Зарисовки 2.0
- мировая война 1740 - 1748 гг., ч 2. Продолжаем наш дипломатический цикл.
В помощь юному великану - французская карта Азии 1732 года.
Прежде всего, австро-прусские отношения омрачала Силезия. Уступив эту провинцию в отчаянной ситуации первых лет войны, Мария Терезия не могла смириться с потерей и, что было намного опаснее, не слишком скрывала своего намерения вернуться к силезскому вопросу вновь, сразу после того, как с Бурбонами будет заключен мир. А наблюдавший за неудачами французских войск Фридрих II был вовсе не тем человеком, который будет сидеть сложа руки в ожидании своей судьбы. Австрийцы становились сильнее день ото дня, от антигабсбургской коалиции в Германии не осталось и следа, а покончившая со шведской войной Россия могла вскоре бросить свой меч на чашу весов. Для Гогенцоллерна все это означало необходимость действовать "на упреждение", пока антипрусская коалиция еще не приобрела окончательный вид, а бурбонские державы не вышли из войны.
Последние все больше вызывали у прусского короля чувство раздражения: Франция, утверждал Фридрих II, упустила возможности первых лет войны, полагая, что германские союзники сделают всю работу за нее, а Испания не сумела распорядиться своими силами в Италии и теперь австрийцы перебрасывают оттуда войска в Германию. Тем не менее, альтернативы новому соглашению с Версалем король не видел - удержание Силезии требовало от Пруссии еще нескольких военных кампаний, средства на которые могли предоставить лишь французы. Исходя из этих соображений, весной 1744 года король вновь выступил на стороне императора Карла VII.
На этот раз прусская армия должна была атаковать габсбургские позиции в Богемии. Потеря Праги, по мнению короля и его франко-баварских союзников, должна была не только ослабить австрийский натиск на Баварию, но и заставить Дрезден разорвать отношения с Веной. Фактически, Фридрих предлагал разделить чешские земли между Пруссией, Баварией и Саксонии, что помимо известного военного значения, создавало бы для Берлина тесный военно-политический союз против Вены, само формирование которого заставило бы Габсбургов надолго позабыть о Силезии. Иначе говоря, прусский король был полон решимости создать Марии Терезии столько проблем, сколько потребуется для того, чтобы "венгерская королева" наконец-то приняла условия мира в Бреслау.
Военно-политический расчет Фридриха II носил несколько вынужденный характер, но в общем верно отражал действительность - весь ход дальнейших событий продемонстрировал, что "силезская проблема" в отношениях Берлина и Вены могла быть разрешена лишь силой оружия. Король вовсе не переоценивал степень антагонизма в отношениях с австрийцами, но был бессилен разрешить его имеющимися средствами.
Собрав войска, летом 1744 года Фридрих II без особого труда занял Прагу, в то время как официально вступившие в войну французы выбили габсбургские войска из Баварии и угрожали Нидерландам, куда спешно перебрасывались британские резервы.
Казалось, что бурбонский блок вновь одерживает верх, но в 1745 году успехи антигабсбургского союза в Германии опять сменились неудачами, усугубившимися неожиданной кончиной императора Карл VII. Смерть Виттельсбаха лишала антигабсбургский фронт в империи значительной доли легитимности, не говоря уже о том, что оставшаяся без честолюбивого курфюрста-императора Бавария оказалось готовой к скорейшему завершению малоудачной войны с Веной, соглашаясь отдать свой голос на императорских выборах за Франца Лотарингского.
Для Фридриха II, начавшего вторжение в Богемию исходя из соображений тесной военной координации со своими союзниками, смерть Карла VII стала крайне неприятным сюрпризом. Французы, потерявшие интерес к бесконечным и не приносящим успеха кампаниям в Германии, обратили свои военные усилия на завоевание Нидерландов, морскую войну против Великобритании и подготовку высадки в Шотландии, предоставив прусскому королю, оказавшемуся в кольце враждебных соседей, выпутываться из сложившего положения самостоятельно.
К этому моменту Пруссия уже была практически единственной германской державой, продолжающей вести войну против Вены. В сентябре 1745 года супруг Марии Терезии был избран императором: во Франкфурте только не имевший военного значения Пфальц и пруссаки не отдали свои голоса за Франца Лотарингского. С помощью Лондона, Вене удалось практически невозможное - имперские государства, еще несколько лет назад находившиеся в состоянии "восстания" против Австрии, теперь либо занимали нейтральную позицию, либо, как Гессен, отправляли свои войска на войну с французами.
Между тем, военное положение Пруссии было немногим лучше политического. В 1745 году отозванный из Италии австрийский фельдмаршал фон Траун искусно заставил отступить прусские войска из Богемии и теперь Фридриху II оставалось лишь попытаться удержать Силезию. К счастью для короля, после освобождения Праги Мария Терезия отправила своего лучшего полководца и его армию на французов, доверив окончательный разгром пруссаков незадачливому Карлу Лотарингскому и саксонским союзникам. Фридрих II без особого труда разгадал неловкие маневры своих противников и нанес австро-саксонским союзникам несколько тяжелых поражений, особенно в знаменитой битве при Гогенфридберге.
Во многом именно поэтому, даже несмотря на то, что надежды Фридриха II на раздел Богемии и тесное военное сотрудничество с французами не оправдались, прусский король сумел добиться желаемого для себя результата. Начавшиеся между Веной и Берлином переговоры завершились в декабре 1745 года подписанием Дрезденского мира, вновь подтверждавшего переход Силезии под контроль Пруссии. Как и в 1742 году, австрийцы предпочли на какое-то время отказаться от реализации трудновыполнимой в текущих условиях задачи освобождения утраченной провинции, однако и Фридрих II мог по праву гордиться своим успехом. Официально признав Франца Лотарингского императором, прусский король пообещал "не дразнить более кошки" и занялся внутренними реформами.
Эпитет "Великий", присвоенный ему прусскими газетами в 1746 году, был им еще не вполне заслужен, но этот монарх уже вне всяких сомнений продемонстрировал незаурядные полководческие и политические способности. Даже рискованные военно-политические маневры прусского короля не отличались безрассудством, а напротив - диктовались логикой и необходимостью.
Мир с Гогенцоллернами и официальное разрешение борьбы между Габсбургами и Виттельсбахами, закончившееся смертью Карла VII и коронацией Франца I, означали, что т.н. "война за австрийское наследство" фактически подошла к концу, однако поскольку судьба габсбургских наследственных владений была пусть и важной, но лишь частью разделившего европейский континент конфликта, то боевые действия продолжались еще в течение несколько лет.
Объявившая своим австро-английским соперникам войну Франция собиралась компенсировать неудачи в Германии за счет владений Габсбургов в Ломбардии и Фландрии, а главное - нанести решающее поражение Великобритании, при возможности сокрушив и правящую в ней Ганноверскую династию. Из ограниченной сперва рамками империи, война окончательно превратилась в мировое противостояние, в котором Париж и Мадрид вели борьбу против Лондона, Гааги и Вены.
