Осенью 2018-го. Часть первая. Долгая дорога бескайфовая...
Так как меня могут случайно прочитать дети, предупреждаю: +16! И это не температура воздуха.
Часть, типа, первая.
[многабукав]
Тряхнуло.
За двойным стеклопакетом стронулась брусчатая платформа первого пути, покатилась куда-то назад сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, пока не утонула в полутьме, сменившись неясными бегущими очертаниями. Под стальными рёбрами моста блицем мелькнула уже опустевшая на тот вечерний час эстакада, проплыл центральный городской проспект; далее - мрачная промзона и курс на север промеж двух озёр с самыми уникальными названиями на свете - Первым и Вторым. До одури знакомые будки аэропортовых ближних приводов (нового и заброшенного четверть века назад старого), цепочка огней приближения ВПП - и всё, из города, считай, свалил.
Мальчонка-проводник робко сверял документы с измятым в суматохе списком, а его дублёр выуживал из матерчатого полосатого мешка пакеты с накрахмаленным, хрустящим свежестью постельным бельём и раздавал пассажирам. Тут же коллективный разум высочайше повелел всем: «Э СЛЫШ А НУ ШУРШАТЬ!!!11». Злобно зарвался целлофан, загремели чемоданы и заголосили люди, обустраивая себе комфорт по местам. Дамы первым же делом изгнали из кубриков незнакомых мужчин (да и знакомых тоже), отгородились от мира натянутыми меж полок простынями и стали переодеваться в дорогу. Форма одежды №8: чё дед оставил - то и носим... Сосланцы из импровизированных раздевалок не разделяли женских тряпочных забот, ибо поднялись на борт уже готовыми для долгого пути; с одинаковыми выражениями досады на лицах чесали они животы, силясь понять: что ж помешало их благоверным королевнам, баронессам, графиням и алмазным доннам сразу надлежаще облачиться, чтоб потом обойтись без этой возни? Ну кого, кого пленять в поезде дальнего следования расшитыми бахромой блузами и вечерними платьями, подчёркивающими всё интересное? А каблучки на кой her осенью, когда впору говнотопы?! Зачем химзавивка и грим, который поутру всё равно останется на подушке смачным отпечатком в виде эмблемы Rolling Stones, а расфуфыренная кокетка станет точь-в-точь Мик Джаггер? Зря наши прекрасные дамы делают вид, что у них поголовно жопы сахарные, кость бела и кровь голуба́, да и было б чего утаивать от вожделеющих взглядов: топ-модели, как правило, плацкартом не ездют, так что на занавесях натянутых белых полотен едва ли мелькнёт в свете полустанка статный профиль, застрахованный на многие миллионы убитых енотов и заставляющий бессовестно греться в некоторых местах. Мы ведь их любим вовсе не за весь этот выпендрёж. И да! Что касается соблазнительных видов в поездах... Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята! Силуэты-тени почти всегда напоминают тёмные бесформенные складчатые громады мезоциклонов, метающих молнии, исторгающих громы и обдающих ледяным холодом.
- Миша, huli ты смотришь? - пробасила, эм, тучная формация возрастом сильно за полста. - Ты чё там не видел-то, а, за столько лет?! Таракан старый, вечно одним местом!.. Ну помоги же мне, не стой страусом!
- Ой, как жарко, какая тряска! Покрути кондиционер, я сама не могу, я голая! - пожаловалась чуть менее кучевая, не подозревая, что крутить кондиционер мог только проводник в своём купе, а та ручка над окном - всего лишь реостат проводной говорилки. Говорилка в это время голосом космонавта Джанибекова рассказывала, что управлять космическим кораблём - это её ремесло.
Традиционная туалетная блокада удерживалась дюжиной полоумных от буйства гормонов девочек возрастами до установленного законом согласия.
- Ма-а-ам, всё занято! Где проводник, blyat'? - пропищала одна из них, снабжённая айфоном.
- Маша, следи за языком, blya! - крикнула её родительница. - Иди и займи очередь, как все, пока я у тебя телефон не забрала!
- Молодой человек, а помогите окно прикрыть! Мы Течу проезжаем! - обратилась к взмыленному уже лоцману этакая РисПиса - манерная, властная, но интенсивными махами рук сушившая свежевыкрашенные ногти и потому абсолютно безвредная. Юноша, вздохнув, небрежным жестом захлопнул и застопорил фрамугу. Наслушавшись недавних сообщений о зафиксированном незначительном превышении фона по рутению-106, все диванные радиологи повадились закатывать истерики с категорическим требованием не останавливаться в печально известном селе Муслюмово. Масла в огонь незнания подливало и улучшение здесь мобильного интернета: всем и каждому было ясно, что это не из-за натыканных тут и там базовых станций, а из-за аццкой ионизации после очередного жуткого выброса, реальную опасность которого якобы снова утаили от быдла. Ничего опасного не обнаружили, что авторитетно подтвердили отчёты специалистов и наших, и приглашённых из МАГАТЭ, но вот далеко ли было до беды? Неясно, ой, как же неясно... Радиация - это страшно, други и подруги. Лучше б обывателю никогда не слышать того зловещего радиоактивного крещендо дозиметра, когда дело доходит до куда более злых нуклидов, чем короткоживущий рутений-106... Даже самый мирный атом в жилах радиологических пациентов (метастабильный контрастный технеций-99 или выжигатель щитовидки йод-131) вынуждает прибор выть бабой и так быстро обрастать циферками на индикаторах, что хочется с испугу немедленно выброситься в ближайшее окно. Впрочем, если учесть тяжёлое, но богатейшее наследие всяких Министерств Плановых Машиностроений, помноженное на тотальное рас3,14здяйство в сферах контроля над чем бы то ни было, то и за окном безопасно тоже не будет. Например, вмурована в асфальт какая-нибудь железная коряга из-под нефтянки, а ты годами мимо неё ходишь и не подозреваешь даже, что она всякий раз просвечивает тебя насквозь. Да чего уж там - немал шанс встретить на улице простую бабку с полными вёдрами урановой руды! Говорят даже, что это примета такая - к обогащению...
«I'm nuclear, I'm wild, I'm breaking up inside...»
Я, гордый арендатор боковушки и опытный поездатый путешественник, прокатавший по рельсам в общей сложности более половины земного экватора, заблаговременно пробрался per aspera ad aqua calefacientis (лат. коряв. «сквозь тернии к водонагревателю» - прим. ред.) и уселся пережидать бурю в компании стоячего чая, непрочитанного отраслевого журнала и чятиков на экране планшета.
Шум и гам поулеглись лишь часа через полтора с момента отправления. Стало возможно оглядеться, вникнуть в обстановку, изучить попутчиков и избрать адекватную тактику самообороны. Мой жизненный опыт показывает, что всегда и везде надлежит БДИТЬ за СВОЙ ЖЕПЬ, а в иногда вовсе даже не зазорно использовать метод, кхм, раз-ра-бо-тан-ный и растиражированный капитаном Кунсом из «Криминального чтива». Впрочем, компания в поездку набралась, на тот первый поверхностный взгляд, спокойная, и в особых мерах нужды как будто не возникало. В кубаре присоседились четыре воинственные дамочки, приставленные следить за сворой малолеток - уполномоченные родительским комитетом мамочки этапировали своих и чужих дочек на какие-то соревнования. Эти беспредела в вагоне терпеть не стали бы! Нижняя боковушка была моя, а верхнюю занял загадочно улыбавшийся черноте за окном худощавый мужчина лет сорока. Соседние кубрики сплошь были забиты теми самыми малолетками - пищащими, кричащими, смеющимися над какой-то несусветно тупой и абсолютно бессмысленной зуммерской herнёй. Ещё где-то рядом устроились двое чернявых подданных некоей балканской страны, общавшихся почему-то не на родном наречии, а на клокочущей смеси французского и английского - в общем, представители того самого kebab'а, который когда-то призывали remove'нуть сербские двачеры. Чуйка пусть и демобилизованного, пусть и пушкаря, но всё же военного разведчика подсказала, что ещё придётся с ними закуситься, так что удобства ради я нарёк их просто: Забрат и Брат Забрата.
