Зарисовки 2.0
- продолжаем разбираться с событиями XVII века, предыдущая часть лежит тут.
Пусть эта карта XVII века станет для вас счастливой.
Однако, прошло еще немало лет, прежде чем "Великая турецкая война" закончилась победным для императора и его союзников миром. Хотя после серии катастрофических неудач в Австрии и Венгрии турки уже не могли угрожать ключевым позициям христианских государств Европы, Османская империя была еще достаточно сильной и оказывала своим противникам отчаянное сопротивление. Чтобы заставить Константинополь запросить мира, созданной после сражения под Веной Священной Лиге, к которой кроме Австрии, германских государств и Речи Посполитой присоединились Москва и Венеция, пришлось провести не одну военную кампанию.
Диверсии венецианцев на Средиземном море и в Греции, масштабные и провальные попытки русских и украинских войск атаковать Крымское ханство, равно как и неудачные операции Яна Собесского на Правобережной Украине, не причиняли туркам большого вреда, но все же заставляли османское правительство распылять свои силы на второстепенных направлениях, в то время как решающие события разворачивались на Балканах.
В 1686 году баварские и бранденбургские солдаты первыми ворвались в Буду - столицу бывшего Венгерского королевства. Спустя два года пал и Белград, что привело к панике в Константинополе. Казалось, что османские владения в Европе уже не спасти, но на выручку туркам пришел французский король, развязавший очередную войну, в течении девяти лет отвлекавшую на себя значительную часть военных ресурсов императора.
Австрийское наступление на Балканах утратило прежний темп и теперь уже турки попытались перехватить инициативу, раз за разом отправляя на врага огромные, но дурно подготовленные армии, что неизменно приводило к тяжелым потерям и поражениям. Несмотря на ряд громких побед, имперским войскам пришлось оставить Белград и надежды окончательно сокрушить турок - удерживая Венгрию и перешедшую на сторону Вены Трансильванию, полководцы Леопольда искусно отражали турецкие контрудары, не позволяя османскому правительству вернуть утраченные в прежних кампаниях территории, но уже не могли продвигаться вперед.
Поэтому, несмотря на все усилия английской дипломатии, стремившийся обеспечить своему германскому союзнику свободу рук для более энергичных действий против французов, в Константинополе вновь возобладали воинственные настроения и война продолжалась. Конец ей положила очередная попытка турок отвоевать Трансильванию - поход, возглавляемый уже третьим, сменившимся с начала войны, султаном, закончился сокрушительным разгромом османской армии в битве при Зенте. Потеряв около двух тысяч убитыми и ранеными, габсбургский полководец Евгений Савойский уничтожил половину восьмидесятитысячной армии султана. Размах поражения был настолько велик, что османскому правительству не оставалось ничего иного, кроме как сесть за стол переговоров - тем более, что в том же 1697 году Людовик XIV тоже поспешил закончить малоудачную для него войну с европейской коалицией. В конечном счете, в Вене возобладал компромиссный подход - ситуация на Иберийском полуострове и подготовка к новому витку противостояния с Францией диктовали необходимость скорейшего урегулирования дел на Балканах.
И все же потребовалось еще почти два года трудных переговоров, прежде чем союзники и турки подписали в Карловицах мирный договор, окончивший один из самых продолжительных и кровопролитных конфликтов XVII века. Император Леопольд, в 1683 году в страхе бежавший из своей столицы, выступал теперь в качестве триумфатора, затмившего блеском своих побед даже французского "короля-солнце". Разительная перемена! Габсбургское государство, представлявшее собой в 1648 году конгломерат наследственных владений, к 1699 году превратилось в великую державу Австрия, эрцгерцог которой ни в чем не уступал сильнейшим европейским правителям.
В Карловицах австрийской дипломатии не пришлось подыскивать особенно искусных доводов в пользу своих требований - представителям императора достаточно было указать на карту, и территориальные потери османского государства практически полностью совпали с фактическим положением дел на Балканах. Венгрия полностью перешла под контроль Вены, равно как и некогда вассальное Константинополю Трансильванское княжество, тогда как итальянский союзник Австрии удержал за собой Пелопоннесский полуостров, приобретя также несколько крепостей на Балканах.
Положение Речи Посполитой, чья армия сыграла столь выдающуюся роль в начале войны, было намного более сложным. Король Ян Собесский, настоящий солдат и воин, чья храбрость ни у кого не вызывала сомнений, оказался не слишком хорошим полководцем и политиком. Его самостоятельные военные операции на Правобережной Украине, откуда он тщетно пытался атаковать турецкие позиции в Молдавии, неизменно заканчивались неудачами - расстроенное внутреннее положение "шляхетской республики" не позволяло ей вести "правильную, регулярную" войну даже на второстепенном для Османской империи фронте. Поэтому, несмотря на крайне выгодную внешнеполитическую конфигурацию, позволявшую полякам вместе с могущественными союзниками воевать против ослабленной поражениями османской державы, разгромить турок Яну Собесскому так и не удалось.
Позиции Варшавы ухудшились еще сильнее после того как старый король, предельно утомленный бесконечными распрями в стране, скончался летом 1696 года. Сменивший его на троне саксонский курфюрст Фридрих Август I, чья кандидатура была поддержана Веной и Москвой, вовсе не являлся тем лидером, что смог бы быстро придать военным усилиям Польши столь необходимую им энергичность. Помимо этого, у Августа были совсем другие внешнеполитические ориентиры, устремленные в сторону шведской Прибалтики, а потому можно сказать, что в последние годы накануне Карловицкого мира Речь Посполитая не столько сражалась, сколько "участвовала" в войне - самым формальным образом.
Тем не менее, даже это не могло лишить поляков благоприятных последствий правильного политического решения присоединиться к антитурецкой коалиции: в Карловицах Речь Посполитая возвратила себе Правобережную Украину, в свою очередь отказавшись от претензий на Молдавию - учитывая военные достижения поляков, подобный размен нельзя не признать весьма выгодным для Варшавы.
Наконец, представители Москвы, приглашенные в Карловицы австрийской дипломатией, сумели заставить турок признать потерю Азова - крепости, две осады которой стали первыми военно-политическими инициативами молодого царя Петра I. Несмотря на скромную роль, сыгранную падением Азова в общем ходе войны, успехи русских все же смотрелись на фоне неудачных действий польских войск достаточно выгодно, однако в Москве этим победам придавалось совершенно непропорциональное их реальному весу значение, а потому царские дипломаты не спешили заключать с османами долговременное соглашение, рассчитывая в самом недолгом времени возобновить войну, причем в составе той же коалиции. Поразительная неосведомленность русских о действительном положении дел в Европе все еще оказывала свое влияние на внешнеполитическую линию Москвы.
И все же, по-настоящему жаловаться на выработанные Карловицким конгрессом условия мирного договора могли только в Константинополе. 1699 год не просто лишил османскую империю большинства приобретений эпохи Кепрюлю, но и отбросил турок чуть ли не в начало XVI века, к положению, существовавшему за несколько лет до битвы при Могаче и первой осады Вены. Но теперь нечего было и мечтать о возвращении прежних времен - экономика, администрация и вооруженные силы османского государства уже не шли ни в какое сравнение с аналогичными им европейскими структурами. Великая Турецкая война сломала хребет османскому могуществу, став тем рубежом, что навсегда разделил историю великой мусульманской империи на "до" и "после".
