годы своей жизни. Иваненко не был искушён в политических интригах, всегда открыто и простодушно излагал свою позицию. Генерал пользовался авторитетом в органах, в том числе и у старших офицеров. Но оказался за бортом событий. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что возник замысел объединить в одну структуру службу безопасности и Министерство внутренних дел, создать МБВД. Иваненко не был человеком Ельцина, тот не доверял генералу, считал его ставленником Крючкова. Борис Николаевич сделал ставку на более близкого ему В. П. Баранникова. Надо сказать, что КГБ тогда работал по милиции. И у нас был материал коррупционного порядка на Виктора Павловича. Иваненко, считая, что нельзя доверять мегаструктуру МБВД человеку, который нечист на руку, сделал доклад Ельцину, где представил факты, свидетельствующие против Баранникова. В результате, благодаря нашему активному противодействию и поддержке депутатов и политиков (здесь хочется особое спасибо сказать С. В. Степашину), идея создания министерства-монстра не прошла. Но Баранников в январе 1992 года всё-таки возглавил Министерство безопасности РФ, пришедшее на смену Агентству федеральной безопасности.
Виктор Валентинович долгое время ждал, что о нём вспомнят. Год он жил почти без средств к существованию. Потом он - государственник до мозга костей - пошёл в бизнес, стал создателем службы безопасности РАО «Газпром». Сейчас он довольно состоятельный человек, но нереализованность потенциала государственного человека у него осталась. Очень жаль, что такой эффективный профессионал был в своё время отвергнут властью.
...Вспоминая то яркое время, когда создавались структуры государственной безопасности Российской Федерации, я бы отметил главное: тогда всеми нами руководило чувство, что от тебя что-то реально зависит в судьбе страны. В 1991 году страна избежала сценария «большой крови». Не лучший сценарий был реализован. Но мне совершенно ясно, что всё могло бы быть гораздо хуже и страшнее.
Беседовали Сергей Антоненко, Семён Экштут. Материал подготовил Сергей Антоненко
Журнал "Родина", 2010 - №10
Буфер между враждующими силами
Об исторической роли молодого ведомства безопасности России в дни августовского путча рассказывает советник Председателя Национального антитеррористического комитета Андрей Пржездомский.
- Андрей Станиславович, расскажите, пожалуйста, о событиях 1991 года: какими они виделись Вам тогда и представляются с позиций сегодняшнего дня?
- По прошествии двадцати лет в массовом сознании, особенно у молодёжи, наблюдается определённая путаница: многие вообще не различают два кризиса, эпицентром которых стал Белый дом в 1991 и 1993 годах. К своему удивлению, я обнаружил, что даже в сознании зрелых свидетелей смешиваются эти два временные пласта... На мой взгляд, объективной оценки или хотя бы внятной интерпретации того, что произошло в 1991-м, мы пока не услышали. Правда, нет недостатка в публикациях, отражающих различные взгляды политиков, публицистов, литераторов, - но всё эти сочинения окрашены в субъективно-эмоциональные тона. Наверное, всё-таки «большое видится на расстоянии», и достоверное восстановление картины произошедшего требует времени... Дело осложняется тем, что, хотя события 1991 года оставили немало
документальных материалов, всё же сам механизм свершившегося находится за пределами этих источников.
Конечно, я тоже смотрю сквозь призму личного, во многом субъективного восприятия, обусловленного моим тогдашним нахождением в гуще событий. В то время я был помощником Председателя КГБ Российской Федерации и волею судеб и исторических обстоятельств мог наблюдать «перекрестье» различных политических тенденций и интересов.
