Идиотизм советской "секретности" в воспоминаниях современников
Михаил Чепик:
Впервые столкнулся с ней при защите диплома. Итак, я студент 5 курса картографического факультета МИИГАиКа, 1985. Мне всё не нравились проекты, предлагаемые преподавателями, и я решил сам. Дали формального руководителя, и я стал ваять тему дежурной карты "Современное международное положение"(любил я это дело). Разделил страны по лагерям, понаставил военные базы вероятного противника, отметил "горячие точки" и незаконно оккупированные территории и пр. Размещение советских войск мне посоветовали не показывать. Короче, всем понравилось, поставили 5. Но были вопросы. Откуда у меня данные, кто мне это разрешил и что "этот диплом надо рассматривать на уровне ЦК партии". И поставили гриф ДСП.
Работа. Я редактор туристических карт. Дают создать пешеходный маршрут Звенигород-Новоиерусалимская. Дабы заработать самому, сходил сам и всё описал - церкви, монастырь и т.д. Приходит заключение из Главлита "слишком много про культовые сооружения, смахивает на религиозную пропаганду".
Дают задание сделать маршрут в районе Балашихи. А там воинских частей видимо не видимо... Ну да ладно, отметил просто как застройка населенного пункта. Госгеонадзор прислал резолюцию - убрать застройку, оставить белые пятна.
Вообще в картографии маразма хватало. Венгры, которая тогда ВНР была, создали туристическую карту Москвы и привезли на выставку в Москву. Ух ты здорово, приз! И изъяли тираж, присвоив гриф ДСП. Больно точная она была. Скажу так. При создании крупномасштабных туристических карт специально искажали проекцию. Не говоря о топоданных. Двухверстка, созданная при царском режиме, где рельеф показывался еще штрихами и то была под грифом ДСП - там же точные геодезические высоты и американцы по ним проложат путь крылатым ракетам... Про "ксерокс" и путь к нему через Первый отдел и писать не буду.
Lubov Sus:
Что карты искаженные, было ясно любому, кто мог сопоставить их с реальной местностью. Врач во время беременности прописал много гулять, я и гуляла по пригороду, пользуясь картой. Удивилась неточности и по ходу корректировала. Хорошо, что никто не обратил внимания.
Михаил Чепик:
Имея доступ к топографическим картам, ими пользовался в походах...совсекретно.
Виктор Иокиранта:
По-моему, топографические карты были секретными все.
Михаил Чепик:
Да, с грифом совершенно секретно. Но я же картограф. К тому же и дисциплина "издание карт" пригодилась 😊
Сергей Шувалов (в армии):
Может хорошие, вернее точные карты и были, но я не видел. Летчики, наверное, видели. Они высоко. Им подробности не нужны. Хотя вертолетчики, которые у нас летали почти на ощупь, жаловались, что на картах часто нет ЛЭП. Мы, пехота, всегда сталкивались с приблизительностью карт. Еще курсантами на занятиях по топографии нас высаживали на местности, и мы сразу видели несоответствие с картами. Когда были офицерами на учениях, когда ловили ДРГ противника - всегда неточности. Вот тут должна быть проселочная дорога, а ее нет, здесь деревня в 30 домов, а на самом деле 45, здесь колодец, а его нет, тут просека - тоже нет. Последний раз на плохие карты жаловались офицеры, когда вошли в Чечню. Не было на картах никаких горных троп и даже не все аулы были. Турция и Иран лучше прорисованы, чем Кавказ. Были секретные карты, по которым любили КШУ проводить. Но их точность трудно проверить. Одно дело в кабинетах на картах стрелки рисовать, а другое на животе ползти по горам и лесам, в надежде на деревню, или аул, или колодец, а их нет. Может в Генштабе чего было, не знаю. Короче, вопрос снялся когда появилось GPS.
Pavel Raysin:
Друг моего отца в 1968 году побывал в командировке в Монреале на выставке "Экспо-68". Там тогда гигантский советский павильон поставили. Там в Канаде он купил шикарный большой атлас карт России. Что вы думаете - при возвращении таможенники в Шереметьево его конфисковали! Низзя!
