Полет вороненка
- как казаки, татары, башкиры, калмыки и русские воевали с россиянами и немцами - гражданская война 1773-1775 гг. Предыдущая часть, вместе с правами и вольностями казачества, лежит тут.
Пугачев был человек хоть и интересный, но простой, а потому и решения принимал простые: повесить или заколоть
Покуда Рейнсдорп готовился встречать самозванца у городских ворот, войско Пугачева пожинало плоды разгрома отряда Билова. В начале октября отряды самозванца захватили еще несколько крепостей и населенных пунктов, причем на этот раз - без боя. Очевидная сила пугачевской армии и сам дух возмущения, витавший в воздухе, парализовали решимость защитников трона. В эти дни мятежникам на милость сдаются первые офицеры, пугачевцы обретают свою будущую столицу - станицу Бердскую или, как тогда говорили, Берды. Станица, в сотню домов и пятьсот жителей, стала главной резиденцией императора. Для Петр Федоровича выбрали лучшую избу и сделали бохато: золотые палаты, государев дворец. Там, окруженный придворной стражей из двух десятков наилучших казаков, с портретом цесаревича-сына, в стенах обитых золотой фольгой, там и расположился государь-анпиратор Петр III, верша свой суд. Успехи укрепили его положение среди казачества, всегда готового идти за удачливым вожаком и предать несчастливца.
Претензии на петербургский уровень, вместе с переименованиями людей и станиц (так, Берды стали Москвой, а ряд сподвижников Пугачева грахфьями, и не просто, а орловыми, паниными и т.д.), могли выглядеть смешно, но за этим скрывалось кое-что большее. Яицкие казаки, фактически, создавали свою, альтернативную Россию, а точнее былинную, никогда не существовавшую Русь, с ее прежним мифическим укладом, старой верой и патриархальными нравами, когда царь Горох был еще лишь первым среди бояр, а крестьяне не превратились в рабов. Казачество, не формулируя, разумеется, этого, претворяло в жизнь великую Утопию, но делало это с присущей им утилитарностью и стремлением сохранить себе путь к отступлению. Иначе говоря, они хотели вернуться в 17 век.
Под Оренбургом
Пугачева, как правило, упрекают в том, что он попытался взять город, упустив журавля в небе. Какого именно - и как - обычно не говорят, имея ввиду, как правило, продвижение в глубь России. В этом отношении с него давно пора снять какие-либо обвинения: во-первых, император был еще не волен в своих решениях, полностью находясь в зависимости от выборных полковников и атаманов, а во-вторых, наступать на встречу более крупным силам врага, не покончив со слабейшими, противоречит здравому смыслу. Столица губернии была рядом и - кто знает? - могла пасть также легко как и остальные крепости. Оставлять в своем тылу крупный отряд, чтобы устремиться в глубь России - такую стратегию мог избрать только полновластный командир, с хорошо устроенной и большой армией. У Емельяна же покуда не было ни того, ни другого. Поэтому, решение могло быть только одним - на Оренбург!
В это время правительство впервые дало о себе знать: губернатор разослал увещевание, в котором призывал оступившихся покинуть клейменого самозванца с рваными ноздрями (эта утка немало послужила пугачевскому делу), а сам Пугачев счастливо избежал опасности от внутреннего врага. Им должен был стать прирожденный убийца, безносый и клейменный каторжник Соколов, вошедший в историю с погремухой как Хлопуша (что означало хорошо подвешенный язык). Совсем не молодой, почти на шестом десятке, он был вытащен из тюрьмы губернскими властями для совершения, как сказали бы сейчас, диверсионных актов в тылу противника. Хлопуша должен был сеять смуту, портить порох насыпать песок в буксы и вообще вредить. Но - широка русская душа! - увидев мятежную вольницу и, видимо, испытав привычные с молодости чувства перед большим уголовным приключением, Хлопуша тут же чистосердечно признался во всем, был прощен и поощрен. Вскоре войско пополнилось еще одним полковником.
Между тем, под Оренбургом произошел первый бой, в котором правительственный отряд безуспешно пытался совершить вылазку, но вскоре оробел и с унынием отступил: пехотинцы трусили, казаки были ненадежны. Эта сравнительно незначительная неудача привела губернатора и его подчиненных в еще большее уныние: почти трехтысячный гарнизон так и не решился на решительную вылазку. Осада началась.
