Зарисовки
- продолжаем цикл не слишком структурированных заметок по истории (предыдущая часть лежит тут) - тех самых, что предоставляют мне прекрасную возможность поупражняться в работе с текстом.
Как уже говорилось, в данном случае я придерживаюсь достаточного свободного стиля изложения, не перегружая читателя излишними деталями, но определенно рассчитывая на то, что они способны читать.
Тем же, кто хочет почитать (в моем блоге) про эту войну более подробно, могу порекомендовать соответствующий цикл постов от 2015 г. - написано не без смехуечков излишнего веселья, но общий ход событий передает вполне прилично. И потом, там про сражения - треск мушкетов, ядра летают, что еще нужно. Остальных же прошу под кат, желательно с замогильными выражениями лиц.
Рассмотрев причины по которым Стокгольм не мог надеяться заручиться поддержкой или хотя бы благоприятным нейтралитетом своих соседей, обратимся к первой из четырех войн (помимо Северной, речь идет о Семилетней, русско-турецкой войне 1768-1774 гг., а также кампании 1812 года), успехи в которых ознаменовали превращение России в великую державу.
Прежде всего, следует отметить действие трех факторов, оказавших немалое влияние на ход и особенно продолжительность этой войны. Конечно, маловероятно чтобы Швеция легко отказалась от собственных позиций на Балтике (напротив, все XVIII столетие свидетельствует о том, что шведы никоим образом не собирались примиряться с политическими итогами 1721 года), однако же нельзя отрицать и того, что боевые действия вполне могли закончиться намного раньше или проходить по совсем иному сценарию.
К первому фактору следует отнести личность шведского короля Карла XII, показавшего себя если не великим полководцем или тактиком, но прекрасным вождем войска, в самом полном смысле этого слова. Его характер и манеры отлично подошли шведской армии, с ее относительно слабыми техническими возможностями, но великолепным боевым духом, однако упрямство, если не ограниченность короля, не сумевшего оценить реальное положение вещей и использовать успехи на поле боя для достижения дипломатической победы - а вплоть до лета 1709 года ему предоставлялась возможность закончить войну пусть и не справедливым (с точки зрения шведов), но весьма достойным миром - в значительной степени обесценивало военные таланты Карла. И затягивало войну.
Сперва он - выступая в качестве выдающегося полевого командира - лишил союзников надежды на быструю победу (а какое-то время казалось, что и на победу вообще), а затем подвел Швецию к опасной черте, переступив которую сражаться уже пришлось не за победу, и даже не за пристойный мир, но за статус великой державы, обретенный в середине предыдущего века. В каком-то смысле, смерть Карла стала большой удачей для его биографии: иначе, трудно представить, как Стокгольм выпутался бы из совершенно идиотской интриги против Ганноверской династии в Великобритании. Однако, мы забегаем вперед.
Ко второму фактору следует отнести одновременно удачную и неудачную внешнеполитическую конъюнктуру, сложившуюся для Швеции накануне войны. Неудачность ее заключалась в том, что Франция - главный союзник и определенно патрон Стокгольма - оказалось в состоянии войны с Священной Римской империей, Британией и Голландией, не говоря уже о требовавших людских и материальных ресурсов Испанского и Итальянского направлений. Возможности Людовика XIV, и без того подорванные малоуспешной внешней политикой предыдущих лет, были весьма ограниченными и надеяться на помощь французов, как это бывало в 50-х и 70-х гг. прошлого века, шведам уже не приходилось. Теперь, скорее, речь могла идти об обратном.
Тем не менее, кое-какие выгоды из сложившейся ситуации извлечь было можно. Англичанам, голландцам и имперцам по понятным причинам совершенно не хотелось эскалации конфликта на Балтике и в Северной Германии: немецкие, да и датские войска нужны были для того чтобы противостоять французам, а также их испанским и итальянским (крайне недолгое время) союзникам. Войну необходимо было если не вовсе прекратить, то хотя бы локализовать и наиболее быстрым решением стала демонстрация союзного флота против датчан (во многом потому, что против шведского флота и демонстрировать нужды не было - он традиционно уступал датскому).
Именно это позволило Карлу добиться первого успеха - высадившись при помощи англо-голландской эскадры под Копенгагеном, он... и тут следует остановиться и заметить, что при внимательном рассмотрении шведский победный кубок теряет значительную часть блеска. Датчане, разумеется, поплатились за опрометчивую попытку развязать в Северной Германии войну (двинув свою армию в Гольштейн-Готторопское герцогство) и выплатили шведам кругленькую сумму, но - и все.