А в 1970-х - 1980-х годах я ездил много лет подряд летом на Белое море, на биостанцию МБС ЛГУ. На всю биостанцию была вначале единственная настоящая морская карта, два листа, да и та старая, 1950-х годов. На нее давали только посмотреть или снять кальку.
И это было как чудо, когда наши сотрудники перегоняли своим ходом новый купленый катер, они достали где-то по пути, кажется, в Североморске, за спирт, невероятную драгоценность: полный комплект карт и лоцию Белого моря с последними правками.
То есть вот так: ты каждый день в море, возишь студентов, а карт толком нет и невозможно официально их достать.
Kote Isaev:
Я всё это не застал, но в 2005 году я работал на "северокавказской военной базе МВД №68", куда попал через центр занятости. И вот даже на картах google maps на её месте "белое пятно." Какие карты из мордора прислали, такие и "влепили" не глядя.
Вадим Петров:
С 1970х годов везде где был, покупал так называемые туристические схемы. Потом понял, насколько они условны и врут. Поинтересовался почему, объяснили секретностью от врага. Уже в девяностые изучая действия немецких войск в районе Мги, где моя деревня, использовал их карты времён войны. Они оказались настолько точными, что стал ими пользоваться при сборе грибов. Ещё раз убедился, насколько глупо было искажать турсхемы.
Чук Гек:
Полжизни прожил с отметкой ЗП в паспорте. Проблемы возникали когда находясь в отпуске теряешь паспорт. Выдавали справку, а купить билет на самолёт в погранзону по этой справке было невозможно!
Tatiana Tutaeva:
А ученический билет школьникам в городе, огороженном колючей проволокой вообще супер.
Pavel Raysin (Москва)
А у нас были шефы. Делали нам аппаратуру для операционной и дарили, обычно просто дарили. Богатый огромный военный институт, что-то авиационное... Фирма "Восход", она же "МПЗ-3", он же "п/я 1408", позже - МНПК "Авионика".
Их генеральный конструктор, Успенский, лечился у нас. Ну и помогал, естественно...
Короче, писали мы им раз письмо с просьбой сделать там чего-то очередное техническое. И там на одном листе бумаги были написаны в разных местах письма три имени предприятия. Восход, МПЗ и п/я. Случайно.
Что вы думаете - вскоре КГБ приехало с допросами! Оказывается, каждое из этих имен несекретное само по себе, но что все три обозначают одну и ту же контору, является государственной тайной. И началось - откуда знаете, да кто вам все это сказал... А Успенского фамилию кто вам сообщил? Дело ж открыто - надо ж хоть мозги попудрить. В итоге написали - с сотрудниками Бакулевского института проведена разъяснительная беседа и уехали. При Сталине точно б кого-нибудь арестовали.
Андрей Баглык:
В свое время я делал подсчет запасов по месторождению урана́. Как положено, сдал в 1 отдел. Когда же этот документ мне понадобился - не дали. Форма допуска не позволяет (у меня вторая была, а запасы по месторождению - это уже первая).
Pavel Raysin:
Отец работал некоторое время в Подлипках, в королевском космическом почтовом ящике. В начале 1960-х они не знали тогда имени своего начальника, С.П. Королева, говорили просто - Генеральный Конструктор. Но один молодой переводчик рассказывал отцу, что в американском несекретном журнале, который у них свободно продается, типа нашего "Авиация и космонавтика", не просто называется фамилия Королев, но и подробно обсуждаются какие-то технические разногласия между двумя ракетчиками, Королевым и его заместителем Янгелем. Причем переводы этих статей из американского журнала числились сразу как секретные. От кого и зачем? Идиотизм.
Антон Козырев (1986):
В армии была повышенная секретность, у танка Т80 нельзя было фотографироваться. И вдруг в политотделе дивизии вижу журнал со схемами и чертежами это самого танка. Спрашиваю капитана - как так? Вот же всё в журнальчике есть! А он отвечает - это американское военное обозрение, а вам нельзя! Иначе порядка не будет!