Людовик XIV также имел основания быть недовольным - исход битвы за Вену рассеял все его дипломатические расчеты. Вместо ожидаемого падения австрийской столицы и крушения габсбургской династии, французский король раздраженно следил за успехами имперских войск на Балканах. После того, как стало очевидным, что военная удача окончательно перешла на сторону императора, Людовик неохотно признал провал своих надежд отнять у Леопольда корону Карла Великого и объявил, что отныне немцы являются безусловными врагами Франции. Прежнюю наступательную риторику, выдвигающую на первый план универсальный, общеевропейский характер каролингских притязаний "короля-солнце", сменили утверждения о необходимости укрепления в Европе позиций Франции - все тем же путем "исправления" ее границ.
Эта перемена отражала некоторую неуверенность в собственных силах, испытываемую Людовиком в первой половине восьмидесятых годов. Его дипломатические замыслы потерпели очередную неудачу и впервые за два десятилетия своего правления французский король попытался подвергнуть ревизии собственные внешнеполитические концепции: захватив в июне 1684 года Люксембург, он обратился к европейским правительствам с предложением заключить долгосрочное соглашение, главным пунктом которого являлись обоюдные гарантии не выдвигать новых территориальных требований в течении следующих двадцати или даже тридцати лет. Впоследствии, уже в XX веке, нечто подобное попытался предложить и президент США Франклин Рузвельт, за несколько месяцев до начала Второй мировой войны направивший лидерам Оси просьбу выступить с публичным обещанием не вторгаться в какие-либо страны в течении следующих нескольких десятков лет.
В обоих случаях, эти дипломатические инициативы не привели к желаемому результату.
В действительности, Людовиком XIV двигало не желание обеспечить Франции и Европе хоть сколько-нибудь долгосрочный мир, а обеспокоенность ставшим наконец очевидным и для него трудным внешнеполитическим положением королевства. "Временно отложенное" завоевание Нидерландов превратилось в постоянный источник неприятностей для короля, позиции в Речи Посполитой были практически утрачены, старый союзник Швеция почти что лишилась значения великой державы, а Османское государство не только не нанесло императору смертельного удара, но и само превратилось в источник усиления торжествующей Вены. Наконец, к началу восьмидесятых годов XVII века окончательно обрушилась стержневая конструкция дипломатии Людовика: бурбонское господство в Священной Римской империи - та самая корона Карла Великого, надеть которую на себя так стремился французский король.
Не удивительно, что в Версале задались целью обеспечить себе хотя бы небольшую передышку: дипломатическая инициатива Людовика потребовала от правительства императора Леопольда признать французские аннексии последних лет, угрожая в противном случае вступлением в австро-турецкую войну. Поразмыслив, в Вене решили продолжить прежний курс и император смог продолжить победоносную кампанию на Балканах. Соглашение, заключенное в Регенсбурге летом 1684 года, вызвало среди германских государств многочисленные упреки в сторону габсбургской дипломатии, но еще большие - в адрес французского короля. Строго говоря, с точки зрения внешнеполитических принципов Людовика намного более выгодным действием в тех условиях представлялась война с Леопольдом - даже ограниченные боевые действия на Западе заставили бы австрийско-имперские войска на Востоке остановиться, но стареющий и засомневавшийся в себе "король-солнце" на этот раз предпочел более осторожную стратегию.
Он уже знал, как именно следует распорядиться "двадцатилетним миром" - ответом на новые внешнеполитические вызовы станет дальнейшая унификация Франции. Осенью 1685 года Людовик XIV отменяет Нантский эдикт, в конце XVI века подведший черту под многолетним религиозным конфликтом в королевстве. Объявив о том, что все "порядочные гугеноты" уже давно стали "честными католиками", король развязал против своих поданных отвратительную кампанию "драгонад" - в "непокорные" города и деревни вступали войска, преимущественно драгунская кавалерия (от чего и появилось соответствующее название), размещавшиеся "на квартирах" так, как будто дело происходило на вражеской территории. Насилие и угроза разорения вынуждали людей склониться перед волей монарха, но для Франции эта жестокая и неумная политика обернулась настоящей катастрофой.
Значительная часть французских протестантов сумела бежать из страны, несмотря на развернутые на дорогах военные кордоны и закрытые границы. Триста-четыреста тысяч гугенотов, представители нарождавшегося среднего класса королевства, покинули Францию, обосновавшись в Англии, Голландии и протестантских государствах Священной Римской империи. "Великий курфюрст" демонстративно ответил на действия Людовика Потсдамским эдиктом, опубликованным спустя неделю после отмены Нантского - беженцам предоставлялись многочисленные льготы и преференции, что в самом ближайшем времени увеличило население Берлина на треть, в то время как экономика Франции испытывала жесточайший кризис.
В прежние времена историки частенько прибегали к назидательности, вкладывая в причинно-следственные связи моральный аспект, а иногда и персонифицируя известные события. В XXI веке подобный подход встречается все реже, что не может не вызывать сожаления, поскольку даже "отягощенная моралью" трактовка лучше простого перечисления событий, лишающего их всякой связи между собой и превращающего историю в хронологию, не дающую никакой пищи для ума.
Между тем, эпоха "короля-солнце" предоставляет немало иллюстраций такого рода. Мы уже говорили о том, как Людовик XIV буквально создал из дружественной французам республиканской Голландии враждебную державу штатгальтера Вильгельма Оранского, ставшего настоящим злым гением "гранд монарха", но это было далеко не единственным примером такого рода. История Евгения Савойского, сына племянницы Мазарини и французского графа, также достаточно известна: не сумев добиться от короля разрешения поступить на военную службу, он оказался жертвой интриг министров Людовика, использовавших нашумевшее "дело о ядах" для борьбы друг с другом. Родственник великого кардинала, оказавшийся не нужным Франции, покинул страну и предложил свои услуги императору Леопольду. Еше во время осады Вены Евгений Савойский зарекомендовал себя отличным офицером, а к концу Великой Турецкой войны он уже командовал имперской армией, сокрушившей войско султана в знаменитой битве при Зенте. Теперь уже Людовик, прежде насмехавшийся над невзрачным видом юноши, которому по мнению короля более пристало быть монахом, нежели воином, напрасно предлагал Евгению маршальский чин и огромный оклад - Савойский остался на службе у династии Габсбургов.
Однако, в данном случае Людовика можно упрекнуть лишь в неспособности разглядеть в итальянском аристократе воинскую жилку - вполне простительная ошибка для короля, располагавшего немалым числом дворян и куда меньшим количеством полков и эскадронов. Это была личная, "случайная" ошибка - в конце концов даже Фридрих Великий в свое время отправил в отставку будущего победителя при Ватерлоо, написав, что "ротмистр фон Блюхер может убираться ко всем чертям!" История маршала Шомберга в этом смысле представляется куда более поучительной.
Фридрих фон Шёнберг начинал в армиях протестантских немецких государств еще во время Тридцатилетней войны, а после Вестфальского мира поступил на французскую военную службу и сделал блестящую карьеру. Именно он помог португальцам отразить испанское вторжение, одержав серию впечатляющих побед и окончательно сломив надежды Мадрида подчинить себе весь Иберийский полуостров.
Во время Голландской войны Шенберг должен был командовать английскими экспедиционными войсками, так и не высадившимися на континенте. После вступления в войну Испании он руководил вторжением в Каталонию, а во второй половине семидесятых годов успешно отбивался от имперских и голландских войск на Западе. После этого король поручил ему руководство так и не состоявшейся "карательной операцией" против "вероломного бранденбургского курфюрста", а чуть позже - захватил Люксембург. После смерти Тюренна, офранцузивший свою фамилию Шомберг считался "лучшей шпагой" Людовика XIV и получил звание маршала Франции.