Карл, внезапно оказавшийся со своим войском у совершенно не ожидавшего подобного развития событий Копенгагена, мог лишь кусать себя за локти (отсюда, к слову, из первого неудачного дипломатического опыта, и проистекало в дальнейшем его упрямое желание непременно "добить" каждого неприятеля): шведским королям не часто доставалась такая возможность. Однако, англо-голландцы были неумолимы и пришлось уступить. Таким образом, Копенгаген был выведен из войны, а датские солдаты отправились... верно, в Венгрию и Фландрию - давить антиавстрийский мятеж и помогать союзным армиям бить французов.
Когда же ослабление Франции приобретет необратимый (в рамках текущей войны, конечно же) характер, а мятежные венгры потерпят решающее поражение - датские войска вернутся обратно и примут участие в окончательном разгроме Швеции.
Травендальский мирный договор вовсе не заключался под диктовку шведов - им просто предоставили возможность вести сухопутную войну с поляками и русскими (а не императором), тогда как Дания оказалась в распоряжении союзников и морской торговле на Балтике уже ничего не угрожало. Кто может упрекнуть Лондон и Гаагу за желание добиться быстрого решения потенциально опасной проблемы?
Но шведы кое-что (и весьма значительное "кое-что") от всего этого приобрели - сложившаяся уже против них коалиция разом лишилась важнейшего своего участника. При этом не стоит полагать, что предстоящая война с поляками и русскими представлялась в Швеции сплошным победоносным походом: казна была пуста, а из опыта прошлых лет шведы хорошо представляли, что одновременная борьба с даже находящимися между собой в войне Варшавой и Москвой - весьма трудная задача. Тем не менее, если в Лондоне и Вене могли считать себя обеспеченными (на какое-то время) от шведского участия в Испанской войне на стороне Людовика, то и Стокгольм теперь мог действовать не опасаясь датчан или пруссаков.
Будущее показало, что расчет союзников оказался надежнее шведского.
Наконец, третий фактор - это русский потенциал, в полной мере раскрывшийся в этой войне. Участие англо-голландского флота позволило Стокгольму на время вырваться из стратегической ловушки, а воинские таланты их короля превратили первую половину войны в цепь тактических успехов шведской армии, однако русский царь Петр сумел воспользоваться временем, необходимым Карлу для того чтобы наконец-то разбить польские армии и, угрожая Саксонии, закончить войну с Августом.
Сегодня уже трудно в полной мере оценить ту предельную степень истощения людских и материальных ресурсов России, достижение которой потребовала война с шведами, но в конце концов Петр Первый добился желаемого результата. Ведя войну с опасным, однако все же неспособным нанести смертельный удар противником, царь сумел не только вестернезировать собственные войска и создать флот, но и продемонстрировать то, на какие жертвы готова пойти его страна ради победы.
Разумеется, обладай Россия меньшими возможностями, окажись она отрезанной от Европы или в руках менее способного (в том числе и на предельную жестокость) правителя чем Петр, то все... не могло бы сложиться иначе. Шведское великодержавие было обречено так или эдак, в этой или следующей войне... но это мудрость послезнания, а накануне решающей схватки с царем Карл вполне мог бы произнести приписываемые Пирру слова, будто бы сказавшем о впервые увиденной им римской армии - это-де не варварский военный строй.
Но шведский король предпочел воображать себя новым Александром Македонским - какая ошибочная аналогия! Он как будто не желал замечать и того, что позади него вовсе не союзная Греция, представлявшая собой главную силу тогдашнего мира, центр цивилизации, но независимые и несравненно более сильные (чем Швеция) европейские государства, среди которых лишь одно можно было назвать дружественным Стокгольму; и того, что что позади него усмиренная, но готовая в любой момент восстать Польша; и того, что перед ним - не обессиленная и лишившаяся греческих гоплитов и финикийских моряков Персия, а мощное государство, на службе у которого состоят тысячи европейских специалистов и чья армия уже показала способность побеждать если не умением, то числом.
