Италия - Эфиопия
- дуче берет реванш. Вторая итало-эфиопская война (1935 - 1936). Начало лежит тут.
Эфиопские негодники прикрываются "Красным крестом", а сами стреляют в итальянцев разрывными пулями!
Заранее убеждая согнанных на городские улицы и площади итальянцев в неизбежности победы, дуче не слишком рисковал. В отличие от условий, в которых проходила прошлая итало-эфиопская война, теперь все козыри были на руках у Рима. Если современная эфиопская армия не слишком отличалась от той, что когда-то разбила незадачливых колонизаторов при Адуа, то «легионы фашизма» обладали целым рядом неоспоримых технических преимуществ: наличием артиллерии, бронетехники, моторизованных войск и, конечно же, авиации. Всей этой мощи Эфиопия могла противопоставить только лишь многочисленные отряды феодального ополчения, несколько небольших по-европейски обученных подразделений - да память о победе в Первой итало-эфиопской войне.
Объявляя мобилизацию, эфиопский император грозил повешением всем уклонявшимся, но численность была последней проблемой его армии. Внутреннее положение самой Эфиопии было крайне сложным, и сосчитать хотя бы примерное количество собственных войск ее командиры откровенно затруднялись. По разным оценкам, император сумел выставить на поле боя от 300 до 800 тысяч бойцов, но за этими цифрами нельзя было увидеть настоящих вооруженных сил. Эфиопские войска не представляли собой единого целого - ни в организационном, ни в техническом плане. Лучшими солдатами считались десять тысяч одетых в бельгийскую униформу императорских гвардейцев, вооруженных и обученных на европейский манер, затем шли подчинявшиеся Аддис-Абебе соединения ополченцев, а уж потом - отряды расов, провинциальных правителей империи. Последние были и наиболее многочисленными, и наиболее отсталыми - оснащенные давно устаревшими ружьями, луками и копьями, эти войска отличались разве что порывистой храбростью, которая оставляла их после того, как выяснялось, что итальянцы не спешит вступать в ближний бой. Территориальное ополчение было вооружено получше, но и оно не имело подлинной военной подготовки, не говоря уже об офицерском составе. Некоторое количество эфиопских бойцов получило известный опыт на службе у итальянцев, но это не могло заменить отсутствия организации как таковой.
Огневая мощь эфиопской пехоты вызывала лишь горестную улыбку. В императорских арсеналах хранилось около 400 тысяч винтовок самых различных моделей - многие из них безнадежно устарели, к другим попросту не было патронов. Точное количество имевшихся пулеметов установить уже не удастся - цифры разнятся от 300 до 1000 единиц, но было очевидно, что нехватка патронов вскоре сделает бесполезными даже те, которые будут задействованы в бою. Такая же грустная ситуация складывалась и в артиллерии, насчитывавшей несколько сотен орудий, закупленных преимущественно во Франции и Англии. В любом случае, превосходство итальянской авиации в воздухе делало эфиопскую артиллерию крайне уязвимой - защитить ее было почти нечем. ПВО императорской армии состояла из 50 французских зениток, а ВВС Эфиопии насчитывали всего 12 машин, из которых к воздушному бою была пригодна всего треть из них. Впрочем, как показало время, эфиопские ВВС оказались наиболее подготовленным родом войск империи. По крайней мере, они во всем превосходили бронетанковые войска Хайле Селассие, состоявшие из нескольких танков устаревших моделей и семи броневиков, собранных на базе фордовских грузовиков. Противотанковые средства эфиопской армии тоже оставляли желать лучшего - гранат почти не было, а три десятка орудий никак не могли противостоять сотням итальянских танкеток. Наконец, против нескольких тысяч итальянских грузовиков, позволявших пехоте и артиллерии быстро достигать поставленных целей, эфиопы могли выставить три сотни машин, большая часть из которых также вскоре вышла из строя - благодаря действиям итальянской авиации, но главное - из-за невозможности полноценного ремонта.
Положение с вооружением не стало лучше, когда после начала войны с Эфиопии сняли эмбарго на поставки военного снаряжения. Теперь африканцы могли покупать оружие, но кто бы мог продать им его? Французы, англичане? Их правительства все еще были слишком обеспокоены сохранением дружеских отношений с Италией, чтобы открыто и с должным размахом оказать поддержку африканцам. Не были заинтересованы в открывшемся рынке и другие страны. США, будущий «арсенал демократии», не продали эфиопам даже нескольких транспортных самолетов для санитарных нужд. С американцами солидаризовались японцы, отказавшиеся поставлять в Эфиопию противогазы.
К тому же африканское государство было очень бедным, так что, прежде чем продавать ему оружие, следовало озаботиться наполнением императорской казны. Для Лиги Наций, с ее громоздким бюрократическим аппаратом, такая задача была не по силам. Английские, французские или американские налогоплательщики, на словах поддерживающие далекую страну Черного континента, не были готовы делать это за свой счет.
Лишь один луч света прорезал тьму всеобщего равнодушия к судьбе эфиопской армии - еще в тот период, когда Лига Наций запретила продавать вооружение Риму и Аддис-Абебе, национал-социалистическая Германия тайком поставила африканцам десять тысяч маузеровских винтовок и 10 миллионов патронов к ним, немного пулеметов, пушек, а также три самолета. Тогдашняя немецкая пресса оценивала грядущий итальянский поход достаточно скептически, а руководители рейха рассчитывали на то, что фашисты «увязнут» - не столько в военном, сколько в политическом смысле. Время показало, что они не ошиблись. Император Хайле Селассие был немало поражен тем, что ему помогли немцы, а не французы, долгое время оказывавшие Эфиопии туманные, но многообещающие знаки внимания. С такими же чувствами эфиопский лидер смотрел и на Великобританию.
Помимо организационных и технических проблем уязвимым местом эфиопской армии было командование. Сам император управлять войсками «в поле» не мог, но, будучи неплохо образованным и умным человеком, вполне был способен осуществлять общее военно-политическое руководство. К сожалению, рядом с ним не оказалось военных специалистов, способных справиться со стоящими перед эфиопской армией задачами. Как уже говорилось, сильнейшую (численно) компоненту эфиопских вооруженных сил представляло феодально-племенное ополчение расов, а потому именно им предстояло вести войска в бой. Назначение на должности из-за «знатности» было бичом всех армий во все времена, но в Эфиопии это проявилось особенно наглядно по причине почти абсолютного несоответствия новых назначенцев своим задачам. Какие-то расы действительно были неплохими администраторами (что в тогдашней, да и сегодняшней Эфиопии подразумевало и наличие определенных способностей к воинскому делу), готовыми сражаться с захватчиками; другие, напротив, еще до войны проявляли нелояльность к императору и ожидали первой возможности перейти на сторону итальянцев. Но всех их объединяло одно качество - неумение руководить многотысячными армиями в современной войне. Один из таких «полководцев» принципиально отказывался пользоваться картой, другой не желал позорно «прятаться за камнями», и почти все они отвергали тактическую оборону, хотя принятый накануне войны стратегический план сводился к тому, чтобы измотать врага в упорных боях на выгодной для этого местности. В защиту расов можно сказать лишь то, что заменить их было некем - иначе император лишился бы большей части своей армии.