Итак, вспомним конец 1980-х годов. Тогда происходило раскачивание социально-политической обстановки в стране по всем направлениям, множились общественные протесты и массовые выступления самого различного толка. Правда,эти выступления восновном происходили в Москве и ещё в нескольких крупных городах, где существовала прослойка людей, способных генерировать определённые идеи и быть участниками политического процесса. Как известно. Российская Федерация - тогдашняя РСФСР - будучи частью СССР, не располагала достаточными самостоятельными механизмами управления. И если сфера народного хозяйства всё-таки в определённой степени регулировалась республиканскими министерствами и ведомствами, то самостоятельных органов обеспечения обороны и безопасности у РСФСР просто не было, да и быть не могло. С появлением России как самостоятельного субъекта (пока ещё в составе Союза ССР), с появлением такой динамичной и харизматичной фигуры, как Ельцин, получившей поддержку самых разных общественных сил и слоев населения, российская государственность стала «напитываться» весом, стала приобретать исключительно важное политическое значение. Однако первое время это значение было абсолютно не подкреплено управленческим инструментарием. В сфере безопасности этот перекос был особенно заметен.
В Советском Союзе, как известно, существовал Комитет государственной безопасности (КГБ СССР). Комитет включал центральный аппарат, который располагался на Лубянке, и управления КГБ СССР по соответствующим республикам, краям и областям. Единственной республикой, в которой своих органов безопасности не существовало, была Российская Федерация. И естественно, что Борис Ельцин, придя к власти в РСФСР, сразу же обратил внимание на это ненормальное положение. Не будучи человеком, симпатизирующим структурам государственной безопасности, он тем не менее поставил вопрос о них в качестве ключевого. «Новой России нужны свои органы безопасности!» - такова была твёрдая позиция Бориса Николаевича. Союзную власть такая формулировка ставила в тупик: как можно наделять недавнего оппозиционера, пусть и победившего в результате демократических процедур, инструментарием специальных служб, возможностями для осуществления оперативно-розыскной деятельности? Некоторое время велись довольно непростые переговоры, но в определённый момент позиции союзного центра начали смягчаться, и был достигнут результат: 5 мая 1991 года подписали особый протокол. Фактическими сторонами соглашения выступали Крючков, Ельцин и Горбачёв. Документ устанавливал, что в Российской Федерации создаются самостоятельные органы госбезопасности. Но не с «нуля», не методом рекрутирования кадров «демократической улицы» (как мечталось многим радикалам), а путём перемещения людей, которые действовали в этой системе.
Сложившаяся ситуация оказалась очень сложной для чекистов, потому что ставила их перед неким выбором. Среди сотрудников КГБ было немало прогрессивно мыслящих людей, понимавших, что страна движется не в том направлении, что темпы развития страны не отвечают требованиям времени. Но было очень непросто принять решение... Когда был подписан протокол о создании структур госбезопасности РСФСР, в рамках КГБ СССР была образована группа первоначально из семи человек, а к 16 августа число сотрудников российского КГБ достигло 23 человек. Численность головного подразделения, как видите, незначительная, так что говорить о формировании какой-то параллельной силовой структуры не приходится.
Председателем КГБ РСФСР был назначен генерал-майор госбезопасности Виктор Валентинович Иваненко. В своё время он был замначальника инспекторского управления: это подразделение можно назвать элитным, оно держало руку на пульсе всего происходящего в стране. Его долгое время возглавлял генерал-лейтенант Сергей Васильевич Толкунов, человек уже пожилой, но отличавшийся удивительно свежим взглядом на вещи. Инспекторское управление работало в том числе на информирование высших органов государственной власти о текущей ситуации во всех областях общественной и экономической жизни. Я работал как раз в этом подразделении, так что Иваненко был моим начальником. Он предложил мне войти в состав формирующегося российского КГБ. С одной стороны, я понимал, что стать сотрудником новой структуры - тревожно и опасно, если исходить из задач построения комфортной личной жизни. Но одновременно предложение Иваненко было для меня очень интересно, заманчиво и, как тогда казалось, давало шанс как-то влиять на положение дел, а я человек, склонный не только размышлять и анализировать... Сейчас понятно, что это отчасти были иллюзии, но всё же определённой степенью воздействия на ситуацию мы располагали...