Быть может ошибка Карла и не слишком удивительна - после такой-то череды побед, способной вскружить и куда более сильную голову - но она не делает чести его стратегическим талантам. В конце концов, в прошлом шведы не раз одерживали над русскими победы, но никогда не могли претендовать на нечто большее - ни во времена, когда царство Ивана Грозного уже исчерпало свои силы в Ливонской войне, ни во времена, когда поляков в Москве сменяли русские в Вильно. Король явно переоценил свою армию и фатально недооценил противника.
Итак, мы уяснили, что участие англо-голландского флота и события Испанской войны сделали (на время) положение Швеции куда более благоприятным, чем она могла изначально рассчитывать - и Дания, и Пруссия, и вся император в Вене были заняты войной с "великим монархом"; что шведский король Карл неожиданно (а кто был стал того ожидать от совсем молодого человека, не имевшего прежде никакого военного опыта?) оказался выдающимся командиром и крайне упрямым человеком; что в русском царе Петре он нашел себе великого противника, способного оправиться от разочаровывающих поражений и упорно продолжать войну.
Очевидно, что такое сочетание факторов не могло не повлечь за собой долгого и кровопролитного противостояния: окажись Карл или Петр другими людьми, не случись на раннем этапе вмешательства морских держав, не будь Франция занята Испанской войной, а Пруссия и Дания противостоянием Людовику - и все могло бы разрешиться значительно быстрее... или вовсе быть отложенным на будущее. Неизменным бы остался лишь итог - постепенное увядание шведского великодержавия, неспособного угнаться за любым из своих соседей.
Возможно, что в действительности - если вообще можно руководствоваться подобными вещами - шведам даже повезло: они проиграли, что называется после "славной борьбы", вписав в собственную и мировую летопись несколько страниц, наполненных военными подвигами, столь же приятными потомкам, насколько утомительны они были для современников. Однако, давайте наконец перейдем к изложению дальнейших событий.
После того, как датские дела были "урегулированы", шведский флот с немалыми усилиями и прискорбной неумелостью сумел перебросить солдат Карла в Прибалтику, где польско-саксонская армия без особенного рвения осаждала Ригу. Эта неторопливость восточных союзников Дании показывает, что изначально и Петр, и Август надеялись вести периферийную войну, откусывая лакомые куски шведской "империи". Известия о событиях под Копенгагеном оказали на обоих правителей одинаково разочаровывающее впечатление, но с разными последствиями, хорошо раскрывающими и характер обоих правителей, и возможности возглавляемых ими держав.
Войско Августа быстро отступило: саксонский курфюрст и польский король явно не торопился встречаться в бою с главными силами шведов, да и к этому времени его армия была уже не в лучшем состоянии - поляки быстро "утомлялись". Петр, чье войско вело осаду Нарвы в несравненно более трудных условиях - остался, а точнее - оставил под крепостью своих солдат, а сам поспешно ретировался. Русского царя можно справедливо упрекать за это, но решение при необходимости пожертвовать армией (хотя, конечно, он не мог быть уверен в масштабе предстоящего поражения, очевидно не заблуждаясь насчет его неизбежности как таковой) - весьма примечательно.
Эта "стратегическая смелость", вызывавшая и тогда, и сейчас упреки в личной трусости, может быть объяснена очень просто: царь рассудил, что представляет собой ключевую фигуру, рисковать которой ради сомнительного эффекта, оказываемого на войска присутствием на поле боя монарха, не стоит. В этом нет ничего героического, но присутствует определенный здравый смысл - как полководец, Петр стоил немногого, но кто бы заменил его в Москве, а шире того - в системе царской власти и ее тогдашнем положении?
Наконец, эта готовность бросить под на врага столько собственных подданных, сколько потребуется для победы, не то, что не беспокоясь о цене, но и просто не рассматривая ситуацию под таким углом (равно, как и способность последних выносить это) - сказала бы о многом, если бы кто-то взялся набросать психологический портрет "деспота московитов". Карлу до этого, конечно, не было никакого дела и в последующие годы царь представлял себе короля куда лучше, чем тот его.
Разумеется, швед презирал русского - лично порядочный и по-настоящему храбрый воитель против коварного и жестокого "повелителя варваров", подло нарушившего мир и трусливо бежавшего от собственного войска накануне битвы. Мог ли быть контраст сильнейшим? Победа под Нарвой, ставшая первым большим сражением той войны, вряд ли могла бы изменить мнение Карла о царе и его войска, и в течении следующих восьми лет король, имевший дело лишь со вспомогательными корпусами, отправляемых Петром для поддержки Августа, продолжал оценивать своего восточного врага крайне низко. И совершенно напрасно - задолго до Полтавы царь доказал, что он вовсе не какой-нибудь Дарий III.