Jaugen Keppul:
Я сам помню - на военной кафедре нам рассказывали исключительно о нашем конкретном роде войск, например, какое количество военнослужащих и каких именно специализаций содержит отделение, взвод и рота, в которых нам предстоит служить. Другая информация о советских воинских частях, специалистах и видах вооружения была для нас, будущих офицеров, секретной и закрытой. А вот о подразделениях армий США, Англии и ФРГ нам рассказывали довольно подробно. Так что зная, например, точно, из каких солдат, сержантов и офицеров состоит пехотный взвод "вероятного противника", какую технику и вооружение он имеет, мы по аналогии могли представить себе состав и вооружение советского пехотного взвода. Абсурдно, безусловно! Но такой была советская военная реальность. То же самое было и с другими "секретными" отраслями народного хозяйства.
Всеволод Баронин (рос в Зеленограде, работал в НИИТМ (НИИ точного машиностроения) в Конструкторском бюро с 1986 по 1997 год, и там же проходил практику с 1984):
Как ни странно, но в начале 1970-х паранойя по поводу секретности или, если угодно, закрытости Зеленограда не очень сильно ощущалась на бытовом уровне - у меня, во всяком случае. Воспринималось как данность, что город - секретный, что сюда нельзя въезжать иностранцам, и что все НИИ - секретные. А что иностранцы-то? Кто их в те годы живых видал? Помню личный шок от впервые увиденного в жизни живого иностранца - было это (даже дату помню) 1 мая 1972 года: на привокзальной площади в Крюково громко шумел подвыпивший седоватый видный мужик в очень хорошем темно-синем костюме и при галстуке, что он, мол, приехал сюда из Болгарии повидать своих друзей. Мужик говорил с акцентом, и в то, что он - иностранец, верилось сразу. Как водилось в те времена, мы от него шарахнулись…
Вспоминается еще такой эпизод: когда я учился в 3-м классе (дело было в январе или феврале 1973 года), мальчишки, учившиеся в нашей 909-й школе на год старше нас, поехали на ВДНХ стрелять у иностранцев (настоящих иностранцев!) жевательную резинку - отечественной-то еще в природе не было, и жвачка была детским фетишем №1. Возможно, они за жвачкой поехали вовсе не на ВДНХ, а к какой-нибудь из московских гостиниц - но не суть. Суть в том, что в процессе этого увлекательного занятия они были задержаны товарищами в штатском, жвачка была конфискована, дети посидели в обезьяннике, и в результате в школу пришла бумага. Скандал был колоссальный, и - впервые - с обильными упоминаниями о секретности Зеленограда. Впервые же с режимом секретности я столкнулся, как и многие мои ровесники, и даже лица помоложе, летом (июнь или июль, точнее не помню) 1978 года.
Старожилы Зеленограда должны помнить этот случай - в то ли 341-м, то ли 342-м корпусе, снесенных ныне домов, один мужик (на втором этаже, что ли) готовился к рыбалке с применением взрывчатых веществ для глушения рыбы. Готовился и соединил не те провода… Мужика просто распылило, а из дома вывалилась то ли одна, то ли две стеновых плиты. Кажется, там еще какую-то девчонку плитой прибило.
Так вот, происшествие это случилось где-то около полуночи, а на следующий день, часов так в 5 вечера мы поперлись смотреть на место катастрофы. Фигушки! Весь дом был обнесен добротным (что по тем временам было удивительно) деревянным забором, был уже (по тем-то временам!) подогнан строительный кран, а вокруг забора ходило и норовило подпрыгнуть и подсмотреть полно не только пионеров нашего возраста или даже моложе, но и вполне взрослых жителей. Ничего-то никому не светило: вдоль забора были густо расставлены товарищи в штатском, суровым и наглым тоном говорившим всем и каждому: «Проходите, гражданин, не задерживайтесь! Граждане, не скапливайтесь!»
А на следующий день - не вру, лично слышал! - по «Голосу Америки» передали, что «в подмосковном городе Зеленограде произошел взрыв на секретном электронном заводе». Ну и где ваша сраная секретность, а? (...)