Отмена Нантского эдикта поставила Шомберга перед трудным выбором: хотя его служебная биография была тесно связана с военной славой Франции, которой он честно отдал почти три десятка лет, но в эпоху, когда религиозные различия еще превосходили национальные, служить французскому королю для немца была куда более легче, нежели перейти из протестантства в католичество. Ситуацию усугубил и сам Людовик, с характерной для него безапелляционностью поставивший перед своим полководцем вопрос ребром.
Так, маршал Франции сперва оказался на службе у бранденбургского курфюрста, а затем - и у Вильгельма Оранского. Пройдет всего несколько лет и в 1690 году генералиссимус Шомберг падет в битве, ставшей для франко-ирландской армии английского короля Якова II решающим поражением и лишившей Францию ее последнего сильного союзника в Европе.
Предшествующие этой битве события английской "Славной революции" 1688 года стали своего рода кульминационным пунктом в серии внешне- и внутриполитических ошибок Людовика XIV: штатгальтер Вильгельм Оранский, пришедший к власти вследствие нападения Франции на Нидерланды в 1672 году, завоевывает островное королевство с помощью голландских и немецких солдат, руководство которыми осуществляет бывший французский маршал Шомберг.
Яков II, ставший английский королем в 1685 году, никогда не пользовался особенной популярностью на родине - в первую очередь из-за своего достойного уважения, но политически недальновидного упорствования в вопросах веры. В отличие от своего старшего брата, Якову не хватало той "легкости", которая позволяла Карлу II брать деньги и у французов, и у голландцев, и у собственного парламента, сохраняя при этом и политическую независимость, и симпатии католиков, и популярность в протестантском королевстве. Лично порядочный и искренне религиозный Яков проявлял характерную стюартовскую негибкость, уже стоившую его отцу короны и головы. Карл II всегда оставался католиком в душе, но рискнул перейти в "истинную веру" только на пороге смерти, не желая прежде того раздражать своих поданных - Яков же в свое время отказался от руководства английским флотом, не пожелав смириться с принятым парламентом законом о запрете католикам занимать высшие государственные и военные должности. В результате, к моменту смерти Карла, за Яковом прочно закрепилась репутация человека, желающего "ввергнуть островное королевство под власть Папы".
Начавшаяся во Франции кампания против гугенотов придала этим подозрениям еще более острый характер, тем более, что Яков и в самом деле надеялся упразднить дискриминирующие католиков законы. Столкнувшись с резкой оппозицией в парламенте и на улицах, новый король избрал крайне недальновидную тактику, вообразив, что с французской помощью он сможет и восстановить в правах английских католиков, и изменить политическую систему Англии, установившуюся в ходе революции и реставрации.
Как нам уже не раз доводилось убеждаться, попытка разрешить целый ворох проблем собрав их вместе, редко приводит к успеху, и история правления Якова не стала исключением. Религиозная нетерпимость к католичеству объединялась с опасением за собственные "свободы" - меньше всего на свете английская элита собиралась терпеть появление под Лондоном собственного Версаля, вместе с королевским абсолютизмом. Фанатизм уличной толпы был использован парламентом и похвальное в целом стремление Якова к религиозной терпимости выродилось в политику террора и политических преследований. Какое-то время казалось, что монарх одерживает верх, но в действительности чем более жестокие приговоры выносило королевское правосудие, тем быстрее сужалась база поддержки правительства Якова. Роспуск парламента лишь перенес противостояние короны и общества в иную плоскость, куда более невыгодную монархии чем самая непримиримая политическая оппозиция.
К 1688 году стюартовская династия удерживала трон лишь благодаря тому, что у немолодого короля все еще не было прямого наследника - англичане надеялись на Марию, дочь Якова от первого брака, ставшую женой Вильгельма Оранского, популярного в стране правителя-протестанта. Воспитанная в англиканской вере супруга непримиримого врага Людовика XIV и его "папистов", стала символом надежды для королевства - после смерти Якова она возглавит страну, объединив в политическом союзе две протестантские державы. Эти надежды казались окончательно разрушенными после того, как "католичка", королева Англии Мария Моденская, наконец-то родила наследника. Двор ликовал, а страну охватило уныние, сменившееся вскоре слухами, приобретавшими все более агрессивный характер: прежде слабое здоровье Марии неизменно приводило к выкидышам или скоропостижной смерти младенцев, а теперь - такой успех?.. Масла в огонь подливало и то, что при разрешении королевы от бремени присутствовали лишь католики. В любом случае, оказалось совершенно неважным сколько правды было в этих сплетнях - главное то, что им охотно верили. Перспектива упрочения католической династии на английском троне стала последней каплей - против Якова объединились все.
Парламентские круги, руководства армии и флота, даже часть министров - все участвовали в "заговоре" против короны, на самом деле предавшей саму себя. В Нидерландах подготавливалась армия, состоявшая из голландских и немецких солдат, присланных брандебургским курфюрстом. К осени 1688 года подготовка была закончена - убедившись в том, что развязавший к этому времени очередную войну с империей Людовик XIV не собирается атаковать голландцев, Вильгельм Оранский отправился в плавание, сделавшее его правителем двух стран.
Английский флот остался в своих портах, а войско перешло на сторону счастливого претендента - сражаться за Якова оказались готовыми лишь ирландские солдаты и поспешно отправленный французским королем контингент. Но было уже слишком поздно - в январе 1689 года собравшийся в Лондоне парламент провозгласил Вильгельма и Марию королем и королевой, а армию Якова ожидало поражение в Ирландской кампании, где местные и французские войска сражались за английский трон с немецкой армией Шомберга. После этой победы Вильгельм объявил Франции войну - в качестве короля Англии и штатгальтера Нидерландов.
Так, вместо ненадежного, но все же союзника, Людовик приобрел еще одного опасного и сильного врага. Обещая Якову свою поддержку, французский король не сумел ни предупредить, ни предотвратить падения дружественного режима, поскольку в решающий момент его армии оказались скованными боевыми действиями в империи, разгоревшимися после начала войны за Пфальцское наследство, развязанной Людовиком вопреки подписанным в Регенсбурге гарантиям. Разгром "протестантской ереси" во Франции и кажущееся укрепление позиций Якова в Англии преисполнили "короля-солнце" прежней уверенности в себе, не оставив и следа от сомнений, охвативших его в 1683-1684 гг. - начав вторжение в Германию в расчете на быстрый успех в борьбе с императором, войска которого участвовали в тяжелой кампании на Балканах, французский монарх неожиданно для себя оказался в состоянии войны с большей частью Европы, объединившейся в т.н. "Великий альянс".
Очередное вторжение французов в Германию стало естественным следствием той "политики присоединений", что после Нимвегенского мира пришла на смену слишком жестко заданному "каролингскому курсу". Как уже говорилось, вместо того, чтобы захватывать Европу "по очереди", начав с испанских владений, а закончив Голландией и Германией, Людовик XIV избрал более оппортунистический подход, перенеся свое главное внимание на пограничные имперские земли и остатки испанских владений на севере Европы: и захват Страсбурга, и захват Люксембурга были частью этой политики, оправдываемой в многословными юридическими доводами, общий смысл которых сводился ко все той же "преемственности" между империй Карла Великого и бурбонской монархией.