Следует, однако, освободить Карла от нескольких обвинений: и в том, что он-де не "добил Петра" после Нарвы и, говоря шире (а все любят широкие мазки), вел войну по каким-то несообразным стратегическим методам.
Во-первых, и бросок Карла на русскую армию, и даже феноменальная над ней победа (восемь тысяч против сорока) - это не неизбежность, а счастливая возможность, реализовавшаяся благодаря сочетанию ряда факторов, одну часть из которых мы уже разобрали, а в другую углубляться не станем (речь идет о сравнительной боевой эффективности обеих армий). Шведы, конечно же, победили не "случайно", но и король провел следующие полгода на охоте не только потому что-де совершенно презирал своих врагов.
В то время, как Петр лихорадочно готовился к продолжению борьбы, Карл ожидал прибытия подкреплений, без которых наступать зимой в глубь России было очевидной глупостью, а глупцом швед не был. Разбить русскую армию в поле - это одно, а брать штурмом Новгород или Псков - совершенно другое. И это не говоря уже о войсках Августа, несомненно способных доставить шведам немалые неприятности, рискни они пуститься в авантюру восточного похода. Такая стратегия противоречила здравому смыслу и закончилась бы весьма плачевно, что Карл и его генералы прекрасно понимали.
Во-вторых, даже разместившись на зимние квартиры шведская армия практически голодала, так что не существовало никакой реальной возможности создать необходимые запасы продовольствия даже для начального этапа предполагаемого похода. Поэтому вовсе не удивительно, что солдаты Карла выступили в поход лишь летом следующего года, да и то польско-русско-саксонское войско открыло кампанию первым. Следующие семь лет представляют собой череду маневров, сменявшихся быстрым сражениями, т.е. той войной, к которой и король, и его генералы были подготовлены лучше всего, благо и климат, и сравнительное (с Россией) благополучие польско-литовских земель, и даже противники благоприятствовали успеху шведских военных усилий.
Все это время Карл вел вполне осмысленную, "методическую" войну, без всякого "безрассудства", если не принимать за таковое его личную храбрость в бою. Она действительно, порой, приводила к ненужному риску, но в условиях слабой технической насыщенности шведской армии, ее малочисленности, это было, по сути, почти единственно верным решением. Другое дело, что возможности военной машины Карла были достаточно ограниченными и потребовалось немало лет для того чтобы загнать польского короля в его саксонское курфюрешство. За это время Петр успел основать Санкт-Петербург, несколько раз крепко поколотить королевские войска в Прибалтике и даже насладиться реваншем за Нарву - в 1706 году под Калишем русско-саксонско-польская армия Меншикова наголову разгромила шведско-польский корпус (поляки с обеих сторон разбежались еще в начале сражения).
Вынудив Августа отказаться от польского трона, Карл приобрел некоторое значение - у него впервые появилось то, что можно было, пусть и с натяжкой, назвать приличным оперативным базисом: только теперь можно было по-настоящему говорить о наступательной войне с русскими... или имперцами? Такое развитие событий было вполне возможным - в будущем, едва не заключив союз с Россией против Англии, Карл покажет, что при желании способен на поразительные политические кульбиты - тем более, что в этом случае король в некотором смысле пошел бы по стопам своего "великого предшественника" Густава-Адольфа, начавшего с неудачного вторжения в Россию и закончившего под Лютценом. И разве не в интересах Швеции было поддержать Францию, начавшую уже поддаваться под натиском союзных войск?
Последствия шведского вмешательства в Испанскую войну были очевидны (хотя и, видимо, значительно преувеличены) - это, как минимум, потребовало бы от императора отвлечения на новый фронт значительного количества войск, и без того распыленных между венгерскими мятежниками и иберийским театром военных действий. И Дания, и Пруссия, чьи войска сражались с французами, в то время тоже не могли выделить против шведской угрозы достаточного количества солдат.
Встревоженные союзники, хорошо знавшие о попытках царя заключить со своим шведским противником "компромиссный" мир, отправили к Карлу человека способного и вызвать у "короля-воина" уважение, и в свою очередь, оценить намерения последнего. Им стал герцог Мальборо, лучший - после Евгения Савойского - полководец антифранцузской коалиции, обладавший к тому же неплохими способностями дипломата.