Прежде всего надобно вспомнить, какие такие документы в те годы надо было даже обыкновенному 17-летнему пионеру вроде меня подавать на поступление в институт. А именно: аттестат зрелости за 10-й класс, медицинскую справку (форма 286, чтоли? - не помню), анкету и автобиографию. Анкета и автобиография заполнялись и писались, вестимо, прямо при подаче документов в приемную комиссию. Лицам моего поколения это не покажется странным - мало ли они сами таких документов заполняли, а вот родившиеся в 1980-х сильно удивятся: написание этих двух бумаг заняло у меня часа два с половиной, не меньше, а как и не больше. Во-первых, там имелись чудесные для лица 1963 года рождения вопросы: «находились ли вы и ваши родственники на оккупированной территории?», «состояли ли вы и ваши родственники в белогвардейских формированиях?» и, само собой, «имеются ли у вас родственники за границей?». В анкете на эти вопросы надо было отвечать кратко, но на каждый пункт - строго определенно (я, помнится, испортил в результате три экземпляра анкеты), а в автобиографии (какая такая биография у 17-летнего сопляка?) всё те же пункты надо было излагать своими словами.
Сейчас бы, конечно, из-за таких анкет поднялся бы неслыханный вой не то что «правозащитников», но даже и простых функционально неграмотных обывателей - в те же годы их тихо и покорно заполняли все, в том числе слесаря низших квалификаций и уборщицы.
С подобной анкетой после 1986 года, когда я поступал на работу в НИИТМ, я сталкивался только один раз в жизни - в 1997 году, когда я пытался устроиться на работу на FM-радиостанцию «Милицейская волна».
В общем, будучи «из служащих», тем не менее без особых нервов поступил я в МИЭТ. Еще до начала учебного года я ухитрился не стать стукачом, а где-то в течение первых двух недель обучения мы поочередно вызывались в Отдел кадров МИЭТ и подписывали там подписку о неразглашении (в смысле, секретных сведений). Интересно, почему это делалось не в Первом отделе? Кстати, поступая на работу в НИИТМ в 1986 году, я аналогичную бумагу подписывал тоже в Отделе кадров.
Помню из этой самой подписки лишь отдельные пункты, и не в строгом порядке:
• Запрещалось упоминать вне стен института само название «МИЭТ» - хотя оно, как помню, имелось на «типа монументе» у автобусной остановки напротив главного входа в институт. В открытой переписке МИЭТ должен был называться так: «103498 Москва К-498, а/я 1501»;
• Запрещалось общаться с иностранцами в любой, устной или письменной (путем взаимной переписке), форме;
• Запрещалось разглашать сведения об изучаемых в институте предметах;
• Сообщалось, что утеря студенческого билета (он же являлся пропуском в институт) повлечет за собой очень суровые кары, ибо на нем имелось название института и секретные печати Первого отдела;
• Запрещалось разглашать даже родным и близким сам факт подписания данной бумаги.
Больше ничего из этой дивной бумаги формата A4 я, увы, не помню. Но это была далеко не первая подписка о неразглашении, которую я давал, то есть подписывал.
Я часто люблю разыгрывать своих знакомых вопросом: «Сколько ты давал подписок о неразглашении?» Вот я лично давал их четыре:
1. При поступлении в МИЭТ (см. выше).
2. При начале обучения на военной кафедре МИЭТ (сентябрь 1982 года). Подписал, не читая - а что там могло быть интересного? Кстати, моей ВУС (военно-учетной специальностью) было «Автоматические системы управления ПВО сухопутных войск» (кажется, так) - то есть мы изучали КБУ (кабину боевого управления) и КПЦ (кабину приема целеуказания) зенитно-ракетных комплексов «Куб» и «Круг». Это была чудо-техника, запущенная в производство в 1962 году (!!!), каковая обеспечивала наведение ракет на самолет супостата. КБУ представлял собой компьютер, собранный на ФТЯ (феррит-транзисторных ячейках) с данными сильно хуже чем у IBM 086, но ввиду размеров элементной базы еле-еле помещавшийся в КУНГ на шасси «Урала-375»; там же монтировался и тусклый экран кругового обзора радиолокатора. Чудовищно актуальная и непобедимая техника для первой половины 1980-х! КПЦ было куда проще, но на него я совсем уж забивал, и потому идеологии его работы не помню. То есть все сводилось к заучиванию логики действия этих принципиальных схем бумажного формата A0.