В 1682-1685 гг. французский король на время остановил продвижение своих армий: сперва ради того, чтобы не дать "габсбургской жертве" ускользнуть от османского ятагана - император не должен был опасаться за свои позиции на Западе, а немцы - увидеть во французском короле своего врага; затем - чтобы иметь возможность расправиться наконец-то с религиозным дуализмом в королевстве. Одержав "блестящую" победу над гугенотами, Людовик вновь обратился к внешней политике, тем более, что смерть пфальцского курфюрста в 1685 году казалось бы открывала перед Версалем заманчивые перспективы.
Покойный немецкий правитель приходился шурином брату французского короля, герцогу Орлеанскому, а потому Людовик XIV счел возможным претендовать на значительную часть владений курфюрста. Первыми, как это уже было принято во Франции, выступили вперед перья юристов и памфлетистов, однако теперь дипломатические приемы "короля-солнце" были уже хорошо известны в Европе, а потому вместо находчивых ответов, как это было с испанцами накануне Деволюционнной войны, в 1686 году Вена и Берлин сформировали Аугсбургскую лигу, официально предназначавшуюся для защиты германских земель от французского вторжения.
И если реакцию императора на выдвигаемые французами претензии еще можно было предсказать, то демарш "великого курфюрста" вызвал в Версале очередной всплеск обвинений в "лисьей натуре" Фридриха-Вильгельма. Обеспечивая в значительной степени своими субсидиями армию Бранденбурга, французы полагали доброжелательный нейтралитет Берлина вполне гарантированным, однако в действительности надменные представления Людовика, считавшего, что любого правителя в Европе можно или запугать, или купить, мешали Версалю осознать реальное отношение курфюрста к "германской политике" Франции. Ибо как бы ни нуждался Фридрих Вильгельм в деньгах или дипломатической поддержке в померанском вопросе, он никогда не собирался оставаться пассивным наблюдателем французской экспансии в империи. Вновь и вновь исходя из совершенно неправильных представлений о бранденбургском курфюрсте, Людовик раз за разом совершал одну и ту же ошибку, обнаруживая свои планы нарушенными "внезапными" действиями Берлина.
О роли, сыгранной уже тяжело больным Фридрихом Вильгельмом в успехе английского похода Вильгельма Оранского мы говорили выше, а в 1686 году продемонстрированная ведущими немецкими державами готовность при необходимости выступить с оружием в руках против очередной французской аннексии оказала огромное влияние не только на Германию, но и на всю Европу. К лиге присоединилась даже Швеция, повзрослевший король которой не забыл роли дипломатии Людовика в постыдном разгроме при Фербеллине и не желал продолжать "блистательную" профранцузскую политику прежних лет, уже принесшую Стокгольму столько бед.
Тем не менее, французский король полагал себя достаточно сильным для того, чтобы не опасаться имперских войск и возможного участия Испании в войне на стороне его противников. План Людовика основывался в основном на временном преимуществе в числе солдат - его военный министр утверждал, что австрийцы почти разбили турок, но если атаковать немедленно, то император не успеет перебросить достаточного количества войск с Балкан. А сам король не ожидал активных действий ни от голландцев, ни от бранденбуржцев.
Как мы уже успели убедиться, его расчеты совершенно не оправдались. Хотя внезапная, без объявления войны, оккупация Пфальца, произведенная в сентябре 1688 года, прошла практически беспрепятственно, фактически расплатой за этот успех стала потеря Англии и всеобщее негодование, охватившее Европу - с момента подписания в Регенсбурге соглашения, в котором Людовик пообещал не нарушать мира в течении двадцати лет, едва прошло два года. Даже в Риме Папа осудил это вторжение, о об остальных европейских лидерах и говорить было нечего.
Столкнувшись с непредвиденной ситуацией, Людовик отдал приказ своим войскам перейти к тактике выжженной земли - отступая, французские войска безжалостно разрушили несколько городов, что для европейских правил войны было довольно постыдным делом вплоть до начала Второй мировой войны, познакомившей мир со "стратегическими бомбардировками". Репутация "гранд монарха" достигла своей нижайшей отметки - акции вроде разрушения гейдельбергского замка вызывали возмущение даже у некоторых французских офицеров, не желавших исполнять приказы, недостойные их "чести солдат". Не принесшая особенных военных выгод акция стала катализатором для большинства германских государств, официально присоединившихся к войне с французами или попросту отправивших в имперскую армию контингенты из собственных вооруженных сил.
Переход Лондона в стан врагов Людовика привел к тому, что французский флот, начало всемирной роли которого положил еще Ришелье, понес в боях с англо-голландскими эскадрами тяжелые потери и утратил господство на море. В 1690 году к противникам Франции помимо Англии и Голландии прибавились Испания и Пьемонт - набирающее силу североитальянское государство Савойской династии. Война принимала по-настоящему мировой масштаб - боевые действия велись не только на Рейне, во Фландрии, Пиренеях и Альпах, но и в Индии, и в Северной Америке, где англичане безуспешно атаковали Квебек, а французы - Бостон.
Вильгельм Оранский, принявший после смерти Фридриха Вильгельма неформальное руководство "Великим альянсом", предпринимал отчаянные усилия для того, чтобы скоординировать действия весьма отличавшихся по военной эффективности армий союзников, однако французы, пользовавшиеся преимуществом единого командования и центрального положения, держались достаточно уверенно, подчас нанося итальянским и испанским армиям чувствительные поражения. В то же время, в этой войне войскам Людовика впервые пришлось вести стратегическую оборону, без всякой надежды сокрушить неприятеля в ходе одной кампании.
Но и союзникам было крайне сложно воспользоваться тяжелым положением Франции, поскольку без полномасштабного участия войск Леопольда наносить достаточно мощные удары по армиям Людовика оказалось невозможным. Голландские и английские подданные Вильгельма Оранского не хотели и дальше оплачивать неэффективные испанские или пьемонтские военные усилия, а все попытки усадить турок за стол переговоров с австрийцами заканчивались неудачей - дождавшиеся наконец-то давно обещанной французской "диверсии" османы опрометчиво надеялись переломить ход войны на Балканах.
В результате, после девяти лет боевых действий и союзники, и французы достигли не слишком впечатляющих успехов. Как и в прежние годы, испанские армии не смогли защитить Каталонию, а савойский герцог после нескольких поражений предпочел заключить с Людовиком сепаратный мир, но в остальном положение Франции оставалось весьма тяжелым - военные кампании окончательно подорвала французскую экономику, вызвав в стране голодные бунты. Обе противостоящие стороны ощутили себя зашедшими в тупик и рассчитывая на продолжение борьбы вокруг испанского трона, которая вследствие бездетности короля Карла II вот-вот должна была начаться, решились начать в Голландии переговоры, завершившиеся подписанием Рейсвейкского мира.
Его условия отразили изменения, произошедшие в Европе со времен окончания Голландской войны - впервые Франция не получила никаких территориальных приобретений, не считая уступленной испанцами западной части Сан-Доминго, что никак не могло считаться равноценной компенсацией понесенному французами ущербу. В свою очередь, Людовик отказался от наследственных прав на Пфальц, вывел войска из Лотарингии и признал своего заклятого врага Вильгельма Оранского королем Англии. Для "гранд монарха" это стало, пожалуй, самым большим унижением за все время его правления - значительно более болезненным, нежели оставление Люксембурга.
Император Леопольд мог удовольствоваться возвращением некоторых городов на Рейне и тем фактом, что попытка Людовика сорвать победоносную войну Вены с османами очевидным образом потерпела неудачу, однако и Эльзас, и Страсбург французы удержали за собой.
