anshar
in
warhistory
2. В 3 ЛАУ. Ленинград. Кострома. Июль-декабрь 1941г.
(Военные воспоминания моего дедушки - генерал-лейтенанта Омельянчука Алексея Тихоновича)
(Дедушка после войны - 1947-й год)
(предыдущая глава - 1. Начало войны. Июнь 1941 года. Мы на Карельском перешейке.)
(Оглавление)
3 ЛАУ располагалось тогда у Финляндского вокзала ( улица Комсомола 22 ), где мы и проучились до конца сентября. В конце сентября училище было эвакуировано в г. Кострому, где продолжили учебу и где в декабре 1941 года был произведен выпуск.
Я вначале учился в 4 дивизионе АИР (сначала в батарее звуковой разведки, потом в батарее фоторазведки и, наконец, в топобатарее). В связи с тем, что обстановка на фронтах к октябрю резко ухудшилась и потребовались офицеры-огневики, а не аировцы, нас перепрофилировали в огневиков и создали 22-ю огневую батарею, в составе четырех взводов по 30 курсантов во взводе. В нашем взводе было 32 человека. Началась ускоренная интенсивная подготовка командиров огневых взводов и взводов управления батарей, дивизионов и батарей управления артполков и арт-бригад. Офицеров для подразделений АИР видимо было достаточно. Но как увидим дальше на фронте - это не так. Но кадров не хватало особенно в огневых батареях, где их потери были значительно большими, чем в батареях АИР. Как правило на фронте вместо трех был только один командир взвода. Обязанности двух других выполняли сержанты, что резко снижало качество разведки и подготовки огня, так как их подготовка была низкой, особенно по геодезии, подготовке огня на поражение без пристрелки или с ограниченной пристрелкой. Сержанты плохо читали топокарту и не могли наносить на нее контурные точки и цели.
Помню фамилии своих командиров. Командир взвода - Татаржинский, командир батареи - Коломойцев, командир дивизиона - капитан Тепфер, а потом - капитан Цесарь (оба последних были немцы). Начальником училища был полковник Санько - образованный и обаятельный офицер, пример для подражания всех наших офицеров. Образец начальника училища. Потом, после войны, он станет начальником УБП артиллерии СВ и мы с ним встретимся по работе.
(Справка: Из 100 фронтовиков 1922-23 года рождения в живых остались трое (3 %), из 32 выпускников нашего взвода остались в живых тоже только трое: Я, полковник Цыплаков и полковник Тупицын. Цыплаков в звании полковника будет преподавателем в Артакадемии, а полковник Тупицын перейдет в войска связи).
Некоторые моменты из жизни в училище, которые следует отметить и вспомнить. Во-первых следует отметить, что состав курсантов был идеальным, курсанты батарей АИР были студенты технических и математических вузов и их было легко доводить до боевой готовности. Нужно было только дать тактику, командирские навыки и практическую работу на боевой технике и приборах . Огневиков готовить в несколько раз проще и легче, чем офицеров инструментальной разведки. Артиллерийская инструментальная разведка - это фундамент для подготовки сосредоточенного и массированного огня батарей в наступательных боях, когда необходимо подготовить огонь сотен и тысяч орудий без пристрелки. Это определение точных координат целей (инструментальная разведка), определение координат своих батарей (топопривязка своих ОП и НП), учет условий стрельбы (метеорологические, баллистическиские и, технические условия стрельбы).
Несколько месяцев мы учились в Ленинграде, а когда немцы подошли к городу и нависла уже реально угроза окружения и блокады, училище эвакуировали в Кострому, где учеба была продолжена и завершена к началу декабря 1941 года. Переезд нашего эшелона проходил относительно спокойно, только два раза нас настиг самолет-разведчик, сначала под Тихвином, а потом перед Череповцом.