В Италии картина накануне военного похода складывалась намного более оптимистичная. Муссолини сумел не только подготовить страну психологически (в отличие от ситуации 1896 года), но и направить в Африку силы, подобные которым Италия не выставляла со времен Мировой войны. Дуче вполне отдавал себе отчет в том, что не может допустить даже относительно небольших поражений от эфиопов, равно как и затягивания кампании. Лучшей гарантией достижения быстрого военного успеха, справедливо рассудили в Риме, была бы массированная концентрация войск на театре будущих боев. Для «величайшего колониального похода в истории» на Черный континент отправились сотни тысяч итальянцев - за время войны с Эфиопией итальянский флот отчитался о 560 тысячах человек, перевезенных через Средиземное и Красное море в Восточную Африку. Примерно пятая часть этих людей были гражданскими, необходимыми для подготовки итальянских колоний к грядущему походу. Вместе с солдатами и рабочими в Африку плыли лошади и мулы, больше 80 тысяч животных, но пропаганда делала упор на моторизацию, противопоставляя сверхсовременную фашистскую армию «варварским полчищам негуса». И действительно, пожалуй, никогда еще европейцы не завоевывали себе колонии с приложением таких усилий: по своим масштабам даже Бурская война не может сравниваться со Второй итало-эфиопской.
Помимо солдат и мулов итальянцы бросили против эфиопов около 700 танков. В основном речь шла о танкетках, но были и настоящие танки - например, машины, заказанные у «Рено» еще до начала войны. Итальянская пехота шла в атаку при поддержке 6000 пулеметов и 2000 орудий, в небе ее сопровождали 450 самолетов. Авиация сыграла очень важную роль в этой кампании - итальянские ВВС не только рассеивали вражеские войска, но и доставляли своим солдатам припасы, что действительно было весьма современным методом. Транспортные функции, принятые на себя летчиками, немало облегчили положение дивизий Рима, ведь, несмотря на громкие разговоры о «новой фашистской армии», у итальянских генералов было не так уж много моторов - более чем полумиллионную группировку обслуживало менее десяти тысяч грузовиков.
Кроме того, Италия располагала и «туземными войсками», составлявшими немалую часть армии вторжения. Суровые эритрейские или ливийские солдаты сыграли немалую роль в успешном завершении итальянского похода - неприхотливые бойцы, они часто исполняли функции разведчиков или бойцов авангарда. Генералы дуче - кроме «ветеранов Африки» вроде Грациани, который научился ценить «своих ливийцев» во время антиповстанческих операций 20-30-х гг., - не слишком беспокоились по поводу «своих африканцев», так что колониальные части понесли в боях достаточно большие, непропорциональные своему участию потери. Подчас туземцы дезертировали целыми отрядами (эритрейцы, сомалийцы или местные арабы), но в целом свои задачи вспомогательных войск выполняли вполне достойно.
У фашистов были и «союзники» - арабы, жившие в Восточной Африке со времен Средневековья. Еще в XIX веке немцы лишили арабских правителей привилегии заниматься работорговлей, жестоко подавив все попытки восстать, теперь же правители этих карликовых государств спешили заручиться поддержкой фашистской Италии. Наконец, помимо мобилизованных или явившихся добровольцами итальянцев, в Африку отправились потомки итальянских эмигрантов из Южной Америки, выставившие два особых легиона, сражавшиеся в составе фашистской милиции. Организационно итальянские силы (помимо колониальных войск) были сведены в 15 дивизий, из которых 9 являлись армейскими, а 6 относились к фашистской милиции.
Однако на этой впечатляющей картине итальянской мощи имелись и свои темные пятна. Во-первых, несмотря на двенадцать лет, в течении которых Муссолини занимал должность министра обороны, боеспособность вооруженных сил Италии все еще оставалась на достаточно низком уровне. . Виной тому были как объективные причины - относительная бедность и отсталость страны, не позволявшие соперничать с великими европейскими и мировыми державами, - так и некомпетентность самого дуче. Долгое время армию, невзирая на всю милитаристскую риторику, держали на голодном пайке, и только на рубеже 20-30-хгодов это положение начало меняться. Разумеется, за столь короткие сроки невозможно было коренным образом изменить ситуацию, хотя фашистским пропагандистам и удалось в значительной мере поднять престиж национальных вооруженных сил, традиционно оцениваемых в мире не слишком высоко. Военные представители иностранных держав, наблюдавшие за маневрами итальянских войск, отмечали их достаточно слабую подготовку. Но Муссолини предпочитал полагаться на рапорты сервильных генералов и кадры кинохроники, демонстрирующей всему миру грозные линкоры, новейшие самолеты и бравых пехотинцев, по любому поводу собираемых в огромные многотысячные построения.
Военные усилия страны подрывались и тем, что дуче не придавал особого значения Генеральному штабу, вследствие чего Италия долгое время страдала от отсутствия целостной программы военного развития. Дилетантизм вождя в военных вопросах стал очевиден еще на стадии планирования завоевания Эфиопии, когда по решению Муссолини значительная часть армии вторжения была сформирована из дивизий фашистской милиции, отличавшихся крайне слабой подготовкой - даже по меркам итальянской армии.
Еще одним серьезным просчетом дуче стал кадровый вопрос. Как уже говорилось, отдавая руководство генералу де Боно, Муссолини рассчитывал на то, что большая часть лавров достанется ему, дуче фашизма, его милицейским дивизиям, а не армейским генералам с их Виктором Эммануилом в качестве главнокомандующего. Муссолини собирался осуществлять общее руководство войсками, не беря на себя при этом никакой формальной ответственности - де Боно представлялся ему идеальным кандидатом на роль технического исполнителя. Несколько сотен журналистов, отправившихся вместе с кинооператорами в Африку, должны были запечатлеть на бумаге и киноленте победу не просто королевской армии, а фашизма в целом. Но Муссолини, как это с ними часто бывало, не сумел провести намеченную линию ровно. После некоторых колебаний он все же позволил своему начальнику Генерального штаба маршалу Бадольо внести большие изменения в подготовку кампании. Де Боно, мечтавший после победы вернуться на политический Олимп фашистской Италии (карьеру генерала в свое время сломало «дело Маттеотти»), планировал вести колониальную войну в классическом стиле, а именно - используя небольшой костяк итальянских войск и многочисленные туземные отряды, подкупая эфиопских вождей и стремясь к скорейшему достижению политических целей (падению императорского правительства). Однако теперь, благодаря усилиям Бадольо и из-за неуверенности Муссолини, поход приобретал тот самый гигантский, немыслимый для колониальных войн масштаб. 66-летний генерал, в Мировую войну командовавший корпусом, оказался не готовым к операциям такого масштаба - в первую очередь психологически. Тщеславие мешало ему отказаться от поста, а привычка повиноваться Муссолини заставляла скрывать собственный взгляд на положение вещей. В результате де Боно принял худшее из всех решений - втихомолку саботировать «ошибочные решения» дуче, ведя войну в соответствии с собственными представлениями. Впоследствии все это дало о себе знать. «Вечный бунтарь» фашистского движения Итало Бальбо насмешливо прокомментировал все усилия дуче, заявив, что он «редко видел спектакль такого масштаба с таким отсутствием мастерства».