3. При поступлении на работу в НИИТМ (апрель 1986 года). Идеологически бумага была сходна с той, что я подписывал при поступлении в МИЭТ.
4. При разработке дивного координатного стола с лазерным слежением и точным управлением посредством пьезоэлектрических двигателей для электронно-лучевой установки (январь 1987 года, НИИТМ). Дело было так: мне и В.Я. Умникову (ныне, кажется, сильный бизнесмен по линии мануфактуры в Москве) поручили отправиться в спецбиблиотеку и ознакомиться с иностранной документацией на аналогичное устройство, то есть координатный стол. А у меня допуска в спецбиблиотеку не было! Так что меня оформляли на этот допуск где-то с неделю, не меньше, в ходе чего я дал очередную подписку о неразглашении. Когда ж мы с Умниковым добрались до спецбиблиотеки и получили на руки интересовавший нас документ, то оказалось, что даже прочитать - не то что разгласить - мы ничего и не сможем: вся сопроводительная информация к чертежам и схемам была выполнена на фламандском (голландском) языке. Понимаете ли, вроде: Slechts af en toe zorgen viool of kerkorgel voor wat zwaardere of meer experimentele klanken. Maar bovenal opmerkelijk mooi… и далее в том же духе.
Согласно той подписки о неразглашении, что я давал при поступлении на работу в НИИТМ, после увольнения из этой конторы мне запрещался в течение 10 лет выезд в социалистические страны и затем еще пяти - в капиталистические. И, насколько я понимаю, весь этот ничего не означавший на деле режим секретности очень пошатнулся еще при большевиках - в мае 1990-го я съездил в Югославию. А уж про новые времена и говорить нечего - первый загранпаспорт я получил в начале 1996-го, а в Чехию (дважды, в марте и июне) и Данию съездил в 1997-м, формально еще работая в НИИТМ. Окончательно уволился я оттуда лишь 1 сентября 1997 года. И с тех пор больше дела с «секретностями» не имел.
Всеволод Баронин (Зеленоград, Конструкторское бюро секретного института НИИТМ (проходил там практику, а потом работал), 1984-1997):
Все прелести каждодневного корпения за кульманом в не самой чистой окружающей среде и в окружении не всегда адекватных коллег усугублялись еще и тем, что НИИТМ, подобно прочим зеленоградским заводам и НИИ, был секретным («закрытым») и, следовательно, режимным предприятием.
Где-то я недавно прочитал, что все правила режима - существующие, кстати, и по сию пору - базируются на каких-то нормативных актах 1930-х годов. Не буду подтверждать или опровергать данную информацию, ибо подробностей не знаю. Скажу только, чего в рамках режима было нельзя.
Нельзя было проносить на территорию / выносить с территории НИИ электронную и фототехнику, инструменты и расходные материалы, грампластинки (почему бы?), магнитофонные ленты и кассеты (позже к этому добавились компьютерные дискеты и CD, хотя никаких CD-приводов в природе еще не существовало), а также велосипеды. Насчет книг и журналов точно не помню - их, кажется, тоже нельзя было проносить; только газеты. (Опять же - поправьте, если это утверждение неверно.) Кстати, и техническая, и художественная библиотеки в НИИТМ были более чем приличные.
Выносить из НИИТМ всякие материалы - нам, студентам, приходилось выносить оттуда дипломные чертежи и пояснительные записки - можно было только после наложения на них печатей Первого отдела. Впрочем, в 1986-м этот процесс проходил уже быстро, хотя старикашки из Первого отдела давали умных и чертежи внимательно рассматривали. Хотя что они в них понимали?