Проводники анонсировали скорый отбой и пропали без вести, испарились, аннигилировали, ибо запахло бедой... Запахло в самом прямом смысле. Коллективный разум давно уже бил в мозги пассажиров: «Э СЛЫШ А НУ ЖРАТЬ!!!». Опыт академика Павлова перевернулся: аппетиты подогрело не включение лампы, а перспектива её выключения! Как по команде из недр необъятных чемоданов на колёсиках, «кравчучек» и клетчатых баулов, из звенящей фольги и пластиковых контейнеров на свет явились все-все фольклорные элементы поездного рациона. Маленькие матовые столики на тонких стальных подпорках заскрипели и заломились от нерасчётной тяжести. Из звенящего алюминиевого и промасленного типографского плена извлекались фантастических размеров куры, запечённые непонятно кем, когда и с какими вообще пряностями. Сваренные вкрутую яйцы трескались и обсыпались скорлупками под умелыми женскими пальчиками. Дробно стучал шустрый ножик, шинкуя свежий огурчик-зозулю. Кисло вздохнула из-под отогнутой крышки банка соленьев. Зашуршали, заскрипели пенопластом всевозможные бомжспагетти и бомжкартохи. Рвалась руками загнутая в подкову палка смертельно прочесноченной колбасы из неведомого мяса. Забрат и Брат Забрата наворачивали и вовсе нечто экзотическое - иначе чем «филе фуфриле в собственном соку пастеризованное с лапиzdrонами» это было не назвать. Едоки метались к «титану», разнося ароматы этакой снеди во все уголки вагона, сочась слюнями и хищно зыркая. Хорошо, что дорога не петляла, а то мне совсем не улыбалось принять горячий дошираковый душ из рук потерявшего равновесие, а потом долго выслушивать извинения, сдирать лапшу с ушей и отнекиваться от мировой рюмки. Многогранный запах застолья вскоре слился в единое целое и стал столь ошеломителен, что даже бывалый батя, шкрябавший со сковороды жареный суп, та́м оглох бы с первого же нюха! На это плотное амбре можно было перевесить топор, багор, ведро с песком и лопату с пожарного щита, а заодно повесить и все военные преступления, ошибочно приписываемые нацистам и Красным Кхмерам. Возможно, именно так пахнет ад шеф-поваров, студентов-пищевиков и курсантов ВШП (военная школа поваров - прим. ред.). Изысканнейшие яства уплетались с таким звериным аппетитом, азартом и скоростью, словно эти люди сроду ничего не жрали, и вот только в поезде наконец-то подвернулся счастливый случай! Ёbнись, как вкусно! Йа-йа-йа, вас ист лос, вас ист дас! Натуральная трапеза брутальных воинов в деревенской таверне на перекрёстке семи дорог из любого фэнтези или фанфика. Ну, вы знаете: за наспех сколоченным столом сидят в свете очага могучие волосатые воины в полной выкладке; за спиной у каждого обязательно двухметровый неподъёмный вострый адамантовый меч и колчан со стрелами, а запястья прикрыты pidorскими наручами. Они смачно, размазывая жыр по губам, доедают свежепобеждённого огнедышавшего ящера, солёно шутят, рычат, чавкают, крепко бьются кру́жками, топят бороды в медовухе, шлёпают по афедрону зазевавшуюся девицу-подносчицу и весело гогочут, когда она улетает от могучего тычка и неловко поднимается на ноги, задрав полу платьица. В общем, если это экранизировать, то в ролях видятся, конечно же, Вигго Мортенсен, Карл Урбан, Джерард Батлер, Вин Дизель, Дейв Батиста... Джай Кортни в роли подносчицы... Так, о чём, бишь, я?.. Ах, да: обычно после ужина герои сыто рыгают, бросают держателю горсть монет и уходят в промозглую лунную ночь навстречу приключениям - стяжать ещё чуть-чуть славы своему оружию (NO HOMO! - прим. ред.) - и скрываются в слепом тумане. И воют кругом волки, и улыбается змеино в своей хижине безобразный крючконосый колдун, человечьей костью помешивая в котле вязкий поганковый вуншпунш и предвкушая скорую гибель храбрецов...
У меня по-вечернему привычно гадко саднило где-то под левым глазом, и я ограничился чаем: горячий и крепкий как обнимашки удава напиток отбил потусторонние запахи и ослабил мигрень, а под очередной номер любимого «Взлёта» и вовсе пошёл на ура. Сосед тоже воздержался от приёма пищи, но, как потом выяснилось, по духовным соображениям. Четыре дамы же взялись было сначала накормить подопечных, но, поняв бесплодность попыток накормить их чем-то кроме шоколада и чипсов, быстро сдались и занялись собой любимыми. Одна из них выудила флян коньяку, ноготочком нежно отколупнула за краешек акцизную марку, словно надеясь потом приладить обратно, уверенно и сноровисто свернула бутылке шею и разлила горячительное по одноразовым стакашкам. Прозит! У дам, от которых вдруг отвалились рутина и бытовуха, вечерок определённо перестал быть томным. Голоса их постепенно стали громче, интонации - мажорнее, а суждения - рещще, и вскоре все-все зажимы начисто снесло алкогольной волной. Меня всегда удивляло, как женщины подшофе прилюдно и независимо говорят такое, о чём любой мужик в таком же опьянении либо смолчит, либо только прошепчет. Явившаяся сверхсофистика необычных сочетаний слов больше походила на перистальтический процесс... Если проще, то от возлияния мозги дам размягчились почти до состояния хлебушка, и те приступили к выдавливанию наружу накопившегося ментального говнища - невероятно мудрого, по их хмельному мнению. И при этом они закусывали коньяк холодным салатиком - какое невыносимое пижонство! Дядьку-соседа, похоже, происходившее и звучавшее вокруг вообще не парило: он сидел лицом к окну с закрытыми глазами, познав дзен полудрёмы. Мои же уши свернулись с испанского стыда (даже пришлось ловить на лету запотевшие очки), когда услышали о «решении оральных проблем анальными способами». Я с новою силой нырнул в журнал, дабы как-то отвлечься от непристойностей, но по причине их громкости черпать наиважнейшую информацию пришлось из колебаний воздуха. Так, в числе прочего, я узнал, что «жизнь - боль, если некому тебе сказать, что ты безграмотное быдло» и что Влад Архипов - говно...
- Э-э-э, вот не пойму, чё этим мужикам надо ваще... - сокрушалась с явной слезинкой в голосе Первая Дама.
- Козлы они! - подтвердила Вторая Дама, сосредоточенно доливая ей коньяку.
- Отныне пьянство - это грех! - помотала Первая красиво завитой головой и немедленно выпила.
- Да наher не нужен телевизор в спальне! - заявила тем временем Третья Дама Четвёртой. - Мой даже во время этого хочет телек смотреть! Аж на потолок готов его прикрутить!
- Подлец! - возмутилась Четвёртая. - Лучше б здоровьем спальным занимался!
- Путь к сердцу женщины лежать не должен! - прохрипела Первая, дерябнула снова и закусила.
- Вот именно! Трахаться надо больше! Это тебе любой гинеколог скажет! (Значит, на всякий случай надо трахаться и с гинекологом - будет двойная польза для здоровья! - прим. ред.)
- Тс-с-с! - прислонила палец к губам Вторая и выразительно метнула взгляд в стенку. - Ты чего?! Девочки услышат!
- Ха! - лишь отмахнулась Четвёртая. - Пускай слушают. Им тоже полезно знать!
Но девочки-припевочки ни черта не желали знать и понимать. У них случилась катастрофа прямо-таки вселенского масштаба. Это не был взрыв какой-нибудь занюханной гиперновой, столкновение с соседней галактикой или вторжение космических свинокобр (Пейте, дети, ацетон, к вам пришёл Ален Делон! - прим. ред.)... Нет. Гораздо хуже.
- Blya! У меня не ловит! - втихаря матюкнулась одна.
- И у меня... - откликнулась другая. - А-а-а! Маш, а у тебя?..
- Нет! Ну что за хрень?! - выплюнула заплаканная Маша, грохнула дорогущим айфоном о столик, сердито скрестила руки на груди и пошла к матери. - Ма-а-ам! Дай телефон, у тебя всегда лучше ловит!
- Маша! - возмутилась дама №3 и погрозила дочери пальцем. - Отвали со своей herнёй! Не видишь, что мы разговариваем? Ложись уже спать!
