«Только педики и чокнутые негры идут в актеры!»
Актер театра (судя по всему, любительского) усердно вживается в образ Ореста из эсхиловских «Евменид». Чересчур увлекается творческим процессом и зарубает, подобно герою античной трагедии, родную матушку. Берет двух заложников и целый день через дверь морочит головы полицейским, которые пытаются выяснить, что же, собственно, произошло и продолжает происходить. Эта вполне себе реальная история, произошедшая где-то в районе 1970-х годов в Америке, легла в основу сюжета нового фильма «Мой сын, мой сын, что ты наделал» работающего ветерана кинематографического труда Вернера Херцога, который неожиданно, но, в общем, довольно органично слился в производственном экстазе с неким Дэвидом Линчем, который взял на себя функции продюсера.
Пожалуй, начать стоит с чистосердечного признания. До сих пор я не видел целиком ни одного фильма Вернера Херцога. Я наслышан о «Фицкаральдо», «Агирре, гнев божий» и служебном романе Херцога и Клауса Кински (никакой гомосятины, естественно, только совместное служение музам). Краем глаза скользнул по документальным «Встречам на краю света» и, говорят, художественному «Плохому лейтенанту». А с Линчем немного другая история под названием «проклятие первых десяти минут». На большее меня не хватало, будь то «Твин Пикс», «Дюна», «Шоссе в никуда», «Малхолланд Драйв» или «Дикие сердцем».
По изложенным причинам, я не могу, подобно профессиональным кинокритикам, рассматривать «Мой сын…» в разрезе творческого пути обоих, не сомневаюсь, великих режиссеров. И ровно по тем же причинам я считаю себя в праве попробовать разобраться, что «хотел сказать автор» в одном отдельно взятом фильме, а не пытаться расшифровать, чье именно безумие, Херцога или Линча, транслируется с экрана и как они причудливо преломляются друг в друге.
Вообще, некоторое время назад я решил для себя, что никогда не буду писать плохо о кино. Хотя нет, наверное, не совсем так. Точнее сказать: я не вижу смысла писать плохо о кино. И именно поэтому я не хочу говорить о плохих фильмах. Впрочем, это не означает, что каждая лента, о которой я отзываюсь, - обязательно хороша и многим придется по вкусу. Например, «Мой сын…» Херцога вряд ли можно назвать хорошим фильмом. Но штука, конечно, занятная. На мой взгляд, кинематограф тем и прекрасен, что одновременно с пресловутым «Аватаром» (это, кстати, вообще не камень в огород Кэмерона), существует и такое - снятое за копейку ручной камерой, на 80 процентов - в пределах одного дома и лужайки перед ним, с сильными драматическими актерами, которым, кажется, действительно интересно, удастся ли их стараниями этот фокус или нет.
Несколькими постами ранее я высказывался о достоинствах сериала «Подпольная империя», где сознательно не упомянул артиста Майкла Шеннона, сыгравшего федерального агента, который чтит Святое писание в ущерб уголовно-процессуальному законодательству. Но не потому, что он не заслужил, а потому, что про него разговор особый.
Шеннон, конечно, рискует после своих последних работ (помимо «Подпольной империи» и «Мой сын…» он отметился ролью сумасшедшего математика в «Дороге перемен») стать штатным голливудским безумцем. При весьма скупой мимике и пластике он делает одно едва уловимое движение бровью - и демоны, прячущиеся в глубине его глаз, как будто преодолевают разделяющий нас экран. А Херцогу того и требовалось. Впрочем, мне все-таки думается, что фильм не о демонах и безумстве, а о пустоте. О пустоте, которая захватывает разум главного героя.
В самом начале фильма на место преступления прибывает пара детективов. Главный, Уиллем Дефо, который, как старый конь, никакую борозду не испортит, весьма причудливым и совершенно абсурдным способом фиксирует на диктофон расположение тела и орудия убийства, пока не выясняется, что предполагаемый убийца, он же - сын жертвы, находится в собственном доме напротив в компании заложников. После чего начинается полицейская блокада, настолько же динамичная, как осада игрушечных солдатиков. В процессе подтягиваются невеста героя (Хлои Савиньи) и режиссер-затейник «Евменид» (Удо Кир). Собственно, их рассказы о последних месяцах жизни убийцы и составляют основу фильма.