Мы упорно учились и готовились к боям, война только начиналась, ее пламя охватывало все западные области страны. Питание было плохое, все воровалось обслугой училища и не было такой силы, что бы это можно было остановить. Всем хотелось есть. Еды не хватало на всех и все, кто мог, кто был у продуктового конвеера, хватал для себя, для семьи, для детей! И так было, и так будет всегда! Это стало особенно заметно с передислокацией в Кострому, где к питанию подключили и семьи, и обслугу, и уже официально, так сказать законно.
В Костроме мы быстро приспособились к обмену “остатков мыла” на картофель в полевом стане совхоза “Свин”. Это помогало иногда в трудные моменты, когда хотелось есть. Утолить голод помогали также сравнительно частые наряды на кухню, где можно было отвести душу. Помню случай с курсантом Тупицыным, который вместе со мной чистил картофель. Мы успели начистить почти полную ванну, когда заметили его исчезновение. Он пришел уже к другой ванной, и как то вел себя настороженно и смущенно, как нашкодивший котенок. Мы продолжали работу не отрывая задниц от табуреток. Тупицын, раз за разом, все выбегал в туалет. Потом раскрылась тайна его частых пробежек. Как оказалось, проходя мимо хлеборезки, он заметил, что в ней никого нет и заскочил туда. Увидел целую глыбу неразрезанного еще на порции масла, килограмм 10-15, он схватил нож и отсек им угол куска весом до килограмма масла и быстро затолкал его в рот, ускоренно проглатывая, так как кто-то уже входил в хлеборезку ему навстречу. Конечно проглотить столько масла без последствий не удалось и он всю ночь дежурил не по кухне, а у туалета.
Со мной тоже случилась беда. Я дежурил по залу, где принимали пищу на больших деревянных столах. За стол садилось по 10 человек с обеих сторон. Мы, дежурные, разносили первое, второе и третье в больших кастрюлях, по 10 порций в кастрюле. Когда мы обслужили последнюю смену и должны садится есть сами, оказалась лишней одна кастрюля с прекрасным компотом из кураги и изюма. Я обалдел от счастья - ведь это мой любимый компот и я остался один-на-один с этой кастрюлей, где 10 порций компота. Наряд уже весь ушел отдыхать после смены. Я один воркую над кастрюлей. Половину ее я выпил залпом, другую уже пил стаканами, растягивая удовольствие. Почувствовал, что больше пить немогу, просто некуда. Посидел еще немного и с большим трудом все же допил весь компот. Хотел встать и пойти в казарму отдыхать, но понял что не могу встать, так как при наклоне корпуса вперед в полость рта из желудка вливается компот. Я понял что я напился по горло, как это говорят и показывают образно в народе, поводя по горлу рукой. Посидев немного в столовой и, дождавшись, когда уровень компота осядет, я потихоньку добрался до казармы. Когда стал подниматься по лестнице на второй этаж и нагнулся вперед, почувствовал снова компот во рту. Я замер и выпрямился, постоял немного, компота не стало, он ушел в желудок. Так я добрался до своей койки, ребята мои уже спали и не видели моего позора. Лечь я не мог по той же причине и простоял у кровати около получаса. Такой был мой первый опыт переедания, перепивания! Вторично это повторилось после войны в Венгрии, на бахче под Сегедом, в июле 1945 года.