Итак, командная, штабная часть КГБ РСФСР представляла собой, по сравнению с кадровым потенциалом КГБ СССР, микроскопическое ядро. Но незадолго до августовских событий произошла фактическая передача в подчинение КГБ РСФСР всех управлений органов госбезопасности, действующих на территории Российской Федерации. Получилось, что структура управления оставалась крайне малочисленной, но она располагала довольно широкой, разветвлённой системой на местах. Почему я на это обращаю внимание? Любое событие, которое мы характеризуем как «путч», «переворот» и тому подобное, любые политические действия насильственного характера неизбежно приводят в действие механизмы подавления. Разменной картой в этом случае - как показывает опыт многих стран - становятся спецслужбы и спецподразделения вооружённых сил. И естественно, что все стороны, вовлечённые в противостояние, делают ставку на спецслужбы с целью вовлечь их в борьбу на своей стороне. Неудивительно, что в 1991 году органы государственной безопасности оказались заложниками интересов политиков.
Я абсолютно убеждён, что те люди, которые образовали ГКЧП, искренне хотели сохранить великую страну и те социальные завоевания, которые были в ней достигнуты. Но теми методами, которые они использовали, да и - откровенно говоря - тем составом ГКЧП, который предстал перед телезрителями на известной пресс-конференции, достигнуть успеха было невозможно. Даже по чисто волевым качествам Ельцин стоил всего ГКЧП. Это фигура сложная, неоднозначная - но не вызывает сомнения, что это был человек, способный снести, разрушить, разметать любое препятствие. Он по природе своей разрушитель, и видимо, именно это качество политика было востребовано в тот момент историей. Не будем забывать, что Ельцин был поддержан массами...
Роль органов государственной безопасности в тот момент оценивалась как исключительная - как с точки зрения ГКЧП, для реализации введённого режима чрезвычайного положения, так и для Ельцина, противодействовавшего мерам Янаева, Крючкова, Язова, Пуго и их соратников.
- А как бы Вы оценили роль Горбачёва в этой ситуации?
- Мне не хотелось бы подробно останавливаться на его роли в событиях, поскольку она была мизерной - при том, что Михаил Сергеевич был главой государства, президентом страны. Он не смог примкнуть ни к одной из сторон, ясно обозначить свою позицию и в итоге оказался вынужден согласиться с крайне униженным положением при победителе-Ельцине... Фигура первого и последнего Президента СССР в свете событий августа 1991 года имеет, на мой взгляд, крайне невзрачный вид. Личность Горбачёва могла быть очень значима в середине 1980-х, когда определялся вектор дальнейших событий. Но он, что называется, оказался человеком не на своём месте - просто не соответствовал масштабу событий.
Вернёмся к судьбоносному августу. С момента, когда ГКЧП провозгласил себя единственной властью в стране, во все органы власти шёл из центра непрерывный поток распоряжений, касавшихся самых разных вещей - вплоть до организации уборки урожая. Но самым главным, конечно, были предписания силовому блоку: осуществлять меры по реализации установок ГКЧП. Наш российский Комитет госбезопасности находился в двойном подчинении: Иваненко оставался сотрудником КГБ СССР и подчинялся гэкачеписту Крючкову, в то же время он как председатель КГБ Российской Федерации подчинялся её президенту, Борису Ельцину. Естественно, Виктор Валентинович оказался в Белом доме. По сути, штаб российского Комитета, своего рода центр управления региональными подразделениями, тоже находился в этом историческом здании. Мне в те дни приходилось бывать и на Лубянке, и в Белом доме, и во многих других местах, включая злополучный тоннель, где произошло трагическое столкновение, закончившееся гибелью трёх человек. С позиции профессионала я могу назвать происходившее тогда «массовыми беспорядками», а не возвышенным термином «выступление народных масс».