Фактически, город окружен не был: сначала мятежники не имели для этого достаточного количества людей, но и после неорганизованность их войска мешала приступить к правильной осаде губернской столицы. Засевшая вместе с Пугачевым в Бердах армия ограничилась наблюдением за Оренбургом: курьеры перехватывались, небольшие конные отряды постоянно устраивали стычки на нейтральной полосе, а в случае крупных вылазок осажденных из императорской ставки выходили главные силы. Преимущество в артиллерии и числе стрелков позволяло войскам Рейнсдорпа отражать не очень умелые попытки штурма без особых потерь. Стало понятно, что армия самозванца вооружена очень худо: за исключением нескольких тысяч казаков, солдаты анпиратора были безоружными мужиками, с рогатинами и дубинами.
В свою очередь, попытки правительственных войск отогнать пугачевские скопища тоже проваливались: наступившая после начала осады в городе нехватка всего особенно сказалась лошадях и вскоре конницы у губернатора почти не стало. Солдаты выходили из-за укреплений, вокруг скакала мятежная конница, грозясь отрезать их от города - и начиналось отступление, иногда с чувствительным уроном.
Та самая государева изба, резиденция Пугачева
Империя наносит ответный удар
Полуторамесячная свобода действий мятежников должна была подойти к концу. Настоящий граф Чернышев, глава Военной коллегии, поручил уничтожить мятежный сброд боевому генералу Кару, участнику Семилетней войны и веселых польских пострелушек. Назначая его на эту роль, Чернышев руководствовался принципом на безрыбье и рак рыба - выбирать было особо не из кого, армия все еще побивала турку. К сожалению для всех, в биографии подвернувшегося генерала, занимавшегося в это время набором рекрутов, не был замечен один незначительный, но очень важный эпизод: в Семилетнюю войну Кар некоторое время находился волонтером при французской армии. Кроме этого печального факта, генерал страдал от разного рода хронических недугов, отчего испытывал слабость и просился на покой. Теперь этого шотландского инвалида посылали на подавление! Очевидно, что в эти дни Петербург немного растерялся. Оттуда, издалека, яицкая смута еще не выглядела очень опасной, но все же отчетливо выходила за рамки простого бунта. Правительство попросту не знало как реагировать - оповещать о нем или нет? отпечатали было манифест для тамошних подданных, но из секретности всего в двухста экземплярах... в общем, умница Кар должен был решить все проблемы самостоятельно.
Собрав в Казанской губернии около 3 т. солдат и милиции, генерал двинулся в начале ноября к Оренбургу. Несмотря на хвори, сорокатрехлетний Кар был спокоен, опасаясь лишь одного - как бы мятежные скопища не разбежались при приближении войск Его Величества, а то выйдет как в Польше. К Оренбургу шел не только он, на помощь городу выступило еще несколько крупных отрядов, хотя в целом считалось, что войск Кара будет достаточно для усмирения казаков. Вообще на этом этапе все операции против Пугачева носили крайне бессистемный характер, карательные войска никак не взаимодействовали между собой... Самого Кара беспокоило лишь малое число пушек - всего пять - ну да против мятежной сволочи они не особенно и нужны.
Выступив в уверенности, Кар вскоре потерял ее. Он оказался в шкуре своего несчастного преемника, бригадира Билова: население демонстрировало враждебность, вспомогательные союзные отряды - татары и крестьяне - при каждом удобном случае перебегали в стан врага, ранние холода довершали дело. Попытка перехватить Хлопушу, добывавшего на захваченных заводах (они тоже служили укреплениями, от покоренных коренных народов) пушки для государя, не удалась. Хотя солдаты вышли победителями из первой стычки и, разогнав залпами несколько сотен мятежников, позволили отряду укрыться в деревне Юзеевой, общее положение удручало. Этой же ночью войска были атакованы пятью сотнями конных пугачевцев, круживших вокруг - суматошный бой в темноте окончательно подорвал моральный дух царских солдат.