Ни залить куда-то свои ebучие сториз и селфи со стикерами, ни полайкать фотки сладеньких pediqоватых мальчиков, ни кейпоп послушать - зачем тогда вообще жить?.. Очевидно, изнеженные цивилизацией дети впервые столкнулись с таким извечным российским явлением, как обширные малоурбанизованные территории, медвежьи углы, рекреационные заказники - короче, старые добрые еbеня за пределами зон покрытия. Лишившись доступа к соцсетям, дети осатанели и принялись множить хаос, истерить, хамить своим вожатым и носиться туда-сюда, наивно полагая, что возле туалетов или в свободных кубриках удастся поймать хотя бы EDGE. От этого броуновского движения зарябило в глазах и загудела в ушах ре малой октавы - нота моей мигрени... Лишь одна из девочек оставалась спокойной и безучастной к общему горю: это была самая старшая из них, несомненно красивая и уже довольно фигуристая белокурая бестия в бесстыдной маечке, в коротких шортиках и с каким-то партаком на гладком правом предплечье. Девушка с татуировкой драко... э-э-э, нет! Не дракона, а электродуговой сварки в атмосфере аргона - "х" его "з", как ещё можно описать эту мазню. Пока её товарки голодали информационно и сенсорно, сама она тихо сидела у прохода и утоляла голод физический, почему-то устремив весьма задумчивый и прищуренный взгляд на меня, и при этом так выразительно откусывала от багетной булки, что мне аж как-то не по себе стало. И на кого-то она крепко смахивала, хотя я никак не мог вспомнить конкретно... После короткого зрительного контакта я поспешил снова углубиться в офсетный текст, прямо ощущая лысеющей макушкой хруст хлебной корочки. Знаете, что общего между девкой-малолеткой и журналом? Открываешь, а там - статья, статья!.. И почему только юные прелестницы обозревают меня так внимательно именно в те моменты жизни, когда я выгляжу предельно всрато? Сидел растрёпанный, одетый как бомж, лысина во-о-от такая, полуживой от головной боли, рожа скорбная, настрой похоронный, а красавица всё изучала и изучала во мне что-то. Понятно, что даже в таком виде я выгодно отличаюсь, скажем, от Забрата и его Брата, но в остальном - абсолютно ничего выдающегося: те же две руки, две ноги и сволочь посерёдке. Такое девичье внимание очень льстит юным неокольцованным голубка́м, понуждая их играть в мясной боулинг, но лично я это давно перерос. И как бы ни была обезоруживающе и отчаянно хороша каждая встречная-поперечная голубоокая чертовка, подмигнувшая мне и помявшая игриво свои купола, для меня это давно уже не повод распушать хвост и звенеть цацками, издавая смешные индюшьи звуки - как-то это не солидно уже в моём возрасте. Могу, конечно, при моём-то некотором артистизме сколько угодно заигрывать и оказывать знаки внимания любой барышне, зашучивать её, зачаровывать словесами с тягучими обертонами; волен откровенно разглядывать иё и расхваливать, расширять ей по просьбе горизонты познания и показывать мир сквозь призму моего технократично-физического восприятия... Но не более. Ничего путного из этого всё равно не выйдет - проверено на собственном жопыте. Мысли мои, сердце моё и весь остальной ливер уже давно и безответно принадлежали другой. И я не мог сказать, что из-за этого чувствовал себя ohujенно счастливым.
***
Абстиненция отроковиц окончилась, когда за иллюминаторами замаячил ближайший городок, а сигнал на шкале дозрел до вожделенного 4G. Детский гнев тут же конвертировался в нервную долбёжку по клавишам и излился в интернетные помойки. Отужинавшие взрослые выходили на станцию отдышаться, покурить и размять ноги, а возвращались уже совершенно готовыми ко сну. Дамы договорились между собой о порядке несения вахты по охране вверенного личного состава и имущества: кому и до скольки дрыхнуть, как часто совершать обход и когда меняться. Вскоре поезд двинулся дальше; свет погас точно в назначенный срок, когда светящиеся люминофором часовые стрелки подкрались к половине первого часа ночи. В компании с РЖД время летит незаметно! Послышался шорох одеял и засветились дисплеи мобилок. Отбой состоялся.
Наконец подал голос сосед, до того тихо медитировавший.
- Слушай, друг! - сказал он мне. - Ты ж устал сидеть, наверное. Вижу ведь. И молчишь - видимо, воспитанный, стесняешься. А ведь спать давно пора!
- Да я... это...
- Нет-нет. Щас я расправлю себе и лягу.
Какое-то время он перекладывал туда-сюда свои увесистые сумки, а потом ловко залез на полку и тут же засопел. Веки мои и в самом деле налились тяжестью и стали гореть, но я не спешил с отключкой, решив, что чем больше протерплю ночью, тем дольше просплю потом, и так поездка субъективно пройдёт быстрее и с меньшим ущербом для души и тела. Уж очень не терпелось поскорее доехать, потому что на финише ждала парочка ответственных долгожданных встреч... Но вся моя ленивая переписка к тому времени совсем заткнулась, ибо абоненты по большей части уже дрыхли, да и сигнал опять пропал, а очередной укол в голове додавил: настало время жрать припасённую дежурную пилюлю и отправляться баиньки, иначе ночь бы наполнилась конвульсиями бредового полуанабиоза. Ну, штош... Руки автоматически соорудили предельно уставную постель, от вида которой прослезился бы даже самый упоротый армейский интендант; правда, под слишком плоскую подушку пришлось подложить куртку и полторашку воды. Лучше б на полу спал, ей-богу - это дело очень люблю, ибо полезно иногда! Пачка цитрамона лишилась одной таблетки, остаток чая был быстро добит, ботинки слетели с ног. Я с неожиданным удовольствием растянулся, прислонил затылок к успокаивающе холодной эмалированной стенке и стал ждать действия болеутоляющего. Вот днём не замечаешь, как сильно всё в вагоне скрипит и вибрирует, как противно звякают ложки в стаканах, с каким ужасным грохотом бьётся от качки дверь в салон и как громко шаркают тапками жертвы стиснутых ночным жором желудков, бегающие к бойлеру. Именитые воздушные асы - испытатели и пилотажники - здорово исполняют всякие аэробатические трюки, но по-настоящему высший пилотаж - это когда жрёшь «Доширак» в поезде... ночью... лёжа... на верхней боковушке. Забрат и Брат Забрата громко урчали, - то ли рыгали со своих деликатесов, то ли просто обсуждали поездку - но прошедшие от тамбура до тамбура двое дюжих полисменов с кандалами и демократизаторами на поясах убедительно попросили их вести себя потише. Девки шептались о чём-то неважном и ветреном; поставленные над ними почтенные-то матроны храбрились, хорохорились, да все почили глубоким здоровым сном. Златовласая красотуля, как выяснилось из разговора взрослых, была вовсе не малолеткой, а просто хорошо сохранившейся для своих двадцати двух лет, не затасканной студенткой последнего курса УралГУФКа. Видимо, ехала она с такой слабосильной командой уже не впервые, и бодрствовала, уткнувшись в какую-то игру и призревая за мелкими. В какой-то момент я сам выпялился на неё, как она на меня ранее, и, в отличие от меня, та́м посмотреть было на что: чуть округлое личико с приятными скулами и острым подбородочком, пухленькие маленькие губки, аккуратный прямой носовой обтекатель, плавно перетекавший в высокое чело; средней длины волосы, убранные сзади в хвостик и частью спадавшие по бокам двумя волнистыми локонами, и чуть затуманенные светлые глаза; сама стройная, подходяще сдобная и ладная. Ц-ц-ц, вах, ну пэрсик проста, слющай, да?! Впечатление портила только дурацкая наколка на самом видном месте... Ума не приложу, на кой нужно портить естественную красоту какими-то письменами и рисунками, у некоторых людей ассоциирующимися исключительно с зоной?.. «Хороша ты, Глаша, да не наша! Что ж ты, карамелька, позабыла в долбаном поезде?.. Да ты только подмигни - тебя толпа мужиков на руках унесёт хоть на край земли! Эх!» - с сочувствием и досадой подумал я в сторону девушки и закруглил свои наблюдения. Запрет мужчинам пялиться на посторонних девок не закреплён законодательно, но раз уж совесть пока не отмерла, ограничиваю себя в этом сам, ибо нех. Насмотрелся в своё время. Да и, в конце концов, эта фифа вполне могла оказаться косплейщицей, а уж хуже этого ничего нет на свете.
Упоительные запахи карательной кулинарии, распаренных натоптышей и перегара перемешались со спёртым воздухом в нужной пропорции, отяжелели и утратили убийственную мощь, оставив лишь желтоватый квашеный душок какого-то... жопного сыра, что ли? Полагаю, что парочка Ан-12, снаряжённых кассетами с кристаллическим жопным сыром, в два счёта разогнала бы самую мрачную и плотную облачность над столицей в День Победы, но после этого на Подмосковье непременно пролились бы едкие и вонючие творожные дожди. Морфей натянул ОЗК и с каждою минутой утаскивал в своё логово всё больше народу, уже пощупав своими латексными тентаклями и меня. Тут и там с коек безвольно повисли ноги в дырявых носках; отовсюду донеслись храпучие рулады, ноздревой посвист и, конечно же, громогласная отрыжка, так сказать, в обе стороны - неизбежное следствие не в меру обильной и слишком торопливой трапезы не самого подобающего качества. Гемикрания моя теряла остроту, но когда вагон подбрасывало на стыках рельсов или расшатывало на крутых поворотах, боль перекатывалась и тупо билась о стенки черепа, словно неотёсанный свинцовый шарик внутри куклы-неваляшки, попавшей в руки озорного дитяти. Мимо проносились цепочки окон встречных поездов, так напоминавшие автоматные очереди на ночном стрельбище. «Звёзды, следы трассирующих пуль тоже являются частью Вселенной!» - пришли на ум строки известной песни.