Истина всегда где-то посередине. После августа стал создаваться миф о победоносной героической защите Белого дома. Оппоненты Ельцина, напротив, говорили, что по его призыву собрался всякий сброд, который решил ввергнуть страну в хаос... На самом деле, трагический парадокс истории заключается в том, что в тех событиях участвовали как чистые, идеалистически настроенные люди, пришедшие защищать «цитадель демократии» по зову сердца, так и маргиналы, настроенные лишь на разрушение. Немало было и тех, кто хотел половить рыбку в мутной воде. На мой взгляд, к раскачиванию и обострению ситуации были причастны и некоторые криминальные сообщества...
Хотел бы подчеркнуть одно обстоятельство: нигде никакой агрессии со стороны военных, введённых в Москву по приказу ГКЧП, не возникало. Если же где и вспыхивали очаги конфликта, то они зажигались и подогревались искусственно - чаще всего экзальтированными, не контролирующими себя личностями.
Вообще, действия ГКЧП не подпадают под классическую, описанную таким блестящим тактиком, как Ленин, схему государственного переворота. Мои коллеги-комитетчики сразу же отметили: «Какой же это переворот? Всё работает, никто никого не задерживает...» Действительно, у нашего российского Комитета работали все виды связи, Иваненко имел возможность общаться со всеми начальниками управлений во всех краях и областях. Они, конечно же, сразу звонили в Москву и спрашивали: «Что нам делать?» Местные власти - хотя и далеко не во всех регионах - требовали от них немедленно арестовать зачинщиков сопротивления ГКЧП, закрыть демократические газеты, оцепить какие-то районы. Информации на местах было очень мало. Некоторые были очень обеспокоены тем, что наш «суверен», президент Горбачёв, где-то изолирован. Может быть, он арестован или убит? Слухи ходили разные...
От Крючкова на места была послана шифртелеграмма, которая требовала от всех структур госбезопасности включиться в реализацию установок ГКЧП.
Причём во время подготовки этой телеграммы возникли очень серьёзные коллизии. Люди, которые работали в аппарате, - это тоже мои коллеги, я многих из них прекрасно знаю - хорошо понимали, что такое науськать на возбуждённую толпу органы безопасности с их спецподразделениями. Столкновение с последующим кровопролитием тогда было бы неминуемым. Степень остервенелости возросла бы многократно. Поэтому буквально через час с небольшим после приказа Крючкова из российского КГБ пошла другая телеграмма, которая ориентировала чекистов совсем на другое. В ней говорилось: не ввязываться в противостояние, контролировать обстановку, не допускать массовых беспорядков. То есть, другими словами, не занимать позицию какой-либо из сторон, а максимально обеспечивать спокойствие и правопорядок. Основная задача была не допустить кровопролития.
Если бы органы госбезопасности выступили в те дни в качестве орудия ГКЧП, их бы в любом случае сделали разменной картой, что могло стоить очень дорого как Комитету, так и стране в целом. И большинство сотрудников госбезопасности это понимали. Спустя годы в разных чекистских коллективах, среди ветеранов, неоднократно поднимался вопрос: а может быть, надо было тогда проявить жёсткость, применить силу, тогда бы мы не допустили распада страны? История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Но у меня есть абсолютная убеждённость: если бы органы безопасности в августе 1991 года действительно жёстко выступили на стороне ГКЧП, если были бы задействованы силовые методы подавления - мы бы имели кровопролитные схватки, которые в конечном счёте привели к погромам, пожарам, бесчинствам. И я боюсь даже предположить, как развивались бы тогда события. И страна была бы ввергнута в пучину смуты, может быть, даже гражданской войны. На мой взгляд, ни Крючков, ни Язов, ни ГКЧП в целом не были настроены на масштабное применение силы. Но даже просто присутствие войск в Москве привело к массовым беспорядкам и гибели трёх человек.
Начальники управлений на местах оказались в очень сложном положении: к ним поступали взаимоисключающие установки, каждый оказался предоставлен сам себе и должен был самостоятельно решать, как поступить в сложившейся ситуации. И, надо сказать, к чести большинства руководителей - причём даже тех, которых потом поснимали, выгнали из органов, - все структуры КГБ вели очень тонкую, очень разумную линию. Ни в одном регионе России мы не наблюдали обострения ситуации. Этот момент - очень существенный для понимания исторической сути событий. Но он до сегодняшнего дня не понят, не оценён. А я считаю взвешенную, разумную позицию КГБ ключевым обстоятельством, которое позволило избежать очень тяжёлых последствий.