Запомнилась Кострома и нашими набегами на столовую вокзала, где мы частенько бывали и на перроне, где встречались с раненными фронтовиками и узнавали скупую правду о фронте, которая нас не радовала. Мы понимали - дела идут не важно и даже очень плохо! Такова была правда, суровая и жестокая! Розовый туман пропаганды и агитации начал развеиваться! Мы понимали обстановку такой, какой она была! Наши занятия по огневой службе были иногда очень изматывающими. Выполнение команд “К бою! Отбой!”, “6 снарядов, беглый, Огонь!” это было не просто. Пушка-гаубица “МЛ-20” или Пушка “А-19” весили по 8 тонн, а их снаряды по 45-50 кг . Одна станина - 3,5 тонны. Расчет орудия вместе с командиром составлял 8 неокрепших физически 18-20 летних ребят. На каждого из них приходилось при выполнении команд “К бою!” и”Отбой!” по одной тонне металла, а при выполнении “6 снарядов, беглый, Огонь!” - это будет по 300 кг в одну минуту (50 кг х 6=300 кг в минуту). Преподаватели учитывали все обстоятельства и щадили нас. Поэтому неудивительно, что от нагрузок наши рубашки не просыхали даже за ночь и утром мы одевали их еще влажными. На ночной отдых нам отводилось всего 6 часов (с 23.00 до 5.00).
Для приобретения навыков в борьбе с танками нас выводили на полигончик , где запускали по три-четыре фанерных танка и мы швыряли в них из окопов гранатами. При переходах мы пели очень популярную песенку-марш артиллеристов, которая затерялась на дорогах войны и композиторского тщеславия, зависти. Вот ее слова, мотив под любой марш. Удивительно то, что запевалой выступал я:
“В снега полей привычные,
И рощи пограничные ,
И волны беспокойные,
Бесчисленных морей.
На все на свете стороны,
Страна моя просторная,
Глядит литыми дулами,
Бессонных батарей !
Припев:
И даже в бурю, в тумане мглистом ,
Когда прорваться враг посмел,
У комсомольцев- артиллеристов,
Верен прицел, верен прицел !
Но лишь к границе тронется,
Колонна вражьей конницы,
И шорохом неслышимым,
Разведчик прошуршит,
Как вдруг ударит новая,
Двенадцатидюймовая,
И лес свинцом и порохом,
С врагом заговорит!
Припев.
Над сопками гористыми ,
И над артиллеристами,
Враги промчатся стаями,
Крылатых кораблей,
Но верная защитная,
Ударит вдруг зенитная,
Огнями перекрестными,
Соседних батареей !
Припев.”
Много песен родилось в годы войны, но некоторые песни погибли и это - типичный пример гибели, и не песни, а марша артиллеристов - могучего БОГА ВОЙНЫ!
Война показала слабую подготовку нашей артиллерии к подготовке огня на поражение без пристрелки на основе полной подготовки. Поэтому, мы встречали серьезные трудности при организации сосредоточенного огня нескольких батарей и массированного огня большего числа дивизионов. Это мы поняли только после войны и то не все, кто это должен был понять еще в ходе войны. Поэтому, такие трудности были у нас при борьбе с артиллерией противника и при организации артиллерийского наступления! Но об этом поговорим отдельно. Мы увидим, как приходилось выкручиваться, чтобы обойти пристрелку каждой батареи и достичь скрытности и внезапности огня на поражение при прорыве различных оборонительных рубежей. У нашего противника дела обстояли не лучше. Мы эту задачу решили только после войны, где то в 1950-56 годах на основе новых кадров, прошедших академию и имеющих опыт войны.
После сдачи всех зачетов и экзаменов нас выпустили лейтенантами-артиллеристами артиллерии БМ и ОМ. Калибры и системы, которые мы освоили: 107 мм пушка М-60, 122 мм пушка А-19, 152 мм гаубица - пушка МЛ-20, 152 мм гаубица М-10, 122 мм гаубица М-30. Те, кто учился в 4 дивизионе АИР изучили еще такие средства АИР, как звукометрическую станцию СЧЗМ-36, топогеодезические теодолиты ТТ, ТТ-2, ТА-4, кипрегель КА, метеорологические приборы: теодолит ШТА-2, методику шаропилотного зондирования атмосферы и подготовку водорода для шаропилотов в баллонах, из соды и щелочи. Кроме того, как фотограмметристы мы знали и умели работать на фототрансформаторах ФТМ-1, фотокорпораторах , знали авиафотоаппаратуру типа АФА и АЩА, устанавливаемую на самолетах-разведчиках типа “Кертис” и “ИЛ”, имели небольшую практику корректировки огня из аэростатов “ВДАН”. Но хуже всего мы были подготовлены по тактике, так как характер боев, место и роль в них артиллерии, плохо себе представляли не только мы, но и наши преподаватели. Мы были подготовлены для боев в составе артбатареи, максимум дивизиона. Тактика быстро развивалась на фронте и училище не в состоянии было все перенимать и вносить в учебный процесс. Оно просто не успевало за опытом фронта.