Да-а-а... Звёзды I, II и III населений, утомлённая безответственными взрослыми студентка, боли в башке, уснувший чятик, далёкая страна Чёкавондия, шалунишка гинеколог, недоеденный ужин, микростадии меланомы по Кларку, рутений-106, дрожащая бледным барменом рука - короче, всё, что было, что есть и что будет сущего и не очень, и her знает чего ещё - всё тоже является частью Вселенной. Есть в ней что-то хорошее, но мало! В основном всё кривое, беспомощное и болезненное, навроде как старики трахаются: хотелось бы, чтоб чувственнее, внимательнее, теснее, изобретательнее, глубже и дольше, да куда уж! (Известно куда! - прим. ред.). Хоть так получилось - спасибо деду за торпеду! А метаться поздняк: ничего уже не переделать и биллионы лет активных релятивистских сношений взад не вернуть. Гегель сильно ошибся, пожалуй: его Абсолютная Идея, несмотря на милое личико, была запойной алкоголичкой и сваяла с бодунища вот такой дефективный самоуничтожающийся макрокосм. Нельзя было нормально сделать?! Увы, но для этого ещё и Дух надобен Абсолютный, а в демиурги издревле набирают не ракетчиков, но филологов, да ещё и двоечников. И всё это хрючево болтается непонятно где аки котях в проруби, варится в собственном вакуумно-гравитационном соку, меняя формы, превращаясь из массы в энергию и наоборот, растекаясь, улетучиваясь... Но зачем?! Всё равно в конце концов всё будет попячено, разуплотнено, выродится в nihil. Останется ли хотя бы реликтовый фон, чтоб не дать этому барахлу шагнуть за абсолютный нуль, или тоже исчезнет?.. (Не принимаю! Просто фелосаф немного)
Лишь к часу ночи анальгетик наконец умаслил невралгию и та сыто отвалилась со звуком «чпоньк!», уступив место ощущению зудящего дупла и неодолимой усталости, навалившейся как-то совсем уж внезапно. В соответствии с особой циклограммой моск приступил к shutdown'ну всех procedures; наблюдаемый мир слипся и превратился в серые комья, но я не поддавался и просто крепко жмурился, потирая веки кулаками - это помогало чуть оттянуть забытьё. С каждым нажатием на глазные яблоки чернота набухала докрасна и взрывалась салютом ярких пятен, волнами расходившихся от центра к периферии - это передавали привет недовольные давлением рецепторы сетчатки. Под мерную качку в сознании сменялось и растекалось в метаморфозах всякое: придуманные люди и звери, неэвклидовы фигуры, переменные и константы, нолики-бемолики, предметы и физические представления о них. Это было так чудно́! По велению мысли поезд превратился в баклажан и улетел вниз с огромной высоты, беспомощно барахтаясь в набегающем потоке воздуха, пока я не смилостивился и не обратил гравитацию вспять; овощ послушно трансформировался в военкомат, в автомобиль, в платяной шкаф, в оранжерею. Вскоре всё стало ничем, а ничто - всем, ибо и всё, и ничто были суть двумя сторонами одной и той же монеты, проглоченной жадным кофейным автоматом на пятом этаже второго учебного корпуса ЮУрГУ.
А поезд, по всем признакам, вкатился в крупную агломерацию: за окном уже давно полнеба сияло заревом. И в какой-то момент тряска и размеренный перестук прекратились. Яркий свет больно жахнул по мозгам прямо через расслабленные темнотой зрачки, и одновременно откуда-то снизу прогремели могучие удары. Не разобравшись, где грёза и где явь, я решил, будто опять угодил на ночной танкодром, освещённый выпавшими из низких облаков ослепительными жёлтыми гроздьями «люстр» и сотрясаемый мощью орудий. Даже почуял смрад дизеля, пороха бездымной марки, гретого железа, талого снега и размокшего жухлого багульника... Обволокло каким-то вязким и непреодолимым ужасом да стёрло всю волю, хотя это была даже не одна миллионная часть от настоящей войны. В общем, весьма на любителя такие зрелища: узришь однажды - будешь мучиться такими кошмарами ещё не один десяток лет, когда на границе сна и бодрствования тебя будет навещать апноэ. Кое-кто щас начнёт: «Ты заebал ныть! Чё ты как целка? Это же круто - в таких переделках побывать! Каждый мущина должен быть воином, huё-моё, обожать насилие, ёпта, стрельбу, окопы, войну! Можно пялить ППЖ!». Самая ржомба в том, что нередко это заявляют те, кто и в армии-то не служил никогда. И пока они влажно фантазируют о некоем гомострайкбольном игрище вроде мультиплеера в Battlefield или Call of Duty, где в случае ранения надо просто отсидеться за углом, где-то в реальном мире по воле жадных и лживых господ живого, мыслящего и чувствующего человека или раздирает на лоскуты свинцовым градом, или разделывает наhuj взрывом фугаса, разматывая кишки во всю длину, дробя кости и разбрасывая кусочки мозга, в котором ещё мгновение назад теплились мечты о тишине и доме. И хорошо, если это были мечты солдата, который ещё мог бы огрызнуться дерзким огнём или метким выстрелом из «базуки»... Но гибнут ещё и старики, и дети, и молодые девушки - такие же, как та блондиночка или вон та дорогуша из чятика: юные, прекрасные, наверняка жадно любящие и пока ещё чистые душами. Гибнут они и случайно (уж пуля-то на что дура, а авиабомба - так вообще мега-омега ebлысь!), и по причине хладнокровной ликвидации. Слабо вместо видеоигор представлять себе вот их всех утратившими не только жизнь, но и анатомическую целостность, фрагментарно разбросанными внутри здоровенной оплавленной воронки, над которой кружит вороньё? Круто? А как вам мародёрство, уничтожение тысячелетних культур и памятников, разрушение хрупких экосистем, когда ни камня на камне, ни травинки на травинке не остаётся? А покушать пробовали из походного котелка там, где за пару дней до того бушевал ожесточённый бой, а теперь царит горелый и тухлый смрад залежавшейся смерти? Стягивать добротные сапоги иностранной выделки с распухших ног убитого врага на замену своей обветшавшей обуви приходилось? Приятен сей процесс? Слыхали из первых уст о том, а каково это, собственно - мочить супротивника своими руками, сжимая спусковой крючок, или самому получить свинца, например, точнёхонько в колено или там в лёгкое?.. Тут уж, поверьте, будет не до сексуальных притязаний к смазливым медсанбатовским сестричкам... А насколько круто осознавать, что причиной всей этой кровопролитной мерзости являются только лигь разборки, политические игрища и жажда наживы власть предержащих, пекущихся лишь о своих личных дивидендах, для которых абонированы особо охраняемые ячейки в банках нейтральных стран? Мне вот было рассказано обо всех этих неприглядностях подробно, обстоятельно - по пьяной лавочке у многих ветеранов горячих точек развязывались языки, и то, что поведали эти с виду суровые люди, заливаясь слезами и чуть не утыкаясь хлюпающими носами в мой сержантский китель... в общем, это не для геймеров-страйкболистов. Вам действительно всралось восхищение войной, господа воеваторы? Готовы идти туда ради того, чтобы на ваших останках потом произрастали чьи-то капиталы? Pizdуйте! За себя и за Сашку. Штандарт вам в жопу да барабан на шею. Дебилы, блдь... Но не клеймите тех, кто не жаждет перереза́ть те тонкие нити, которые никогда и никому не связать воедино снова. Вот и я просто желаю прожить сколько мне отмерено так, чтобы не пролить ничьей крови, не истечь своей собственной и не допустить этого у тех, кто мне дорог. И в то же время прекрасно отдаю себе отчёт в том, что всё это пожарище было в прошлом, бушует сейчас и ждёт в будущем, и в случае чего меня не спросят, чего там я хочу или не хочу, а просто всучат «калаш» и отделение бойцов: «Шагом марш удерживать высоту, товарищ дважды ефрейтор, а мы Вашего подвига не забудем! Мы Вашим маме и подружке похоронки пришлём! Похоронки красивые, с красной каёмочкой... Ну как, согласны?». И я пойду и буду держать высоту. Huli делать-то?.. Кто, если не я, защитит?..
Тьфу, понесло. Армейские флешбэки каждый день.
Я ещё раз потёр зенки и убедился, что это было всего-то полусонное наваждение. «Осветительные ракеты» оказались огнями большого вокзала, а гулкие удары под днищем вагона - не танковыми залпами, а импактной проверкой ходовой части: специально обученные дяденьки лупили ломами по колёсам, чтобы по тональности стука выявлять повреждения. Из консерваторий их, что ли, набирают? Ишь, слухачи!.. Проснувшиеся пассажиры шушукались, переругивались и опять шли на перрон смолить свой стрёмный тютюн, от которого, согласно Гоголю, даже старая курица не чихнула бы. Девушка-гимнастка опять смотрела в мою сторону - возможно, её очаровали причудливые блики-отражения на моей лысине. Благодаря раскрытым настежь тамбурам и дверям атмосфера в передвижной общаге постепенно становилась всё более пригодной для дыхания, пусть и ценой некоторой прохлады. Беглый осмотр перрона, путей и сооружений чуть не заставил сплюнуть: Ебурже-Пассажирский, ишак его нюхал! И стоянка целый час! Единственный мой рейс с этой станции окончился где-то у чёрта на рогах; я аж целый год потом не мог попасть домой и получил душевные и вполне физические увечья. И ещё легко отделался! Не, нуегонах... Лучше было лечь уже спать. Подвесив очки за дужку, я заткнул уши гарнитурой, включил на мобиле приёмник и провалился в белый шум пустой радиоволны - лучшую в мире колыбельную.