Между Крючковым и Иваненко в те дни состоялся единственный личный разговор по телефону - утром 19 числа. Иваненко позвонил руководителю союзного КГБ, задал ему единственный вопрос: «Что вы делаете?» Тот вместо ответа спросил: «А вы где находитесь?» Иваненко ответил: «В Белом доме». Всё сразу стало ясно. Виктор Валентинович сказал, что надо сворачивать чрезвычайное положение. Крючков не согласился... В конце беседы прозвучало: «История нас рассудит». Справедливости ради надо сказать, что Крючков не пользовался авторитетом у чекистов. Лично я помню, как, побоявшись запятнать честь мундира, председатель КГБ СССР отказался сразу предать огласке факты измены Олега Калугина. Время было упущено, и этот заурядный предатель проскочил в депутаты, обзавёлся неприкосновенностью.
Союзный Комитет - та часть КГБ, которая непосредственно подчинялась Крючкову, - в те дни находился в состоянии коллапса. Основная масса сотрудников прекрасно понимала ситуацию и предпочла занять созерцательную позицию...
- ...позицию самоустранения?
- В какой-то степени - да.
- Что же происходило в сфере государственной безопасности и структурах КГБ после свершившейся победы Ельцина и его сторонников?
- В обществе, особенно в радикально-демократических кругах, на некоторое время воцарилась эйфория. Ельцин становится непререкаемым властителем России и наиболее авторитетным республиканским лидером на пространстве агонизирующего СССР. Процесс распада обозначился уже совершенно чётко.
В этой связи интересно, как смотрели на происходившее наши зарубежные оппоненты. Надо сказать, что с начала 1991 года существуют постоянные официальные, в том числе и рабочие, контакты между российскими и американскими структурами, обеспечивающими безопасность государств. Поступающая к нам информация говорит, что представители западных служб безопасности были шокированы развитием событий; они не ожидали столь масштабных и столь динамичных изменений. Совершенно очевидно, что теория заговора и «зарубежных кукловодов» тут не работает. Но я не хочу сбрасывать со счетов сведения о том, что определённые импульсы извне сопровождали деструктивные процессы у нас.
22 августа на Лубянской площади собралась огромная толпа. Многие сотрудники Комитета находились в здании (рядовых сотрудников и женщин отпустили по домам), я тоже был там, временами выходил на площадь, наблюдая за событиями. Собравшиеся требовали свергнуть с пьедестала памятник Дзержинскому. Очень хорошо ощущалось, что здесь действовали и стихия толпы, и целенаправленная политическая воля. Но чувствовался и, так сказать, третий фактор: чей-то конкретный интерес и установка на силовое проникновение в здание КГБ. Разгром главного штаба государственной безопасности - по сценарию, опробованному в ГДР, - позволил бы, как казалось некоторым, получить доступ к документам, в том числе и личным делам. Кто-то, видимо, хотел оставить в тайне своё сотрудничество с советскими органами безопасности, кто-то, наоборот, жаждал массовых разоблачений. Мне представляется, что наши зарубежные «коллеги» не были тогда в стороне, хотя достоверных доказательств этого нет.
- Но разгром здания на Лубянке всё же удалось предотвратить... Приходилось читать, что демонтаж «железного Феликса» даже был организован специально - ради открытия некоего клапана, через который выплеснулась негативная, разрушительная энергия...
- Наверное, в итоге всё так и получилось. Хотя в те часы вряд ли кто-то управлял процессом и организовывал это специально. Но я прямо скажу: тех документов, к которым так хотели прорваться некоторые элементы, в здании уже не было. Их не было и до 19 августа: они были вывезены в надёжное место, где бы их никто никогда не нашёл. Но погром здания на Лубянке стал бы символом тотального разгрома страны, победившей энергии разрушения, что имело бы самые негативные последствия для безопасности государства.