Режим работы был строгий: 8.15-17.30 с перерывом на обед (11.45-12.45), причем за пределами обеденного антракта на улицу выйти было невозможно - только по увольнительной записке с подписями начальника КБ (или лаборатории) и начальника отделения. Правда, большинство сотрудников НИИ имели в пропуске вкладыш «гибкого графика», дающего возможность приходить на работу в диапазоне 7.00-9.15 и уходить в диапазоне 16.15-19.30. Мне тоже такой выдали где-то через пару недель после выхода на работу. При этом распространенным наказанием для нерадивых сотрудников было лишение всего КБ или лаборатории гибкого графика на месяц или более - я сам однажды под такую коллективную раздачу попал. Время прихода / ухода записывалось в амбарную книгу, и под конец месяца каждый сотрудник должен был считать собственную недоработку или переработку. У меня вечно получалось «пере-», хотя в последние дни месяца я сваливал с работы именно в 16.15. На обед и с обеда звал весьма громкий и противный звонок; аналогичный сигнал давался также в 8.15 и 17.30 - длился этот звон как минимум до 1989-го, точнее не помню.
Поздней весной 1986-го начальство еще додумалось ввести пропуски из НИИ на завод и обратно - то есть даже и не пропуска, а такие бэджи (их выдавали две штуки на КБ), чтобы народ якобы туда-сюда без дела не шатался. Оно бы и не вредило, да мне как раз тогда дали перепроектировать подъемник перегрузчика технологических кассет, исходный образец коего помещался на заводской территории, при этом бэджик мне не выдавали. Ну что, записали меня миллион раз как «нарушителя трудовой дисциплины», а потом разборки устроить пытались…
На время ухода в отпуск пропуска сдавались - а ну как ты его потеряешь, и по нему супостат в НИИ проберется…
И, хотя эта тема к режиму никак не относится, упомяну и о денежном содержании: мне, как молодому специалисту и инженеру без категории полагался оклад 130 руб. чистыми. Регулярно же на руки же выходило 130 - 15.60 (подоходный налог 12%) - 7.80 (налог на бездетность 6%, не помню когда уж его отменили) = 106 руб. 60 коп. Правда, еще полагалась квартальная премия в размере 40% оклада, то есть 156 руб., но на следующий месяц после получения оной премии оклад понятным образом уменьшался на подоходный и бездетный с этой премии. Нам всем, правда, буквально через месяц сделали оклад 145 руб., произведя в инженеры III категории.
Когда началась Перестройка и у людей появилась возможность зарабатывать на стороне без унизительного получения «справки на совместительство» (а ее получить было ой как не просто!) - вот тогда и начался массовый исход из родных НИИ мало-мальски думающих или рукастых людей. Кстати, им в ту пору уже особо и не препятствовали: взамен предложить нечего было, а начальство от начальников отделения и выше интересовал исключительно вопрос распила бюджетов под наукообразными прикрытиями. За делом-то никто особо из них не болел, чтобы там сейчас не говорили. Так что вовсе не мифические демократы виноваты в массовом исходе «мозгов» с «наукоемких» предприятий - он начался еще в 1988-м.
Крах отечественных наукоемких производств и был прежде всего обусловлен тем, что молодежи и просто людям с мозгами и руками очень не хотелось работать в таких унылых конторах, откуда ни за границу съездить (правда, ну какая могла быть заграница в те времена! - так, для красного словца ввернул), ни за сигаретами в ларёк выйти, да еще за такие интересные зарплаты (говоря прямо, нормальному специалисту и не начальнику подняться выше 180 руб. было нереально, не то что рабочим на заводе - там и оклад 260 руб. за оклад не считался), и почти безо всяких карьерных перспектив. Собственно, когда я вышел на работу в 1986-м, на подавляющем большинстве начальствующих должностей - от начальника КБ / лаборатории и выше - сидели персонажи, назначенные на таковые должности еще в 1962-м. Карьерное продвижение практически шло только в слое толщиной от начальников отделений до аппарата родного министерства (МЭП).
или