Далее: Осенью 2018-го. Часть вторая.
Часть, типа, первая.
[многабукав]
Тряхнуло.
За двойным стеклопакетом стронулась брусчатая платформа первого пути, покатилась куда-то назад сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, пока не утонула в полутьме, сменившись неясными бегущими очертаниями. Под стальными рёбрами моста блицем мелькнула уже опустевшая на тот вечерний час эстакада, проплыл центральный городской проспект; далее - мрачная промзона и курс на север промеж двух озёр с самыми уникальными названиями на свете - Первым и Вторым. До одури знакомые будки аэропортовых ближних приводов (нового и заброшенного четверть века назад старого), цепочка огней приближения ВПП - и всё, из города, считай, свалил.
Мальчонка-проводник робко сверял документы с измятым в суматохе списком, а его дублёр выуживал из матерчатого полосатого мешка пакеты с накрахмаленным, хрустящим свежестью постельным бельём и раздавал пассажирам. Тут же коллективный разум высочайше повелел всем: «Э СЛЫШ А НУ ШУРШАТЬ!!!11». Злобно зарвался целлофан, загремели чемоданы и заголосили люди, обустраивая себе комфорт по местам. Дамы первым же делом изгнали из кубриков незнакомых мужчин (да и знакомых тоже), отгородились от мира натянутыми меж полок простынями и стали переодеваться в дорогу. Форма одежды №8: чё дед оставил - то и носим... Сосланцы из импровизированных раздевалок не разделяли женских тряпочных забот, ибо поднялись на борт уже готовыми для долгого пути; с одинаковыми выражениями досады на лицах чесали они животы, силясь понять: что ж помешало их благоверным королевнам, баронессам, графиням и алмазным доннам сразу надлежаще облачиться, чтоб потом обойтись без этой возни? Ну кого, кого пленять в поезде дальнего следования расшитыми бахромой блузами и вечерними платьями, подчёркивающими всё интересное? А каблучки на кой her осенью, когда впору говнотопы?! Зачем химзавивка и грим, который поутру всё равно останется на подушке смачным отпечатком в виде эмблемы Rolling Stones, а расфуфыренная кокетка станет точь-в-точь Мик Джаггер? Зря наши прекрасные дамы делают вид, что у них поголовно жопы сахарные, кость бела и кровь голуба́, да и было б чего утаивать от вожделеющих взглядов: топ-модели, как правило, плацкартом не ездют, так что на занавесях натянутых белых полотен едва ли мелькнёт в свете полустанка статный профиль, застрахованный на многие миллионы убитых енотов и заставляющий бессовестно греться в некоторых местах. Мы ведь их любим вовсе не за весь этот выпендрёж. И да! Что касается соблазнительных видов в поездах... Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята! Силуэты-тени почти всегда напоминают тёмные бесформенные складчатые громады мезоциклонов, метающих молнии, исторгающих громы и обдающих ледяным холодом.
- Миша, huli ты смотришь? - пробасила, эм, тучная формация возрастом сильно за полста. - Ты чё там не видел-то, а, за столько лет?! Таракан старый, вечно одним местом!.. Ну помоги же мне, не стой страусом!
- Ой, как жарко, какая тряска! Покрути кондиционер, я сама не могу, я голая! - пожаловалась чуть менее кучевая, не подозревая, что крутить кондиционер мог только проводник в своём купе, а та ручка над окном - всего лишь реостат проводной говорилки. Говорилка в это время голосом космонавта Джанибекова рассказывала, что управлять космическим кораблём - это её ремесло.
Традиционная туалетная блокада удерживалась дюжиной полоумных от буйства гормонов девочек возрастами до установленного законом согласия.
- Ма-а-ам, всё занято! Где проводник, blyat'? - пропищала одна из них, снабжённая айфоном.
- Маша, следи за языком, blya! - крикнула её родительница. - Иди и займи очередь, как все, пока я у тебя телефон не забрала!
- Молодой человек, а помогите окно прикрыть! Мы Течу проезжаем! - обратилась к взмыленному уже лоцману этакая РисПиса - манерная, властная, но интенсивными махами рук сушившая свежевыкрашенные ногти и потому абсолютно безвредная. Юноша, вздохнув, небрежным жестом захлопнул и застопорил фрамугу. Наслушавшись недавних сообщений о зафиксированном незначительном превышении фона по рутению-106, все диванные радиологи повадились закатывать истерики с категорическим требованием не останавливаться в печально известном селе Муслюмово. Масла в огонь незнания подливало и улучшение здесь мобильного интернета: всем и каждому было ясно, что это не из-за натыканных тут и там базовых станций, а из-за аццкой ионизации после очередного жуткого выброса, реальную опасность которого якобы снова утаили от быдла. Ничего опасного не обнаружили, что авторитетно подтвердили отчёты специалистов и наших, и приглашённых из МАГАТЭ, но вот далеко ли было до беды? Неясно, ой, как же неясно... Радиация - это страшно, други и подруги. Лучше б обывателю никогда не слышать того зловещего радиоактивного крещендо дозиметра, когда дело доходит до куда более злых нуклидов, чем короткоживущий рутений-106... Даже самый мирный атом в жилах радиологических пациентов (метастабильный контрастный технеций-99 или выжигатель щитовидки йод-131) вынуждает прибор выть бабой и так быстро обрастать циферками на индикаторах, что хочется с испугу немедленно выброситься в ближайшее окно. Впрочем, если учесть тяжёлое, но богатейшее наследие всяких Министерств Плановых Машиностроений, помноженное на тотальное рас3,14здяйство в сферах контроля над чем бы то ни было, то и за окном безопасно тоже не будет. Например, вмурована в асфальт какая-нибудь железная коряга из-под нефтянки, а ты годами мимо неё ходишь и не подозреваешь даже, что она всякий раз просвечивает тебя насквозь. Да чего уж там - немал шанс встретить на улице простую бабку с полными вёдрами урановой руды! Говорят даже, что это примета такая - к обогащению...
«I'm nuclear, I'm wild, I'm breaking up inside...»
Click to view
Я, гордый арендатор боковушки и опытный поездатый путешественник, прокатавший по рельсам в общей сложности более половины земного экватора, заблаговременно пробрался per aspera ad aqua calefacientis (лат. коряв. «сквозь тернии к водонагревателю» - прим. ред.) и уселся пережидать бурю в компании стоячего чая, непрочитанного отраслевого журнала и чятиков на экране планшета.
Шум и гам поулеглись лишь часа через полтора с момента отправления. Стало возможно оглядеться, вникнуть в обстановку, изучить попутчиков и избрать адекватную тактику самообороны. Мой жизненный опыт показывает, что всегда и везде надлежит БДИТЬ за СВОЙ ЖЕПЬ, а в иногда вовсе даже не зазорно использовать метод, кхм, раз-ра-бо-тан-ный и растиражированный капитаном Кунсом из «Криминального чтива». Впрочем, компания в поездку набралась, на тот первый поверхностный взгляд, спокойная, и в особых мерах нужды как будто не возникало. В кубаре присоседились четыре воинственные дамочки, приставленные следить за сворой малолеток - уполномоченные родительским комитетом мамочки этапировали своих и чужих дочек на какие-то соревнования. Эти беспредела в вагоне терпеть не стали бы! Нижняя боковушка была моя, а верхнюю занял загадочно улыбавшийся черноте за окном худощавый мужчина лет сорока. Соседние кубрики сплошь были забиты теми самыми малолетками - пищащими, кричащими, смеющимися над какой-то несусветно тупой и абсолютно бессмысленной зуммерской herнёй. Ещё где-то рядом устроились двое чернявых подданных некоей балканской страны, общавшихся почему-то не на родном наречии, а на клокочущей смеси французского и английского - в общем, представители того самого kebab'а, который когда-то призывали remove'нуть сербские двачеры. Чуйка пусть и демобилизованного, пусть и пушкаря, но всё же военного разведчика подсказала, что ещё придётся с ними закуситься, так что удобства ради я нарёк их просто: Забрат и Брат Забрата.