...
О-ля-ля, уже двенадцатый час! Закругляюсь, продолжим в следующий раз.
Как уже говорилось, в данном случае я придерживаюсь достаточного свободного стиля изложения, не перегружая читателя излишними деталями, но определенно рассчитывая на то, что они способны читать.
Тем же, кто хочет почитать (в моем блоге) про эту войну более подробно, могу порекомендовать соответствующий цикл постов от 2015 г. - написано не без смехуечков излишнего веселья, но общий ход событий передает вполне прилично. И потом, там про сражения - треск мушкетов, ядра летают, что еще нужно. Остальных же прошу под кат, желательно с замогильными выражениями лиц.
Рассмотрев причины по которым Стокгольм не мог надеяться заручиться поддержкой или хотя бы благоприятным нейтралитетом своих соседей, обратимся к первой из четырех войн (помимо Северной, речь идет о Семилетней, русско-турецкой войне 1768-1774 гг., а также кампании 1812 года), успехи в которых ознаменовали превращение России в великую державу.
Прежде всего, следует отметить действие трех факторов, оказавших немалое влияние на ход и особенно продолжительность этой войны. Конечно, маловероятно чтобы Швеция легко отказалась от собственных позиций на Балтике (напротив, все XVIII столетие свидетельствует о том, что шведы никоим образом не собирались примиряться с политическими итогами 1721 года), однако же нельзя отрицать и того, что боевые действия вполне могли закончиться намного раньше или проходить по совсем иному сценарию.
К первому фактору следует отнести личность шведского короля Карла XII, показавшего себя если не великим полководцем или тактиком, но прекрасным вождем войска, в самом полном смысле этого слова. Его характер и манеры отлично подошли шведской армии, с ее относительно слабыми техническими возможностями, но великолепным боевым духом, однако упрямство, если не ограниченность короля, не сумевшего оценить реальное положение вещей и использовать успехи на поле боя для достижения дипломатической победы - а вплоть до лета 1709 года ему предоставлялась возможность закончить войну пусть и не справедливым (с точки зрения шведов), но весьма достойным миром - в значительной степени обесценивало военные таланты Карла. И затягивало войну.
Сперва он - выступая в качестве выдающегося полевого командира - лишил союзников надежды на быструю победу (а какое-то время казалось, что и на победу вообще), а затем подвел Швецию к опасной черте, переступив которую сражаться уже пришлось не за победу, и даже не за пристойный мир, но за статус великой державы, обретенный в середине предыдущего века. В каком-то смысле, смерть Карла стала большой удачей для его биографии: иначе, трудно представить, как Стокгольм выпутался бы из совершенно идиотской интриги против Ганноверской династии в Великобритании. Однако, мы забегаем вперед.
Ко второму фактору следует отнести одновременно удачную и неудачную внешнеполитическую конъюнктуру, сложившуюся для Швеции накануне войны. Неудачность ее заключалась в том, что Франция - главный союзник и определенно патрон Стокгольма - оказалось в состоянии войны с Священной Римской империей, Британией и Голландией, не говоря уже о требовавших людских и материальных ресурсов Испанского и Итальянского направлений. Возможности Людовика XIV, и без того подорванные малоуспешной внешней политикой предыдущих лет, были весьма ограниченными и надеяться на помощь французов, как это бывало в 50-х и 70-х гг. прошлого века, шведам уже не приходилось. Теперь, скорее, речь могла идти об обратном.
Тем не менее, кое-какие выгоды из сложившейся ситуации извлечь было можно. Англичанам, голландцам и имперцам по понятным причинам совершенно не хотелось эскалации конфликта на Балтике и в Северной Германии: немецкие, да и датские войска нужны были для того чтобы противостоять французам, а также их испанским и итальянским (крайне недолгое время) союзникам. Войну необходимо было если не вовсе прекратить, то хотя бы локализовать и наиболее быстрым решением стала демонстрация союзного флота против датчан (во многом потому, что против шведского флота и демонстрировать нужды не было - он традиционно уступал датскому).
Именно это позволило Карлу добиться первого успеха - высадившись при помощи англо-голландской эскадры под Копенгагеном, он... и тут следует остановиться и заметить, что при внимательном рассмотрении шведский победный кубок теряет значительную часть блеска. Датчане, разумеется, поплатились за опрометчивую попытку развязать в Северной Германии войну (двинув свою армию в Гольштейн-Готторопское герцогство) и выплатили шведам кругленькую сумму, но - и все.