Европа замерла в ожидании известий из Мадрида.
Пусть эта карта XVII века станет для вас счастливой.
Однако, прошло еще немало лет, прежде чем "Великая турецкая война" закончилась победным для императора и его союзников миром. Хотя после серии катастрофических неудач в Австрии и Венгрии турки уже не могли угрожать ключевым позициям христианских государств Европы, Османская империя была еще достаточно сильной и оказывала своим противникам отчаянное сопротивление. Чтобы заставить Константинополь запросить мира, созданной после сражения под Веной Священной Лиге, к которой кроме Австрии, германских государств и Речи Посполитой присоединились Москва и Венеция, пришлось провести не одну военную кампанию.
Диверсии венецианцев на Средиземном море и в Греции, масштабные и провальные попытки русских и украинских войск атаковать Крымское ханство, равно как и неудачные операции Яна Собесского на Правобережной Украине, не причиняли туркам большого вреда, но все же заставляли османское правительство распылять свои силы на второстепенных направлениях, в то время как решающие события разворачивались на Балканах.
В 1686 году баварские и бранденбургские солдаты первыми ворвались в Буду - столицу бывшего Венгерского королевства. Спустя два года пал и Белград, что привело к панике в Константинополе. Казалось, что османские владения в Европе уже не спасти, но на выручку туркам пришел французский король, развязавший очередную войну, в течении девяти лет отвлекавшую на себя значительную часть военных ресурсов императора.
Австрийское наступление на Балканах утратило прежний темп и теперь уже турки попытались перехватить инициативу, раз за разом отправляя на врага огромные, но дурно подготовленные армии, что неизменно приводило к тяжелым потерям и поражениям. Несмотря на ряд громких побед, имперским войскам пришлось оставить Белград и надежды окончательно сокрушить турок - удерживая Венгрию и перешедшую на сторону Вены Трансильванию, полководцы Леопольда искусно отражали турецкие контрудары, не позволяя османскому правительству вернуть утраченные в прежних кампаниях территории, но уже не могли продвигаться вперед.
Поэтому, несмотря на все усилия английской дипломатии, стремившийся обеспечить своему германскому союзнику свободу рук для более энергичных действий против французов, в Константинополе вновь возобладали воинственные настроения и война продолжалась. Конец ей положила очередная попытка турок отвоевать Трансильванию - поход, возглавляемый уже третьим, сменившимся с начала войны, султаном, закончился сокрушительным разгромом османской армии в битве при Зенте. Потеряв около двух тысяч убитыми и ранеными, габсбургский полководец Евгений Савойский уничтожил половину восьмидесятитысячной армии султана. Размах поражения был настолько велик, что османскому правительству не оставалось ничего иного, кроме как сесть за стол переговоров - тем более, что в том же 1697 году Людовик XIV тоже поспешил закончить малоудачную для него войну с европейской коалицией. В конечном счете, в Вене возобладал компромиссный подход - ситуация на Иберийском полуострове и подготовка к новому витку противостояния с Францией диктовали необходимость скорейшего урегулирования дел на Балканах.
И все же потребовалось еще почти два года трудных переговоров, прежде чем союзники и турки подписали в Карловицах мирный договор, окончивший один из самых продолжительных и кровопролитных конфликтов XVII века. Император Леопольд, в 1683 году в страхе бежавший из своей столицы, выступал теперь в качестве триумфатора, затмившего блеском своих побед даже французского "короля-солнце". Разительная перемена! Габсбургское государство, представлявшее собой в 1648 году конгломерат наследственных владений, к 1699 году превратилось в великую державу Австрия, эрцгерцог которой ни в чем не уступал сильнейшим европейским правителям.
В Карловицах австрийской дипломатии не пришлось подыскивать особенно искусных доводов в пользу своих требований - представителям императора достаточно было указать на карту, и территориальные потери османского государства практически полностью совпали с фактическим положением дел на Балканах. Венгрия полностью перешла под контроль Вены, равно как и некогда вассальное Константинополю Трансильванское княжество, тогда как итальянский союзник Австрии удержал за собой Пелопоннесский полуостров, приобретя также несколько крепостей на Балканах.
Положение Речи Посполитой, чья армия сыграла столь выдающуюся роль в начале войны, было намного более сложным. Король Ян Собесский, настоящий солдат и воин, чья храбрость ни у кого не вызывала сомнений, оказался не слишком хорошим полководцем и политиком. Его самостоятельные военные операции на Правобережной Украине, откуда он тщетно пытался атаковать турецкие позиции в Молдавии, неизменно заканчивались неудачами - расстроенное внутреннее положение "шляхетской республики" не позволяло ей вести "правильную, регулярную" войну даже на второстепенном для Османской империи фронте. Поэтому, несмотря на крайне выгодную внешнеполитическую конфигурацию, позволявшую полякам вместе с могущественными союзниками воевать против ослабленной поражениями османской державы, разгромить турок Яну Собесскому так и не удалось.
Позиции Варшавы ухудшились еще сильнее после того как старый король, предельно утомленный бесконечными распрями в стране, скончался летом 1696 года. Сменивший его на троне саксонский курфюрст Фридрих Август I, чья кандидатура была поддержана Веной и Москвой, вовсе не являлся тем лидером, что смог бы быстро придать военным усилиям Польши столь необходимую им энергичность. Помимо этого, у Августа были совсем другие внешнеполитические ориентиры, устремленные в сторону шведской Прибалтики, а потому можно сказать, что в последние годы накануне Карловицкого мира Речь Посполитая не столько сражалась, сколько "участвовала" в войне - самым формальным образом.
Тем не менее, даже это не могло лишить поляков благоприятных последствий правильного политического решения присоединиться к антитурецкой коалиции: в Карловицах Речь Посполитая возвратила себе Правобережную Украину, в свою очередь отказавшись от претензий на Молдавию - учитывая военные достижения поляков, подобный размен нельзя не признать весьма выгодным для Варшавы.
Наконец, представители Москвы, приглашенные в Карловицы австрийской дипломатией, сумели заставить турок признать потерю Азова - крепости, две осады которой стали первыми военно-политическими инициативами молодого царя Петра I. Несмотря на скромную роль, сыгранную падением Азова в общем ходе войны, успехи русских все же смотрелись на фоне неудачных действий польских войск достаточно выгодно, однако в Москве этим победам придавалось совершенно непропорциональное их реальному весу значение, а потому царские дипломаты не спешили заключать с османами долговременное соглашение, рассчитывая в самом недолгом времени возобновить войну, причем в составе той же коалиции. Поразительная неосведомленность русских о действительном положении дел в Европе все еще оказывала свое влияние на внешнеполитическую линию Москвы.
И все же, по-настоящему жаловаться на выработанные Карловицким конгрессом условия мирного договора могли только в Константинополе. 1699 год не просто лишил османскую империю большинства приобретений эпохи Кепрюлю, но и отбросил турок чуть ли не в начало XVI века, к положению, существовавшему за несколько лет до битвы при Могаче и первой осады Вены. Но теперь нечего было и мечтать о возвращении прежних времен - экономика, администрация и вооруженные силы османского государства уже не шли ни в какое сравнение с аналогичными им европейскими структурами. Великая Турецкая война сломала хребет османскому могуществу, став тем рубежом, что навсегда разделил историю великой мусульманской империи на "до" и "после".