Наутро к месту сражения подошли главные силы действовавших против Кара мятежников - 2,5 т. человек, в основном конных. Большую половину этого воинства составляли башкиры, славно выглядящие в своих халатах и кольчугах, с луками и копьями. К этому времени они толпами валили к бачке-осударю, став надежной легкой кавалерией и бичом русских деревень, выжигаемых подчас на корню. Командовал ими - что характерно - не Пугачев, а самые видные его полевые командиры, отцы-основатели самозванства - походный атаман Овчинников, жалованный титулом и фамилией графа Панина, и атаман Зарубин по прозвищу Чика, тоже граф Чернышев. Беглые, еще с первого восстания казаки показали себя неплохими командирами, обладали харизмой, волей и тем, что впоследствии назовут большевистской ноздрей. Еще до начала решительного боя с Каром им удалось нанести ему тяжелые потери - были перехвачена рота гренадер, спешащая на соединение с генералом. Внезапным налетом солдаты были обезоружены, не успев сделать и выстрела.
Видя такое дело, и не желая разделить печальной судьбы Билова, Кар решил отступать. Выступившие ранним утром из деревни войска вскоре атаковались мятежниками, быстро перетаскивавшими свои девять пушек на возвышенности и обстреливавших колонну. Пугачевцы не решались вступить в бой, по привычке свойственной любой иррегулярной коннице они стремились измотать неприятеля и избежать всякого рода опасностей, навроде штыка в брюхо лошади или пули в лоб. Полный разгром Кара был возможен, но атаманы-молодцы упустили этот шанс. Проскакав за отступавшими с десяток километров, они позволили им уйти.
Тем не менее, общий итог был плачевен, наступление Кара провалилось: к сотне потерянных в боях солдат добавилось почти вдвое больше число пленных гренадер. Еще одно полевое поражение, пусть и не такое разгромное как в Татищевой крепости, свидетельствовало, что высшие силы на стороне истинного царя.
Последствия были еще плачевнее. Бегство Кара обнажило простую истину: войска императрицы действуют наобум, изолировано и могут быть разбиты по очереди. Следующим в лапы мятежников попался симбирский комендант полковник Чернышев, вместе со своим 2 т. отрядом (три четверти которого составляли казаки и калмыки) и продовольственным обозом для осажденного Оренбурга. Он своевременно узнал о поражении Кара и пленении гренадер, но решился продолжить марш к городу. Полковник положился на уверения перебежчиков-пугачевцев и казацкого депутата Подурова, заседавшего когда-то в том самом неудавшемся национальном собрании Екатерины. Поверив в то, что враги его не поджидают, Чернышев повел свой отряд безопасной дорогой к городу, показываемой депутатом. Увы! никому на Руси верить нельзя, а особенно - депутатам! Подуров был командиром того самого отряда казаков, первыми передавшихся Пугачеву во время вылазки из Татищевой. Теперь он был полковником, параллельно, как человек грамотный и бывалый, исполняя функции агитатора и пропагандиста. В пяти километрах от города войска поджидала засада... внезапная атака, захваченная сразу артиллерия, изменившие казаки с калмыками - бой был окончен не начавшись. Победивший Пугачев повесил полковника и его офицеров, не пощадил он и прапорщицу. Утешением могло служить лишь то, что третий отряд, шедший к городу, сумел воспользоваться этими событиями и благополучно добраться до цели. К сожалению, помимо 2,5 т. казаков и солдат, у бригадира Корфа не было ничего, так что он просто увеличил число едоков в голодном Оренбурге. Впрочем, вскоре губернатору удалось немного уменьшить их число - вылазка состоявшаяся после прибытия Корфа стоила ему тридцати убитых солдат, втрое большего числа раненых и закончилась обычным в этих случаях бесславным отступлением.
Итак, в ноябре Петербург постигло жестокое разочарование: из трех отправленных на Пугачева отрядов один был уничтожен, один побит, а один потерян для кампании за стенами Оренбурга.
