Галинка - Детство на Воломах. 2-я часть.
Девочка остановилась, вспомнив что-то, перестала стричь луковые волосья.
- А потом открылись входные двери, громко хлопнули подо мной и в избу с шумом затопали мужские валенки, сапоги и послышались тревожные голоса. Что-то несли, звали тебя, бабушка. Я знала, что дед с мужиками рубят сруб новой избы выше по берегу. Там было много лесу навалено, потом кору очистили, а теперь сруб уже высокий стоит. Галя бегала туда, играла щепочками. Все затихли за столом, а на лавку положили дяденьку, который стонал. Бабушка засуетилась с водой, мужикам велела снимать или резать сапог. Залезла на печь за травой, строго взглянула в испуганные глаза Гали и как приказала: «Ничего, Галя, всё ладно!» Мужики стащили сапог, разрезали штанину, мокрую от крови. Мягкое место голени было глубоко рассечено и рана от топора развалилас, как широко открытый рот, из которого пузырилась и текла кровь. Штанину
Штанину завязали туго выше колена. И бабушка, помолившись перед иконами, встала на колени перед ногой раненого мужика и стала что-то делать и говорить. Она, казалось, никого не видела и не слышала. Она разговор вела с больной ногой, с кровью и с мясом. Кровь постепенно перестала течь, рану промыла отваром травы, залили края водкой (так предложили мужики). Наступил черед складывать рану. Тихонько стянули края, соединив их. Завернули тонкой марлей с травой. Сверху опять слой травки. Потом снова тряпкой, уже туже и сильнее. А потом бабушка читала молитву, шептала слова заговора, который знала только сама. А, повернувшись к уставшему от боли мужику, глядя в глаза, сказала четко и внятно (ткнув пальцем в лоб): Сейчас ты уснешь и будешь спать ровно сутки. Мужик закрыл глаза и не то что уснул, а захрапел громко. Остальные мужики вздохнули, уважительно посмотрели на бабушку и, виновато оправдываясь, рассказали, как было. Оказалось, мужик (его звали дядя Коля) попросил топор, чтобы срезать сучок на бревне у другого, что рубил угол дома. Не дотянувшись до него, он легонько подкинул топор. Мужики часто хвастались своей ловкостью. Вечерело. Ошибся маленько. И топор вонзился в голень.
- Идите с Богом! Всё будет хорошо! Утро вечера мудренее - успокоила всех бабушка. И мужики тихонько, один за одним, оглядываясь на лежащего на лавке товарища, выходили из-за стола. «До сиданьица!», «Спокойной ночи, хозяева», «Ну бывайте»- прощались мужики.
Мужик храпел всю ночь, не давая Гале спать. Ей снился жуткий сон: страшная нога с широкой пастью говорила хриплым голосом. Галя просыпалась и успокаивалась слыша мерный храп мужчины. Он проспал весь следующий день до вечера. Мужики тоже собрались к этому времени, пришли попроведать. До этого они молча рубили дом, только изредка переговариваясь на перекурах. Мужик проснулся, сел на лавке, оглядел всех, вспоминая что-то своё. Поглядел на завернутую ногу, вспомнил, улыбнулся и тихонько притопнул. «А ведь не болит!»- оглянулся он на бабушку. Бабушка опять встала на колени и стала развязывать ногу. Галя подошла ближе, держа в руках кринку с отваром трав. Последние тряпочки присохли, пришлось мочить из кринки отваром. И вот отпала последняя тряпочка и листик закрывающий рану. Белая нога и ровная полоса, как ниточка скрученной пряжи, пролегла сверху вниз. Бабушка потрогала пальчиками вдоль правого, потом левого края полоски. Но ни в одном месте полоска не разошлась, как будто была накрепко склеена самым крепким клеем бабушкиных слов.
- Ну, вот как славно, - сказала бабушка.
- Теперь снова завяжем с травкой и посиди дома, никуда не ходи, для пущей уверенности. А уж в следующий четверг приди, милок, покажись. Ну а на Новый год ты мне спляшешь, а я спою. Договорились? Мужик неловко обнял бабушку, поклонился и сказал: «Спасибо, Дарья Васильевна! А я ведь побаивался тебя. Разное говорили про тебя. А теперь ты мне как родная стала. Дай тебе Бог здоровья на долгие годы». И вышел, почти не хромая. Это событие четко всплыло в памяти девочки, и она снова начала отстригать луковые перья и корешки.
- А помнишь, бабушка, как ты рассердилась за морковку? - вспомнила Галя и покаялась, увидев, как строгие брови бабушки сошлись к переносице.
- Кто из вас додумался-то? - спросила бабушка, хотя знала наверняка, что это проделки Кольки.
В самом начале лета, когда в огороде все буйно зеленеет и цветет, Галя и её единственный друг по родной деревне Мартынихе Колька Танец накупавшись, уставшие и голодные шли домой с речки. В руках несли подкамушников коту Ваське, но до дому не дошли. Зашли по пути в огород, зелени огурцовой травы пощипали, луку перышки сорвали, поискали в парничке огурчиков, но не нашли, цвели огурцы ещё. Грядка моркови выделялась обильной высокой зеленью.
- Глянь, морковь какая большая - сказал Колька и выдернул одну морковку.
- Фу, какая мелкая попалась, давай поищем крупную, ты с той стороны, я с этой.
И Колька пошел вытаскивать одну морковь за другой.
- Опять мелкая, - огорчилась Галя. - Бабушка ругать будет.