Нас выпустили. На “Отлично” курс закончили Я и Мирошниченко. Командирами взводов артиллерии нас направили в Коломну, где срочно формировался 879 кап для 2 гв.ск, который уже воевал на Калининском фронте под Осташковым, Пено и Андрианополем. Когда мы прибыли в полк, то оказалось, что наш 1 адн вооружен 76 мм пушками “УСВ-39 “, с полуавтоматическими затворами, секретными, которых никто не знал. 3 адн получил на вооружение 120 мм миномет “М-120”, которого мы тоже не изучали и только 2 адн имел на вооружении 122 мм гаубицу “М-30”, которую мы “проходили”! Все собрались возле пушки, никто не мог открыть замка, послали в Москву, в ГРАУ. С минометом разобрались сами, не сложная оказалась техника. Я был назначен, как отличник, зам. командира 11 батареи 3 мадн. Командиром батареи у меня был ст.л-т Курыло. Начались занятия по боевому слаживанию батарей, дивизионов и полка. Учения и тактико-строевые занятия мы проводили вокруг города и пригородов, где располагался полк, в районе Коломны и Галутвино.
В это время проходили киносьемки фильма “Разгром немцев под Москвой” и нас подключили к съемкам, чему мы были рады, так как получили возможность вдоволь пострелять боевыми снарядами (минами)., за счет лимитов кино.
(следующая глава - 3. На фронт. Коломна, Москва, Осташков, Соблаго. Действующая армия.)
(Оглавление)
(Дедушка после войны - 1947-й год)
(предыдущая глава - 1. Начало войны. Июнь 1941 года. Мы на Карельском перешейке.)
(Оглавление)
3 ЛАУ располагалось тогда у Финляндского вокзала ( улица Комсомола 22 ), где мы и проучились до конца сентября. В конце сентября училище было эвакуировано в г. Кострому, где продолжили учебу и где в декабре 1941 года был произведен выпуск.
Я вначале учился в 4 дивизионе АИР (сначала в батарее звуковой разведки, потом в батарее фоторазведки и, наконец, в топобатарее). В связи с тем, что обстановка на фронтах к октябрю резко ухудшилась и потребовались офицеры-огневики, а не аировцы, нас перепрофилировали в огневиков и создали 22-ю огневую батарею, в составе четырех взводов по 30 курсантов во взводе. В нашем взводе было 32 человека. Началась ускоренная интенсивная подготовка командиров огневых взводов и взводов управления батарей, дивизионов и батарей управления артполков и арт-бригад. Офицеров для подразделений АИР видимо было достаточно. Но как увидим дальше на фронте - это не так. Но кадров не хватало особенно в огневых батареях, где их потери были значительно большими, чем в батареях АИР. Как правило на фронте вместо трех был только один командир взвода. Обязанности двух других выполняли сержанты, что резко снижало качество разведки и подготовки огня, так как их подготовка была низкой, особенно по геодезии, подготовке огня на поражение без пристрелки или с ограниченной пристрелкой. Сержанты плохо читали топокарту и не могли наносить на нее контурные точки и цели.
Помню фамилии своих командиров. Командир взвода - Татаржинский, командир батареи - Коломойцев, командир дивизиона - капитан Тепфер, а потом - капитан Цесарь (оба последних были немцы). Начальником училища был полковник Санько - образованный и обаятельный офицер, пример для подражания всех наших офицеров. Образец начальника училища. Потом, после войны, он станет начальником УБП артиллерии СВ и мы с ним встретимся по работе.