Примерно так должен был выглядеть русский солдат в описываемую эпоху
Жатва
Слабость провоцирует, а уж в России особенно. В 18 веке покой в империи обеспечивался исключительно страхом перед воинской силой, иначе и невозможно было в стране, девять десятых жителей которой обладали правами домашнего скота. Теперь, казалось, этот страх отступал, вместе с уцелевшими в ноябрьских боях командами карателей. И войско мятежников немедленно начало расти как на дрожжах, каждый день увеличиваясь на несколько тысяч человек. Пугачевское движение переросло яицкие казачьи неурядицы, теперь это было общим делом. Крестьянам пугачевская агитация обещала свободу, на практике осуществляемую в виде разорений помещичьего имущества, передачи всей земли общине и упразднению податей. Казаки получили свой прежний уклад и явственным образом становились элитой новой Руси, кроме того старообрядцы заменяли ставшее слишком официальным никоновское православие. Коренным народам Урала должна была достаться земля предков, ради чего они часто уничтожали деревни и заводы вместе с жителями и работниками. Появились теперь самозваные полковники и атаманы армии Петр Федоровича, действовавшие от его имени... дело пошло.
Поражение правительственных войск вновь передало инициативу в руки Пугачева. Покуда генерал Кар, передавший командование более спокойному фон Фрейману, оправдывался в своей переписке с графом Чернышевым, император Петр Федорович рассылал новые и новые отряды, завоевывавшие для него города и земли.
Самостоятельное командование получил бравый атаман Чика, принявшийся осаждать Уфу. Он стал почти что таким же самовластным правителем, что и Пугачев, несмотря на формальное подчинение батюшке. Вскоре у него в руках оказалась большая сила, несколько десятков тысяч человек, преимущественно башкир. Но оба штурма Уфы, предпринятые им зимой, не удались: в городе, по счастливой торговой случайности, оказался молодой купец, ставший душой обороны. Горожанам удалось отбросить уже было ворвавшихся на улицы города пугачевцев, хотя общее положение оставалось тревожным - как и Оренбург, город был полностью отрезан от связи с внешним миром и близок к голоду. Восточнее Уфы тоже было неспокойно - волновались башкиры, почуявшие, что вековому владычеству русских приходит конец.
Отряд атамана Арапова, добившегося своего положения среди пугачевских командиров исключительно благодаря собственным талантам - он был не казаком, а беглым крестьянином, примкнувшим к движению - без боя взял Самару, значительно укрепив свои ряды за счет местного населения и калмыцкой конницы, переходящей на сторону восставших. Ими же, калмыками, был взять Ставрополь (не тот, а рядом). Череду успехов пугачевцев на юге прервали бравый герр майор Муфель, освободивший после жаркого, но непродолжительного боя Самару и подполковник Гринев, изгнавший калмыков из Ставрополья. Тем не менее, это никак нельзя было считать окончательным успехом: отряды мятежников не были уничтожены или даже сильно побиты, оставаясь опасной и все увеличивавшейся силой.
Сам Пугачев в это время выступил на помощь Хлопуше, безуспешно пытавшемуся захватить одну из оренбургский крепостей - Верхнеозерную. После того как их силы соединились, пришло известие, что пришедший из Сибири отряд майора Заева без боя занял уже захваченную ранее пугачевцами крепость, наскоро починив тамошние укрепления. Пугачев решает заняться сперва ими. Он окружает крепость, подготавливает штурм и наутро берет ее - у солдат было всего три пушки, а бывшие с ними казаки, как водится, сдались в самом начале боя. Но повторный штурм Верхнеозерной опять не удается - и мятежники уходят восвояси.
Под конец года казаки занимают свой Яицкий городок, до сих пор не поднимавший бунта под дулами пушек коменданта Симонова. Укрывшиеся в городской цитадели защитники, среди которых находился капитан Крылов, отец знаменитого баснописца, отбили попытки казаков подобраться к удерживаемым ими стенам собора (служившим той самой цитаделью), но не могли воспрепятствовать переходу остального города под руку чудесно спасенного императора.
Славный 1773 г. заканчивался для бывшего царского хорунжего очень хорошо. Оренбург и Яик надежно обложены его войсками, их падение неминуемо. Армия Петр Федоровича насчитывала уже десятки тысяч, суммарно превышая, видимо, число в сотню тысяч человек. У восставших появились свои заводы, на которых отливались пушки, делались ружья. Были выиграны все полевые сражение с войсками Екатерины, не считая нескольких неудачных штурмов и боев на далеких рубежах. Немцы, кажется, проигрывали эту войну.