Всё же, толпа была наэлектризована, но не настолько, чтобы пойти на штурм здания. Разбитая о мемориальную доску памяти Ю. В. Андропова чернильница, разбитые стёкла на первом этаже подъезда № 1 - вот, пожалуй, и все разрушения. Думаю, что в какой-то мере здесь сказался испуг тех людей, которые претендовали на руководство собравшейся массой. Ведь разгорячённая, почуявшая запах крови толпа остановиться уже не может...
- Скажите, а какой вообще имели вес документы, подготовленные в стенах Лубянки в последний период существования СССР? Приходилось читать, что «всесильное ведомство» управляло буквально всем и всё контролировало...
- В течение целого ряда лет, работая в инспекторском управлении КГБ СССР, я участвовал в подготовке докладных записок в ЦК КПСС, Генеральному секретарю. Каждый день к нам со всех мест стекалась масса телеграмм о развитии обстановки, о возникающих проблемах и так далее. Всю эту информацию надо было перелопатить, свести в единый документ, найти в ней то самое главное, что достойно внимания руководства страны. На это работали тысячи людей, было привлечено колоссальное количество источников, новейшие технические средства. В результате на стол лидеру страны должен был лечь документ, прочитав который, он принял бы единственно верное в данной ситуации решение. Серьёзные записки составлялись раз в неделю, а очень обстоятельные аналитические документы - два раза в месяц. Эти документы, опечатанные сургучными печатями в спецпакетах с самыми высокими грифами секретности, отправлялись в ЦК... После августовских событий следственная группа проводила обыск в кабинете Валерия Болдина (помощника Горбачёва, а позже - заведующего Общим отделом ЦК, руководителя аппарата Президента СССР). Когда открыли массивный сейф,там было обнаружено четыреста с лишним пакетов! Тех самых, из КГБ СССР. Невскрытых. В период тяжелейшего кризиса страны, когда ситуация требовала быстрых, но взвешенных решений, - в течение многих месяцев всё, что готовилось высококлассными специалистами-аналитиками, совершенно не было востребовано властью.
После того как схлынула волна победной эйфории, началось строительство новой системы управления. На этом этапе у Ельцина и его окружения возник вопрос: а что вообще делать с органами госбезопасности? Ведь председатель КГБ СССР Крючков - один из главных заговорщиков, а всех кагэбэшников по определению причисляли к врагам демократии. И я абсолютно убеждён, что если бы в то время не существовало российского Комитета, который выступал в роли буфера, амортизатора, органы государственной безопасности были бы ликвидированы уже в конце августа 1991-го. Более того, радикальная часть депутатов была настроена на проведе-
ние закона о тотальной люстрации. Это означало бы запрет на профессию и вообще на пребывание на государственной службе всем сотрудникам органов госбезопасности. Эта идея даже обсуждалась на Государственном совете, который возглавлял Геннадий Бурбулис. Всё висело буквально на волоске... Но здесь, надо сказать, конструктивную позицию заняли некоторые демократические, но рационально мыслящие депутаты. То, что российский КГБ смог удержать органы от столкновений и конфронтации, сыграло очень большую роль: этот пример позитивно повлиял и на самого Ельцина.
Осенью 1991 года действовали две структуры - российский КГБ, которому сразу стали передавать большое количество подразделений (численность сотрудников быстро достигла 20 тысяч) и Межреспубликанская служба безопасности (МСБ), которую возглавил В. Бакатин. В ноябре российский Комитет был преобразован в Агентство федеральной безопасности. Хотя Бакатин стоял во главе структур госбезопасности всего около трёх месяцев, за это время при его непосредственном участии произошло немало позорных, постыдных событий. Конечно, я в первую очередь имею в виду передачу США сведений о внедрённых в одно из зданий американского посольства совершенных прослушивающих устройствах. Никогда в истории спецслужбы не сдавали свои секреты. А эти системы, кстати, по своему высочайшему техническому уровню не уступали современным нанотехнологиям.