На рассвете 3 октября 1935 года Италия начала войну в «ультрасовременном стиле», как и полагалось передовому фашистскому государству - с массированных авианалетов. Удары с воздуха по практически не имевшему ПВО противнику - что может быть слаще? Разве Италия не родина доктрины воздушной войны? Обложки газет украсились портретами бравых пилотов Витторио и Бруно Муссолини, а многочисленные статьи рассказывали о том, как легко итальянская авиация расстреливает целые толпы эфиопов, для подавляющего большинства из которых это были первые увиденные в их жизни самолеты.
Вообще-то, массированными эти удары можно было считать только в рамках тогдашних реалий - на деле, конечно, несколько сотен «бомбовозов» производили не столько материальный, сколько моральный эффект - беззащитные для ударов с неба эфиопские войска подчас попросту разбегались, не выдерживая постоянных налетов. Особенно эффективными такие воздушные атаки стали на завершающем этапе кампании, когда армии Хайле Селассие уже не могли выдерживать боев с итальянскими войсками. Особенно эфиопских солдат пугали зажигательные бомбы, при помощи которых итальянцы выкуривали противника из лесистой местности или отрезали ему путь к отступлению - в холмистой и горной африканской стране дорог было совсем немного, что многократно увеличивало эффективность итальянских ВВС.
Но у этой «эффективности» обнаружилась в скором времени и обратная сторона. Авиация с самого начала использовалась для ударов по гражданским объектам - не только городам, но и просто по скоплениям людей. Хвастовство о толпах эфиопов, расстреливаемых на бреющем полете из пулеметов, носило буквальный характер. Иногда атакам подвергались и объекты Красного Креста. Кроме этого, итальянская авиация была ответственна за, пожалуй, наиболее отвратительный элемент этой войны - химическое оружие. Чуть ли не с первых дней военных действий итальянцы использовали бомбы со слезоточивым газом, а также бочки с ипритом, разбрасывая их на определенных участках, чтобы сделать их непригодными для обороны. Поначалу химическое оружие применялось достаточно редко и бессистемно, но уже к концу 1935 года итальянцы все чаще обрушивали его на эфиопов - не только на фронте, но и в тылу. Настоящее же, массовое, применение химического оружия начнется в 1936 году, когда Муссолини решит, что без этого Италии не удастся быстро добиться поставленных задач. К такому выводу дуче придет после разочарований первых месяцев войны.
Де Боно оказался слишком осторожным, слишком медлительным - по мнению дуче. После первых успехов осенью 1935 года, когда главной итальянской группировке удалось без особых помех прорваться в Эфиопию на глубину в сотню километров, наступила пауза. Итальянский командующий собирался обустроить тыл своей армии и, дождавшись, когда эфиопы начнут контрнаступление, - разгромить их. Такая осмотрительная стратегия в войне с «дикарями» оскорбляла Муссолини, который пытался руководить военными операциями из Рима. У нас в Восточной Африке огромная армия, бушевал он, треть из них - это молодая элита нации, чернорубашечники, почти сотня тысяч добровольцев, а его генерал выжидает и строит сложные планы, как будто речь идет о войне в Европе! Муссолини был не слишком справедлив к своему полководцу, но и дуче можно было понять - после всех разговоров о быстрых и решительных операциях де Боно вновь и вновь призывал к осторожности. Ему на месте было, конечно, виднее, зато в столице очень хорошо знали, во сколько Италии обходится каждый день этой войны. Муссолини, считавший, что итальянская дипломатия проявила чудеса изворотливости, сумев использовать германскую карту в отношениях с англо-французами, а австрийскую - с немцами, меньше всего был настроен ожидать, когда де Боно наконец-то заманит эфиопские армии в ловушку.
Более того, пока пропаганда торжествующе подчеркивала значение взятия Адуа, а де Боно своим приказом упразднил рабство на захваченных территориях, эфиопам подчас удавалось наносить итальянцам небольшие, но довольно обидные поражения. В декабре трехтысячный отряд эфиопов разгромил колонну из тысячи колониальных солдат и десяти итальянских танкеток. Солдаты императора заблокировали горную дорогу камнями и, покуда танкисты неуклюже пытались развернуть машины, чтобы прикрыть свою пехоту, перебили всех итальянцев. Несколько танкеток погибло, пытаясь уйти из ловушки, - они свалились в пропасть. Остальные были уничтожены - африканцы взбирались на них, ломали гусеницы, пулеметы, разводя костры вокруг обездвиженных машин. Ни один из танкистов не уцелел. Но для войны в целом такие события были редкостью: слишком несопоставимы были противники. Превосходство итальянской огневой мощи было решающим фактором, повлиять на который эфиопы не могли.
Тем не менее итальянского командующего это не спасло. Помимо недовольства его медлительностью в Риме подчиненные и коллеги де Боно подливали масла в огонь, сигнализируя дуче о старческой неспособности командующего. Последней каплей для Муссолини стал очередной отказ перейти в наступление - в декабре 1935 года старого генерала сместили, командование принял его старый недруг маршал Бадольо, по общему мнению - гораздо более способный офицер, нежели отправленный в почетную отставку (ему присвоили звание маршала) квадрумвир. Отправляясь в Африку, Бадольо пообещал Муссолини, что «операция, так удачно начавшаяся, будет завершена в соответствии с пожеланиями дуче и с той силой, которая объединяет народ, солдат и чернорубашечников в монолит веры и энтузиазма».
А что же в это время происходило в остальном мире? Не откладывая дела в долгий ящик, уже через несколько недель после начала похода «новых римских легионов» Лига Наций без обиняков назвала происходящее итальянской агрессией. Разногласий почти не было - подавляющее число стран - участниц Лиги высказались в поддержку соответствующей резолюции. Однако за этим многообещающим началом не последовало соответствующего продолжения. Наиболее действенным - хотя и сильно запоздавшим - решением было бы перекрытие Суэцкого канала: это тотчас бы поставило итальянские войска в Восточной Африке в весьма уязвимое положение и, возможно, повлияло бы на решимость дуче довести кампанию до полного покорения Эфиопии. Однако, как уже говорилось, на такой шаг, чреватый всевозможными опасностями, ни Лондон, ни Париж пойти были не готовы. Зато на агрессора были наложены международные санкции, оказавшиеся в итоге самым грозным оружием Лиги Наций.