Пугачев был человек хоть и интересный, но простой, а потому и решения принимал простые: повесить или заколоть
Покуда Рейнсдорп готовился встречать самозванца у городских ворот, войско Пугачева пожинало плоды разгрома отряда Билова. В начале октября отряды самозванца захватили еще несколько крепостей и населенных пунктов, причем на этот раз - без боя. Очевидная сила пугачевской армии и сам дух возмущения, витавший в воздухе, парализовали решимость защитников трона. В эти дни мятежникам на милость сдаются первые офицеры, пугачевцы обретают свою будущую столицу - станицу Бердскую или, как тогда говорили, Берды. Станица, в сотню домов и пятьсот жителей, стала главной резиденцией императора. Для Петр Федоровича выбрали лучшую избу и сделали бохато: золотые палаты, государев дворец. Там, окруженный придворной стражей из двух десятков наилучших казаков, с портретом цесаревича-сына, в стенах обитых золотой фольгой, там и расположился государь-анпиратор Петр III, верша свой суд. Успехи укрепили его положение среди казачества, всегда готового идти за удачливым вожаком и предать несчастливца.
Претензии на петербургский уровень, вместе с переименованиями людей и станиц (так, Берды стали Москвой, а ряд сподвижников Пугачева грахфьями, и не просто, а орловыми, паниными и т.д.), могли выглядеть смешно, но за этим скрывалось кое-что большее. Яицкие казаки, фактически, создавали свою, альтернативную Россию, а точнее былинную, никогда не существовавшую Русь, с ее прежним мифическим укладом, старой верой и патриархальными нравами, когда царь Горох был еще лишь первым среди бояр, а крестьяне не превратились в рабов. Казачество, не формулируя, разумеется, этого, претворяло в жизнь великую Утопию, но делало это с присущей им утилитарностью и стремлением сохранить себе путь к отступлению. Иначе говоря, они хотели вернуться в 17 век.
Под Оренбургом
Пугачева, как правило, упрекают в том, что он попытался взять город, упустив журавля в небе. Какого именно - и как - обычно не говорят, имея ввиду, как правило, продвижение в глубь России. В этом отношении с него давно пора снять какие-либо обвинения: во-первых, император был еще не волен в своих решениях, полностью находясь в зависимости от выборных полковников и атаманов, а во-вторых, наступать на встречу более крупным силам врага, не покончив со слабейшими, противоречит здравому смыслу. Столица губернии была рядом и - кто знает? - могла пасть также легко как и остальные крепости. Оставлять в своем тылу крупный отряд, чтобы устремиться в глубь России - такую стратегию мог избрать только полновластный командир, с хорошо устроенной и большой армией. У Емельяна же покуда не было ни того, ни другого. Поэтому, решение могло быть только одним - на Оренбург!
В это время правительство впервые дало о себе знать: губернатор разослал увещевание, в котором призывал оступившихся покинуть клейменого самозванца с рваными ноздрями (эта утка немало послужила пугачевскому делу), а сам Пугачев счастливо избежал опасности от внутреннего врага. Им должен был стать прирожденный убийца, безносый и клейменный каторжник Соколов, вошедший в историю с погремухой как Хлопуша (что означало хорошо подвешенный язык). Совсем не молодой, почти на шестом десятке, он был вытащен из тюрьмы губернскими властями для совершения, как сказали бы сейчас, диверсионных актов в тылу противника. Хлопуша должен был сеять смуту, портить порох насыпать песок в буксы и вообще вредить. Но - широка русская душа! - увидев мятежную вольницу и, видимо, испытав привычные с молодости чувства перед большим уголовным приключением, Хлопуша тут же чистосердечно признался во всем, был прощен и поощрен. Вскоре войско пополнилось еще одним полковником.
Между тем, под Оренбургом произошел первый бой, в котором правительственный отряд безуспешно пытался совершить вылазку, но вскоре оробел и с унынием отступил: пехотинцы трусили, казаки были ненадежны. Эта сравнительно незначительная неудача привела губернатора и его подчиненных в еще большее уныние: почти трехтысячный гарнизон так и не решился на решительную вылазку. Осада началась.
