Вечный Левин
Рассказ. Публикуется полностью
Семен Петрович был собирателем живописи. На деле он являлся обычным скупщиком и торгашом, но именно такие люди входят в историю коллекционерами и меценатами. У Семена не было ни вкуса, ни образования, даже чутье - и то порой подводило, зато водились деньги. Можно сказать, он был почти олигархом, и это «почти» его сильно досадовало.
Иногда Семену не везло - попадались подделки. Иначе говоря - его разводили, как последнего лоха, но детская вера в чудеса, осколком застрявшая в сердце, заставляла идти на сомнительные сделки. Именно так получилось с неизвестной картиной Доменико Робусти, сыном прославленного Тинторетто, и с огромным, пестрым холстом Джексона Поллока, но Семен сокрушался несильно и недолго.
Дело в том, что доморощенный коллекционер приобретал работы через знакомых и «по наводке». Настоящую цену он никогда не платил, галереи и всякие аукционы обходил стороной. Приобретенное в коллекции не задерживалось - Семен спешил перепродать покупки, повышая цену в разы.
Скупать картины он начал еще в девяностых, и, несмотря на галоп двадцать первого века, внутренние девяностые продолжались.
И все же жажда быстрых, бесшабашных денег удивительным образом сочеталась с тягой к прекрасному: к некоторым полотнам Семен проникался настоящей любовью, и они оседали в его столичном особняке.
К шестидесяти годам коллекция собралась немаленькая. Картины в три ряда украшали стены огромного зала, кабинета, спальни и библиотеки. Услышав краем уха от какого-то реставратора, что яркий свет для живописи вреден, Семен заказал тяжелые, плотные шторы, а вечером зажигал лишь несколько ламп, поэтому в доме всегда царил полумрак.
К Семену часто захаживали гости - он был на редкость общительным и «всеядным». Аляповатость экспозиции многих смущала, но гости благоразумно воздерживались от замечаний.
Кому достанется столь пестрая коллекция оставалось загадкой, поскольку детей у Семена не было, а с женой он развелся. Был, правда, племянник, но родственников Семен не жаловал.
Как-то Семену позвонили. Дело оказалось деликатным: у одной престарелой особы, бывшей оперной примы, а теперь бедствующей пенсионерки, оказался сам Левин.
Такого художника он не знал, но позвонив кому полагается, получил необходимые разъяснения.
Авангардист Вацлав Левин не имел широкой известности, но среди продвинутых коллекционеров на него шла настоящая охота. Дело в том, что наследие художника было невелико - рисунки и этюды стоили хороших денег. А вот картин не осталось. Почти… Ходили слухи, что Левин уничтожил свои холсты в приступе белой горячки, но последняя картина, написанная перед смертью, чудесным образом уцелела и осела в чьей-то частной коллекции. Так что, всплыви она на каком-нибудь аукционе, случился бы настоящий ажиотаж.
Семен аж затрясся - крупная рыба сама плыла к нему в руки. Поэтому, минуя посредников, через два часа он уже обхаживал подслеповатую пенсионерку, надеясь завладеть полотном.
Пожилая дама согласилась на удивление быстро - по всему было видно, что к продаже ее подтолкнула нужда, и со слезинкой в глазу показала Семену картину.
Полотно было среднего размера, а яркие краски со временем потускнели. Внизу картины, как и полагается, стояла угловатая подпись авангардиста и гротескная, вытянутая двадцатка. Следовательно, в этом году живописец почил.
Семен повертел картину в руках, вздохнул и спросил о цене.
Запрошенная сумма оказалась мизерной - пенсионерка не догадывалась о ценности полотна, и Семен поспешил завершить сделку. Как и следовало ожидать, никаких документов на картину не было и в помине, но певица заверила покупателя, что нашла полотно в кладовке театра где-то в конце семидесятых. А с тех пор времени утекло - ой-ой.
Пресекая неизбежный водопад воспоминаний, Семен быстренько попрощался и поехал с добычей домой.
Всю дорогу он названивал знакомому искусствоведу, но тот почему-то не отвечал. В конце концов Семен оставил длинное сообщение и, отпустив водителя, вошел в свой тихий, темный дом.
Водрузив картину на шикарный, ручной работы мольберт, Семен уселся напротив и принялся изучать полотно.
Нарисованное ему не понравилось - искаженный городской пейзаж казался неряшливым и тоскливым. Хотя, если честно, он просто не понимал такое искусство, а гениальность Пикассо, Малевича или Кандинского описывал с помощью цифр.
Однако чем дольше он смотрел на творение Вацлава Левина, тем противнее ему становилось, и в конце концов Семеном завладело необъяснимое омерзение. Он схватил картину, собираясь перевернуть, и внезапно взглянул на холст под углом.
Остатки волос на Семеновой голове стали дыбом, по спине пробежал озноб и во рту пересохло - из темных пятен краски проступило страшное, черное лицо. Поглощающие свет мазки топорщились и вибрировали, и казалось, что изображение вот-вот оживет.
Нечеловеческий лик сверкнул злобным, осмысленным взглядом, и этот потусторонний взгляд пробрал до костей и отпечатался в мозге.
Ничего ужаснее Семен в жизни не видел - картина была отброшена в угол, а сам он продолжал стоять перед опустевшим мольбертом и дрожать как осиновый лист.
Прежде с Семеном не происходило ничего мистического и сверхъестественного, но сейчас он был готов поверить во что угодно. Внезапное осознание, что жизнь его скоро закончится, ошпарило сердце и помутило разум. Он вспомнил о Боге и стал горячо молиться, прося прощение за многие проступки и грехи. От усердного раскаяния на глазах проступили слезы, но молитва не помогла. Тогда Семен бросился вон из дома, надеясь получить защиту в церкви, но переступив порог, свалился замертво прямо к ногам припозднившегося искусствоведа Новицкого.
Киев, 2013