задушевные разговоры
Случилось намедни потолковать по душам с одним безнадежным идеалистом, с которым знакомы уже пугающе давно. Прячась за моей спиной, отшучиваясь, притворяясь циником и человеком дела, он умудрился дожить до двадцати с лишним лет - факт, сам по себе достойный удивления - так еще и практически не изменившись. Смешной, по-прежнему верит в глупости, не замечает очевидных вещей. Правда, последнее время не особо настаивает, и то ладно. Вообще-то я его люблю и жалею. Во-первых, потому что раритет, до таких лет дожил. Во-вторых, слишком многое нас связывает, слишком долго он, единственный, скрашивал мое одиночество и раскрашивал своими шизофреническими красками мою обыденность, зажигал взглядом, заражал мыслями. У него свой мир, который намного шире моего трехмерного, потому что мой - вокруг меня, а его - внутри, в голове. Там все логично, красиво, справедливо и правильно - иногда полезно о существовании такого мира хотя бы задумываться...
Так вот, разговорились мы с ним позавчера немного спонтанно. Он мне начал доказывать, что под щетинистой твердой скорлупкой человека, если он такую носит, конечно, должно обязательно скрываться нежное, теплое и пушистое нутро. Что раз человек боится раскрываться, значит, ему есть что скрывать и прятать от посторонних. А если не полениться и раскрыть этот панцирь, как устрицу, то обязательно найдешь свое счастье. "Тонкокожие, - говорил он, - внутри все помяты и потрепаны жизнью, как перезрелые помидоры. Они все шишки собирают, у них гематомы и подтеки не успевают заживать и метастатируют злокачественными опухолями." Я не знаю, чем крыть. За себя вроде как спокоен. Кто меня знает хорошо, соврать не даст: моя открытость и мягкость очень обманчива. Скорлупки нет, но внешний покров очень толстый и многослойный. Да и жизнь меня особо не пинала никогда, зная, что я сам до всего докопаюсь и усвою - поэтому и пытала одиночеством. А вот как объяснить ему, что если подходить с такими критериями к окружающим, то можно всю жизнь биться об чужие панцири? Я не знаю...
В Риме мы пошли в ночной клуб, а точнее, маленький бар, вокруг которого по вечерам собираются несметные толпы тематической публики, в основном развязных макаронников с блядскими глазами. Вокруг прохаживались марокканцы, которые днем тут же, у Колизея, торгуют "кожаными" ремнями и прочими безделушками, а вечером предлагают ошейники и браслеты в стиле SM. На фоне всего этого безобразия, цветком чистоты и невинности прорастал субтильный мальчик с голубыми глазами и светлыми волосами - немец, уже шестой год живущий в Италии. Подошел к нему скорее из любопытства, но его замкнутость меня сильно раззадорила. Четыре часа, пока я катал к нему шары, он стоял в одной позе, скрестив ноги и руки и глядя строго вперед и немного вверх. Впрочем, мой азарт, подкрепленный надеждой найти под этой броней пушистого котенка, все-таки взял свое и под утро мы заснули в одной постели. Котенок нашелся, но оказался гладкошерстным, глупым и истеричным. Я, конечно, не был разочарован ни в людях, ни в своих идеях. Хотя повод задуматься о справедливости закона "скорлупки" появился. Люди в броне периодически появляются на моем горизонте. Бравируют цинизмом, огрызаются и норовят больнее укусить, когда пытаешься их погладить. Встречаются и те, которые, напротив, мягки и податливы - возможное счастье, лежащее неглубоко, оно и блестит ярче, и дотянуться легче. Но почему-то каждый раз мучают сомнения: а вдруг там, под этой скорлупкой, что-то есть? И я очередной раз выпускаю синицу из рук и бегу, задрав голову и не глядя под ноги, за воздушным змеем, забывая, что леска - не в моих руках.
Рассказываю об этом своему идеалисту - он улыбается. Ему так проще и приятнее, ему так достается больше моего внимания и любви. Он эксклюзивен, как единственный собеседник в пьяных ночных разговорах - и ему не нужно большего. Он боится оказаться третьим лишним, и, наверное, он в этом прав. Он боится, что все те мысли, которыми он меня заразил, разобьются вдребезги, и я ему больше никогда не поверю. Жизнь продолжается, стремится вперед по накатанной, без потрясений и невосполнимых потерь, он скрашивает мое одиночество, я подбрасываю ему новые сюжеты на осмысление. Впереди - неизвестность, немного пугающая, но не такая страшная, потому что рядом будет он, до боли знакомый идеалист, каким-то чудом доживший до двадцати с лишним лет.