Проводники анонсировали скорый отбой и пропали без вести, испарились, аннигилировали, ибо запахло бедой... Запахло в самом прямом смысле. Коллективный разум давно уже бил в мозги пассажиров: «Э СЛЫШ А НУ ЖРАТЬ!!!». Опыт академика Павлова перевернулся: аппетиты подогрело не включение лампы, а перспектива её выключения! Как по команде из недр необъятных чемоданов на колёсиках, «кравчучек» и клетчатых баулов, из звенящей фольги и пластиковых контейнеров на свет явились все-все фольклорные элементы поездного рациона. Маленькие матовые столики на тонких стальных подпорках заскрипели и заломились от нерасчётной тяжести. Из звенящего алюминиевого и промасленного типографского плена извлекались фантастических размеров куры, запечённые непонятно кем, когда и с какими вообще пряностями. Сваренные вкрутую яйцы трескались и обсыпались скорлупками под умелыми женскими пальчиками. Дробно стучал шустрый ножик, шинкуя свежий огурчик-зозулю. Кисло вздохнула из-под отогнутой крышки банка соленьев. Зашуршали, заскрипели пенопластом всевозможные бомжспагетти и бомжкартохи. Рвалась руками загнутая в подкову палка смертельно прочесноченной колбасы из неведомого мяса. Забрат и Брат Забрата наворачивали и вовсе нечто экзотическое - иначе чем «филе фуфриле в собственном соку пастеризованное с лапиzdrонами» это было не назвать. Едоки метались к «титану», разнося ароматы этакой снеди во все уголки вагона, сочась слюнями и хищно зыркая. Хорошо, что дорога не петляла, а то мне совсем не улыбалось принять горячий дошираковый душ из рук потерявшего равновесие, а потом долго выслушивать извинения, сдирать лапшу с ушей и отнекиваться от мировой рюмки. Многогранный запах застолья вскоре слился в единое целое и стал столь ошеломителен, что даже бывалый батя, шкрябавший со сковороды жареный суп, та́м оглох бы с первого же нюха! На это плотное амбре можно было перевесить топор, багор, ведро с песком и лопату с пожарного щита, а заодно повесить и все военные преступления, ошибочно приписываемые нацистам и Красным Кхмерам. Возможно, именно так пахнет ад шеф-поваров, студентов-пищевиков и курсантов ВШП (военная школа поваров - прим. ред.). Изысканнейшие яства уплетались с таким звериным аппетитом, азартом и скоростью, словно эти люди сроду ничего не жрали, и вот только в поезде наконец-то подвернулся счастливый случай! Ёbнись, как вкусно! Йа-йа-йа, вас ист лос, вас ист дас! Натуральная трапеза брутальных воинов в деревенской таверне на перекрёстке семи дорог из любого фэнтези или фанфика. Ну, вы знаете: за наспех сколоченным столом сидят в свете очага могучие волосатые воины в полной выкладке; за спиной у каждого обязательно двухметровый неподъёмный вострый адамантовый меч и колчан со стрелами, а запястья прикрыты pidorскими наручами. Они смачно, размазывая жыр по губам, доедают свежепобеждённого огнедышавшего ящера, солёно шутят, рычат, чавкают, крепко бьются кру́жками, топят бороды в медовухе, шлёпают по афедрону зазевавшуюся девицу-подносчицу и весело гогочут, когда она улетает от могучего тычка и неловко поднимается на ноги, задрав полу платьица. В общем, если это экранизировать, то в ролях видятся, конечно же, Вигго Мортенсен, Карл Урбан, Джерард Батлер, Вин Дизель, Дейв Батиста... Джай Кортни в роли подносчицы... Так, о чём, бишь, я?.. Ах, да: обычно после ужина герои сыто рыгают, бросают держателю горсть монет и уходят в промозглую лунную ночь навстречу приключениям - стяжать ещё чуть-чуть славы своему оружию (NO HOMO! - прим. ред.) - и скрываются в слепом тумане. И воют кругом волки, и улыбается змеино в своей хижине безобразный крючконосый колдун, человечьей костью помешивая в котле вязкий поганковый вуншпунш и предвкушая скорую гибель храбрецов...
У меня по-вечернему привычно гадко саднило где-то под левым глазом, и я ограничился чаем: горячий и крепкий как обнимашки удава напиток отбил потусторонние запахи и ослабил мигрень, а под очередной номер любимого «Взлёта» и вовсе пошёл на ура. Сосед тоже воздержался от приёма пищи, но, как потом выяснилось, по духовным соображениям. Четыре дамы же взялись было сначала накормить подопечных, но, поняв бесплодность попыток накормить их чем-то кроме шоколада и чипсов, быстро сдались и занялись собой любимыми. Одна из них выудила флян коньяку, ноготочком нежно отколупнула за краешек акцизную марку, словно надеясь потом приладить обратно, уверенно и сноровисто свернула бутылке шею и разлила горячительное по одноразовым стакашкам. Прозит! У дам, от которых вдруг отвалились рутина и бытовуха, вечерок определённо перестал быть томным. Голоса их постепенно стали громче, интонации - мажорнее, а суждения - рещще, и вскоре все-все зажимы начисто снесло алкогольной волной. Меня всегда удивляло, как женщины подшофе прилюдно и независимо говорят такое, о чём любой мужик в таком же опьянении либо смолчит, либо только прошепчет. Явившаяся сверхсофистика необычных сочетаний слов больше походила на перистальтический процесс... Если проще, то от возлияния мозги дам размягчились почти до состояния хлебушка, и те приступили к выдавливанию наружу накопившегося ментального говнища - невероятно мудрого, по их хмельному мнению. И при этом они закусывали коньяк холодным салатиком - какое невыносимое пижонство! Дядьку-соседа, похоже, происходившее и звучавшее вокруг вообще не парило: он сидел лицом к окну с закрытыми глазами, познав дзен полудрёмы. Мои же уши свернулись с испанского стыда (даже пришлось ловить на лету запотевшие очки), когда услышали о «решении оральных проблем анальными способами». Я с новою силой нырнул в журнал, дабы как-то отвлечься от непристойностей, но по причине их громкости черпать наиважнейшую информацию пришлось из колебаний воздуха. Так, в числе прочего, я узнал, что «жизнь - боль, если некому тебе сказать, что ты безграмотное быдло» и что Влад Архипов - говно...
- Э-э-э, вот не пойму, чё этим мужикам надо ваще... - сокрушалась с явной слезинкой в голосе Первая Дама.
- Козлы они! - подтвердила Вторая Дама, сосредоточенно доливая ей коньяку.
- Отныне пьянство - это грех! - помотала Первая красиво завитой головой и немедленно выпила.
- Да наher не нужен телевизор в спальне! - заявила тем временем Третья Дама Четвёртой. - Мой даже во время этого хочет телек смотреть! Аж на потолок готов его прикрутить!
- Подлец! - возмутилась Четвёртая. - Лучше б здоровьем спальным занимался!
- Путь к сердцу женщины лежать не должен! - прохрипела Первая, дерябнула снова и закусила.
- Вот именно! Трахаться надо больше! Это тебе любой гинеколог скажет! (Значит, на всякий случай надо трахаться и с гинекологом - будет двойная польза для здоровья! - прим. ред.)
- Тс-с-с! - прислонила палец к губам Вторая и выразительно метнула взгляд в стенку. - Ты чего?! Девочки услышат!
- Ха! - лишь отмахнулась Четвёртая. - Пускай слушают. Им тоже полезно знать!
Но девочки-припевочки ни черта не желали знать и понимать. У них случилась катастрофа прямо-таки вселенского масштаба. Это не был взрыв какой-нибудь занюханной гиперновой, столкновение с соседней галактикой или вторжение космических свинокобр (Пейте, дети, ацетон, к вам пришёл Ален Делон! - прим. ред.)... Нет. Гораздо хуже.
- Blya! У меня не ловит! - втихаря матюкнулась одна.
- И у меня... - откликнулась другая. - А-а-а! Маш, а у тебя?..
- Нет! Ну что за хрень?! - выплюнула заплаканная Маша, грохнула дорогущим айфоном о столик, сердито скрестила руки на груди и пошла к матери. - Ма-а-ам! Дай телефон, у тебя всегда лучше ловит!
- Маша! - возмутилась дама №3 и погрозила дочери пальцем. - Отвали со своей herнёй! Не видишь, что мы разговариваем? Ложись уже спать!