Как и с определением вины, в вопросе о санкциях разногласий не было. Только лишь зависимая от Италии Австрия да дружественная Венгрия отказались присоединиться к наложенным на фашистов репрессалиям. Это не помогло Италии. Пятьдесят две страны отказались от импорта итальянских товаров. В пакет экономических санкций были внесены запреты кредитования и экспорта в Италию ряда товаров, в число которых входило оружие, но, к сожалению, не нефть и не уголь. Как бы там ни было, уже через неделю после ввода санкционных мер лира обесценилась на четверть. Финансовые резервы страны, и без того подорванные военными расходами, начали быстро истощаться. СССР и Румыния заявили о готовности прекратить поставки нефти в том случае, если Лига Наций предложит сделать это. Париж или Лондон вполне могли бы инициировать в Лиге подобную меру сдерживания, но переданные по неофициальным каналам угрозы дуче атаковать в таком случае своих англо-французских союзников сделали такое развитие событий невозможным в принципе. Франция и без того была решительно против доведения фашистов «до отчаяния», англичане тоже не желали рисковать. И те и другие опасались, что загнанный в ловушку дуче может слишком громко хлопнуть дверью на прощание - кому это было бы на руку? Американский президент Рузвельт, далекий от страхов Антанты, попытался было самостоятельно ввести эмбарго на поставки нефти в Италию, но его инициатива была заблокирована в американском Конгрессе. В результате объемы поставок нефти из США выросли втрое по сравнению с довоенными показателями. Наконец, Рим крепко выручила Германия, которая с избытком поставляла в Италию уголь, спасая теплолюбивых южан от ужасов зимы.
Нельзя сказать, как это часто утверждалось раньше, что санкции не оказали никакого влияния на экономику Италии и ее правительственный курс. Эффект от них должен был сказаться в том случае, если бы применение санкций было бы хоть сколько-нибудь длительным. А пока, хотя все эти ограничения и нанесли немалый ущерб финансовому состоянию Италии, они все же оказались неспособны остановить войну или хоть как-то облегчить положение Эфиопии.
Но для Муссолини и этого оказалось достаточным. У «несгибаемого итальянца» в очередной раз не выдержали нервы. После нескольких истеричных угроз он обратился к англичанам с конкретным предложением: дуче принимает посредничество Идена и получает одну половину Эфиопии в прямое колониальное подчинение, а другую - на основе мандата Лиги Наций. Тогда - войне конец.
Какое-то время англо-французская дипломатия носилась с этой мертворожденной концепцией, но вскоре даже самым записным оптимистам «единого фронта Стрезы» стало очевидно, что обратного пути нет. Такого рода кабинетное соглашение могло иметь место до начала боевых действий, теперь же замаскировать происходившее было невозможно. Осознал это и Муссолини, отозвавший свое предложение накануне 1935 года. Впрочем, к этому времени он уже знал, что с эфиопами диалога уже не получится, а потому спешил задешево продемонстрировать свою непреклонность.
Дуче переживал в это время не лучшие свои дни. С одной стороны, его безумно раздражало затягивание операций в Африке - несмотря на фронтовое прошлое и притязания на полководческие таланты, Муссолини абсолютно не разбирался в военной стратегии, выступая в своих претензиях к генералам исключительно с позиции политика, остро нуждающегося в победах. С другой стороны, он явно недооценил силу общественного мнения западных демократий. Для бывшего журналиста это было особенно непростительной ошибкой, но Муссолини так и не признал ее. Вместо этого он лишь укреплялся в своем мнении о надвигающемся упадке капитализма, демократической слабости и историческом тупике плутократий.
Он с огромным успехом использовал международные санкции для достижения еще большего единения внутри страны. Итальянцев призывали помочь фашистскому правительству продержаться до победы. Бедная «пролетарская Италия», вопили пропагандисты Муссолини, попала под удар англо-французской буржуазии, стремящейся уничтожить все достижения фашизма. И без того охваченная военной истерией общественность радостно подхватила призыв «держаться».
Италия не отступит, кричали со всех сторон. Никогда! В стране начались «антисанкционные кампании». Спасая лиру, с декабря 1935 года на специальные пункты, открытые фашистской партией по всей Италии, потянулись молодые и пожилые, аристократы и простолюдины, партийные и беспартийные, мужчины и женщины, в общем - все итальянцы. Они сдавали золото - фамильные украшения, обручальные кольца и т.п. изделия. Взамен им выдавали почетные оловянные кольца, с гордостью носимые многими до 1943 года. Те, кто не мог сдать ничего ценного, записывались добровольцами в надежде получить после победы собственный земельный участок в сказочной Абиссинии.
Муссолини также подал пример решимости, передав в золотой запас страны несколько тысяч килограммов желтого металла - не из личных запасов, конечно же, а из числа подарков, полученных им в качестве премьер-министра Италии. Не отставала и супруга диктатора, пожертвовавшая своим обручальным кольцом. По примеру семьи дуче вся нация, как могла, демонстрировала, что готова затянуть пояса. Призывы к строгой экономии и патриотизму находили поддержку у народа: в кино крутили отечественные ленты, музыканты отказывались исполнять «негритянский джаз», а танцоры - «буржуазный фокстрот». Даже классический оперный репертуар с его многочисленными немецкими и австрийскими композиторами, был основательно пересмотрен в пользу «национальных авторов». В моде было все только итальянское - и многие, скрепя сердце, вынуждено пересаживались из французских и немецких машин на отечественные модели. С улиц исчезали иностранные названия, а флагов вывешивали так много, что казалось, будто Италия ведет (и выигрывает!) войну со всем миром.
Ура-патриотические настроения не обошли и гастрономию. В полном соответствии с давно уже заданным курсом на установление итальянского приоритета известные иностранные блюда получили новые названия, восстанавливающие попранную историческую справедливость. Людям напомнили о том, что именно флорентийка Екатерина Медичи научила неотесанных французских дворян правилам столового этикета, а ее повара ввели в варварскую французскую кухню прекрасные итальянские блюда. Да будет всем известно, что это итальянцы первыми придумали bodino (бывший английский пудинг) или frittelle dolci (незаконно присвоенный французами креп - и пусть только сунутся сюда немцы со своим пфанкухеном!)…
Итальянская кухня обогатилась особым «санкционным супом», вся прелесть которого заключалась в его исключительной экономичности из-за крайне малого количества ингредиентов. Развивая успех на пищевом фронте, в ресторанах появились особые дни без мяса, а меню приобрело аскетичные черты военного времени - итальянцы с удовольствием заказывали телятину по-военному вместе с картошкой по-берсальерски и имперским шпинатом. А наиболее патриотичные (и состоятельные) могли поддержать наступавшие в Африке войска роскошным блюдом «Колониальный инстинкт».
Английским лордам, французским социалистам и американским гангстерам, кричала фашистская пропаганда, никогда не сломить великой Италии! Нация, уже почти 15 лет пребывающая под властью фашизма, отчасти вернулась к накаленной общественной атмосфере начала 20-х, но теперь речь шла исключительно о патриотизме. Вокруг дуче сплотились все. Кардинал Шустер, тот самый, что в 1945 году будет наводить мосты между итальянскими партизанами, фашистами и отступающими немцами, проповедовал тогда общность римско-католических и фашистских целей в Африке. Это была не его личная позиция, итальянская церковь устами своих иерархов полностью ее разделяла, даже несмотря на опасения, высказываемые Папой в частном порядке.
Да что там церковники! Итальянские либералы, известные в прошлом деятели с европейским именем, выброшенные когда-то фашистами из политики, заверяли теперь Муссолини в полной своей поддержке. В страну вернулись и некоторые эмигранты, заявившие о желании «разделить судьбу нации в ее великий час». Простые итальянцы с восторгом переставляли флажки на картах, отмечая продвижение своих армий к Аддис-Абебе. В магазинах появились и тут же исчезли фигурки игрушечных эфиопских солдат - их немедленно раскупили для того, чтобы каждый день побеждать ненавистного врага на ковре в детской.