(Справка: Из 100 фронтовиков 1922-23 года рождения в живых остались трое (3 %), из 32 выпускников нашего взвода остались в живых тоже только трое: Я, полковник Цыплаков и полковник Тупицын. Цыплаков в звании полковника будет преподавателем в Артакадемии, а полковник Тупицын перейдет в войска связи).
Некоторые моменты из жизни в училище, которые следует отметить и вспомнить. Во-первых следует отметить, что состав курсантов был идеальным, курсанты батарей АИР были студенты технических и математических вузов и их было легко доводить до боевой готовности. Нужно было только дать тактику, командирские навыки и практическую работу на боевой технике и приборах . Огневиков готовить в несколько раз проще и легче, чем офицеров инструментальной разведки. Артиллерийская инструментальная разведка - это фундамент для подготовки сосредоточенного и массированного огня батарей в наступательных боях, когда необходимо подготовить огонь сотен и тысяч орудий без пристрелки. Это определение точных координат целей (инструментальная разведка), определение координат своих батарей (топопривязка своих ОП и НП), учет условий стрельбы (метеорологические, баллистическиские и, технические условия стрельбы).
Несколько месяцев мы учились в Ленинграде, а когда немцы подошли к городу и нависла уже реально угроза окружения и блокады, училище эвакуировали в Кострому, где учеба была продолжена и завершена к началу декабря 1941 года. Переезд нашего эшелона проходил относительно спокойно, только два раза нас настиг самолет-разведчик, сначала под Тихвином, а потом перед Череповцом.
Мы упорно учились и готовились к боям, война только начиналась, ее пламя охватывало все западные области страны. Питание было плохое, все воровалось обслугой училища и не было такой силы, что бы это можно было остановить. Всем хотелось есть. Еды не хватало на всех и все, кто мог, кто был у продуктового конвеера, хватал для себя, для семьи, для детей! И так было, и так будет всегда! Это стало особенно заметно с передислокацией в Кострому, где к питанию подключили и семьи, и обслугу, и уже официально, так сказать законно.
В Костроме мы быстро приспособились к обмену “остатков мыла” на картофель в полевом стане совхоза “Свин”. Это помогало иногда в трудные моменты, когда хотелось есть. Утолить голод помогали также сравнительно частые наряды на кухню, где можно было отвести душу. Помню случай с курсантом Тупицыным, который вместе со мной чистил картофель. Мы успели начистить почти полную ванну, когда заметили его исчезновение. Он пришел уже к другой ванной, и как то вел себя настороженно и смущенно, как нашкодивший котенок. Мы продолжали работу не отрывая задниц от табуреток. Тупицын, раз за разом, все выбегал в туалет. Потом раскрылась тайна его частых пробежек. Как оказалось, проходя мимо хлеборезки, он заметил, что в ней никого нет и заскочил туда. Увидел целую глыбу неразрезанного еще на порции масла, килограмм 10-15, он схватил нож и отсек им угол куска весом до килограмма масла и быстро затолкал его в рот, ускоренно проглатывая, так как кто-то уже входил в хлеборезку ему навстречу. Конечно проглотить столько масла без последствий не удалось и он всю ночь дежурил не по кухне, а у туалета.