К несчастью для Версаля, принятое в 1743 году решение развернуть большую кампанию против англичан и их голландских союзников, было продиктовано скорее уязвленной неудачами в Германии гордостью, нежели серьезными военно-политическими расчетами. Главная проблема заключалась в невозможности для Франции одновременно вести активные боевые действия на суше и одерживать вверх в военно-морском противостоянии с англичанами. Какими бы искусными судостроителями ни были французы, какую бы храбрость ни проявляли бы их моряки и адмиралы, но лишенная необходимости содержать большую сухопутную армию Великобритания всегда превосходила своих континентальных соперников в морской войне.
Так, наиболее эффективный инструмент в силовом противостоянии Франции с Великобританией оказался негоден, а средства и усилия, которые могли бы быть использованы на его восстановление - впустую растрачены на эффектные, но бесплодные в стратегическом отношении операции в Богемии и Баварии. Истощенная предыдущими годами войны с англичанами и не слишком эффективно управляемая Испания не могла облегчить французам ведение войны с Лондоном, а потому с 1744 года и вплоть до завершения войны флот Людовика XV неизменно терпел поражения в столкновениях с британскими ВМС.
Не имея возможности нанести англичанам непосредственный удар на островах, французы постарались сокрушить нидерландского союзника Великобритании, для чего им необходимо было сперва завоевать австрийские владения во Фландрии. В военном отношении это не представляло особого труда - занятая боевыми действиями в Германии и Италии Мария Терезия относилась к проблеме обеспечения безопасности Австрийских Нидерландов "по остаточному принципу" и задача защищать от Бурбонов фландрские равнины пала на англо-голландских союзников. Их спешно собранных войск, усиленных небольшим австрийским контингентом, было явно недостаточно для того, чтобы противостоять удару главных сил французской армии, переданных Людовиком XV под командование самого, пожалуй, выдающегося командира из тех, что имелись в распоряжении Версаля.
Граф Мориц Саксонский был такой же воплощенной иллюстрацией своей эпохи, что и принц Рупрехт, и фельдмаршал Шомберг в XVII веке. Немец по национальности, незаконнорожденный сын польского короля Августа II и его фаворитки графини фон Кенигсмарк, одной из самых знаменитых женщин столетия - он отличался личной храбростью и честолюбием, подчас обретавшим форму откровенного авантюризма. Начав военную карьеру в союзнических армиях Войны за Испанское наследство, он нашел себя в качестве полевого кавалерийского командира на службе у собственного отца, сражавшегося в Северной войне за Польшу со шведским ставленником королем Станиславом. После разгрома Швеции, Мориц отправился воевать на Балканы, но не ужился с требованиями австрийской дисциплины и перешел на французскую службу. В Версале оценили способности отпрыска саксонского курфюрста, но поскольку тогдашнее французское правительство вело весьма осмотрительную внешнюю политику, то военным талантам Морица просто негде было раскрыться.
В отличие от других, не менее выдающихся его навыков. Оказавшись в Курляндии, связанной с Российской империей династическим браком племянницы Петра I и покойного герцога, а с Польшей - статусом вассального государства, Мориц Саксонский повел собственную игру и попытался завладеть сердцем и рукой Анны Иоанновны. Добиться интереса у герцогской вдовы оказалось куда проще, чем найти поддержку и немецкого дворянства, правящего Курляндией, но фактически не представляя никого, кроме самого себя, граф Мориц поставил дело так, что в возникшем кризисе европейские державы подозревали друг друга в тонкой и расчетливой игре, не допуская и мысли о том, что все происходившее было делом рук одного авантюриста. Однако, в конце концов мистификация была открыта, а Мориц вернулся во Францию так и не сумев удержать Курляндии.
Ограниченная кампания на Рейне в 1734-1736 гг. не принесла ему особой славы, хотя и способствовала продвижению по карьерной лестнице. Настоящей возможностью для графа стал первый период Войны за Австрийское наследство, когда целые армии без объявления войны маршировали по Европе, а выражение "театр военных действий" было как никогда тесно связанно с искусством древних греков. В быстрых операциях в Богемии Мориц Саксонский оказался в своей стихии и на фоне медлительных французских военачальников отличался в весьма выгодном отношении. Неудивительно, что уже в 1744 году король Людовик XV произвел графа в маршалы и именно ему доверил задачу разгромить противников Франции на северо-западе Европы.
Возглавив восьмидесятитысячную армию, Мориц Саксонский устремился вперед. Весной 1745 года у бельгийской деревушки Фонтенуа он выигрывает одну из самых знаменитых и кровавых битв столетия, украшенную историческим анекдотом о французских и английских пехотинцах, чьи командиры галантно предлагали своим противникам сделать первый выстрел. Несмотря на эту взаимную вежливость, на поле боя осталось около двадцати тысяч убитых или умирающих солдат, англо-голландско-ганноверско-австрийская армия была отброшена в Нидерланды, а французы захватили большую часть побережья Фландрии. В Нидерландах военные поражения привели к укреплению власти штатгательтера из династии Оранских, вновь оттеснившей голландских парламентариев от управления страной. Забеспокоились и в Лондоне - несмотря на то, что английский флот уже нанес несколько поражений эскадрам Людовика XV, в Великобритании впервые за долгое время в ощутили непосредственную угрозу вражеского десанта.
Между тем, на Британских островах почти не было регулярных войск и потому когда летом 1745 года французский фрегат, счастливо избежавший встречи с королевским флотом, сумел высадить в Шотландии Карла Стюарта (главную надежду "якобитов", то есть британцев, сохранивших верность династии свергнутого в 1688 году короля Якова), то имевшихся первоначально в его распоряжении семи человек оказалось достаточным для того, чтобы привлечь на свою сторону горные шотландские кланы, во главе нестройной армии которых "молодой претендент" и вступил в Эдинбург.
Находившейся в Шотландии английский отряд был атакован войсками Стюарта и разбит - осенью 1745 года армия шотландцев выступила на Лондон, перенеся войну непосредственно на английскую землю. Войско Карла пополнили ирландские наемники на службе Франции, бригаду которых французы сумели переправить на острова. Какое-то время казалось, что авантюра вполне может удаться и Бурбоны нанесут вражеской коалиции решающий удар там, где этого никто не ожидал. Столицу Великобритании охватила паника - представлялось, что в метрополии не было ни войска, ни генералов. Однако, пусть "завоевать" Шотландию и оказалось делом считанных недель, в Англии Стюарт не встретил ожидаемой поддержки и упустил все шансы на победу, позволив увлечь себя сперва осадной войной против остававшихся еще на шотландской земле вражеских гарнизонов, а затем и отражением атак наскоро собранной британской армии. К концу года стало очевидным, что непосредственная угроза для Лондона миновала.
Тем не менее, удерживающий Шотландию Стюарт продолжал представлять собой немалую угрозу, буквально парализовавшую военные усилия Великобритании на континенте. Не полагаясь более на плохо подготовленные английские войска, король Георг II прибегнул к помощи своих ганноверцев, составивших значительную часть новой армии. На этот раз военная удача изменила шотландцам и весной 1746 года войско Стюарта было почти полностью уничтожено в битве при Каллодене, хотя, в отличие от многих своих сторонников, принцу Карлу и удалось сбежать, благополучно добравшись до Франции.