Эфиопские негодники прикрываются "Красным крестом", а сами стреляют в итальянцев разрывными пулями!
Заранее убеждая согнанных на городские улицы и площади итальянцев в неизбежности победы, дуче не слишком рисковал. В отличие от условий, в которых проходила прошлая итало-эфиопская война, теперь все козыри были на руках у Рима. Если современная эфиопская армия не слишком отличалась от той, что когда-то разбила незадачливых колонизаторов при Адуа, то «легионы фашизма» обладали целым рядом неоспоримых технических преимуществ: наличием артиллерии, бронетехники, моторизованных войск и, конечно же, авиации. Всей этой мощи Эфиопия могла противопоставить только лишь многочисленные отряды феодального ополчения, несколько небольших по-европейски обученных подразделений - да память о победе в Первой итало-эфиопской войне.
Объявляя мобилизацию, эфиопский император грозил повешением всем уклонявшимся, но численность была последней проблемой его армии. Внутреннее положение самой Эфиопии было крайне сложным, и сосчитать хотя бы примерное количество собственных войск ее командиры откровенно затруднялись. По разным оценкам, император сумел выставить на поле боя от 300 до 800 тысяч бойцов, но за этими цифрами нельзя было увидеть настоящих вооруженных сил. Эфиопские войска не представляли собой единого целого - ни в организационном, ни в техническом плане. Лучшими солдатами считались десять тысяч одетых в бельгийскую униформу императорских гвардейцев, вооруженных и обученных на европейский манер, затем шли подчинявшиеся Аддис-Абебе соединения ополченцев, а уж потом - отряды расов, провинциальных правителей империи. Последние были и наиболее многочисленными, и наиболее отсталыми - оснащенные давно устаревшими ружьями, луками и копьями, эти войска отличались разве что порывистой храбростью, которая оставляла их после того, как выяснялось, что итальянцы не спешит вступать в ближний бой. Территориальное ополчение было вооружено получше, но и оно не имело подлинной военной подготовки, не говоря уже об офицерском составе. Некоторое количество эфиопских бойцов получило известный опыт на службе у итальянцев, но это не могло заменить отсутствия организации как таковой.
Огневая мощь эфиопской пехоты вызывала лишь горестную улыбку. В императорских арсеналах хранилось около 400 тысяч винтовок самых различных моделей - многие из них безнадежно устарели, к другим попросту не было патронов. Точное количество имевшихся пулеметов установить уже не удастся - цифры разнятся от 300 до 1000 единиц, но было очевидно, что нехватка патронов вскоре сделает бесполезными даже те, которые будут задействованы в бою. Такая же грустная ситуация складывалась и в артиллерии, насчитывавшей несколько сотен орудий, закупленных преимущественно во Франции и Англии. В любом случае, превосходство итальянской авиации в воздухе делало эфиопскую артиллерию крайне уязвимой - защитить ее было почти нечем. ПВО императорской армии состояла из 50 французских зениток, а ВВС Эфиопии насчитывали всего 12 машин, из которых к воздушному бою была пригодна всего треть из них. Впрочем, как показало время, эфиопские ВВС оказались наиболее подготовленным родом войск империи. По крайней мере, они во всем превосходили бронетанковые войска Хайле Селассие, состоявшие из нескольких танков устаревших моделей и семи броневиков, собранных на базе фордовских грузовиков. Противотанковые средства эфиопской армии тоже оставляли желать лучшего - гранат почти не было, а три десятка орудий никак не могли противостоять сотням итальянских танкеток. Наконец, против нескольких тысяч итальянских грузовиков, позволявших пехоте и артиллерии быстро достигать поставленных целей, эфиопы могли выставить три сотни машин, большая часть из которых также вскоре вышла из строя - благодаря действиям итальянской авиации, но главное - из-за невозможности полноценного ремонта.
Положение с вооружением не стало лучше, когда после начала войны с Эфиопии сняли эмбарго на поставки военного снаряжения. Теперь африканцы могли покупать оружие, но кто бы мог продать им его? Французы, англичане? Их правительства все еще были слишком обеспокоены сохранением дружеских отношений с Италией, чтобы открыто и с должным размахом оказать поддержку африканцам. Не были заинтересованы в открывшемся рынке и другие страны. США, будущий «арсенал демократии», не продали эфиопам даже нескольких транспортных самолетов для санитарных нужд. С американцами солидаризовались японцы, отказавшиеся поставлять в Эфиопию противогазы.
К тому же африканское государство было очень бедным, так что, прежде чем продавать ему оружие, следовало озаботиться наполнением императорской казны. Для Лиги Наций, с ее громоздким бюрократическим аппаратом, такая задача была не по силам. Английские, французские или американские налогоплательщики, на словах поддерживающие далекую страну Черного континента, не были готовы делать это за свой счет.
Лишь один луч света прорезал тьму всеобщего равнодушия к судьбе эфиопской армии - еще в тот период, когда Лига Наций запретила продавать вооружение Риму и Аддис-Абебе, национал-социалистическая Германия тайком поставила африканцам десять тысяч маузеровских винтовок и 10 миллионов патронов к ним, немного пулеметов, пушек, а также три самолета. Тогдашняя немецкая пресса оценивала грядущий итальянский поход достаточно скептически, а руководители рейха рассчитывали на то, что фашисты «увязнут» - не столько в военном, сколько в политическом смысле. Время показало, что они не ошиблись. Император Хайле Селассие был немало поражен тем, что ему помогли немцы, а не французы, долгое время оказывавшие Эфиопии туманные, но многообещающие знаки внимания. С такими же чувствами эфиопский лидер смотрел и на Великобританию.
Помимо организационных и технических проблем уязвимым местом эфиопской армии было командование. Сам император управлять войсками «в поле» не мог, но, будучи неплохо образованным и умным человеком, вполне был способен осуществлять общее военно-политическое руководство. К сожалению, рядом с ним не оказалось военных специалистов, способных справиться со стоящими перед эфиопской армией задачами. Как уже говорилось, сильнейшую (численно) компоненту эфиопских вооруженных сил представляло феодально-племенное ополчение расов, а потому именно им предстояло вести войска в бой. Назначение на должности из-за «знатности» было бичом всех армий во все времена, но в Эфиопии это проявилось особенно наглядно по причине почти абсолютного несоответствия новых назначенцев своим задачам. Какие-то расы действительно были неплохими администраторами (что в тогдашней, да и сегодняшней Эфиопии подразумевало и наличие определенных способностей к воинскому делу), готовыми сражаться с захватчиками; другие, напротив, еще до войны проявляли нелояльность к императору и ожидали первой возможности перейти на сторону итальянцев. Но всех их объединяло одно качество - неумение руководить многотысячными армиями в современной войне. Один из таких «полководцев» принципиально отказывался пользоваться картой, другой не желал позорно «прятаться за камнями», и почти все они отвергали тактическую оборону, хотя принятый накануне войны стратегический план сводился к тому, чтобы измотать врага в упорных боях на выгодной для этого местности. В защиту расов можно сказать лишь то, что заменить их было некем - иначе император лишился бы большей части своей армии.