Перерождение началось где-то за год до описываемых событий. Брэд отправился с компанией приятелей-рафтеров в Перу, где они собирались сплавляться по бурной реке (которая, как я понимаю, фигурировала у Херцога в «Агирре»). Херцог демонстрирует такие планы первозданной стихии, что даже просто появление человека в кадре выглядит противоестественно. И, кажется, герой тоже осознает всю неуместность присутствия здесь себя и друзей. Он предупреждает товарищей, что попытка покорить этот дикий ландшафт - самоубийство. Мол, у него предчувствие, он не будет сплавляться. Когда его не слушают, в качестве последнего аргумента он то ли симулирует, то ли натурально впадает в религиозный экстаз, объявляет себя мусульманином и просит называть Фарухом. «Они все погибли, и он до сих пор переживает это», - говорит невеста детективу.
Поскольку стиль изложения у Херцога насколько многозначительный, настолько же и лаконичный, могу предположить, что по возвращении из Перу герой ищет, чем заполнить пустоту, образовавшуюся после бессмысленной гибели друзей и осознания того, что человек - лишняя деталь в конструкторе, который мы называем природой. Вместо пустоты Брэд придумывает бога и следы его присутствия. Однажды он слышит всевышнего в магнитофоне, но невеста радости его не разделяет, а в довершение того в комнату без предупреждения, как и всегда, врывается чересчур заботливая мамаша, предлагая влюбленной парочке печеньки и выпивку. В следующий раз бог обнаруживается в банке с овсянкой, но и тут счастье этого открытия омрачено полным равнодушием близких. Кажется, уже весь мир вокруг Брэда разрывается от пустоты, вакуума. От отсутствия смысла, как отсутствует всякий смысл в очередном семейном обеде, когда демонически радушная матушка подает ненавистное и несъедобное желе на десерт.
Временами кажется, что мать - главный демон, терзающий героя
Спасение и смысл Брэд находит в театральных штудиях, где ему достается роль Ореста. Орест несет по жизни фамильное знамя отмщения и должен во исполнение долга порубить родную мать, Клитемнестру, убившую его отца Агамемнона за то, что тот погубил их дочь Ифигению. Короче, запутано и очень трагично, как и всегда у древних греков.
Дядя Тед (Брэд Дуриф, кстати) объясняет Брэду, что все актеры - педики или чокнутые негры, и спрашивает: "Ты записался в педики?". На заднем плане маячит подчеркнуто педерастричный режиссер спектакля
Чтобы довести образ до отточенного совершенства, Брэд выпрашивает у дяди Теда, заводчика страусов, ржавую саблю, с которой, возможно, ходили в атаку при Геттисберге. Сливаясь с ролью, обретая смысл, герой органичен, гармоничен и вполне достоверно безумен, что приводит в панику труппу и режиссера, ибо сабля, хоть и антикварного вида, но кому захочется проверять степень ее заточенности на собственной шее? Поэтому Брэда изгоняют из рая с подмостков и берут на его место какого-то невзрачного, но зато нормального бездаря.
Эту трагедию сознание героя не выдерживает. Ведь это его, только его роль! Значит, он сыграет ее до конца, иначе в чем же смысл? А матушкины дни, понятное дело, сочтены…
Во всей этой конструкции, основанной на реальной жизни, можно прочитать, наверное, разные высказывания. В самом простом виде, основную мысль я нахожу такую: в жизни имеет смысл только чистое искусство, но и оно не спасает, потому что приводит в психушку. Эта мысль, надо полагать, особенно близка Линчу. Лично я уверен, что Херцог вклеил в фильм довольно чужеродный эпизод с карликом исключительно из уважения к продюсеру.