Карл, внезапно оказавшийся со своим войском у совершенно не ожидавшего подобного развития событий Копенгагена, мог лишь кусать себя за локти (отсюда, к слову, из первого неудачного дипломатического опыта, и проистекало в дальнейшем его упрямое желание непременно "добить" каждого неприятеля): шведским королям не часто доставалась такая возможность. Однако, англо-голландцы были неумолимы и пришлось уступить. Таким образом, Копенгаген был выведен из войны, а датские солдаты отправились... верно, в Венгрию и Фландрию - давить антиавстрийский мятеж и помогать союзным армиям бить французов.
Когда же ослабление Франции приобретет необратимый (в рамках текущей войны, конечно же) характер, а мятежные венгры потерпят решающее поражение - датские войска вернутся обратно и примут участие в окончательном разгроме Швеции.
Травендальский мирный договор вовсе не заключался под диктовку шведов - им просто предоставили возможность вести сухопутную войну с поляками и русскими (а не императором), тогда как Дания оказалась в распоряжении союзников и морской торговле на Балтике уже ничего не угрожало. Кто может упрекнуть Лондон и Гаагу за желание добиться быстрого решения потенциально опасной проблемы?
Но шведы кое-что (и весьма значительное "кое-что") от всего этого приобрели - сложившаяся уже против них коалиция разом лишилась важнейшего своего участника. При этом не стоит полагать, что предстоящая война с поляками и русскими представлялась в Швеции сплошным победоносным походом: казна была пуста, а из опыта прошлых лет шведы хорошо представляли, что одновременная борьба с даже находящимися между собой в войне Варшавой и Москвой - весьма трудная задача. Тем не менее, если в Лондоне и Вене могли считать себя обеспеченными (на какое-то время) от шведского участия в Испанской войне на стороне Людовика, то и Стокгольм теперь мог действовать не опасаясь датчан или пруссаков.
Будущее показало, что расчет союзников оказался надежнее шведского.
Наконец, третий фактор - это русский потенциал, в полной мере раскрывшийся в этой войне. Участие англо-голландского флота позволило Стокгольму на время вырваться из стратегической ловушки, а воинские таланты их короля превратили первую половину войны в цепь тактических успехов шведской армии, однако русский царь Петр сумел воспользоваться временем, необходимым Карлу для того чтобы наконец-то разбить польские армии и, угрожая Саксонии, закончить войну с Августом.
Сегодня уже трудно в полной мере оценить ту предельную степень истощения людских и материальных ресурсов России, достижение которой потребовала война с шведами, но в конце концов Петр Первый добился желаемого результата. Ведя войну с опасным, однако все же неспособным нанести смертельный удар противником, царь сумел не только вестернезировать собственные войска и создать флот, но и продемонстрировать то, на какие жертвы готова пойти его страна ради победы.
Разумеется, обладай Россия меньшими возможностями, окажись она отрезанной от Европы или в руках менее способного (в том числе и на предельную жестокость) правителя чем Петр, то все... не могло бы сложиться иначе. Шведское великодержавие было обречено так или эдак, в этой или следующей войне... но это мудрость послезнания, а накануне решающей схватки с царем Карл вполне мог бы произнести приписываемые Пирру слова, будто бы сказавшем о впервые увиденной им римской армии - это-де не варварский военный строй.
Но шведский король предпочел воображать себя новым Александром Македонским - какая ошибочная аналогия! Он как будто не желал замечать и того, что позади него вовсе не союзная Греция, представлявшая собой главную силу тогдашнего мира, центр цивилизации, но независимые и несравненно более сильные (чем Швеция) европейские государства, среди которых лишь одно можно было назвать дружественным Стокгольму; и того, что что позади него усмиренная, но готовая в любой момент восстать Польша; и того, что перед ним - не обессиленная и лишившаяся греческих гоплитов и финикийских моряков Персия, а мощное государство, на службе у которого состоят тысячи европейских специалистов и чья армия уже показала способность побеждать если не умением, то числом.
Быть может ошибка Карла и не слишком удивительна - после такой-то череды побед, способной вскружить и куда более сильную голову - но она не делает чести его стратегическим талантам. В конце концов, в прошлом шведы не раз одерживали над русскими победы, но никогда не могли претендовать на нечто большее - ни во времена, когда царство Ивана Грозного уже исчерпало свои силы в Ливонской войне, ни во времена, когда поляков в Москве сменяли русские в Вильно. Король явно переоценил свою армию и фатально недооценил противника.