В Италии картина накануне военного похода складывалась намного более оптимистичная. Муссолини сумел не только подготовить страну психологически (в отличие от ситуации 1896 года), но и направить в Африку силы, подобные которым Италия не выставляла со времен Мировой войны. Дуче вполне отдавал себе отчет в том, что не может допустить даже относительно небольших поражений от эфиопов, равно как и затягивания кампании. Лучшей гарантией достижения быстрого военного успеха, справедливо рассудили в Риме, была бы массированная концентрация войск на театре будущих боев. Для «величайшего колониального похода в истории» на Черный континент отправились сотни тысяч итальянцев - за время войны с Эфиопией итальянский флот отчитался о 560 тысячах человек, перевезенных через Средиземное и Красное море в Восточную Африку. Примерно пятая часть этих людей были гражданскими, необходимыми для подготовки итальянских колоний к грядущему походу. Вместе с солдатами и рабочими в Африку плыли лошади и мулы, больше 80 тысяч животных, но пропаганда делала упор на моторизацию, противопоставляя сверхсовременную фашистскую армию «варварским полчищам негуса». И действительно, пожалуй, никогда еще европейцы не завоевывали себе колонии с приложением таких усилий: по своим масштабам даже Бурская война не может сравниваться со Второй итало-эфиопской.
Помимо солдат и мулов итальянцы бросили против эфиопов около 700 танков. В основном речь шла о танкетках, но были и настоящие танки - например, машины, заказанные у «Рено» еще до начала войны. Итальянская пехота шла в атаку при поддержке 6000 пулеметов и 2000 орудий, в небе ее сопровождали 450 самолетов. Авиация сыграла очень важную роль в этой кампании - итальянские ВВС не только рассеивали вражеские войска, но и доставляли своим солдатам припасы, что действительно было весьма современным методом. Транспортные функции, принятые на себя летчиками, немало облегчили положение дивизий Рима, ведь, несмотря на громкие разговоры о «новой фашистской армии», у итальянских генералов было не так уж много моторов - более чем полумиллионную группировку обслуживало менее десяти тысяч грузовиков.
Кроме того, Италия располагала и «туземными войсками», составлявшими немалую часть армии вторжения. Суровые эритрейские или ливийские солдаты сыграли немалую роль в успешном завершении итальянского похода - неприхотливые бойцы, они часто исполняли функции разведчиков или бойцов авангарда. Генералы дуче - кроме «ветеранов Африки» вроде Грациани, который научился ценить «своих ливийцев» во время антиповстанческих операций 20-30-х гг., - не слишком беспокоились по поводу «своих африканцев», так что колониальные части понесли в боях достаточно большие, непропорциональные своему участию потери. Подчас туземцы дезертировали целыми отрядами (эритрейцы, сомалийцы или местные арабы), но в целом свои задачи вспомогательных войск выполняли вполне достойно.
У фашистов были и «союзники» - арабы, жившие в Восточной Африке со времен Средневековья. Еще в XIX веке немцы лишили арабских правителей привилегии заниматься работорговлей, жестоко подавив все попытки восстать, теперь же правители этих карликовых государств спешили заручиться поддержкой фашистской Италии. Наконец, помимо мобилизованных или явившихся добровольцами итальянцев, в Африку отправились потомки итальянских эмигрантов из Южной Америки, выставившие два особых легиона, сражавшиеся в составе фашистской милиции. Организационно итальянские силы (помимо колониальных войск) были сведены в 15 дивизий, из которых 9 являлись армейскими, а 6 относились к фашистской милиции.
Однако на этой впечатляющей картине итальянской мощи имелись и свои темные пятна. Во-первых, несмотря на двенадцать лет, в течении которых Муссолини занимал должность министра обороны, боеспособность вооруженных сил Италии все еще оставалась на достаточно низком уровне. . Виной тому были как объективные причины - относительная бедность и отсталость страны, не позволявшие соперничать с великими европейскими и мировыми державами, - так и некомпетентность самого дуче. Долгое время армию, невзирая на всю милитаристскую риторику, держали на голодном пайке, и только на рубеже 20-30-хгодов это положение начало меняться. Разумеется, за столь короткие сроки невозможно было коренным образом изменить ситуацию, хотя фашистским пропагандистам и удалось в значительной мере поднять престиж национальных вооруженных сил, традиционно оцениваемых в мире не слишком высоко. Военные представители иностранных держав, наблюдавшие за маневрами итальянских войск, отмечали их достаточно слабую подготовку. Но Муссолини предпочитал полагаться на рапорты сервильных генералов и кадры кинохроники, демонстрирующей всему миру грозные линкоры, новейшие самолеты и бравых пехотинцев, по любому поводу собираемых в огромные многотысячные построения.
Военные усилия страны подрывались и тем, что дуче не придавал особого значения Генеральному штабу, вследствие чего Италия долгое время страдала от отсутствия целостной программы военного развития. Дилетантизм вождя в военных вопросах стал очевиден еще на стадии планирования завоевания Эфиопии, когда по решению Муссолини значительная часть армии вторжения была сформирована из дивизий фашистской милиции, отличавшихся крайне слабой подготовкой - даже по меркам итальянской армии.
Еще одним серьезным просчетом дуче стал кадровый вопрос. Как уже говорилось, отдавая руководство генералу де Боно, Муссолини рассчитывал на то, что большая часть лавров достанется ему, дуче фашизма, его милицейским дивизиям, а не армейским генералам с их Виктором Эммануилом в качестве главнокомандующего. Муссолини собирался осуществлять общее руководство войсками, не беря на себя при этом никакой формальной ответственности - де Боно представлялся ему идеальным кандидатом на роль технического исполнителя. Несколько сотен журналистов, отправившихся вместе с кинооператорами в Африку, должны были запечатлеть на бумаге и киноленте победу не просто королевской армии, а фашизма в целом. Но Муссолини, как это с ними часто бывало, не сумел провести намеченную линию ровно. После некоторых колебаний он все же позволил своему начальнику Генерального штаба маршалу Бадольо внести большие изменения в подготовку кампании. Де Боно, мечтавший после победы вернуться на политический Олимп фашистской Италии (карьеру генерала в свое время сломало «дело Маттеотти»), планировал вести колониальную войну в классическом стиле, а именно - используя небольшой костяк итальянских войск и многочисленные туземные отряды, подкупая эфиопских вождей и стремясь к скорейшему достижению политических целей (падению императорского правительства). Однако теперь, благодаря усилиям Бадольо и из-за неуверенности Муссолини, поход приобретал тот самый гигантский, немыслимый для колониальных войн масштаб. 66-летний генерал, в Мировую войну командовавший корпусом, оказался не готовым к операциям такого масштаба - в первую очередь психологически. Тщеславие мешало ему отказаться от поста, а привычка повиноваться Муссолини заставляла скрывать собственный взгляд на положение вещей. В результате де Боно принял худшее из всех решений - втихомолку саботировать «ошибочные решения» дуче, ведя войну в соответствии с собственными представлениями. Впоследствии все это дало о себе знать. «Вечный бунтарь» фашистского движения Итало Бальбо насмешливо прокомментировал все усилия дуче, заявив, что он «редко видел спектакль такого масштаба с таким отсутствием мастерства».