В завершение, еще раз отмечу Майкла Шеннона. Без его фирменного взгляда картина потеряла бы все основание. Кроме того, замечу, что в некоторых ракурса Майкл поразительным образом напоминает дьявольскую версию Тимоти Олифанта. А теперь представьте, какая бы прелесть вышла, если бы он заменил Тимоти, скажем, в «Крепком орешке 4» или в «Хитмэне»! Вот это была бы крутотень, эх!..
Пожалуй, начать стоит с чистосердечного признания. До сих пор я не видел целиком ни одного фильма Вернера Херцога. Я наслышан о «Фицкаральдо», «Агирре, гнев божий» и служебном романе Херцога и Клауса Кински (никакой гомосятины, естественно, только совместное служение музам). Краем глаза скользнул по документальным «Встречам на краю света» и, говорят, художественному «Плохому лейтенанту». А с Линчем немного другая история под названием «проклятие первых десяти минут». На большее меня не хватало, будь то «Твин Пикс», «Дюна», «Шоссе в никуда», «Малхолланд Драйв» или «Дикие сердцем».
По изложенным причинам, я не могу, подобно профессиональным кинокритикам, рассматривать «Мой сын…» в разрезе творческого пути обоих, не сомневаюсь, великих режиссеров. И ровно по тем же причинам я считаю себя в праве попробовать разобраться, что «хотел сказать автор» в одном отдельно взятом фильме, а не пытаться расшифровать, чье именно безумие, Херцога или Линча, транслируется с экрана и как они причудливо преломляются друг в друге.
Вообще, некоторое время назад я решил для себя, что никогда не буду писать плохо о кино. Хотя нет, наверное, не совсем так. Точнее сказать: я не вижу смысла писать плохо о кино. И именно поэтому я не хочу говорить о плохих фильмах. Впрочем, это не означает, что каждая лента, о которой я отзываюсь, - обязательно хороша и многим придется по вкусу. Например, «Мой сын…» Херцога вряд ли можно назвать хорошим фильмом. Но штука, конечно, занятная. На мой взгляд, кинематограф тем и прекрасен, что одновременно с пресловутым «Аватаром» (это, кстати, вообще не камень в огород Кэмерона), существует и такое - снятое за копейку ручной камерой, на 80 процентов - в пределах одного дома и лужайки перед ним, с сильными драматическими актерами, которым, кажется, действительно интересно, удастся ли их стараниями этот фокус или нет.
Несколькими постами ранее я высказывался о достоинствах сериала «Подпольная империя», где сознательно не упомянул артиста Майкла Шеннона, сыгравшего федерального агента, который чтит Святое писание в ущерб уголовно-процессуальному законодательству. Но не потому, что он не заслужил, а потому, что про него разговор особый.
Шеннон, конечно, рискует после своих последних работ (помимо «Подпольной империи» и «Мой сын…» он отметился ролью сумасшедшего математика в «Дороге перемен») стать штатным голливудским безумцем. При весьма скупой мимике и пластике он делает одно едва уловимое движение бровью - и демоны, прячущиеся в глубине его глаз, как будто преодолевают разделяющий нас экран. А Херцогу того и требовалось. Впрочем, мне все-таки думается, что фильм не о демонах и безумстве, а о пустоте. О пустоте, которая захватывает разум главного героя.
В самом начале фильма на место преступления прибывает пара детективов. Главный, Уиллем Дефо, который, как старый конь, никакую борозду не испортит, весьма причудливым и совершенно абсурдным способом фиксирует на диктофон расположение тела и орудия убийства, пока не выясняется, что предполагаемый убийца, он же - сын жертвы, находится в собственном доме напротив в компании заложников. После чего начинается полицейская блокада, настолько же динамичная, как осада игрушечных солдатиков. В процессе подтягиваются невеста героя (Хлои Савиньи) и режиссер-затейник «Евменид» (Удо Кир). Собственно, их рассказы о последних месяцах жизни убийцы и составляют основу фильма.