Фактически, город окружен не был: сначала мятежники не имели для этого достаточного количества людей, но и после неорганизованность их войска мешала приступить к правильной осаде губернской столицы. Засевшая вместе с Пугачевым в Бердах армия ограничилась наблюдением за Оренбургом: курьеры перехватывались, небольшие конные отряды постоянно устраивали стычки на нейтральной полосе, а в случае крупных вылазок осажденных из императорской ставки выходили главные силы. Преимущество в артиллерии и числе стрелков позволяло войскам Рейнсдорпа отражать не очень умелые попытки штурма без особых потерь. Стало понятно, что армия самозванца вооружена очень худо: за исключением нескольких тысяч казаков, солдаты анпиратора были безоружными мужиками, с рогатинами и дубинами.
В свою очередь, попытки правительственных войск отогнать пугачевские скопища тоже проваливались: наступившая после начала осады в городе нехватка всего особенно сказалась лошадях и вскоре конницы у губернатора почти не стало. Солдаты выходили из-за укреплений, вокруг скакала мятежная конница, грозясь отрезать их от города - и начиналось отступление, иногда с чувствительным уроном.
Та самая государева изба, резиденция Пугачева
Империя наносит ответный удар
Полуторамесячная свобода действий мятежников должна была подойти к концу. Настоящий граф Чернышев, глава Военной коллегии, поручил уничтожить мятежный сброд боевому генералу Кару, участнику Семилетней войны и веселых польских пострелушек. Назначая его на эту роль, Чернышев руководствовался принципом на безрыбье и рак рыба - выбирать было особо не из кого, армия все еще побивала турку. К сожалению для всех, в биографии подвернувшегося генерала, занимавшегося в это время набором рекрутов, не был замечен один незначительный, но очень важный эпизод: в Семилетнюю войну Кар некоторое время находился волонтером при французской армии. Кроме этого печального факта, генерал страдал от разного рода хронических недугов, отчего испытывал слабость и просился на покой. Теперь этого шотландского инвалида посылали на подавление! Очевидно, что в эти дни Петербург немного растерялся. Оттуда, издалека, яицкая смута еще не выглядела очень опасной, но все же отчетливо выходила за рамки простого бунта. Правительство попросту не знало как реагировать - оповещать о нем или нет? отпечатали было манифест для тамошних подданных, но из секретности всего в двухста экземплярах... в общем, умница Кар должен был решить все проблемы самостоятельно.
Собрав в Казанской губернии около 3 т. солдат и милиции, генерал двинулся в начале ноября к Оренбургу. Несмотря на хвори, сорокатрехлетний Кар был спокоен, опасаясь лишь одного - как бы мятежные скопища не разбежались при приближении войск Его Величества, а то выйдет как в Польше. К Оренбургу шел не только он, на помощь городу выступило еще несколько крупных отрядов, хотя в целом считалось, что войск Кара будет достаточно для усмирения казаков. Вообще на этом этапе все операции против Пугачева носили крайне бессистемный характер, карательные войска никак не взаимодействовали между собой... Самого Кара беспокоило лишь малое число пушек - всего пять - ну да против мятежной сволочи они не особенно и нужны.
Выступив в уверенности, Кар вскоре потерял ее. Он оказался в шкуре своего несчастного преемника, бригадира Билова: население демонстрировало враждебность, вспомогательные союзные отряды - татары и крестьяне - при каждом удобном случае перебегали в стан врага, ранние холода довершали дело. Попытка перехватить Хлопушу, добывавшего на захваченных заводах (они тоже служили укреплениями, от покоренных коренных народов) пушки для государя, не удалась. Хотя солдаты вышли победителями из первой стычки и, разогнав залпами несколько сотен мятежников, позволили отряду укрыться в деревне Юзеевой, общее положение удручало. Этой же ночью войска были атакованы пятью сотнями конных пугачевцев, круживших вокруг - суматошный бой в темноте окончательно подорвал моральный дух царских солдат.