Итак, мы уяснили, что участие англо-голландского флота и события Испанской войны сделали (на время) положение Швеции куда более благоприятным, чем она могла изначально рассчитывать - и Дания, и Пруссия, и вся император в Вене были заняты войной с "великим монархом"; что шведский король Карл неожиданно (а кто был стал того ожидать от совсем молодого человека, не имевшего прежде никакого военного опыта?) оказался выдающимся командиром и крайне упрямым человеком; что в русском царе Петре он нашел себе великого противника, способного оправиться от разочаровывающих поражений и упорно продолжать войну.
Очевидно, что такое сочетание факторов не могло не повлечь за собой долгого и кровопролитного противостояния: окажись Карл или Петр другими людьми, не случись на раннем этапе вмешательства морских держав, не будь Франция занята Испанской войной, а Пруссия и Дания противостоянием Людовику - и все могло бы разрешиться значительно быстрее... или вовсе быть отложенным на будущее. Неизменным бы остался лишь итог - постепенное увядание шведского великодержавия, неспособного угнаться за любым из своих соседей.
Возможно, что в действительности - если вообще можно руководствоваться подобными вещами - шведам даже повезло: они проиграли, что называется после "славной борьбы", вписав в собственную и мировую летопись несколько страниц, наполненных военными подвигами, столь же приятными потомкам, насколько утомительны они были для современников. Однако, давайте наконец перейдем к изложению дальнейших событий.
После того, как датские дела были "урегулированы", шведский флот с немалыми усилиями и прискорбной неумелостью сумел перебросить солдат Карла в Прибалтику, где польско-саксонская армия без особенного рвения осаждала Ригу. Эта неторопливость восточных союзников Дании показывает, что изначально и Петр, и Август надеялись вести периферийную войну, откусывая лакомые куски шведской "империи". Известия о событиях под Копенгагеном оказали на обоих правителей одинаково разочаровывающее впечатление, но с разными последствиями, хорошо раскрывающими и характер обоих правителей, и возможности возглавляемых ими держав.
Войско Августа быстро отступило: саксонский курфюрст и польский король явно не торопился встречаться в бою с главными силами шведов, да и к этому времени его армия была уже не в лучшем состоянии - поляки быстро "утомлялись". Петр, чье войско вело осаду Нарвы в несравненно более трудных условиях - остался, а точнее - оставил под крепостью своих солдат, а сам поспешно ретировался. Русского царя можно справедливо упрекать за это, но решение при необходимости пожертвовать армией (хотя, конечно, он не мог быть уверен в масштабе предстоящего поражения, очевидно не заблуждаясь насчет его неизбежности как таковой) - весьма примечательно.
Эта "стратегическая смелость", вызывавшая и тогда, и сейчас упреки в личной трусости, может быть объяснена очень просто: царь рассудил, что представляет собой ключевую фигуру, рисковать которой ради сомнительного эффекта, оказываемого на войска присутствием на поле боя монарха, не стоит. В этом нет ничего героического, но присутствует определенный здравый смысл - как полководец, Петр стоил немногого, но кто бы заменил его в Москве, а шире того - в системе царской власти и ее тогдашнем положении?
Наконец, эта готовность бросить под на врага столько собственных подданных, сколько потребуется для победы, не то, что не беспокоясь о цене, но и просто не рассматривая ситуацию под таким углом (равно, как и способность последних выносить это) - сказала бы о многом, если бы кто-то взялся набросать психологический портрет "деспота московитов". Карлу до этого, конечно, не было никакого дела и в последующие годы царь представлял себе короля куда лучше, чем тот его.
Разумеется, швед презирал русского - лично порядочный и по-настоящему храбрый воитель против коварного и жестокого "повелителя варваров", подло нарушившего мир и трусливо бежавшего от собственного войска накануне битвы. Мог ли быть контраст сильнейшим? Победа под Нарвой, ставшая первым большим сражением той войны, вряд ли могла бы изменить мнение Карла о царе и его войска, и в течении следующих восьми лет король, имевший дело лишь со вспомогательными корпусами, отправляемых Петром для поддержки Августа, продолжал оценивать своего восточного врага крайне низко. И совершенно напрасно - задолго до Полтавы царь доказал, что он вовсе не какой-нибудь Дарий III.