Поражение Стюартов стало окончательным - уже никогда больше им удавалось так близко подобраться к вожделенной короне. Тем не менее, для Версаля исход этой экспедиции можно было признать достаточно удачным - не потребовавшая особых средств диверсия привела к значительному ослаблению вражеских позиций во Фландрии. К осени 1747 года армия Морица Саксонского одержала еще несколько побед над союзниками и полностью захватила Австрийские Нидерланды, перенеся затем войну на голландскую территорию.
Если бы эти успехи сопровождались такими же достижениями на других европейских театрах военных действий, а также на море и в колониях, то позиции Франции выглядели бы весьма внушительно, однако боевые действия во Фландрии оказались единственным участком войны, откуда для французов неизменно поступали хорошие известия. В Италии, после первоначальных удач, армия Бурбонов столкнулась с австрийскими войсками, переброшенными из Германии после заключения мира с Пруссией - в 1746 году Габсбургам удалось даже вторгнуться в Прованс и пусть это наступление не имело стратегических последствий, солдаты Людовика XV оставили итальянскую землю и только союзная Франции Генуя еще продолжала некоторое время оказывать сопротивление Габсбургам.
В то же году англичанам удалась внезапная атака на Дюнкерк, военно-морские объекты которого были разрушены. В Северной Америке британцы медленно, но настойчиво вели наступление из Новой Англии на французскую Канаду - лишенные возможности перебрасывать войска через океан французы постепенно уступали не слишком организованным, но многочисленным войскам противника. Зато в Индии, где владения европейских держав все еще представляли из себя достаточно ограниченные территориальные анклавы на побережье, французским и наемным индийским войскам удалось нанести британцам ряд поражений и даже захватить Мадрас - ключевую позицию английской Ост-Индской компании на полуострове.
Война приобретала тупиковый характер: французы не могли надеяться на успех в Германии и Италии, а англо-голландские союзники были не в состоянии выбить вражескую армию из Фландрии. Боевые действия на других театрах войны не могли принести ни одной из сторон решающего характера. Бурбонские флоты терпели неудачи в боях с англичанами, а торговля этих монархий понесла жестокие потери, но и Великобритании приходилось терпеть нападения французских каперов. Таким образом, к 1747 году обе стороны были уже достаточно истощены, чтобы, оставив надежды на решающий военный успех, не отказываться от возможности заключить компромиссный мир. В этот момент на политическую авансцену вновь вышла Россия.
Влияние Санкт-Петербурга на европейскую обстановку начало сказываться почти сразу после завершения русско-шведской войны в 1743 году, однако в течение длительного времени установивший доверительные личные отношения с императрицей Елизаветой французский посол не без успеха препятствовал любым попыткам английской и австрийской дипломатии придать действиям России более активный характер. Но к 1746 году с французским влиянием в Санкт-Петербурге было уже покончено и империя Романовых заключила соглашение с Габсбургами - военный союз, предусматривавший разгром Пруссии и Турции в будущем, а также отправку крупного экспедиционного русского корпуса против французов - в настоящем.
Русско-австрийское соглашение, заключенное с участием англичан, согласившихся взять на себя финансовое бремя обеспечения военных усилий России, напоминало о событиях 1735 года, когда Санкт-Петербург выступил на стороне Вены, рассчитывая в дальнейшем облегчить себе ведение войны с турками. На этот раз военные цели союзников значительно расширились за счет Пруссии, принять участие в разделе которой русские полагали для себя необходимым - и неформального присутствия Великобритании, добивавшейся от российской императрицы участия ее войск в защите Нидерландов и Ганновера. Однако, все это предполагалось совершить позднее, а сейчас прибытие российского военного контингента на Рейн должно было усилить позиции союзников на предстоящих переговорах.
Расчет Лондона и Вены оказался совершенно верным. Для утомившихся войной французов единственной возможностью парировать участие России в войне на стороне англичан и австрийцев могла стать Пруссия, но Фридрих II никоим образом не собирался рисковать уже достигнутым ради сомнительной чести поддержания бурбонских амбиций. Сумевший найти верный тон в отношениях с Лондоном, король постепенно приходил к принятию того, что австрийский антагонизм в отношении Берлина является долговременным политическим фактором, но все еще считал считал для себя возможным добиться изменения дипломатической линии России в будущем. Это означало, что для Пруссии теперь не было необходимости начинать превентивную военную кампанию, подобной той, что велась в 1744-1746 гг. - и Берлин сохранил нейтралитет.
Тем не менее, у Версаля еще оставалось некоторое время и армия Морица Саксонского - она нанесла по англо-голландским союзникам новый удар и весной 1748 года заняла Маастрихт, создав обманчивое впечатление о реальности угрозы полного военного разгрома Нидерландов. Как и в 1678 году, первыми не выдержали голландцы, выступившие с официальным предложением начать мирные переговоры - инициатива, охотно поддержанная и в Лондоне, и в Париже, но вызвавшая крайне отрицательную реакцию в Вене.
Начавшиеся весной 1748 года переговоры проходили очень быстро, и только неуступчивая позиция австрийцев затянула официальное подписание мира до октября: Габсбурги, преодолевшие к 1748 году большинство трудностей и заручившиеся военной поддержкой России, надеялись с английской помощью вести войну до того момента, когда военное положение Бурбонов приобретет отчаянный характер. Несмотря на это, ключи от мира лежали в Париже и Лондоне, а к этому моменту обе державы стремились к миру с почти одинаковой силой. Характер заключенных в Аахене соглашений отражал и эти устремления, и сложившееся к 1748 году военное положение.
Фактически, единственными изменениями на политической карте Европы и мира стал переход Силезии в состав королевства Прусиии и отказ австрийцев от герцогства Парма, уступленного одному из сыновей испанского монарха. Французы вернули англичанам их индийские владения, освободили Австрийские Нидерланды и признали императора Франца I - возвращение утраченных было земель в Канаде стало разочаровывающим итогом после восьми лет военных усилий, начатых в обстановке военного бессилия Австрии и скованной войной с испанцами Великобритании. Обвинения монархии в том, что она подвергла Францию разорению ради славы прусского короля, приняли общенациональный характер, служа тревожным предупреждением на будущее.
...
Конфликт 1740 - 1748 гг., который начинался как борьба Виттельсбахов и Габсбургов за Священную Римскую империю, расширился затем до противостояния австрийской династии и франко-испанских Бурбонов по всей Европе, а со второй половины десятилетия принял характер мировой войны между Францией и Великобританией. В тени этого глобального конфликта оказались и австро-испанские противоречия в Италии, и борьба с Гогенцоллернами за Силезию, связанные с англо-французским соперничеством лишь принадлежностью к тому или иному военно-политическому блоку.
Контуры этого противостояния определились предшествующим 1740 году десятилетием, в течение которого Франция восстановила и усилила свое влияние на континенте и в мире, а габсбургская Австрия в значительной степени утратила достигнутые после Войны за Испанское наследство внешнеполитические позиции. Уязвимое положение Габсбургов, отягощенное династическим кризисом в империи, само по себе создавало опасность военного конфликта, поскольку искус воспользоваться ситуацией политической нестабильности в Германии и временной военной слабостью австрийцев был очевидно силен для всех потенциальных соперников Вены.