Наутро к месту сражения подошли главные силы действовавших против Кара мятежников - 2,5 т. человек, в основном конных. Большую половину этого воинства составляли башкиры, славно выглядящие в своих халатах и кольчугах, с луками и копьями. К этому времени они толпами валили к бачке-осударю, став надежной легкой кавалерией и бичом русских деревень, выжигаемых подчас на корню. Командовал ими - что характерно - не Пугачев, а самые видные его полевые командиры, отцы-основатели самозванства - походный атаман Овчинников, жалованный титулом и фамилией графа Панина, и атаман Зарубин по прозвищу Чика, тоже граф Чернышев. Беглые, еще с первого восстания казаки показали себя неплохими командирами, обладали харизмой, волей и тем, что впоследствии назовут большевистской ноздрей. Еще до начала решительного боя с Каром им удалось нанести ему тяжелые потери - были перехвачена рота гренадер, спешащая на соединение с генералом. Внезапным налетом солдаты были обезоружены, не успев сделать и выстрела.
Видя такое дело, и не желая разделить печальной судьбы Билова, Кар решил отступать. Выступившие ранним утром из деревни войска вскоре атаковались мятежниками, быстро перетаскивавшими свои девять пушек на возвышенности и обстреливавших колонну. Пугачевцы не решались вступить в бой, по привычке свойственной любой иррегулярной коннице они стремились измотать неприятеля и избежать всякого рода опасностей, навроде штыка в брюхо лошади или пули в лоб. Полный разгром Кара был возможен, но атаманы-молодцы упустили этот шанс. Проскакав за отступавшими с десяток километров, они позволили им уйти.
Тем не менее, общий итог был плачевен, наступление Кара провалилось: к сотне потерянных в боях солдат добавилось почти вдвое больше число пленных гренадер. Еще одно полевое поражение, пусть и не такое разгромное как в Татищевой крепости, свидетельствовало, что высшие силы на стороне истинного царя.
Последствия были еще плачевнее. Бегство Кара обнажило простую истину: войска императрицы действуют наобум, изолировано и могут быть разбиты по очереди. Следующим в лапы мятежников попался симбирский комендант полковник Чернышев, вместе со своим 2 т. отрядом (три четверти которого составляли казаки и калмыки) и продовольственным обозом для осажденного Оренбурга. Он своевременно узнал о поражении Кара и пленении гренадер, но решился продолжить марш к городу. Полковник положился на уверения перебежчиков-пугачевцев и казацкого депутата Подурова, заседавшего когда-то в том самом неудавшемся национальном собрании Екатерины. Поверив в то, что враги его не поджидают, Чернышев повел свой отряд безопасной дорогой к городу, показываемой депутатом. Увы! никому на Руси верить нельзя, а особенно - депутатам! Подуров был командиром того самого отряда казаков, первыми передавшихся Пугачеву во время вылазки из Татищевой. Теперь он был полковником, параллельно, как человек грамотный и бывалый, исполняя функции агитатора и пропагандиста. В пяти километрах от города войска поджидала засада... внезапная атака, захваченная сразу артиллерия, изменившие казаки с калмыками - бой был окончен не начавшись. Победивший Пугачев повесил полковника и его офицеров, не пощадил он и прапорщицу. Утешением могло служить лишь то, что третий отряд, шедший к городу, сумел воспользоваться этими событиями и благополучно добраться до цели. К сожалению, помимо 2,5 т. казаков и солдат, у бригадира Корфа не было ничего, так что он просто увеличил число едоков в голодном Оренбурге. Впрочем, вскоре губернатору удалось немного уменьшить их число - вылазка состоявшаяся после прибытия Корфа стоила ему тридцати убитых солдат, втрое большего числа раненых и закончилась обычным в этих случаях бесславным отступлением.
Итак, в ноябре Петербург постигло жестокое разочарование: из трех отправленных на Пугачева отрядов один был уничтожен, один побит, а один потерян для кампании за стенами Оренбурга.