Click to viewНа рассвете 3 октября 1935 года Италия начала войну в «ультрасовременном стиле», как и полагалось передовому фашистскому государству - с массированных авианалетов. Удары с воздуха по практически не имевшему ПВО противнику - что может быть слаще? Разве Италия не родина доктрины воздушной войны? Обложки газет украсились портретами бравых пилотов Витторио и Бруно Муссолини, а многочисленные статьи рассказывали о том, как легко итальянская авиация расстреливает целые толпы эфиопов, для подавляющего большинства из которых это были первые увиденные в их жизни самолеты.
Вообще-то, массированными эти удары можно было считать только в рамках тогдашних реалий - на деле, конечно, несколько сотен «бомбовозов» производили не столько материальный, сколько моральный эффект - беззащитные для ударов с неба эфиопские войска подчас попросту разбегались, не выдерживая постоянных налетов. Особенно эффективными такие воздушные атаки стали на завершающем этапе кампании, когда армии Хайле Селассие уже не могли выдерживать боев с итальянскими войсками. Особенно эфиопских солдат пугали зажигательные бомбы, при помощи которых итальянцы выкуривали противника из лесистой местности или отрезали ему путь к отступлению - в холмистой и горной африканской стране дорог было совсем немного, что многократно увеличивало эффективность итальянских ВВС.
Но у этой «эффективности» обнаружилась в скором времени и обратная сторона. Авиация с самого начала использовалась для ударов по гражданским объектам - не только городам, но и просто по скоплениям людей. Хвастовство о толпах эфиопов, расстреливаемых на бреющем полете из пулеметов, носило буквальный характер. Иногда атакам подвергались и объекты Красного Креста. Кроме этого, итальянская авиация была ответственна за, пожалуй, наиболее отвратительный элемент этой войны - химическое оружие. Чуть ли не с первых дней военных действий итальянцы использовали бомбы со слезоточивым газом, а также бочки с ипритом, разбрасывая их на определенных участках, чтобы сделать их непригодными для обороны. Поначалу химическое оружие применялось достаточно редко и бессистемно, но уже к концу 1935 года итальянцы все чаще обрушивали его на эфиопов - не только на фронте, но и в тылу. Настоящее же, массовое, применение химического оружия начнется в 1936 году, когда Муссолини решит, что без этого Италии не удастся быстро добиться поставленных задач. К такому выводу дуче придет после разочарований первых месяцев войны.
Де Боно оказался слишком осторожным, слишком медлительным - по мнению дуче. После первых успехов осенью 1935 года, когда главной итальянской группировке удалось без особых помех прорваться в Эфиопию на глубину в сотню километров, наступила пауза. Итальянский командующий собирался обустроить тыл своей армии и, дождавшись, когда эфиопы начнут контрнаступление, - разгромить их. Такая осмотрительная стратегия в войне с «дикарями» оскорбляла Муссолини, который пытался руководить военными операциями из Рима. У нас в Восточной Африке огромная армия, бушевал он, треть из них - это молодая элита нации, чернорубашечники, почти сотня тысяч добровольцев, а его генерал выжидает и строит сложные планы, как будто речь идет о войне в Европе! Муссолини был не слишком справедлив к своему полководцу, но и дуче можно было понять - после всех разговоров о быстрых и решительных операциях де Боно вновь и вновь призывал к осторожности. Ему на месте было, конечно, виднее, зато в столице очень хорошо знали, во сколько Италии обходится каждый день этой войны. Муссолини, считавший, что итальянская дипломатия проявила чудеса изворотливости, сумев использовать германскую карту в отношениях с англо-французами, а австрийскую - с немцами, меньше всего был настроен ожидать, когда де Боно наконец-то заманит эфиопские армии в ловушку.
Более того, пока пропаганда торжествующе подчеркивала значение взятия Адуа, а де Боно своим приказом упразднил рабство на захваченных территориях, эфиопам подчас удавалось наносить итальянцам небольшие, но довольно обидные поражения. В декабре трехтысячный отряд эфиопов разгромил колонну из тысячи колониальных солдат и десяти итальянских танкеток. Солдаты императора заблокировали горную дорогу камнями и, покуда танкисты неуклюже пытались развернуть машины, чтобы прикрыть свою пехоту, перебили всех итальянцев. Несколько танкеток погибло, пытаясь уйти из ловушки, - они свалились в пропасть. Остальные были уничтожены - африканцы взбирались на них, ломали гусеницы, пулеметы, разводя костры вокруг обездвиженных машин. Ни один из танкистов не уцелел. Но для войны в целом такие события были редкостью: слишком несопоставимы были противники. Превосходство итальянской огневой мощи было решающим фактором, повлиять на который эфиопы не могли.
Тем не менее итальянского командующего это не спасло. Помимо недовольства его медлительностью в Риме подчиненные и коллеги де Боно подливали масла в огонь, сигнализируя дуче о старческой неспособности командующего. Последней каплей для Муссолини стал очередной отказ перейти в наступление - в декабре 1935 года старого генерала сместили, командование принял его старый недруг маршал Бадольо, по общему мнению - гораздо более способный офицер, нежели отправленный в почетную отставку (ему присвоили звание маршала) квадрумвир. Отправляясь в Африку, Бадольо пообещал Муссолини, что «операция, так удачно начавшаяся, будет завершена в соответствии с пожеланиями дуче и с той силой, которая объединяет народ, солдат и чернорубашечников в монолит веры и энтузиазма».
А что же в это время происходило в остальном мире? Не откладывая дела в долгий ящик, уже через несколько недель после начала похода «новых римских легионов» Лига Наций без обиняков назвала происходящее итальянской агрессией. Разногласий почти не было - подавляющее число стран - участниц Лиги высказались в поддержку соответствующей резолюции. Однако за этим многообещающим началом не последовало соответствующего продолжения. Наиболее действенным - хотя и сильно запоздавшим - решением было бы перекрытие Суэцкого канала: это тотчас бы поставило итальянские войска в Восточной Африке в весьма уязвимое положение и, возможно, повлияло бы на решимость дуче довести кампанию до полного покорения Эфиопии. Однако, как уже говорилось, на такой шаг, чреватый всевозможными опасностями, ни Лондон, ни Париж пойти были не готовы. Зато на агрессора были наложены международные санкции, оказавшиеся в итоге самым грозным оружием Лиги Наций.
Как и с определением вины, в вопросе о санкциях разногласий не было. Только лишь зависимая от Италии Австрия да дружественная Венгрия отказались присоединиться к наложенным на фашистов репрессалиям. Это не помогло Италии. Пятьдесят две страны отказались от импорта итальянских товаров. В пакет экономических санкций были внесены запреты кредитования и экспорта в Италию ряда товаров, в число которых входило оружие, но, к сожалению, не нефть и не уголь. Как бы там ни было, уже через неделю после ввода санкционных мер лира обесценилась на четверть. Финансовые резервы страны, и без того подорванные военными расходами, начали быстро истощаться. СССР и Румыния заявили о готовности прекратить поставки нефти в том случае, если Лига Наций предложит сделать это. Париж или Лондон вполне могли бы инициировать в Лиге подобную меру сдерживания, но переданные по неофициальным каналам угрозы дуче атаковать в таком случае своих англо-французских союзников сделали такое развитие событий невозможным в принципе. Франция и без того была решительно против доведения фашистов «до отчаяния», англичане тоже не желали рисковать. И те и другие опасались, что загнанный в ловушку дуче может слишком громко хлопнуть дверью на прощание - кому это было бы на руку? Американский президент Рузвельт, далекий от страхов Антанты, попытался было самостоятельно ввести эмбарго на поставки нефти в Италию, но его инициатива была заблокирована в американском Конгрессе. В результате объемы поставок нефти из США выросли втрое по сравнению с довоенными показателями. Наконец, Рим крепко выручила Германия, которая с избытком поставляла в Италию уголь, спасая теплолюбивых южан от ужасов зимы.