Так оно и произошло. К несчастью для Версаля и его "военной партии", политическая география середины XVIII века сильно отличалась от положения времен расцвета эпохи "короля-солнца": сколь бы ни было наглядным увеличение французского военно-экономического потенциала за последние годы, появление в Европе новых великих держав усложняло дипломатическую картину мира, лишая безыскусные планы Бурбонов подлинного содержания.
Это становится особенно очевидным, если предположить, что намерения Версаля завершились полным успехом и династия Габсбургов оказалась бы выброшенной из имперской и европейской политики. Какие политические дивиденды это могло принести Франции? В середине прошлого века контроль над императорской короной мог дать Парижу очень многое и, вероятно, в самом деле послужить основой для установления французской гегемонии в Европе и мире, но к 1741 году габсбургско-бурбонское противостояние уже не определяло мировой политики.
Появление новых великих держав не только делало задачу нанесения полного военно-политического поражения Габсбургам практически невыполнимой, но и обессмысливало ее - в чем, в свое время, предстояло убедиться Бонапарту. Людовику XV не досталось и видимости подобного триумфа - даже находясь на пике успеха в 1741 - 1743 гг., французские войска не сумели сломить сопротивления австрийцев.
Вмешательство Великобритании на первом этапе войны, и России на втором, каждый раз лишало Версаль миража победы над Веной - победы, как это очевидно в ретроспективе, принципиально недостижимой. При этом, все успехи французских войск в конечном счете вели лишь к тому, что английская дипломатия, вчистую проигравшая кардиналу Флери в предыдущие года, теперь могла использовать грубую стратегию Версаля в свою пользу. Разрушившийся было антифранцузский блок в Европе возродился, а ресурсы, которые Париж мог направить для борьбы со своим главным соперником, уходили на политическое обеспечение российского нейтралитета, испанских военных усилий или германских союзников Виттельсбахов.
Однако появление на сцене новых великих держав не всегда играло против Версаля - Пруссия Фридриха II, внезапно для всей Европы продемонстрировавшая свой военный потенциал на силезских и чешских полях, стала фактором серьезно ослабившим стратегические возможности антифранцузской коалиции. Носившее несколько случайный характер участие Берлина в событиях 1740 - 1748 гг. на стороне Бурбонов, оказало большое влияние на события в Центральной Европе и даже в мире: если сама по себе потеря Силезии не привела к сколько-нибудь значительному ослаблению Габсбургов, то несколько провальных попыток вернуть утраченную провинцию силой не только затянули общий ход войны, но и послужили одной из главных причин "неопределенности" ее исхода, заложенного в условия Аахенского мира.
Версаль извлек из прусской активности и австрийского упрямства немалую пользу для себя - ничуть не меньшую, нежели попытка шведского реванша, надолго связавшую Россию в самый напряженный момент боевых действий в Германии. Аналогичная ситуация в Северной Италии, где благодаря посредничеству английской дипломатии, бывший прежде французским союзником Пьемонт получил от австрийцев часть северной Ломбардии и заключил с Веной союз, лишний раз подчеркивала насколько выгодной для Франции оказалась неспособность Берлина и Вены договориться между собой.
Участие Пруссии в войне, выразившееся в нескольких кампаниях, позволило французам пережить распад антигабсбургского блока в империи, большая часть государств которой в конечном счете либо выступила против Парижа, либо заняла позицию нейтралитета. Победы Морица Саксонского во Фландрии и сколько-нибудь успешная оборона в Италии были бы невозможны без походов фридриховских войск, относительную свободу рук которым, в свою очередь, обеспечивали усилия французской дипломатии в Санкт-Петербурге и собственные политические способности прусского короля, сумевшего добиться в отношениях с англо-ганноверским двором Георга II определенных взаимных обязательств, позволявших обоим державам атаковать союзников друг друга не вступая между собой в военный конфликт.
В этом отношении личность прусского короля сыграла не меньшую роль, нежели вышколенная трудами его отца армия. На каждом этапе войны действия Фридриха II носили предельно прагматичный, а, следовательно, и разумный характер: только лишь однажды, и то вынужденно, он увлекся химерой раздела Богемии и получил болезненный, но хороший урок, когда австрийские ветераны итальянских походов выбили его армию из Праги. Признав действительное положение вещей, Гогенцоллерн обратился к стратегической обороне, делавшей его положение в тогдашней европейской военно-политической конфигурации неуязвимым, и отразив попытки австрийцев вторгнуться в Силезию, заключил мир, во второй раз оставив своих французских союзников с носом. Таким образом, Пруссия избежала печальной участи Швеции, в течение сотни лет старательно следовавшей в хвосте версальской политики ровно за тем, чтобы проигрывать войны и терять земли к вящей славе французской дипломатии.
Начиная с 1746 года боевые действия приобрели отчетливый характер англо-французского противостояния, фокус которого сместился из Германии в Нидерланды. Однако, несмотря на все победы Морица Саксонского, суммарный итог которых позволил Парижу "вывести из строя" наиболее слабого участника противостоящей Франции коалиции, общий баланс войны очевидным образом складывался не в пользу Бурбонов. "Запас прочности", созданный в годы министерства Флери, был растрачен в небезуспешной, но в общем бессмысленной борьбе с двумя из пяти великих европейских держав, причем основной удар французы нанесли по слабейшим из них. Неудивительно, что пробудившаяся активность России, бросившей в 1747 году свою мощь на весы войны, оказала такое влияние на исход войны. Захват Маастрихта сыграл лишь "косметическую" роль, позволив французам сохранить лицо накануне предстоящих переговоров в Аахене - неудовлетворенность их итогами, ставшая во Франции практически повсеместной, отражала реальные последствия ошибочной стратегии Версаля, обитатели которого уподобились тем игрокам в карты, что во время неудачно складывавшейся игры раз за разом повышают ставки, напрасно надеясь отыграться.
Остальные участники войны также имели основания быть недовольными ее результатами. Габсбурги могли поздравить себя со счастливым выходом из кризиса, однако за этот успех пришлось заплатить немалую цену. Уступки в Италии и Германии были, пожалуй, неизбежными, но от того не менее болезненными - особенно в империи, где у австрийцев впервые за многие годы появился противник представлявший угрозу сам по себе, а не только в союзе с какой-нибудь европейской державой или конгломератом таких же германских государств.
В Лондоне были разочарованы и неспособностью австрийцев уладить собственные дела в империи, и отсутствием территориальных приобретений - несмотря на то, что англичане оказали решающее влияние на ход войны в Европе, британское правительство не могло предоставить видимых свидетельств своих успехов. Если во Франции звучали упреки в том, королевство воевало ради увеличения земель Фридриха II, то англичане обвиняли собственные власти в более ревностном отстаивании австрийских интересов в Европе, нежели собственных в Новом Свете и Индии. Малоосновательный характер такой аргументации ничуть не уменьшал ее популярности, но и в самом деле, никто кроме пруссаков и пьемонтцев, не мог быть полностью удовлетворенным исходом восьмилетней войны.
Истощившиеся боевыми действиями участники конфликта на время отложили оружие в сторону, но было не трудно заметить крайне "временный", даже по меркам стремительного XVIII века, характер Аахенского мира - фактически, перемирия.