Ни залить куда-то свои ebучие сториз и селфи со стикерами, ни полайкать фотки сладеньких pediqоватых мальчиков, ни кейпоп послушать - зачем тогда вообще жить?.. Очевидно, изнеженные цивилизацией дети впервые столкнулись с таким извечным российским явлением, как обширные малоурбанизованные территории, медвежьи углы, рекреационные заказники - короче, старые добрые еbеня за пределами зон покрытия. Лишившись доступа к соцсетям, дети осатанели и принялись множить хаос, истерить, хамить своим вожатым и носиться туда-сюда, наивно полагая, что возле туалетов или в свободных кубриках удастся поймать хотя бы EDGE. От этого броуновского движения зарябило в глазах и загудела в ушах ре малой октавы - нота моей мигрени... Лишь одна из девочек оставалась спокойной и безучастной к общему горю: это была самая старшая из них, несомненно красивая и уже довольно фигуристая белокурая бестия в бесстыдной маечке, в коротких шортиках и с каким-то партаком на гладком правом предплечье. Девушка с татуировкой драко... э-э-э, нет! Не дракона, а электродуговой сварки в атмосфере аргона - "х" его "з", как ещё можно описать эту мазню. Пока её товарки голодали информационно и сенсорно, сама она тихо сидела у прохода и утоляла голод физический, почему-то устремив весьма задумчивый и прищуренный взгляд на меня, и при этом так выразительно откусывала от багетной булки, что мне аж как-то не по себе стало. И на кого-то она крепко смахивала, хотя я никак не мог вспомнить конкретно... После короткого зрительного контакта я поспешил снова углубиться в офсетный текст, прямо ощущая лысеющей макушкой хруст хлебной корочки. Знаете, что общего между девкой-малолеткой и журналом? Открываешь, а там - статья, статья!.. И почему только юные прелестницы обозревают меня так внимательно именно в те моменты жизни, когда я выгляжу предельно всрато? Сидел растрёпанный, одетый как бомж, лысина во-о-от такая, полуживой от головной боли, рожа скорбная, настрой похоронный, а красавица всё изучала и изучала во мне что-то. Понятно, что даже в таком виде я выгодно отличаюсь, скажем, от Забрата и его Брата, но в остальном - абсолютно ничего выдающегося: те же две руки, две ноги и сволочь посерёдке. Такое девичье внимание очень льстит юным неокольцованным голубка́м, понуждая их играть в мясной боулинг, но лично я это давно перерос. И как бы ни была обезоруживающе и отчаянно хороша каждая встречная-поперечная голубоокая чертовка, подмигнувшая мне и помявшая игриво свои купола, для меня это давно уже не повод распушать хвост и звенеть цацками, издавая смешные индюшьи звуки - как-то это не солидно уже в моём возрасте. Могу, конечно, при моём-то некотором артистизме сколько угодно заигрывать и оказывать знаки внимания любой барышне, зашучивать её, зачаровывать словесами с тягучими обертонами; волен откровенно разглядывать иё и расхваливать, расширять ей по просьбе горизонты познания и показывать мир сквозь призму моего технократично-физического восприятия... Но не более. Ничего путного из этого всё равно не выйдет - проверено на собственном жопыте. Мысли мои, сердце моё и весь остальной ливер уже давно и безответно принадлежали другой. И я не мог сказать, что из-за этого чувствовал себя ohujенно счастливым.
***
Абстиненция отроковиц окончилась, когда за иллюминаторами замаячил ближайший городок, а сигнал на шкале дозрел до вожделенного 4G. Детский гнев тут же конвертировался в нервную долбёжку по клавишам и излился в интернетные помойки. Отужинавшие взрослые выходили на станцию отдышаться, покурить и размять ноги, а возвращались уже совершенно готовыми ко сну. Дамы договорились между собой о порядке несения вахты по охране вверенного личного состава и имущества: кому и до скольки дрыхнуть, как часто совершать обход и когда меняться. Вскоре поезд двинулся дальше; свет погас точно в назначенный срок, когда светящиеся люминофором часовые стрелки подкрались к половине первого часа ночи. В компании с РЖД время летит незаметно! Послышался шорох одеял и засветились дисплеи мобилок. Отбой состоялся.
Наконец подал голос сосед, до того тихо медитировавший.
- Слушай, друг! - сказал он мне. - Ты ж устал сидеть, наверное. Вижу ведь. И молчишь - видимо, воспитанный, стесняешься. А ведь спать давно пора!
- Да я... это...
- Нет-нет. Щас я расправлю себе и лягу.
Какое-то время он перекладывал туда-сюда свои увесистые сумки, а потом ловко залез на полку и тут же засопел. Веки мои и в самом деле налились тяжестью и стали гореть, но я не спешил с отключкой, решив, что чем больше протерплю ночью, тем дольше просплю потом, и так поездка субъективно пройдёт быстрее и с меньшим ущербом для души и тела. Уж очень не терпелось поскорее доехать, потому что на финише ждала парочка ответственных долгожданных встреч... Но вся моя ленивая переписка к тому времени совсем заткнулась, ибо абоненты по большей части уже дрыхли, да и сигнал опять пропал, а очередной укол в голове додавил: настало время жрать припасённую дежурную пилюлю и отправляться баиньки, иначе ночь бы наполнилась конвульсиями бредового полуанабиоза. Ну, штош... Руки автоматически соорудили предельно уставную постель, от вида которой прослезился бы даже самый упоротый армейский интендант; правда, под слишком плоскую подушку пришлось подложить куртку и полторашку воды. Лучше б на полу спал, ей-богу - это дело очень люблю, ибо полезно иногда! Пачка цитрамона лишилась одной таблетки, остаток чая был быстро добит, ботинки слетели с ног. Я с неожиданным удовольствием растянулся, прислонил затылок к успокаивающе холодной эмалированной стенке и стал ждать действия болеутоляющего. Вот днём не замечаешь, как сильно всё в вагоне скрипит и вибрирует, как противно звякают ложки в стаканах, с каким ужасным грохотом бьётся от качки дверь в салон и как громко шаркают тапками жертвы стиснутых ночным жором желудков, бегающие к бойлеру. Именитые воздушные асы - испытатели и пилотажники - здорово исполняют всякие аэробатические трюки, но по-настоящему высший пилотаж - это когда жрёшь «Доширак» в поезде... ночью... лёжа... на верхней боковушке. Забрат и Брат Забрата громко урчали, - то ли рыгали со своих деликатесов, то ли просто обсуждали поездку - но прошедшие от тамбура до тамбура двое дюжих полисменов с кандалами и демократизаторами на поясах убедительно попросили их вести себя потише. Девки шептались о чём-то неважном и ветреном; поставленные над ними почтенные-то матроны храбрились, хорохорились, да все почили глубоким здоровым сном. Златовласая красотуля, как выяснилось из разговора взрослых, была вовсе не малолеткой, а просто хорошо сохранившейся для своих двадцати двух лет, не затасканной студенткой последнего курса УралГУФКа. Видимо, ехала она с такой слабосильной командой уже не впервые, и бодрствовала, уткнувшись в какую-то игру и призревая за мелкими. В какой-то момент я сам выпялился на неё, как она на меня ранее, и, в отличие от меня, та́м посмотреть было на что: чуть округлое личико с приятными скулами и острым подбородочком, пухленькие маленькие губки, аккуратный прямой носовой обтекатель, плавно перетекавший в высокое чело; средней длины волосы, убранные сзади в хвостик и частью спадавшие по бокам двумя волнистыми локонами, и чуть затуманенные светлые глаза; сама стройная, подходяще сдобная и ладная. Ц-ц-ц, вах, ну пэрсик проста, слющай, да?! Впечатление портила только дурацкая наколка на самом видном месте... Ума не приложу, на кой нужно портить естественную красоту какими-то письменами и рисунками, у некоторых людей ассоциирующимися исключительно с зоной?.. «Хороша ты, Глаша, да не наша! Что ж ты, карамелька, позабыла в долбаном поезде?.. Да ты только подмигни - тебя толпа мужиков на руках унесёт хоть на край земли! Эх!» - с сочувствием и досадой подумал я в сторону девушки и закруглил свои наблюдения. Запрет мужчинам пялиться на посторонних девок не закреплён законодательно, но раз уж совесть пока не отмерла, ограничиваю себя в этом сам, ибо нех. Насмотрелся в своё время. Да и, в конце концов, эта фифа вполне могла оказаться косплейщицей, а уж хуже этого ничего нет на свете.
Упоительные запахи карательной кулинарии, распаренных натоптышей и перегара перемешались со спёртым воздухом в нужной пропорции, отяжелели и утратили убийственную мощь, оставив лишь желтоватый квашеный душок какого-то... жопного сыра, что ли? Полагаю, что парочка Ан-12, снаряжённых кассетами с кристаллическим жопным сыром, в два счёта разогнала бы самую мрачную и плотную облачность над столицей в День Победы, но после этого на Подмосковье непременно пролились бы едкие и вонючие творожные дожди. Морфей натянул ОЗК и с каждою минутой утаскивал в своё логово всё больше народу, уже пощупав своими латексными тентаклями и меня. Тут и там с коек безвольно повисли ноги в дырявых носках; отовсюду донеслись храпучие рулады, ноздревой посвист и, конечно же, громогласная отрыжка, так сказать, в обе стороны - неизбежное следствие не в меру обильной и слишком торопливой трапезы не самого подобающего качества. Гемикрания моя теряла остроту, но когда вагон подбрасывало на стыках рельсов или расшатывало на крутых поворотах, боль перекатывалась и тупо билась о стенки черепа, словно неотёсанный свинцовый шарик внутри куклы-неваляшки, попавшей в руки озорного дитяти. Мимо проносились цепочки окон встречных поездов, так напоминавшие автоматные очереди на ночном стрельбище. «Звёзды, следы трассирующих пуль тоже являются частью Вселенной!» - пришли на ум строки известной песни.