Людовик XIV также имел основания быть недовольным - исход битвы за Вену рассеял все его дипломатические расчеты. Вместо ожидаемого падения австрийской столицы и крушения габсбургской династии, французский король раздраженно следил за успехами имперских войск на Балканах. После того, как стало очевидным, что военная удача окончательно перешла на сторону императора, Людовик неохотно признал провал своих надежд отнять у Леопольда корону Карла Великого и объявил, что отныне немцы являются безусловными врагами Франции. Прежнюю наступательную риторику, выдвигающую на первый план универсальный, общеевропейский характер каролингских притязаний "короля-солнце", сменили утверждения о необходимости укрепления в Европе позиций Франции - все тем же путем "исправления" ее границ.
Эта перемена отражала некоторую неуверенность в собственных силах, испытываемую Людовиком в первой половине восьмидесятых годов. Его дипломатические замыслы потерпели очередную неудачу и впервые за два десятилетия своего правления французский король попытался подвергнуть ревизии собственные внешнеполитические концепции: захватив в июне 1684 года Люксембург, он обратился к европейским правительствам с предложением заключить долгосрочное соглашение, главным пунктом которого являлись обоюдные гарантии не выдвигать новых территориальных требований в течении следующих двадцати или даже тридцати лет. Впоследствии, уже в XX веке, нечто подобное попытался предложить и президент США Франклин Рузвельт, за несколько месяцев до начала Второй мировой войны направивший лидерам Оси просьбу выступить с публичным обещанием не вторгаться в какие-либо страны в течении следующих нескольких десятков лет.
В обоих случаях, эти дипломатические инициативы не привели к желаемому результату.
В действительности, Людовиком XIV двигало не желание обеспечить Франции и Европе хоть сколько-нибудь долгосрочный мир, а обеспокоенность ставшим наконец очевидным и для него трудным внешнеполитическим положением королевства. "Временно отложенное" завоевание Нидерландов превратилось в постоянный источник неприятностей для короля, позиции в Речи Посполитой были практически утрачены, старый союзник Швеция почти что лишилась значения великой державы, а Османское государство не только не нанесло императору смертельного удара, но и само превратилось в источник усиления торжествующей Вены. Наконец, к началу восьмидесятых годов XVII века окончательно обрушилась стержневая конструкция дипломатии Людовика: бурбонское господство в Священной Римской империи - та самая корона Карла Великого, надеть которую на себя так стремился французский король.
Не удивительно, что в Версале задались целью обеспечить себе хотя бы небольшую передышку: дипломатическая инициатива Людовика потребовала от правительства императора Леопольда признать французские аннексии последних лет, угрожая в противном случае вступлением в австро-турецкую войну. Поразмыслив, в Вене решили продолжить прежний курс и император смог продолжить победоносную кампанию на Балканах. Соглашение, заключенное в Регенсбурге летом 1684 года, вызвало среди германских государств многочисленные упреки в сторону габсбургской дипломатии, но еще большие - в адрес французского короля. Строго говоря, с точки зрения внешнеполитических принципов Людовика намного более выгодным действием в тех условиях представлялась война с Леопольдом - даже ограниченные боевые действия на Западе заставили бы австрийско-имперские войска на Востоке остановиться, но стареющий и засомневавшийся в себе "король-солнце" на этот раз предпочел более осторожную стратегию.
Он уже знал, как именно следует распорядиться "двадцатилетним миром" - ответом на новые внешнеполитические вызовы станет дальнейшая унификация Франции. Осенью 1685 года Людовик XIV отменяет Нантский эдикт, в конце XVI века подведший черту под многолетним религиозным конфликтом в королевстве. Объявив о том, что все "порядочные гугеноты" уже давно стали "честными католиками", король развязал против своих поданных отвратительную кампанию "драгонад" - в "непокорные" города и деревни вступали войска, преимущественно драгунская кавалерия (от чего и появилось соответствующее название), размещавшиеся "на квартирах" так, как будто дело происходило на вражеской территории. Насилие и угроза разорения вынуждали людей склониться перед волей монарха, но для Франции эта жестокая и неумная политика обернулась настоящей катастрофой.
Значительная часть французских протестантов сумела бежать из страны, несмотря на развернутые на дорогах военные кордоны и закрытые границы. Триста-четыреста тысяч гугенотов, представители нарождавшегося среднего класса королевства, покинули Францию, обосновавшись в Англии, Голландии и протестантских государствах Священной Римской империи. "Великий курфюрст" демонстративно ответил на действия Людовика Потсдамским эдиктом, опубликованным спустя неделю после отмены Нантского - беженцам предоставлялись многочисленные льготы и преференции, что в самом ближайшем времени увеличило население Берлина на треть, в то время как экономика Франции испытывала жесточайший кризис.
В прежние времена историки частенько прибегали к назидательности, вкладывая в причинно-следственные связи моральный аспект, а иногда и персонифицируя известные события. В XXI веке подобный подход встречается все реже, что не может не вызывать сожаления, поскольку даже "отягощенная моралью" трактовка лучше простого перечисления событий, лишающего их всякой связи между собой и превращающего историю в хронологию, не дающую никакой пищи для ума.
Между тем, эпоха "короля-солнце" предоставляет немало иллюстраций такого рода. Мы уже говорили о том, как Людовик XIV буквально создал из дружественной французам республиканской Голландии враждебную державу штатгальтера Вильгельма Оранского, ставшего настоящим злым гением "гранд монарха", но это было далеко не единственным примером такого рода. История Евгения Савойского, сына племянницы Мазарини и французского графа, также достаточно известна: не сумев добиться от короля разрешения поступить на военную службу, он оказался жертвой интриг министров Людовика, использовавших нашумевшее "дело о ядах" для борьбы друг с другом. Родственник великого кардинала, оказавшийся не нужным Франции, покинул страну и предложил свои услуги императору Леопольду. Еше во время осады Вены Евгений Савойский зарекомендовал себя отличным офицером, а к концу Великой Турецкой войны он уже командовал имперской армией, сокрушившей войско султана в знаменитой битве при Зенте. Теперь уже Людовик, прежде насмехавшийся над невзрачным видом юноши, которому по мнению короля более пристало быть монахом, нежели воином, напрасно предлагал Евгению маршальский чин и огромный оклад - Савойский остался на службе у династии Габсбургов.
Однако, в данном случае Людовика можно упрекнуть лишь в неспособности разглядеть в итальянском аристократе воинскую жилку - вполне простительная ошибка для короля, располагавшего немалым числом дворян и куда меньшим количеством полков и эскадронов. Это была личная, "случайная" ошибка - в конце концов даже Фридрих Великий в свое время отправил в отставку будущего победителя при Ватерлоо, написав, что "ротмистр фон Блюхер может убираться ко всем чертям!" История маршала Шомберга в этом смысле представляется куда более поучительной.
Фридрих фон Шёнберг начинал в армиях протестантских немецких государств еще во время Тридцатилетней войны, а после Вестфальского мира поступил на французскую военную службу и сделал блестящую карьеру. Именно он помог португальцам отразить испанское вторжение, одержав серию впечатляющих побед и окончательно сломив надежды Мадрида подчинить себе весь Иберийский полуостров.
Во время Голландской войны Шенберг должен был командовать английскими экспедиционными войсками, так и не высадившимися на континенте. После вступления в войну Испании он руководил вторжением в Каталонию, а во второй половине семидесятых годов успешно отбивался от имперских и голландских войск на Западе. После этого король поручил ему руководство так и не состоявшейся "карательной операцией" против "вероломного бранденбургского курфюрста", а чуть позже - захватил Люксембург. После смерти Тюренна, офранцузивший свою фамилию Шомберг считался "лучшей шпагой" Людовика XIV и получил звание маршала Франции.