В помощь юному великану - французская карта Азии 1732 года.
Прежде всего, австро-прусские отношения омрачала Силезия. Уступив эту провинцию в отчаянной ситуации первых лет войны, Мария Терезия не могла смириться с потерей и, что было намного опаснее, не слишком скрывала своего намерения вернуться к силезскому вопросу вновь, сразу после того, как с Бурбонами будет заключен мир. А наблюдавший за неудачами французских войск Фридрих II был вовсе не тем человеком, который будет сидеть сложа руки в ожидании своей судьбы. Австрийцы становились сильнее день ото дня, от антигабсбургской коалиции в Германии не осталось и следа, а покончившая со шведской войной Россия могла вскоре бросить свой меч на чашу весов. Для Гогенцоллерна все это означало необходимость действовать "на упреждение", пока антипрусская коалиция еще не приобрела окончательный вид, а бурбонские державы не вышли из войны.
Последние все больше вызывали у прусского короля чувство раздражения: Франция, утверждал Фридрих II, упустила возможности первых лет войны, полагая, что германские союзники сделают всю работу за нее, а Испания не сумела распорядиться своими силами в Италии и теперь австрийцы перебрасывают оттуда войска в Германию. Тем не менее, альтернативы новому соглашению с Версалем король не видел - удержание Силезии требовало от Пруссии еще нескольких военных кампаний, средства на которые могли предоставить лишь французы. Исходя из этих соображений, весной 1744 года король вновь выступил на стороне императора Карла VII.
На этот раз прусская армия должна была атаковать габсбургские позиции в Богемии. Потеря Праги, по мнению короля и его франко-баварских союзников, должна была не только ослабить австрийский натиск на Баварию, но и заставить Дрезден разорвать отношения с Веной. Фактически, Фридрих предлагал разделить чешские земли между Пруссией, Баварией и Саксонии, что помимо известного военного значения, создавало бы для Берлина тесный военно-политический союз против Вены, само формирование которого заставило бы Габсбургов надолго позабыть о Силезии. Иначе говоря, прусский король был полон решимости создать Марии Терезии столько проблем, сколько потребуется для того, чтобы "венгерская королева" наконец-то приняла условия мира в Бреслау.
Военно-политический расчет Фридриха II носил несколько вынужденный характер, но в общем верно отражал действительность - весь ход дальнейших событий продемонстрировал, что "силезская проблема" в отношениях Берлина и Вены могла быть разрешена лишь силой оружия. Король вовсе не переоценивал степень антагонизма в отношениях с австрийцами, но был бессилен разрешить его имеющимися средствами.
Собрав войска, летом 1744 года Фридрих II без особого труда занял Прагу, в то время как официально вступившие в войну французы выбили габсбургские войска из Баварии и угрожали Нидерландам, куда спешно перебрасывались британские резервы.
Казалось, что бурбонский блок вновь одерживает верх, но в 1745 году успехи антигабсбургского союза в Германии опять сменились неудачами, усугубившимися неожиданной кончиной императора Карл VII. Смерть Виттельсбаха лишала антигабсбургский фронт в империи значительной доли легитимности, не говоря уже о том, что оставшаяся без честолюбивого курфюрста-императора Бавария оказалось готовой к скорейшему завершению малоудачной войны с Веной, соглашаясь отдать свой голос на императорских выборах за Франца Лотарингского.
Для Фридриха II, начавшего вторжение в Богемию исходя из соображений тесной военной координации со своими союзниками, смерть Карла VII стала крайне неприятным сюрпризом. Французы, потерявшие интерес к бесконечным и не приносящим успеха кампаниям в Германии, обратили свои военные усилия на завоевание Нидерландов, морскую войну против Великобритании и подготовку высадки в Шотландии, предоставив прусскому королю, оказавшемуся в кольце враждебных соседей, выпутываться из сложившего положения самостоятельно.
К этому моменту Пруссия уже была практически единственной германской державой, продолжающей вести войну против Вены. В сентябре 1745 года супруг Марии Терезии был избран императором: во Франкфурте только не имевший военного значения Пфальц и пруссаки не отдали свои голоса за Франца Лотарингского. С помощью Лондона, Вене удалось практически невозможное - имперские государства, еще несколько лет назад находившиеся в состоянии "восстания" против Австрии, теперь либо занимали нейтральную позицию, либо, как Гессен, отправляли свои войска на войну с французами.
Между тем, военное положение Пруссии было немногим лучше политического. В 1745 году отозванный из Италии австрийский фельдмаршал фон Траун искусно заставил отступить прусские войска из Богемии и теперь Фридриху II оставалось лишь попытаться удержать Силезию. К счастью для короля, после освобождения Праги Мария Терезия отправила своего лучшего полководца и его армию на французов, доверив окончательный разгром пруссаков незадачливому Карлу Лотарингскому и саксонским союзникам. Фридрих II без особого труда разгадал неловкие маневры своих противников и нанес австро-саксонским союзникам несколько тяжелых поражений, особенно в знаменитой битве при Гогенфридберге.
Во многом именно поэтому, даже несмотря на то, что надежды Фридриха II на раздел Богемии и тесное военное сотрудничество с французами не оправдались, прусский король сумел добиться желаемого для себя результата. Начавшиеся между Веной и Берлином переговоры завершились в декабре 1745 года подписанием Дрезденского мира, вновь подтверждавшего переход Силезии под контроль Пруссии. Как и в 1742 году, австрийцы предпочли на какое-то время отказаться от реализации трудновыполнимой в текущих условиях задачи освобождения утраченной провинции, однако и Фридрих II мог по праву гордиться своим успехом. Официально признав Франца Лотарингского императором, прусский король пообещал "не дразнить более кошки" и занялся внутренними реформами.
Эпитет "Великий", присвоенный ему прусскими газетами в 1746 году, был им еще не вполне заслужен, но этот монарх уже вне всяких сомнений продемонстрировал незаурядные полководческие и политические способности. Даже рискованные военно-политические маневры прусского короля не отличались безрассудством, а напротив - диктовались логикой и необходимостью.
Мир с Гогенцоллернами и официальное разрешение борьбы между Габсбургами и Виттельсбахами, закончившееся смертью Карла VII и коронацией Франца I, означали, что т.н. "война за австрийское наследство" фактически подошла к концу, однако поскольку судьба габсбургских наследственных владений была пусть и важной, но лишь частью разделившего европейский континент конфликта, то боевые действия продолжались еще в течение несколько лет.
Объявившая своим австро-английским соперникам войну Франция собиралась компенсировать неудачи в Германии за счет владений Габсбургов в Ломбардии и Фландрии, а главное - нанести решающее поражение Великобритании, при возможности сокрушив и правящую в ней Ганноверскую династию. Из ограниченной сперва рамками империи, война окончательно превратилась в мировое противостояние, в котором Париж и Мадрид вели борьбу против Лондона, Гааги и Вены.