Со мной тоже случилась беда. Я дежурил по залу, где принимали пищу на больших деревянных столах. За стол садилось по 10 человек с обеих сторон. Мы, дежурные, разносили первое, второе и третье в больших кастрюлях, по 10 порций в кастрюле. Когда мы обслужили последнюю смену и должны садится есть сами, оказалась лишней одна кастрюля с прекрасным компотом из кураги и изюма. Я обалдел от счастья - ведь это мой любимый компот и я остался один-на-один с этой кастрюлей, где 10 порций компота. Наряд уже весь ушел отдыхать после смены. Я один воркую над кастрюлей. Половину ее я выпил залпом, другую уже пил стаканами, растягивая удовольствие. Почувствовал, что больше пить немогу, просто некуда. Посидел еще немного и с большим трудом все же допил весь компот. Хотел встать и пойти в казарму отдыхать, но понял что не могу встать, так как при наклоне корпуса вперед в полость рта из желудка вливается компот. Я понял что я напился по горло, как это говорят и показывают образно в народе, поводя по горлу рукой. Посидев немного в столовой и, дождавшись, когда уровень компота осядет, я потихоньку добрался до казармы. Когда стал подниматься по лестнице на второй этаж и нагнулся вперед, почувствовал снова компот во рту. Я замер и выпрямился, постоял немного, компота не стало, он ушел в желудок. Так я добрался до своей койки, ребята мои уже спали и не видели моего позора. Лечь я не мог по той же причине и простоял у кровати около получаса. Такой был мой первый опыт переедания, перепивания! Вторично это повторилось после войны в Венгрии, на бахче под Сегедом, в июле 1945 года.
Запомнилась Кострома и нашими набегами на столовую вокзала, где мы частенько бывали и на перроне, где встречались с раненными фронтовиками и узнавали скупую правду о фронте, которая нас не радовала. Мы понимали - дела идут не важно и даже очень плохо! Такова была правда, суровая и жестокая! Розовый туман пропаганды и агитации начал развеиваться! Мы понимали обстановку такой, какой она была! Наши занятия по огневой службе были иногда очень изматывающими. Выполнение команд “К бою! Отбой!”, “6 снарядов, беглый, Огонь!” это было не просто. Пушка-гаубица “МЛ-20” или Пушка “А-19” весили по 8 тонн, а их снаряды по 45-50 кг . Одна станина - 3,5 тонны. Расчет орудия вместе с командиром составлял 8 неокрепших физически 18-20 летних ребят. На каждого из них приходилось при выполнении команд “К бою!” и”Отбой!” по одной тонне металла, а при выполнении “6 снарядов, беглый, Огонь!” - это будет по 300 кг в одну минуту (50 кг х 6=300 кг в минуту). Преподаватели учитывали все обстоятельства и щадили нас. Поэтому неудивительно, что от нагрузок наши рубашки не просыхали даже за ночь и утром мы одевали их еще влажными. На ночной отдых нам отводилось всего 6 часов (с 23.00 до 5.00).
Для приобретения навыков в борьбе с танками нас выводили на полигончик , где запускали по три-четыре фанерных танка и мы швыряли в них из окопов гранатами. При переходах мы пели очень популярную песенку-марш артиллеристов, которая затерялась на дорогах войны и композиторского тщеславия, зависти. Вот ее слова, мотив под любой марш. Удивительно то, что запевалой выступал я:
“В снега полей привычные,
И рощи пограничные ,
И волны беспокойные,
Бесчисленных морей.
На все на свете стороны,
Страна моя просторная,
Глядит литыми дулами,
Бессонных батарей !
Припев:
И даже в бурю, в тумане мглистом ,
Когда прорваться враг посмел,
У комсомольцев- артиллеристов,
Верен прицел, верен прицел !
Но лишь к границе тронется,
Колонна вражьей конницы,
И шорохом неслышимым,
Разведчик прошуршит,
Как вдруг ударит новая,
Двенадцатидюймовая,
И лес свинцом и порохом,
С врагом заговорит!
Припев.
Над сопками гористыми ,
И над артиллеристами,
Враги промчатся стаями,
Крылатых кораблей,
Но верная защитная,
Ударит вдруг зенитная,
Огнями перекрестными,
Соседних батареей !
Припев.”