Российские умельцы создали специальные резонансные кирпичи, способные транслировать, передавать сигнал. Создавалась система, которая позволяла дистанционно прослушивать любое помещение в здании. Представьте: подслушивают как бы сами кирпичи, никаких тебе проводочков, мембран, антенн... Американцы строили новый корпус посольства из своих кирпичей, которые они везли в фурах из Финляндии. Наши разработали схему, по которой на маршруте подменяли эти кирпичи в фурах на наши, специальные. Отдать эти секреты - предательство не только с точки зрения государственной, но и экономической, и научно-технической информации.
Месяцы после августа были во многом катастрофичны. Это ощущение усиливалось благодаря появлению настоящей волны предательств. Причём факты государственной измены - порой со стороны весьма высокопоставленных лиц - переплетались с возникновением новой генерации доносчиков. Я не представлял себе, что в наши дни появится такое количество доносов. После 22 августа к нам буквально потекли потоки заявлений от граждан - в том числе весьма серьёзных, уважаемых граждан. Писали про «деньги партии», про тайные подземные ходы, которые вели куда-то из райкомов КПСС. Но больше всего было «сообщений» о том, как кто-то где-то высказывался «против демократов». Всплыло очень много грязи, пены, нереализованных амбиций. Многие желали просто свести счёты с недругами. Мы ни одному из таких заявлений не давали хода. Но порой приходилось «реагировать»...
Так, одна не совсем здоровая психически женщина написала заявление в Верховный Совет о том, что её ГБ облучает какими-то лучами. Это письмо отнесли Ельцину. Борис Николаевич дал свою резолюцию: «Разобраться. Принять меры!» В итоге заявление (на контроле у Президента России!) попало ко мне. Я звоню этой женщине, говорю, что мне поручено выяснить, кто же её облучает. Представляюсь, что сам из КГБ. Слышу в ответ: «Да вы, наверное, меня и облучаете!» Погодите, говорю, дайте разобраться. Вы владеете какими-то государственными секретами, работаете на оборонном предприятии? - Нет, говорит, работаю кассиром в магазине. Но меня всё равно облучают. Я два раза приглашал её, беседовал. Сбить даму с её бредовой позиции казалось невозможным. Наконец, перед третьей встречей с пострадавшей от спецслужб коллеги, видя моё удручённое состояние, посоветовали: «А ты прямо при ней отключи!..» «Как так?» - спрашиваю. «А вот так! Возьми и «отключи», - сразу всё у неё как рукой снимет». Я так и сделал. Приходит дама ко мне в кабинет. Спрашиваю её: «Продолжают?». «Да, - говорит, - продолжают». «Сейчас, - отвечаю, - решим вашу проблему». Снимаю трубку (а перед этим попросил секретаря подыграть): «Тридцать шестой отдел? Вы продолжаете облучать объект номер сто тридцать восемь? Немедленно отключите! И больше чтобы ни в коем случае!..» Я несколько волновался:а вдруг не сработает, вдруг эта женщина снова Ельцину что-нибудь напишет и про моё «отключение». Но получилось, что этот небольшой спектакль успокоил даму. Я ей звонил спустя месяц, интересовался, не беспокоят ли её. Она благодарила, говорила, что как только я дал приказ об отключении - сразу всё прекратилось.
Этот случай - просто иллюстрация того, что происходило в те месяцы в умах. Вообще же во всех ведомствах шёл активный процесс замены советских кадров на новые, демократические. В 1993 году я стал работать в Администрации Президента. Тогда примерно четверть сотрудников были старые, цековские кадры. Остальные пришли с «демократических баррикад» - эти сотрудники вообще не знали азов управленческой деятельности... Боюсь, что, разрушив старую советскую систему, мы так и не создали ей адекватной замены в сфере кадровой политики, ротации, пестования кадров, формирования резерва специалистов и тому подобного.