К несчастью для Версаля, принятое в 1743 году решение развернуть большую кампанию против англичан и их голландских союзников, было продиктовано скорее уязвленной неудачами в Германии гордостью, нежели серьезными военно-политическими расчетами. Главная проблема заключалась в невозможности для Франции одновременно вести активные боевые действия на суше и одерживать вверх в военно-морском противостоянии с англичанами. Какими бы искусными судостроителями ни были французы, какую бы храбрость ни проявляли бы их моряки и адмиралы, но лишенная необходимости содержать большую сухопутную армию Великобритания всегда превосходила своих континентальных соперников в морской войне.
Так, наиболее эффективный инструмент в силовом противостоянии Франции с Великобританией оказался негоден, а средства и усилия, которые могли бы быть использованы на его восстановление - впустую растрачены на эффектные, но бесплодные в стратегическом отношении операции в Богемии и Баварии. Истощенная предыдущими годами войны с англичанами и не слишком эффективно управляемая Испания не могла облегчить французам ведение войны с Лондоном, а потому с 1744 года и вплоть до завершения войны флот Людовика XV неизменно терпел поражения в столкновениях с британскими ВМС.
Не имея возможности нанести англичанам непосредственный удар на островах, французы постарались сокрушить нидерландского союзника Великобритании, для чего им необходимо было сперва завоевать австрийские владения во Фландрии. В военном отношении это не представляло особого труда - занятая боевыми действиями в Германии и Италии Мария Терезия относилась к проблеме обеспечения безопасности Австрийских Нидерландов "по остаточному принципу" и задача защищать от Бурбонов фландрские равнины пала на англо-голландских союзников. Их спешно собранных войск, усиленных небольшим австрийским контингентом, было явно недостаточно для того, чтобы противостоять удару главных сил французской армии, переданных Людовиком XV под командование самого, пожалуй, выдающегося командира из тех, что имелись в распоряжении Версаля.
Граф Мориц Саксонский был такой же воплощенной иллюстрацией своей эпохи, что и принц Рупрехт, и фельдмаршал Шомберг в XVII веке. Немец по национальности, незаконнорожденный сын польского короля Августа II и его фаворитки графини фон Кенигсмарк, одной из самых знаменитых женщин столетия - он отличался личной храбростью и честолюбием, подчас обретавшим форму откровенного авантюризма. Начав военную карьеру в союзнических армиях Войны за Испанское наследство, он нашел себя в качестве полевого кавалерийского командира на службе у собственного отца, сражавшегося в Северной войне за Польшу со шведским ставленником королем Станиславом. После разгрома Швеции, Мориц отправился воевать на Балканы, но не ужился с требованиями австрийской дисциплины и перешел на французскую службу. В Версале оценили способности отпрыска саксонского курфюрста, но поскольку тогдашнее французское правительство вело весьма осмотрительную внешнюю политику, то военным талантам Морица просто негде было раскрыться.
В отличие от других, не менее выдающихся его навыков. Оказавшись в Курляндии, связанной с Российской империей династическим браком племянницы Петра I и покойного герцога, а с Польшей - статусом вассального государства, Мориц Саксонский повел собственную игру и попытался завладеть сердцем и рукой Анны Иоанновны. Добиться интереса у герцогской вдовы оказалось куда проще, чем найти поддержку и немецкого дворянства, правящего Курляндией, но фактически не представляя никого, кроме самого себя, граф Мориц поставил дело так, что в возникшем кризисе европейские державы подозревали друг друга в тонкой и расчетливой игре, не допуская и мысли о том, что все происходившее было делом рук одного авантюриста. Однако, в конце концов мистификация была открыта, а Мориц вернулся во Францию так и не сумев удержать Курляндии.
Ограниченная кампания на Рейне в 1734-1736 гг. не принесла ему особой славы, хотя и способствовала продвижению по карьерной лестнице. Настоящей возможностью для графа стал первый период Войны за Австрийское наследство, когда целые армии без объявления войны маршировали по Европе, а выражение "театр военных действий" было как никогда тесно связанно с искусством древних греков. В быстрых операциях в Богемии Мориц Саксонский оказался в своей стихии и на фоне медлительных французских военачальников отличался в весьма выгодном отношении. Неудивительно, что уже в 1744 году король Людовик XV произвел графа в маршалы и именно ему доверил задачу разгромить противников Франции на северо-западе Европы.
Возглавив восьмидесятитысячную армию, Мориц Саксонский устремился вперед. Весной 1745 года у бельгийской деревушки Фонтенуа он выигрывает одну из самых знаменитых и кровавых битв столетия, украшенную историческим анекдотом о французских и английских пехотинцах, чьи командиры галантно предлагали своим противникам сделать первый выстрел. Несмотря на эту взаимную вежливость, на поле боя осталось около двадцати тысяч убитых или умирающих солдат, англо-голландско-ганноверско-австрийская армия была отброшена в Нидерланды, а французы захватили большую часть побережья Фландрии. В Нидерландах военные поражения привели к укреплению власти штатгательтера из династии Оранских, вновь оттеснившей голландских парламентариев от управления страной. Забеспокоились и в Лондоне - несмотря на то, что английский флот уже нанес несколько поражений эскадрам Людовика XV, в Великобритании впервые за долгое время в ощутили непосредственную угрозу вражеского десанта.
Между тем, на Британских островах почти не было регулярных войск и потому когда летом 1745 года французский фрегат, счастливо избежавший встречи с королевским флотом, сумел высадить в Шотландии Карла Стюарта (главную надежду "якобитов", то есть британцев, сохранивших верность династии свергнутого в 1688 году короля Якова), то имевшихся первоначально в его распоряжении семи человек оказалось достаточным для того, чтобы привлечь на свою сторону горные шотландские кланы, во главе нестройной армии которых "молодой претендент" и вступил в Эдинбург.
Находившейся в Шотландии английский отряд был атакован войсками Стюарта и разбит - осенью 1745 года армия шотландцев выступила на Лондон, перенеся войну непосредственно на английскую землю. Войско Карла пополнили ирландские наемники на службе Франции, бригаду которых французы сумели переправить на острова. Какое-то время казалось, что авантюра вполне может удаться и Бурбоны нанесут вражеской коалиции решающий удар там, где этого никто не ожидал. Столицу Великобритании охватила паника - представлялось, что в метрополии не было ни войска, ни генералов. Однако, пусть "завоевать" Шотландию и оказалось делом считанных недель, в Англии Стюарт не встретил ожидаемой поддержки и упустил все шансы на победу, позволив увлечь себя сперва осадной войной против остававшихся еще на шотландской земле вражеских гарнизонов, а затем и отражением атак наскоро собранной британской армии. К концу года стало очевидным, что непосредственная угроза для Лондона миновала.
Тем не менее, удерживающий Шотландию Стюарт продолжал представлять собой немалую угрозу, буквально парализовавшую военные усилия Великобритании на континенте. Не полагаясь более на плохо подготовленные английские войска, король Георг II прибегнул к помощи своих ганноверцев, составивших значительную часть новой армии. На этот раз военная удача изменила шотландцам и весной 1746 года войско Стюарта было почти полностью уничтожено в битве при Каллодене, хотя, в отличие от многих своих сторонников, принцу Карлу и удалось сбежать, благополучно добравшись до Франции.