Перерождение началось где-то за год до описываемых событий. Брэд отправился с компанией приятелей-рафтеров в Перу, где они собирались сплавляться по бурной реке (которая, как я понимаю, фигурировала у Херцога в «Агирре»). Херцог демонстрирует такие планы первозданной стихии, что даже просто появление человека в кадре выглядит противоестественно. И, кажется, герой тоже осознает всю неуместность присутствия здесь себя и друзей. Он предупреждает товарищей, что попытка покорить этот дикий ландшафт - самоубийство. Мол, у него предчувствие, он не будет сплавляться. Когда его не слушают, в качестве последнего аргумента он то ли симулирует, то ли натурально впадает в религиозный экстаз, объявляет себя мусульманином и просит называть Фарухом. «Они все погибли, и он до сих пор переживает это», - говорит невеста детективу.
Поскольку стиль изложения у Херцога насколько многозначительный, настолько же и лаконичный, могу предположить, что по возвращении из Перу герой ищет, чем заполнить пустоту, образовавшуюся после бессмысленной гибели друзей и осознания того, что человек - лишняя деталь в конструкторе, который мы называем природой. Вместо пустоты Брэд придумывает бога и следы его присутствия. Однажды он слышит всевышнего в магнитофоне, но невеста радости его не разделяет, а в довершение того в комнату без предупреждения, как и всегда, врывается чересчур заботливая мамаша, предлагая влюбленной парочке печеньки и выпивку. В следующий раз бог обнаруживается в банке с овсянкой, но и тут счастье этого открытия омрачено полным равнодушием близких. Кажется, уже весь мир вокруг Брэда разрывается от пустоты, вакуума. От отсутствия смысла, как отсутствует всякий смысл в очередном семейном обеде, когда демонически радушная матушка подает ненавистное и несъедобное желе на десерт.
Временами кажется, что мать - главный демон, терзающий героя
Спасение и смысл Брэд находит в театральных штудиях, где ему достается роль Ореста. Орест несет по жизни фамильное знамя отмщения и должен во исполнение долга порубить родную мать, Клитемнестру, убившую его отца Агамемнона за то, что тот погубил их дочь Ифигению. Короче, запутано и очень трагично, как и всегда у древних греков.
Дядя Тед (Брэд Дуриф, кстати) объясняет Брэду, что все актеры - педики или чокнутые негры, и спрашивает: "Ты записался в педики?". На заднем плане маячит подчеркнуто педерастричный режиссер спектакля
Чтобы довести образ до отточенного совершенства, Брэд выпрашивает у дяди Теда, заводчика страусов, ржавую саблю, с которой, возможно, ходили в атаку при Геттисберге. Сливаясь с ролью, обретая смысл, герой органичен, гармоничен и вполне достоверно безумен, что приводит в панику труппу и режиссера, ибо сабля, хоть и антикварного вида, но кому захочется проверять степень ее заточенности на собственной шее? Поэтому Брэда изгоняют из рая с подмостков и берут на его место какого-то невзрачного, но зато нормального бездаря.
Эту трагедию сознание героя не выдерживает. Ведь это его, только его роль! Значит, он сыграет ее до конца, иначе в чем же смысл? А матушкины дни, понятное дело, сочтены…
Во всей этой конструкции, основанной на реальной жизни, можно прочитать, наверное, разные высказывания. В самом простом виде, основную мысль я нахожу такую: в жизни имеет смысл только чистое искусство, но и оно не спасает, потому что приводит в психушку. Эта мысль, надо полагать, особенно близка Линчу. Лично я уверен, что Херцог вклеил в фильм довольно чужеродный эпизод с карликом исключительно из уважения к продюсеру.
В завершение, еще раз отмечу Майкла Шеннона. Без его фирменного взгляда картина потеряла бы все основание. Кроме того, замечу, что в некоторых ракурса Майкл поразительным образом напоминает дьявольскую версию Тимоти Олифанта. А теперь представьте, какая бы прелесть вышла, если бы он заменил Тимоти, скажем, в «Крепком орешке 4» или в «Хитмэне»! Вот это была бы крутотень, эх!..