Много песен родилось в годы войны, но некоторые песни погибли и это - типичный пример гибели, и не песни, а марша артиллеристов - могучего БОГА ВОЙНЫ!
Война показала слабую подготовку нашей артиллерии к подготовке огня на поражение без пристрелки на основе полной подготовки. Поэтому, мы встречали серьезные трудности при организации сосредоточенного огня нескольких батарей и массированного огня большего числа дивизионов. Это мы поняли только после войны и то не все, кто это должен был понять еще в ходе войны. Поэтому, такие трудности были у нас при борьбе с артиллерией противника и при организации артиллерийского наступления! Но об этом поговорим отдельно. Мы увидим, как приходилось выкручиваться, чтобы обойти пристрелку каждой батареи и достичь скрытности и внезапности огня на поражение при прорыве различных оборонительных рубежей. У нашего противника дела обстояли не лучше. Мы эту задачу решили только после войны, где то в 1950-56 годах на основе новых кадров, прошедших академию и имеющих опыт войны.
После сдачи всех зачетов и экзаменов нас выпустили лейтенантами-артиллеристами артиллерии БМ и ОМ. Калибры и системы, которые мы освоили: 107 мм пушка М-60, 122 мм пушка А-19, 152 мм гаубица - пушка МЛ-20, 152 мм гаубица М-10, 122 мм гаубица М-30. Те, кто учился в 4 дивизионе АИР изучили еще такие средства АИР, как звукометрическую станцию СЧЗМ-36, топогеодезические теодолиты ТТ, ТТ-2, ТА-4, кипрегель КА, метеорологические приборы: теодолит ШТА-2, методику шаропилотного зондирования атмосферы и подготовку водорода для шаропилотов в баллонах, из соды и щелочи. Кроме того, как фотограмметристы мы знали и умели работать на фототрансформаторах ФТМ-1, фотокорпораторах , знали авиафотоаппаратуру типа АФА и АЩА, устанавливаемую на самолетах-разведчиках типа “Кертис” и “ИЛ”, имели небольшую практику корректировки огня из аэростатов “ВДАН”. Но хуже всего мы были подготовлены по тактике, так как характер боев, место и роль в них артиллерии, плохо себе представляли не только мы, но и наши преподаватели. Мы были подготовлены для боев в составе артбатареи, максимум дивизиона. Тактика быстро развивалась на фронте и училище не в состоянии было все перенимать и вносить в учебный процесс. Оно просто не успевало за опытом фронта.
Нас выпустили. На “Отлично” курс закончили Я и Мирошниченко. Командирами взводов артиллерии нас направили в Коломну, где срочно формировался 879 кап для 2 гв.ск, который уже воевал на Калининском фронте под Осташковым, Пено и Андрианополем. Когда мы прибыли в полк, то оказалось, что наш 1 адн вооружен 76 мм пушками “УСВ-39 “, с полуавтоматическими затворами, секретными, которых никто не знал. 3 адн получил на вооружение 120 мм миномет “М-120”, которого мы тоже не изучали и только 2 адн имел на вооружении 122 мм гаубицу “М-30”, которую мы “проходили”! Все собрались возле пушки, никто не мог открыть замка, послали в Москву, в ГРАУ. С минометом разобрались сами, не сложная оказалась техника. Я был назначен, как отличник, зам. командира 11 батареи 3 мадн. Командиром батареи у меня был ст.л-т Курыло. Начались занятия по боевому слаживанию батарей, дивизионов и полка. Учения и тактико-строевые занятия мы проводили вокруг города и пригородов, где располагался полк, в районе Коломны и Галутвино.
В это время проходили киносьемки фильма “Разгром немцев под Москвой” и нас подключили к съемкам, чему мы были рады, так как получили возможность вдоволь пострелять боевыми снарядами (минами)., за счет лимитов кино.
(следующая глава - 3. На фронт. Коломна, Москва, Осташков, Соблаго. Действующая армия.)
(Оглавление)