Отмена Нантского эдикта поставила Шомберга перед трудным выбором: хотя его служебная биография была тесно связана с военной славой Франции, которой он честно отдал почти три десятка лет, но в эпоху, когда религиозные различия еще превосходили национальные, служить французскому королю для немца была куда более легче, нежели перейти из протестантства в католичество. Ситуацию усугубил и сам Людовик, с характерной для него безапелляционностью поставивший перед своим полководцем вопрос ребром.
Так, маршал Франции сперва оказался на службе у бранденбургского курфюрста, а затем - и у Вильгельма Оранского. Пройдет всего несколько лет и в 1690 году генералиссимус Шомберг падет в битве, ставшей для франко-ирландской армии английского короля Якова II решающим поражением и лишившей Францию ее последнего сильного союзника в Европе.
Предшествующие этой битве события английской "Славной революции" 1688 года стали своего рода кульминационным пунктом в серии внешне- и внутриполитических ошибок Людовика XIV: штатгальтер Вильгельм Оранский, пришедший к власти вследствие нападения Франции на Нидерланды в 1672 году, завоевывает островное королевство с помощью голландских и немецких солдат, руководство которыми осуществляет бывший французский маршал Шомберг.
Яков II, ставший английский королем в 1685 году, никогда не пользовался особенной популярностью на родине - в первую очередь из-за своего достойного уважения, но политически недальновидного упорствования в вопросах веры. В отличие от своего старшего брата, Якову не хватало той "легкости", которая позволяла Карлу II брать деньги и у французов, и у голландцев, и у собственного парламента, сохраняя при этом и политическую независимость, и симпатии католиков, и популярность в протестантском королевстве. Лично порядочный и искренне религиозный Яков проявлял характерную стюартовскую негибкость, уже стоившую его отцу короны и головы. Карл II всегда оставался католиком в душе, но рискнул перейти в "истинную веру" только на пороге смерти, не желая прежде того раздражать своих поданных - Яков же в свое время отказался от руководства английским флотом, не пожелав смириться с принятым парламентом законом о запрете католикам занимать высшие государственные и военные должности. В результате, к моменту смерти Карла, за Яковом прочно закрепилась репутация человека, желающего "ввергнуть островное королевство под власть Папы".
Начавшаяся во Франции кампания против гугенотов придала этим подозрениям еще более острый характер, тем более, что Яков и в самом деле надеялся упразднить дискриминирующие католиков законы. Столкнувшись с резкой оппозицией в парламенте и на улицах, новый король избрал крайне недальновидную тактику, вообразив, что с французской помощью он сможет и восстановить в правах английских католиков, и изменить политическую систему Англии, установившуюся в ходе революции и реставрации.
Как нам уже не раз доводилось убеждаться, попытка разрешить целый ворох проблем собрав их вместе, редко приводит к успеху, и история правления Якова не стала исключением. Религиозная нетерпимость к католичеству объединялась с опасением за собственные "свободы" - меньше всего на свете английская элита собиралась терпеть появление под Лондоном собственного Версаля, вместе с королевским абсолютизмом. Фанатизм уличной толпы был использован парламентом и похвальное в целом стремление Якова к религиозной терпимости выродилось в политику террора и политических преследований. Какое-то время казалось, что монарх одерживает верх, но в действительности чем более жестокие приговоры выносило королевское правосудие, тем быстрее сужалась база поддержки правительства Якова. Роспуск парламента лишь перенес противостояние короны и общества в иную плоскость, куда более невыгодную монархии чем самая непримиримая политическая оппозиция.
К 1688 году стюартовская династия удерживала трон лишь благодаря тому, что у немолодого короля все еще не было прямого наследника - англичане надеялись на Марию, дочь Якова от первого брака, ставшую женой Вильгельма Оранского, популярного в стране правителя-протестанта. Воспитанная в англиканской вере супруга непримиримого врага Людовика XIV и его "папистов", стала символом надежды для королевства - после смерти Якова она возглавит страну, объединив в политическом союзе две протестантские державы. Эти надежды казались окончательно разрушенными после того, как "католичка", королева Англии Мария Моденская, наконец-то родила наследника. Двор ликовал, а страну охватило уныние, сменившееся вскоре слухами, приобретавшими все более агрессивный характер: прежде слабое здоровье Марии неизменно приводило к выкидышам или скоропостижной смерти младенцев, а теперь - такой успех?.. Масла в огонь подливало и то, что при разрешении королевы от бремени присутствовали лишь католики. В любом случае, оказалось совершенно неважным сколько правды было в этих сплетнях - главное то, что им охотно верили. Перспектива упрочения католической династии на английском троне стала последней каплей - против Якова объединились все.
Парламентские круги, руководства армии и флота, даже часть министров - все участвовали в "заговоре" против короны, на самом деле предавшей саму себя. В Нидерландах подготавливалась армия, состоявшая из голландских и немецких солдат, присланных брандебургским курфюрстом. К осени 1688 года подготовка была закончена - убедившись в том, что развязавший к этому времени очередную войну с империей Людовик XIV не собирается атаковать голландцев, Вильгельм Оранский отправился в плавание, сделавшее его правителем двух стран.
Английский флот остался в своих портах, а войско перешло на сторону счастливого претендента - сражаться за Якова оказались готовыми лишь ирландские солдаты и поспешно отправленный французским королем контингент. Но было уже слишком поздно - в январе 1689 года собравшийся в Лондоне парламент провозгласил Вильгельма и Марию королем и королевой, а армию Якова ожидало поражение в Ирландской кампании, где местные и французские войска сражались за английский трон с немецкой армией Шомберга. После этой победы Вильгельм объявил Франции войну - в качестве короля Англии и штатгальтера Нидерландов.
Так, вместо ненадежного, но все же союзника, Людовик приобрел еще одного опасного и сильного врага. Обещая Якову свою поддержку, французский король не сумел ни предупредить, ни предотвратить падения дружественного режима, поскольку в решающий момент его армии оказались скованными боевыми действиями в империи, разгоревшимися после начала войны за Пфальцское наследство, развязанной Людовиком вопреки подписанным в Регенсбурге гарантиям. Разгром "протестантской ереси" во Франции и кажущееся укрепление позиций Якова в Англии преисполнили "короля-солнце" прежней уверенности в себе, не оставив и следа от сомнений, охвативших его в 1683-1684 гг. - начав вторжение в Германию в расчете на быстрый успех в борьбе с императором, войска которого участвовали в тяжелой кампании на Балканах, французский монарх неожиданно для себя оказался в состоянии войны с большей частью Европы, объединившейся в т.н. "Великий альянс".
Очередное вторжение французов в Германию стало естественным следствием той "политики присоединений", что после Нимвегенского мира пришла на смену слишком жестко заданному "каролингскому курсу". Как уже говорилось, вместо того, чтобы захватывать Европу "по очереди", начав с испанских владений, а закончив Голландией и Германией, Людовик XIV избрал более оппортунистический подход, перенеся свое главное внимание на пограничные имперские земли и остатки испанских владений на севере Европы: и захват Страсбурга, и захват Люксембурга были частью этой политики, оправдываемой в многословными юридическими доводами, общий смысл которых сводился ко все той же "преемственности" между империй Карла Великого и бурбонской монархией.