Да-а-а... Звёзды I, II и III населений, утомлённая безответственными взрослыми студентка, боли в башке, уснувший чятик, далёкая страна Чёкавондия, шалунишка гинеколог, недоеденный ужин, микростадии меланомы по Кларку, рутений-106, дрожащая бледным барменом рука - короче, всё, что было, что есть и что будет сущего и не очень, и her знает чего ещё - всё тоже является частью Вселенной. Есть в ней что-то хорошее, но мало! В основном всё кривое, беспомощное и болезненное, навроде как старики трахаются: хотелось бы, чтоб чувственнее, внимательнее, теснее, изобретательнее, глубже и дольше, да куда уж! (Известно куда! - прим. ред.). Хоть так получилось - спасибо деду за торпеду! А метаться поздняк: ничего уже не переделать и биллионы лет активных релятивистских сношений взад не вернуть. Гегель сильно ошибся, пожалуй: его Абсолютная Идея, несмотря на милое личико, была запойной алкоголичкой и сваяла с бодунища вот такой дефективный самоуничтожающийся макрокосм. Нельзя было нормально сделать?! Увы, но для этого ещё и Дух надобен Абсолютный, а в демиурги издревле набирают не ракетчиков, но филологов, да ещё и двоечников. И всё это хрючево болтается непонятно где аки котях в проруби, варится в собственном вакуумно-гравитационном соку, меняя формы, превращаясь из массы в энергию и наоборот, растекаясь, улетучиваясь... Но зачем?! Всё равно в конце концов всё будет попячено, разуплотнено, выродится в nihil. Останется ли хотя бы реликтовый фон, чтоб не дать этому барахлу шагнуть за абсолютный нуль, или тоже исчезнет?.. (Не принимаю! Просто фелосаф немного)
Лишь к часу ночи анальгетик наконец умаслил невралгию и та сыто отвалилась со звуком «чпоньк!», уступив место ощущению зудящего дупла и неодолимой усталости, навалившейся как-то совсем уж внезапно. В соответствии с особой циклограммой моск приступил к shutdown'ну всех procedures; наблюдаемый мир слипся и превратился в серые комья, но я не поддавался и просто крепко жмурился, потирая веки кулаками - это помогало чуть оттянуть забытьё. С каждым нажатием на глазные яблоки чернота набухала докрасна и взрывалась салютом ярких пятен, волнами расходившихся от центра к периферии - это передавали привет недовольные давлением рецепторы сетчатки. Под мерную качку в сознании сменялось и растекалось в метаморфозах всякое: придуманные люди и звери, неэвклидовы фигуры, переменные и константы, нолики-бемолики, предметы и физические представления о них. Это было так чудно́! По велению мысли поезд превратился в баклажан и улетел вниз с огромной высоты, беспомощно барахтаясь в набегающем потоке воздуха, пока я не смилостивился и не обратил гравитацию вспять; овощ послушно трансформировался в военкомат, в автомобиль, в платяной шкаф, в оранжерею. Вскоре всё стало ничем, а ничто - всем, ибо и всё, и ничто были суть двумя сторонами одной и той же монеты, проглоченной жадным кофейным автоматом на пятом этаже второго учебного корпуса ЮУрГУ.
А поезд, по всем признакам, вкатился в крупную агломерацию: за окном уже давно полнеба сияло заревом. И в какой-то момент тряска и размеренный перестук прекратились. Яркий свет больно жахнул по мозгам прямо через расслабленные темнотой зрачки, и одновременно откуда-то снизу прогремели могучие удары. Не разобравшись, где грёза и где явь, я решил, будто опять угодил на ночной танкодром, освещённый выпавшими из низких облаков ослепительными жёлтыми гроздьями «люстр» и сотрясаемый мощью орудий. Даже почуял смрад дизеля, пороха бездымной марки, гретого железа, талого снега и размокшего жухлого багульника... Обволокло каким-то вязким и непреодолимым ужасом да стёрло всю волю, хотя это была даже не одна миллионная часть от настоящей войны. В общем, весьма на любителя такие зрелища: узришь однажды - будешь мучиться такими кошмарами ещё не один десяток лет, когда на границе сна и бодрствования тебя будет навещать апноэ. Кое-кто щас начнёт: «Ты заebал ныть! Чё ты как целка? Это же круто - в таких переделках побывать! Каждый мущина должен быть воином, huё-моё, обожать насилие, ёпта, стрельбу, окопы, войну! Можно пялить ППЖ!». Самая ржомба в том, что нередко это заявляют те, кто и в армии-то не служил никогда. И пока они влажно фантазируют о некоем гомострайкбольном игрище вроде мультиплеера в Battlefield или Call of Duty, где в случае ранения надо просто отсидеться за углом, где-то в реальном мире по воле жадных и лживых господ живого, мыслящего и чувствующего человека или раздирает на лоскуты свинцовым градом, или разделывает наhuj взрывом фугаса, разматывая кишки во всю длину, дробя кости и разбрасывая кусочки мозга, в котором ещё мгновение назад теплились мечты о тишине и доме. И хорошо, если это были мечты солдата, который ещё мог бы огрызнуться дерзким огнём или метким выстрелом из «базуки»... Но гибнут ещё и старики, и дети, и молодые девушки - такие же, как та блондиночка или вон та дорогуша из чятика: юные, прекрасные, наверняка жадно любящие и пока ещё чистые душами. Гибнут они и случайно (уж пуля-то на что дура, а авиабомба - так вообще мега-омега ebлысь!), и по причине хладнокровной ликвидации. Слабо вместо видеоигор представлять себе вот их всех утратившими не только жизнь, но и анатомическую целостность, фрагментарно разбросанными внутри здоровенной оплавленной воронки, над которой кружит вороньё? Круто? А как вам мародёрство, уничтожение тысячелетних культур и памятников, разрушение хрупких экосистем, когда ни камня на камне, ни травинки на травинке не остаётся? А покушать пробовали из походного котелка там, где за пару дней до того бушевал ожесточённый бой, а теперь царит горелый и тухлый смрад залежавшейся смерти? Стягивать добротные сапоги иностранной выделки с распухших ног убитого врага на замену своей обветшавшей обуви приходилось? Приятен сей процесс? Слыхали из первых уст о том, а каково это, собственно - мочить супротивника своими руками, сжимая спусковой крючок, или самому получить свинца, например, точнёхонько в колено или там в лёгкое?.. Тут уж, поверьте, будет не до сексуальных притязаний к смазливым медсанбатовским сестричкам... А насколько круто осознавать, что причиной всей этой кровопролитной мерзости являются только лигь разборки, политические игрища и жажда наживы власть предержащих, пекущихся лишь о своих личных дивидендах, для которых абонированы особо охраняемые ячейки в банках нейтральных стран? Мне вот было рассказано обо всех этих неприглядностях подробно, обстоятельно - по пьяной лавочке у многих ветеранов горячих точек развязывались языки, и то, что поведали эти с виду суровые люди, заливаясь слезами и чуть не утыкаясь хлюпающими носами в мой сержантский китель... в общем, это не для геймеров-страйкболистов. Вам действительно всралось восхищение войной, господа воеваторы? Готовы идти туда ради того, чтобы на ваших останках потом произрастали чьи-то капиталы? Pizdуйте! За себя и за Сашку. Штандарт вам в жопу да барабан на шею. Дебилы, блдь... Но не клеймите тех, кто не жаждет перереза́ть те тонкие нити, которые никогда и никому не связать воедино снова. Вот и я просто желаю прожить сколько мне отмерено так, чтобы не пролить ничьей крови, не истечь своей собственной и не допустить этого у тех, кто мне дорог. И в то же время прекрасно отдаю себе отчёт в том, что всё это пожарище было в прошлом, бушует сейчас и ждёт в будущем, и в случае чего меня не спросят, чего там я хочу или не хочу, а просто всучат «калаш» и отделение бойцов: «Шагом марш удерживать высоту, товарищ дважды ефрейтор, а мы Вашего подвига не забудем! Мы Вашим маме и подружке похоронки пришлём! Похоронки красивые, с красной каёмочкой... Ну как, согласны?». И я пойду и буду держать высоту. Huli делать-то?.. Кто, если не я, защитит?..
Тьфу, понесло. Армейские флешбэки каждый день.
Я ещё раз потёр зенки и убедился, что это было всего-то полусонное наваждение. «Осветительные ракеты» оказались огнями большого вокзала, а гулкие удары под днищем вагона - не танковыми залпами, а импактной проверкой ходовой части: специально обученные дяденьки лупили ломами по колёсам, чтобы по тональности стука выявлять повреждения. Из консерваторий их, что ли, набирают? Ишь, слухачи!.. Проснувшиеся пассажиры шушукались, переругивались и опять шли на перрон смолить свой стрёмный тютюн, от которого, согласно Гоголю, даже старая курица не чихнула бы. Девушка-гимнастка опять смотрела в мою сторону - возможно, её очаровали причудливые блики-отражения на моей лысине. Благодаря раскрытым настежь тамбурам и дверям атмосфера в передвижной общаге постепенно становилась всё более пригодной для дыхания, пусть и ценой некоторой прохлады. Беглый осмотр перрона, путей и сооружений чуть не заставил сплюнуть: Ебурже-Пассажирский, ишак его нюхал! И стоянка целый час! Единственный мой рейс с этой станции окончился где-то у чёрта на рогах; я аж целый год потом не мог попасть домой и получил душевные и вполне физические увечья. И ещё легко отделался! Не, нуегонах... Лучше было лечь уже спать. Подвесив очки за дужку, я заткнул уши гарнитурой, включил на мобиле приёмник и провалился в белый шум пустой радиоволны - лучшую в мире колыбельную.
Далее: Осенью 2018-го. Часть вторая.