- А насколько, на Ваш взгляд, кадры КГБ советского времени были готовы принять новое, действовать в формате демократического государства?
- Расскажу в качестве примера один случай. Как-то, году в 1989-м, нас - партийный актив КГБ СССР - собирали в Доме политпросвета. Был приглашён секретарь ЦК И. Фролов - тогда главный редактор газеты «Правда». И вот в зале полторы тысячи сотрудников-активистов, все офицеры. Фролов читает доклад о текущем моменте. И что же он говорит? - Всё в стране хорошо, в экономической и общественной жизни всё прекрасно. Только какие-то горлопаны выходят временами на улицы, да ещё секретарь МГК Ельцин что-то не туда клонит... Но мыто знаем реальную ситуацию, к нам же стекается вся информация о положении в стране. И вот представьте, читает этот партийный деятель свой доклад, и вдруг в зале возникает какой-то посторонний шум: бум-бум-бум-бум. Он прерывается, спрашивает: что такое? Шум прекращается. Фролов продолжает. Шум снова начинается. Приподнимается со своего места секретарь парткома. Всё опять затихает, а едва главред «Правды» возвращается к докладу, негромкий, но тревожный гул вновь нарастает. Это люди просто начинали стучать ногами по полу. Тем самым мы хотели сказать: вы нам-то лапшу на уши не вешайте, мы-то - «боевой отряд партии» - знаем, что в стране творится... Потом то же самое произошло на коллегии, когда Крючков рассказывал про то, что надо укреплять спортивно-массовую работу.
- Скажите, а как сложилась судьба самого генерала Иваненко?
- Судьба Виктора Валентиновича - это судьба человека с нереализованным потенциалом, поэтому она в чём-то трагична. Он пошёл на решение сложнейшей задачи, принял на себя миссию, которая предопределила ему стать изгоем. Он выполнил свою роль, как мавр, и оказался выброшен из системы, службе которой посвятил лучшие годы своей жизни. Иваненко не был искушён в политических интригах, всегда открыто и простодушно излагал свою позицию. Генерал пользовался авторитетом в органах, в том числе и у старших офицеров. Но оказался за бортом событий. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что возник замысел объединить в одну структуру службу безопасности и Министерство внутренних дел, создать МБВД. Иваненко не был человеком Ельцина, тот не доверял генералу, считал его ставленником Крючкова. Борис Николаевич сделал ставку на более близкого ему В. П. Баранникова. Надо сказать, что КГБ тогда работал по милиции. И у нас был материал коррупционного порядка на Виктора Павловича. Иваненко, считая, что нельзя доверять мегаструктуру МБВД человеку, который нечист на руку, сделал доклад Ельцину, где представил факты, свидетельствующие против Баранникова. В результате, благодаря нашему активному противодействию и поддержке депутатов и политиков (здесь хочется особое спасибо сказать С. В. Степашину), идея создания министерства-монстра не прошла. Но Баранников в январе 1992 года всё-таки возглавил Министерство безопасности РФ, пришедшее на смену Агентству федеральной безопасности.
Виктор Валентинович долгое время ждал, что о нём вспомнят. Год он жил почти без средств к существованию. Потом он - государственник до мозга костей - пошёл в бизнес, стал создателем службы безопасности РАО «Газпром». Сейчас он довольно состоятельный человек, но нереализованность потенциала государственного человека у него осталась. Очень жаль, что такой эффективный профессионал был в своё время отвергнут властью.
...Вспоминая то яркое время, когда создавались структуры государственной безопасности Российской Федерации, я бы отметил главное: тогда всеми нами руководило чувство, что от тебя что-то реально зависит в судьбе страны. В 1991 году страна избежала сценария «большой крови». Не лучший сценарий был реализован. Но мне совершенно ясно, что всё могло бы быть гораздо хуже и страшнее.
Беседовали Сергей Антоненко, Семён Экштут. Материал подготовил Сергей Антоненко
Журнал "Родина", 2010 - №10