Поражение Стюартов стало окончательным - уже никогда больше им удавалось так близко подобраться к вожделенной короне. Тем не менее, для Версаля исход этой экспедиции можно было признать достаточно удачным - не потребовавшая особых средств диверсия привела к значительному ослаблению вражеских позиций во Фландрии. К осени 1747 года армия Морица Саксонского одержала еще несколько побед над союзниками и полностью захватила Австрийские Нидерланды, перенеся затем войну на голландскую территорию.
Если бы эти успехи сопровождались такими же достижениями на других европейских театрах военных действий, а также на море и в колониях, то позиции Франции выглядели бы весьма внушительно, однако боевые действия во Фландрии оказались единственным участком войны, откуда для французов неизменно поступали хорошие известия. В Италии, после первоначальных удач, армия Бурбонов столкнулась с австрийскими войсками, переброшенными из Германии после заключения мира с Пруссией - в 1746 году Габсбургам удалось даже вторгнуться в Прованс и пусть это наступление не имело стратегических последствий, солдаты Людовика XV оставили итальянскую землю и только союзная Франции Генуя еще продолжала некоторое время оказывать сопротивление Габсбургам.
В то же году англичанам удалась внезапная атака на Дюнкерк, военно-морские объекты которого были разрушены. В Северной Америке британцы медленно, но настойчиво вели наступление из Новой Англии на французскую Канаду - лишенные возможности перебрасывать войска через океан французы постепенно уступали не слишком организованным, но многочисленным войскам противника. Зато в Индии, где владения европейских держав все еще представляли из себя достаточно ограниченные территориальные анклавы на побережье, французским и наемным индийским войскам удалось нанести британцам ряд поражений и даже захватить Мадрас - ключевую позицию английской Ост-Индской компании на полуострове.
Война приобретала тупиковый характер: французы не могли надеяться на успех в Германии и Италии, а англо-голландские союзники были не в состоянии выбить вражескую армию из Фландрии. Боевые действия на других театрах войны не могли принести ни одной из сторон решающего характера. Бурбонские флоты терпели неудачи в боях с англичанами, а торговля этих монархий понесла жестокие потери, но и Великобритании приходилось терпеть нападения французских каперов. Таким образом, к 1747 году обе стороны были уже достаточно истощены, чтобы, оставив надежды на решающий военный успех, не отказываться от возможности заключить компромиссный мир. В этот момент на политическую авансцену вновь вышла Россия.
Влияние Санкт-Петербурга на европейскую обстановку начало сказываться почти сразу после завершения русско-шведской войны в 1743 году, однако в течение длительного времени установивший доверительные личные отношения с императрицей Елизаветой французский посол не без успеха препятствовал любым попыткам английской и австрийской дипломатии придать действиям России более активный характер. Но к 1746 году с французским влиянием в Санкт-Петербурге было уже покончено и империя Романовых заключила соглашение с Габсбургами - военный союз, предусматривавший разгром Пруссии и Турции в будущем, а также отправку крупного экспедиционного русского корпуса против французов - в настоящем.
Русско-австрийское соглашение, заключенное с участием англичан, согласившихся взять на себя финансовое бремя обеспечения военных усилий России, напоминало о событиях 1735 года, когда Санкт-Петербург выступил на стороне Вены, рассчитывая в дальнейшем облегчить себе ведение войны с турками. На этот раз военные цели союзников значительно расширились за счет Пруссии, принять участие в разделе которой русские полагали для себя необходимым - и неформального присутствия Великобритании, добивавшейся от российской императрицы участия ее войск в защите Нидерландов и Ганновера. Однако, все это предполагалось совершить позднее, а сейчас прибытие российского военного контингента на Рейн должно было усилить позиции союзников на предстоящих переговорах.
Расчет Лондона и Вены оказался совершенно верным. Для утомившихся войной французов единственной возможностью парировать участие России в войне на стороне англичан и австрийцев могла стать Пруссия, но Фридрих II никоим образом не собирался рисковать уже достигнутым ради сомнительной чести поддержания бурбонских амбиций. Сумевший найти верный тон в отношениях с Лондоном, король постепенно приходил к принятию того, что австрийский антагонизм в отношении Берлина является долговременным политическим фактором, но все еще считал считал для себя возможным добиться изменения дипломатической линии России в будущем. Это означало, что для Пруссии теперь не было необходимости начинать превентивную военную кампанию, подобной той, что велась в 1744-1746 гг. - и Берлин сохранил нейтралитет.
Тем не менее, у Версаля еще оставалось некоторое время и армия Морица Саксонского - она нанесла по англо-голландским союзникам новый удар и весной 1748 года заняла Маастрихт, создав обманчивое впечатление о реальности угрозы полного военного разгрома Нидерландов. Как и в 1678 году, первыми не выдержали голландцы, выступившие с официальным предложением начать мирные переговоры - инициатива, охотно поддержанная и в Лондоне, и в Париже, но вызвавшая крайне отрицательную реакцию в Вене.
Начавшиеся весной 1748 года переговоры проходили очень быстро, и только неуступчивая позиция австрийцев затянула официальное подписание мира до октября: Габсбурги, преодолевшие к 1748 году большинство трудностей и заручившиеся военной поддержкой России, надеялись с английской помощью вести войну до того момента, когда военное положение Бурбонов приобретет отчаянный характер. Несмотря на это, ключи от мира лежали в Париже и Лондоне, а к этому моменту обе державы стремились к миру с почти одинаковой силой. Характер заключенных в Аахене соглашений отражал и эти устремления, и сложившееся к 1748 году военное положение.
Фактически, единственными изменениями на политической карте Европы и мира стал переход Силезии в состав королевства Прусиии и отказ австрийцев от герцогства Парма, уступленного одному из сыновей испанского монарха. Французы вернули англичанам их индийские владения, освободили Австрийские Нидерланды и признали императора Франца I - возвращение утраченных было земель в Канаде стало разочаровывающим итогом после восьми лет военных усилий, начатых в обстановке военного бессилия Австрии и скованной войной с испанцами Великобритании. Обвинения монархии в том, что она подвергла Францию разорению ради славы прусского короля, приняли общенациональный характер, служа тревожным предупреждением на будущее.
...
Конфликт 1740 - 1748 гг., который начинался как борьба Виттельсбахов и Габсбургов за Священную Римскую империю, расширился затем до противостояния австрийской династии и франко-испанских Бурбонов по всей Европе, а со второй половины десятилетия принял характер мировой войны между Францией и Великобританией. В тени этого глобального конфликта оказались и австро-испанские противоречия в Италии, и борьба с Гогенцоллернами за Силезию, связанные с англо-французским соперничеством лишь принадлежностью к тому или иному военно-политическому блоку.
Контуры этого противостояния определились предшествующим 1740 году десятилетием, в течение которого Франция восстановила и усилила свое влияние на континенте и в мире, а габсбургская Австрия в значительной степени утратила достигнутые после Войны за Испанское наследство внешнеполитические позиции. Уязвимое положение Габсбургов, отягощенное династическим кризисом в империи, само по себе создавало опасность военного конфликта, поскольку искус воспользоваться ситуацией политической нестабильности в Германии и временной военной слабостью австрийцев был очевидно силен для всех потенциальных соперников Вены.