Следует, однако, освободить Карла от нескольких обвинений: и в том, что он-де не "добил Петра" после Нарвы и, говоря шире (а все любят широкие мазки), вел войну по каким-то несообразным стратегическим методам.
Во-первых, и бросок Карла на русскую армию, и даже феноменальная над ней победа (восемь тысяч против сорока) - это не неизбежность, а счастливая возможность, реализовавшаяся благодаря сочетанию ряда факторов, одну часть из которых мы уже разобрали, а в другую углубляться не станем (речь идет о сравнительной боевой эффективности обеих армий). Шведы, конечно же, победили не "случайно", но и король провел следующие полгода на охоте не только потому что-де совершенно презирал своих врагов.
В то время, как Петр лихорадочно готовился к продолжению борьбы, Карл ожидал прибытия подкреплений, без которых наступать зимой в глубь России было очевидной глупостью, а глупцом швед не был. Разбить русскую армию в поле - это одно, а брать штурмом Новгород или Псков - совершенно другое. И это не говоря уже о войсках Августа, несомненно способных доставить шведам немалые неприятности, рискни они пуститься в авантюру восточного похода. Такая стратегия противоречила здравому смыслу и закончилась бы весьма плачевно, что Карл и его генералы прекрасно понимали.
Во-вторых, даже разместившись на зимние квартиры шведская армия практически голодала, так что не существовало никакой реальной возможности создать необходимые запасы продовольствия даже для начального этапа предполагаемого похода. Поэтому вовсе не удивительно, что солдаты Карла выступили в поход лишь летом следующего года, да и то польско-русско-саксонское войско открыло кампанию первым. Следующие семь лет представляют собой череду маневров, сменявшихся быстрым сражениями, т.е. той войной, к которой и король, и его генералы были подготовлены лучше всего, благо и климат, и сравнительное (с Россией) благополучие польско-литовских земель, и даже противники благоприятствовали успеху шведских военных усилий.
Все это время Карл вел вполне осмысленную, "методическую" войну, без всякого "безрассудства", если не принимать за таковое его личную храбрость в бою. Она действительно, порой, приводила к ненужному риску, но в условиях слабой технической насыщенности шведской армии, ее малочисленности, это было, по сути, почти единственно верным решением. Другое дело, что возможности военной машины Карла были достаточно ограниченными и потребовалось немало лет для того чтобы загнать польского короля в его саксонское курфюрешство. За это время Петр успел основать Санкт-Петербург, несколько раз крепко поколотить королевские войска в Прибалтике и даже насладиться реваншем за Нарву - в 1706 году под Калишем русско-саксонско-польская армия Меншикова наголову разгромила шведско-польский корпус (поляки с обеих сторон разбежались еще в начале сражения).
Вынудив Августа отказаться от польского трона, Карл приобрел некоторое значение - у него впервые появилось то, что можно было, пусть и с натяжкой, назвать приличным оперативным базисом: только теперь можно было по-настоящему говорить о наступательной войне с русскими... или имперцами? Такое развитие событий было вполне возможным - в будущем, едва не заключив союз с Россией против Англии, Карл покажет, что при желании способен на поразительные политические кульбиты - тем более, что в этом случае король в некотором смысле пошел бы по стопам своего "великого предшественника" Густава-Адольфа, начавшего с неудачного вторжения в Россию и закончившего под Лютценом. И разве не в интересах Швеции было поддержать Францию, начавшую уже поддаваться под натиском союзных войск?
Последствия шведского вмешательства в Испанскую войну были очевидны (хотя и, видимо, значительно преувеличены) - это, как минимум, потребовало бы от императора отвлечения на новый фронт значительного количества войск, и без того распыленных между венгерскими мятежниками и иберийским театром военных действий. И Дания, и Пруссия, чьи войска сражались с французами, в то время тоже не могли выделить против шведской угрозы достаточного количества солдат.
Встревоженные союзники, хорошо знавшие о попытках царя заключить со своим шведским противником "компромиссный" мир, отправили к Карлу человека способного и вызвать у "короля-воина" уважение, и в свою очередь, оценить намерения последнего. Им стал герцог Мальборо, лучший - после Евгения Савойского - полководец антифранцузской коалиции, обладавший к тому же неплохими способностями дипломата.
...
О-ля-ля, уже двенадцатый час! Закругляюсь, продолжим в следующий раз.