В 1682-1685 гг. французский король на время остановил продвижение своих армий: сперва ради того, чтобы не дать "габсбургской жертве" ускользнуть от османского ятагана - император не должен был опасаться за свои позиции на Западе, а немцы - увидеть во французском короле своего врага; затем - чтобы иметь возможность расправиться наконец-то с религиозным дуализмом в королевстве. Одержав "блестящую" победу над гугенотами, Людовик вновь обратился к внешней политике, тем более, что смерть пфальцского курфюрста в 1685 году казалось бы открывала перед Версалем заманчивые перспективы.
Покойный немецкий правитель приходился шурином брату французского короля, герцогу Орлеанскому, а потому Людовик XIV счел возможным претендовать на значительную часть владений курфюрста. Первыми, как это уже было принято во Франции, выступили вперед перья юристов и памфлетистов, однако теперь дипломатические приемы "короля-солнце" были уже хорошо известны в Европе, а потому вместо находчивых ответов, как это было с испанцами накануне Деволюционнной войны, в 1686 году Вена и Берлин сформировали Аугсбургскую лигу, официально предназначавшуюся для защиты германских земель от французского вторжения.
И если реакцию императора на выдвигаемые французами претензии еще можно было предсказать, то демарш "великого курфюрста" вызвал в Версале очередной всплеск обвинений в "лисьей натуре" Фридриха-Вильгельма. Обеспечивая в значительной степени своими субсидиями армию Бранденбурга, французы полагали доброжелательный нейтралитет Берлина вполне гарантированным, однако в действительности надменные представления Людовика, считавшего, что любого правителя в Европе можно или запугать, или купить, мешали Версалю осознать реальное отношение курфюрста к "германской политике" Франции. Ибо как бы ни нуждался Фридрих Вильгельм в деньгах или дипломатической поддержке в померанском вопросе, он никогда не собирался оставаться пассивным наблюдателем французской экспансии в империи. Вновь и вновь исходя из совершенно неправильных представлений о бранденбургском курфюрсте, Людовик раз за разом совершал одну и ту же ошибку, обнаруживая свои планы нарушенными "внезапными" действиями Берлина.
О роли, сыгранной уже тяжело больным Фридрихом Вильгельмом в успехе английского похода Вильгельма Оранского мы говорили выше, а в 1686 году продемонстрированная ведущими немецкими державами готовность при необходимости выступить с оружием в руках против очередной французской аннексии оказала огромное влияние не только на Германию, но и на всю Европу. К лиге присоединилась даже Швеция, повзрослевший король которой не забыл роли дипломатии Людовика в постыдном разгроме при Фербеллине и не желал продолжать "блистательную" профранцузскую политику прежних лет, уже принесшую Стокгольму столько бед.
Тем не менее, французский король полагал себя достаточно сильным для того, чтобы не опасаться имперских войск и возможного участия Испании в войне на стороне его противников. План Людовика основывался в основном на временном преимуществе в числе солдат - его военный министр утверждал, что австрийцы почти разбили турок, но если атаковать немедленно, то император не успеет перебросить достаточного количества войск с Балкан. А сам король не ожидал активных действий ни от голландцев, ни от бранденбуржцев.
Как мы уже успели убедиться, его расчеты совершенно не оправдались. Хотя внезапная, без объявления войны, оккупация Пфальца, произведенная в сентябре 1688 года, прошла практически беспрепятственно, фактически расплатой за этот успех стала потеря Англии и всеобщее негодование, охватившее Европу - с момента подписания в Регенсбурге соглашения, в котором Людовик пообещал не нарушать мира в течении двадцати лет, едва прошло два года. Даже в Риме Папа осудил это вторжение, о об остальных европейских лидерах и говорить было нечего.
Столкнувшись с непредвиденной ситуацией, Людовик отдал приказ своим войскам перейти к тактике выжженной земли - отступая, французские войска безжалостно разрушили несколько городов, что для европейских правил войны было довольно постыдным делом вплоть до начала Второй мировой войны, познакомившей мир со "стратегическими бомбардировками". Репутация "гранд монарха" достигла своей нижайшей отметки - акции вроде разрушения гейдельбергского замка вызывали возмущение даже у некоторых французских офицеров, не желавших исполнять приказы, недостойные их "чести солдат". Не принесшая особенных военных выгод акция стала катализатором для большинства германских государств, официально присоединившихся к войне с французами или попросту отправивших в имперскую армию контингенты из собственных вооруженных сил.
Переход Лондона в стан врагов Людовика привел к тому, что французский флот, начало всемирной роли которого положил еще Ришелье, понес в боях с англо-голландскими эскадрами тяжелые потери и утратил господство на море. В 1690 году к противникам Франции помимо Англии и Голландии прибавились Испания и Пьемонт - набирающее силу североитальянское государство Савойской династии. Война принимала по-настоящему мировой масштаб - боевые действия велись не только на Рейне, во Фландрии, Пиренеях и Альпах, но и в Индии, и в Северной Америке, где англичане безуспешно атаковали Квебек, а французы - Бостон.
Вильгельм Оранский, принявший после смерти Фридриха Вильгельма неформальное руководство "Великим альянсом", предпринимал отчаянные усилия для того, чтобы скоординировать действия весьма отличавшихся по военной эффективности армий союзников, однако французы, пользовавшиеся преимуществом единого командования и центрального положения, держались достаточно уверенно, подчас нанося итальянским и испанским армиям чувствительные поражения. В то же время, в этой войне войскам Людовика впервые пришлось вести стратегическую оборону, без всякой надежды сокрушить неприятеля в ходе одной кампании.
Но и союзникам было крайне сложно воспользоваться тяжелым положением Франции, поскольку без полномасштабного участия войск Леопольда наносить достаточно мощные удары по армиям Людовика оказалось невозможным. Голландские и английские подданные Вильгельма Оранского не хотели и дальше оплачивать неэффективные испанские или пьемонтские военные усилия, а все попытки усадить турок за стол переговоров с австрийцами заканчивались неудачей - дождавшиеся наконец-то давно обещанной французской "диверсии" османы опрометчиво надеялись переломить ход войны на Балканах.
В результате, после девяти лет боевых действий и союзники, и французы достигли не слишком впечатляющих успехов. Как и в прежние годы, испанские армии не смогли защитить Каталонию, а савойский герцог после нескольких поражений предпочел заключить с Людовиком сепаратный мир, но в остальном положение Франции оставалось весьма тяжелым - военные кампании окончательно подорвала французскую экономику, вызвав в стране голодные бунты. Обе противостоящие стороны ощутили себя зашедшими в тупик и рассчитывая на продолжение борьбы вокруг испанского трона, которая вследствие бездетности короля Карла II вот-вот должна была начаться, решились начать в Голландии переговоры, завершившиеся подписанием Рейсвейкского мира.
Его условия отразили изменения, произошедшие в Европе со времен окончания Голландской войны - впервые Франция не получила никаких территориальных приобретений, не считая уступленной испанцами западной части Сан-Доминго, что никак не могло считаться равноценной компенсацией понесенному французами ущербу. В свою очередь, Людовик отказался от наследственных прав на Пфальц, вывел войска из Лотарингии и признал своего заклятого врага Вильгельма Оранского королем Англии. Для "гранд монарха" это стало, пожалуй, самым большим унижением за все время его правления - значительно более болезненным, нежели оставление Люксембурга.
Император Леопольд мог удовольствоваться возвращением некоторых городов на Рейне и тем фактом, что попытка Людовика сорвать победоносную войну Вены с османами очевидным образом потерпела неудачу, однако и Эльзас, и Страсбург французы удержали за собой.
Европа замерла в ожидании известий из Мадрида.