Так оно и произошло. К несчастью для Версаля и его "военной партии", политическая география середины XVIII века сильно отличалась от положения времен расцвета эпохи "короля-солнца": сколь бы ни было наглядным увеличение французского военно-экономического потенциала за последние годы, появление в Европе новых великих держав усложняло дипломатическую картину мира, лишая безыскусные планы Бурбонов подлинного содержания.
Это становится особенно очевидным, если предположить, что намерения Версаля завершились полным успехом и династия Габсбургов оказалась бы выброшенной из имперской и европейской политики. Какие политические дивиденды это могло принести Франции? В середине прошлого века контроль над императорской короной мог дать Парижу очень многое и, вероятно, в самом деле послужить основой для установления французской гегемонии в Европе и мире, но к 1741 году габсбургско-бурбонское противостояние уже не определяло мировой политики.
Появление новых великих держав не только делало задачу нанесения полного военно-политического поражения Габсбургам практически невыполнимой, но и обессмысливало ее - в чем, в свое время, предстояло убедиться Бонапарту. Людовику XV не досталось и видимости подобного триумфа - даже находясь на пике успеха в 1741 - 1743 гг., французские войска не сумели сломить сопротивления австрийцев.
Вмешательство Великобритании на первом этапе войны, и России на втором, каждый раз лишало Версаль миража победы над Веной - победы, как это очевидно в ретроспективе, принципиально недостижимой. При этом, все успехи французских войск в конечном счете вели лишь к тому, что английская дипломатия, вчистую проигравшая кардиналу Флери в предыдущие года, теперь могла использовать грубую стратегию Версаля в свою пользу. Разрушившийся было антифранцузский блок в Европе возродился, а ресурсы, которые Париж мог направить для борьбы со своим главным соперником, уходили на политическое обеспечение российского нейтралитета, испанских военных усилий или германских союзников Виттельсбахов.
Однако появление на сцене новых великих держав не всегда играло против Версаля - Пруссия Фридриха II, внезапно для всей Европы продемонстрировавшая свой военный потенциал на силезских и чешских полях, стала фактором серьезно ослабившим стратегические возможности антифранцузской коалиции. Носившее несколько случайный характер участие Берлина в событиях 1740 - 1748 гг. на стороне Бурбонов, оказало большое влияние на события в Центральной Европе и даже в мире: если сама по себе потеря Силезии не привела к сколько-нибудь значительному ослаблению Габсбургов, то несколько провальных попыток вернуть утраченную провинцию силой не только затянули общий ход войны, но и послужили одной из главных причин "неопределенности" ее исхода, заложенного в условия Аахенского мира.
Версаль извлек из прусской активности и австрийского упрямства немалую пользу для себя - ничуть не меньшую, нежели попытка шведского реванша, надолго связавшую Россию в самый напряженный момент боевых действий в Германии. Аналогичная ситуация в Северной Италии, где благодаря посредничеству английской дипломатии, бывший прежде французским союзником Пьемонт получил от австрийцев часть северной Ломбардии и заключил с Веной союз, лишний раз подчеркивала насколько выгодной для Франции оказалась неспособность Берлина и Вены договориться между собой.
Участие Пруссии в войне, выразившееся в нескольких кампаниях, позволило французам пережить распад антигабсбургского блока в империи, большая часть государств которой в конечном счете либо выступила против Парижа, либо заняла позицию нейтралитета. Победы Морица Саксонского во Фландрии и сколько-нибудь успешная оборона в Италии были бы невозможны без походов фридриховских войск, относительную свободу рук которым, в свою очередь, обеспечивали усилия французской дипломатии в Санкт-Петербурге и собственные политические способности прусского короля, сумевшего добиться в отношениях с англо-ганноверским двором Георга II определенных взаимных обязательств, позволявших обоим державам атаковать союзников друг друга не вступая между собой в военный конфликт.
В этом отношении личность прусского короля сыграла не меньшую роль, нежели вышколенная трудами его отца армия. На каждом этапе войны действия Фридриха II носили предельно прагматичный, а, следовательно, и разумный характер: только лишь однажды, и то вынужденно, он увлекся химерой раздела Богемии и получил болезненный, но хороший урок, когда австрийские ветераны итальянских походов выбили его армию из Праги. Признав действительное положение вещей, Гогенцоллерн обратился к стратегической обороне, делавшей его положение в тогдашней европейской военно-политической конфигурации неуязвимым, и отразив попытки австрийцев вторгнуться в Силезию, заключил мир, во второй раз оставив своих французских союзников с носом. Таким образом, Пруссия избежала печальной участи Швеции, в течение сотни лет старательно следовавшей в хвосте версальской политики ровно за тем, чтобы проигрывать войны и терять земли к вящей славе французской дипломатии.
Начиная с 1746 года боевые действия приобрели отчетливый характер англо-французского противостояния, фокус которого сместился из Германии в Нидерланды. Однако, несмотря на все победы Морица Саксонского, суммарный итог которых позволил Парижу "вывести из строя" наиболее слабого участника противостоящей Франции коалиции, общий баланс войны очевидным образом складывался не в пользу Бурбонов. "Запас прочности", созданный в годы министерства Флери, был растрачен в небезуспешной, но в общем бессмысленной борьбе с двумя из пяти великих европейских держав, причем основной удар французы нанесли по слабейшим из них. Неудивительно, что пробудившаяся активность России, бросившей в 1747 году свою мощь на весы войны, оказала такое влияние на исход войны. Захват Маастрихта сыграл лишь "косметическую" роль, позволив французам сохранить лицо накануне предстоящих переговоров в Аахене - неудовлетворенность их итогами, ставшая во Франции практически повсеместной, отражала реальные последствия ошибочной стратегии Версаля, обитатели которого уподобились тем игрокам в карты, что во время неудачно складывавшейся игры раз за разом повышают ставки, напрасно надеясь отыграться.
Остальные участники войны также имели основания быть недовольными ее результатами. Габсбурги могли поздравить себя со счастливым выходом из кризиса, однако за этот успех пришлось заплатить немалую цену. Уступки в Италии и Германии были, пожалуй, неизбежными, но от того не менее болезненными - особенно в империи, где у австрийцев впервые за многие годы появился противник представлявший угрозу сам по себе, а не только в союзе с какой-нибудь европейской державой или конгломератом таких же германских государств.
В Лондоне были разочарованы и неспособностью австрийцев уладить собственные дела в империи, и отсутствием территориальных приобретений - несмотря на то, что англичане оказали решающее влияние на ход войны в Европе, британское правительство не могло предоставить видимых свидетельств своих успехов. Если во Франции звучали упреки в том, королевство воевало ради увеличения земель Фридриха II, то англичане обвиняли собственные власти в более ревностном отстаивании австрийских интересов в Европе, нежели собственных в Новом Свете и Индии. Малоосновательный характер такой аргументации ничуть не уменьшал ее популярности, но и в самом деле, никто кроме пруссаков и пьемонтцев, не мог быть полностью удовлетворенным исходом восьмилетней войны.
Истощившиеся боевыми действиями участники конфликта на время отложили оружие в сторону, но было не трудно заметить крайне "временный", даже по меркам стремительного XVIII века, характер Аахенского мира - фактически, перемирия.