Примерно так должен был выглядеть русский солдат в описываемую эпоху
Жатва
Слабость провоцирует, а уж в России особенно. В 18 веке покой в империи обеспечивался исключительно страхом перед воинской силой, иначе и невозможно было в стране, девять десятых жителей которой обладали правами домашнего скота. Теперь, казалось, этот страх отступал, вместе с уцелевшими в ноябрьских боях командами карателей. И войско мятежников немедленно начало расти как на дрожжах, каждый день увеличиваясь на несколько тысяч человек. Пугачевское движение переросло яицкие казачьи неурядицы, теперь это было общим делом. Крестьянам пугачевская агитация обещала свободу, на практике осуществляемую в виде разорений помещичьего имущества, передачи всей земли общине и упразднению податей. Казаки получили свой прежний уклад и явственным образом становились элитой новой Руси, кроме того старообрядцы заменяли ставшее слишком официальным никоновское православие. Коренным народам Урала должна была достаться земля предков, ради чего они часто уничтожали деревни и заводы вместе с жителями и работниками. Появились теперь самозваные полковники и атаманы армии Петр Федоровича, действовавшие от его имени... дело пошло.
Поражение правительственных войск вновь передало инициативу в руки Пугачева. Покуда генерал Кар, передавший командование более спокойному фон Фрейману, оправдывался в своей переписке с графом Чернышевым, император Петр Федорович рассылал новые и новые отряды, завоевывавшие для него города и земли.
Самостоятельное командование получил бравый атаман Чика, принявшийся осаждать Уфу. Он стал почти что таким же самовластным правителем, что и Пугачев, несмотря на формальное подчинение батюшке. Вскоре у него в руках оказалась большая сила, несколько десятков тысяч человек, преимущественно башкир. Но оба штурма Уфы, предпринятые им зимой, не удались: в городе, по счастливой торговой случайности, оказался молодой купец, ставший душой обороны. Горожанам удалось отбросить уже было ворвавшихся на улицы города пугачевцев, хотя общее положение оставалось тревожным - как и Оренбург, город был полностью отрезан от связи с внешним миром и близок к голоду. Восточнее Уфы тоже было неспокойно - волновались башкиры, почуявшие, что вековому владычеству русских приходит конец.
Отряд атамана Арапова, добившегося своего положения среди пугачевских командиров исключительно благодаря собственным талантам - он был не казаком, а беглым крестьянином, примкнувшим к движению - без боя взял Самару, значительно укрепив свои ряды за счет местного населения и калмыцкой конницы, переходящей на сторону восставших. Ими же, калмыками, был взять Ставрополь (не тот, а рядом). Череду успехов пугачевцев на юге прервали бравый герр майор Муфель, освободивший после жаркого, но непродолжительного боя Самару и подполковник Гринев, изгнавший калмыков из Ставрополья. Тем не менее, это никак нельзя было считать окончательным успехом: отряды мятежников не были уничтожены или даже сильно побиты, оставаясь опасной и все увеличивавшейся силой.
Сам Пугачев в это время выступил на помощь Хлопуше, безуспешно пытавшемуся захватить одну из оренбургский крепостей - Верхнеозерную. После того как их силы соединились, пришло известие, что пришедший из Сибири отряд майора Заева без боя занял уже захваченную ранее пугачевцами крепость, наскоро починив тамошние укрепления. Пугачев решает заняться сперва ими. Он окружает крепость, подготавливает штурм и наутро берет ее - у солдат было всего три пушки, а бывшие с ними казаки, как водится, сдались в самом начале боя. Но повторный штурм Верхнеозерной опять не удается - и мятежники уходят восвояси.
Под конец года казаки занимают свой Яицкий городок, до сих пор не поднимавший бунта под дулами пушек коменданта Симонова. Укрывшиеся в городской цитадели защитники, среди которых находился капитан Крылов, отец знаменитого баснописца, отбили попытки казаков подобраться к удерживаемым ими стенам собора (служившим той самой цитаделью), но не могли воспрепятствовать переходу остального города под руку чудесно спасенного императора.
Славный 1773 г. заканчивался для бывшего царского хорунжего очень хорошо. Оренбург и Яик надежно обложены его войсками, их падение неминуемо. Армия Петр Федоровича насчитывала уже десятки тысяч, суммарно превышая, видимо, число в сотню тысяч человек. У восставших появились свои заводы, на которых отливались пушки, делались ружья. Были выиграны все полевые сражение с войсками Екатерины, не считая нескольких неудачных штурмов и боев на далеких рубежах. Немцы, кажется, проигрывали эту войну.