Нельзя сказать, как это часто утверждалось раньше, что санкции не оказали никакого влияния на экономику Италии и ее правительственный курс. Эффект от них должен был сказаться в том случае, если бы применение санкций было бы хоть сколько-нибудь длительным. А пока, хотя все эти ограничения и нанесли немалый ущерб финансовому состоянию Италии, они все же оказались неспособны остановить войну или хоть как-то облегчить положение Эфиопии.
Но для Муссолини и этого оказалось достаточным. У «несгибаемого итальянца» в очередной раз не выдержали нервы. После нескольких истеричных угроз он обратился к англичанам с конкретным предложением: дуче принимает посредничество Идена и получает одну половину Эфиопии в прямое колониальное подчинение, а другую - на основе мандата Лиги Наций. Тогда - войне конец.
Какое-то время англо-французская дипломатия носилась с этой мертворожденной концепцией, но вскоре даже самым записным оптимистам «единого фронта Стрезы» стало очевидно, что обратного пути нет. Такого рода кабинетное соглашение могло иметь место до начала боевых действий, теперь же замаскировать происходившее было невозможно. Осознал это и Муссолини, отозвавший свое предложение накануне 1935 года. Впрочем, к этому времени он уже знал, что с эфиопами диалога уже не получится, а потому спешил задешево продемонстрировать свою непреклонность.
Дуче переживал в это время не лучшие свои дни. С одной стороны, его безумно раздражало затягивание операций в Африке - несмотря на фронтовое прошлое и притязания на полководческие таланты, Муссолини абсолютно не разбирался в военной стратегии, выступая в своих претензиях к генералам исключительно с позиции политика, остро нуждающегося в победах. С другой стороны, он явно недооценил силу общественного мнения западных демократий. Для бывшего журналиста это было особенно непростительной ошибкой, но Муссолини так и не признал ее. Вместо этого он лишь укреплялся в своем мнении о надвигающемся упадке капитализма, демократической слабости и историческом тупике плутократий.
Он с огромным успехом использовал международные санкции для достижения еще большего единения внутри страны. Итальянцев призывали помочь фашистскому правительству продержаться до победы. Бедная «пролетарская Италия», вопили пропагандисты Муссолини, попала под удар англо-французской буржуазии, стремящейся уничтожить все достижения фашизма. И без того охваченная военной истерией общественность радостно подхватила призыв «держаться».
Италия не отступит, кричали со всех сторон. Никогда! В стране начались «антисанкционные кампании». Спасая лиру, с декабря 1935 года на специальные пункты, открытые фашистской партией по всей Италии, потянулись молодые и пожилые, аристократы и простолюдины, партийные и беспартийные, мужчины и женщины, в общем - все итальянцы. Они сдавали золото - фамильные украшения, обручальные кольца и т.п. изделия. Взамен им выдавали почетные оловянные кольца, с гордостью носимые многими до 1943 года. Те, кто не мог сдать ничего ценного, записывались добровольцами в надежде получить после победы собственный земельный участок в сказочной Абиссинии.
Муссолини также подал пример решимости, передав в золотой запас страны несколько тысяч килограммов желтого металла - не из личных запасов, конечно же, а из числа подарков, полученных им в качестве премьер-министра Италии. Не отставала и супруга диктатора, пожертвовавшая своим обручальным кольцом. По примеру семьи дуче вся нация, как могла, демонстрировала, что готова затянуть пояса. Призывы к строгой экономии и патриотизму находили поддержку у народа: в кино крутили отечественные ленты, музыканты отказывались исполнять «негритянский джаз», а танцоры - «буржуазный фокстрот». Даже классический оперный репертуар с его многочисленными немецкими и австрийскими композиторами, был основательно пересмотрен в пользу «национальных авторов». В моде было все только итальянское - и многие, скрепя сердце, вынуждено пересаживались из французских и немецких машин на отечественные модели. С улиц исчезали иностранные названия, а флагов вывешивали так много, что казалось, будто Италия ведет (и выигрывает!) войну со всем миром.
Ура-патриотические настроения не обошли и гастрономию. В полном соответствии с давно уже заданным курсом на установление итальянского приоритета известные иностранные блюда получили новые названия, восстанавливающие попранную историческую справедливость. Людям напомнили о том, что именно флорентийка Екатерина Медичи научила неотесанных французских дворян правилам столового этикета, а ее повара ввели в варварскую французскую кухню прекрасные итальянские блюда. Да будет всем известно, что это итальянцы первыми придумали bodino (бывший английский пудинг) или frittelle dolci (незаконно присвоенный французами креп - и пусть только сунутся сюда немцы со своим пфанкухеном!)…
Итальянская кухня обогатилась особым «санкционным супом», вся прелесть которого заключалась в его исключительной экономичности из-за крайне малого количества ингредиентов. Развивая успех на пищевом фронте, в ресторанах появились особые дни без мяса, а меню приобрело аскетичные черты военного времени - итальянцы с удовольствием заказывали телятину по-военному вместе с картошкой по-берсальерски и имперским шпинатом. А наиболее патриотичные (и состоятельные) могли поддержать наступавшие в Африке войска роскошным блюдом «Колониальный инстинкт».
Английским лордам, французским социалистам и американским гангстерам, кричала фашистская пропаганда, никогда не сломить великой Италии! Нация, уже почти 15 лет пребывающая под властью фашизма, отчасти вернулась к накаленной общественной атмосфере начала 20-х, но теперь речь шла исключительно о патриотизме. Вокруг дуче сплотились все. Кардинал Шустер, тот самый, что в 1945 году будет наводить мосты между итальянскими партизанами, фашистами и отступающими немцами, проповедовал тогда общность римско-католических и фашистских целей в Африке. Это была не его личная позиция, итальянская церковь устами своих иерархов полностью ее разделяла, даже несмотря на опасения, высказываемые Папой в частном порядке.
Да что там церковники! Итальянские либералы, известные в прошлом деятели с европейским именем, выброшенные когда-то фашистами из политики, заверяли теперь Муссолини в полной своей поддержке. В страну вернулись и некоторые эмигранты, заявившие о желании «разделить судьбу нации в ее великий час». Простые итальянцы с восторгом переставляли флажки на картах, отмечая продвижение своих армий к Аддис-Абебе. В магазинах появились и тут же исчезли фигурки игрушечных эфиопских солдат - их немедленно раскупили для того, чтобы каждый день побеждать ненавистного врага на ковре в детской.