- А мы её обратно посадим - уверенно произнес Колька и посадил свою морковку обратно. Галя аккуратно засыпала землей свои морковки. Крупную морковь они так и не нашли и уныло поплелись домой. Чуть отойдя, Галя оглянулась, думая, заметит ли бабушка, но ничего подозрительного не было, если не считать несколько сломанных веточек, да 2-3 веточки в борозде. Она вернулась, подобрала их и выбросила по дороге у конюшни в крапиву. Назавтра она совсем забыла про морковь, а когда вечером они с бабушкой снова пошли поливать огурцы, бабушка, зайдя в огород, так и ахнула. Буйная зелень моркови заканчивалась на другом конце грядки странным образом. Как будто часть моркови устала и легла отдохнуть, полежать, а большая часть весело качала зелеными верхушками, радуясь теплу и солнцу. Бабушка подошла к грядке, потрогала травку моркови, чуть потянула и морковь, тонкая и мягкая повисла у неё в руке, безжизненная и жалкая. Сердце Гали остановилось и замерло от испуга.
Бабушка строго посмотрела на неё, потом на морковь и тоном, не терпящим возражения, спросила: «Опять вы с Колькой?» Галя, опустив головку, коротко мотнула головой.
-Да что же это такое!? Что же вы наделали, изверги!? - заголосила бабушка на весь огород, так, что две овцы, привязанные к забору, в испуге шарахнулись, подняли головы и перестали жевать траву.
- Ну, нет, жалеть я вас не буду. Завела себе дружка, морковью угощаешь, голова неразумная. Вот ужо сейчас ума то прибавится.
Бабуля сорвала крапиву и резко хлестнула сзади, попав под коленки. Колючки больно щипнули ожогом загорелые ноги. Короткое платьице цеплялось за ветку крапивы, словно хотело удержать, защитить, но только больше оголяло нежную кожицу, которая сразу же покраснела и стала зудеть. Рука потянулась почесать зудящее место.
- Подумай, прежде чем сделать! - ругалась бабушка и снова ударила, попав по руке. Давно бабушка заметила, что внучка не из плаксивых. Что бы ни случилось, внучка никогда не убегала, выслушивала крик спокойно, терпеливо, только губки и брови краснели от слез, но ни одного всхлипа. Это остановило её.
«Да и откуда ей знать про морковь-то? Мала ещё. А я-то, я-то расшумелась на мою мышку-норушку», - подумала бабушка и, взяв двумя толстыми пальцами нос внучки, выдавила сопли-слезы и смазала ими, покрасневшую и покрывшуюся пузырями, кожу на ногах у девочки. А вслух добавила:
- Ну, поняла теперь?
Галя, шмыгнув носом, опять кивнула, потерла рукой под носом, смазывая пузыри.
- Полечились, и хватит, - для себя говорила бабушка.
- Теперь ножки болеть не будут, крапива страсть какая полезная, - говорила бабушка и одновременно наливала воду для полива Гале в банку. Она ещё чего-то говорила, то ли себе, то ли с огурцами разговаривала, свеклу хвалила. А Галя поливала и думала «Хорошо, что у меня такая бабушка… хлопнула всего-то раза три, это же пустяк. А вот Кольке сегодня попадет от мамки. Бабушка обязательно пойдет к Таньке, она очень любит на Кольку жаловаться». И правда, когда бабушка встречала корову, пришла домой возбужденная, ругала на чем свет стоит не только Кольку, но и его мать Таньку.
- Одного поля ягода, - ворчала она. - Ещё кричит и сравнивает, дурная баба. «Вот вас двое с дедом учите свою Галю, а я одна - одинешенька… и ведь парень у меня…» - речитативом имитировала бабушка Таньку. А на улице доносился крик Таньки и рев Кольки. А вот и он, размазывая сопли, проскакал к конюшне от разгневанной матери. Наверно не крапивой попало, а ремнем, а то и табуреткой.
Завязав дырки в сети, дедушка собрался бродить с Фролком рыбу. С ними напросился Сашка Коточа. Колька опять был тут как тут. Ребята шли по берегу с пестерями для рыбы. Мужики спустились сразу у брода, где ребята ловили подкамушников. Здесь было самое мелкое место, лошади переезжали с телегами. Мужики пошли против течения. Заходили тихо, осторожно растягивая бредень дальше середины реки. Сама речка Кичменьга не широкая и не глубокая, но были, как говорил дед, омуты и глубокие темные места, закрытые старыми ивами, поросшие камышом и осокой. Водились там крупные щуки. На светлых местах блестела чешуей сорога, попадались окуньки и ерши. Вот они тихо начинают сводить палки, за которые держат сеть, идут к берегу. А у самого кошеля начинает хлопать по воде Сашка Коточа, пытаясь напугать рыбу. Испуганная рыба мечется в кошеле и только больше запутывается в сетях. Тихонько выходят на берег, помогают теперь все, даже ребята. Бредень стал тяжелый, мокрый, полный рыбы и водорослей. И вот он на берегу. Ребята хватают прыгающую, бъющуюся рыбу и быстренько кладут её в пестери. Огромная, со страшной зубастой пастью щука, пугает их. Сашка хватает её, стукает пару раз о камень и щука моментально засыпает. Два больших пестеря рыбы наловили, дойдя до поворота реки у Мокеихи. Вернувшись обратно, стали делить рыбу. Вывалили. Самые живучие рыбки всё ещё прыгали, молотили хвостами и широко открывали рот. Мелочи не было, их отпускали сразу же. Пусть растут. Щуки покрупнее раскладывались первыми на 4 кучки. Щук было довольно много. Получилось по 5 больших и много довольно крупных щурят. Остальной рыбы набралось по целому тазу каждому, да ещё 2 кучки для Гали и Кольки. Потом дед отворачивал Кольку спиной к рыбным кучкам и говорил:
- Из этих больших куч, эта - кому?
- Вам, дед Максим! - выкрикивал звонко Колька.
- Эта кому?
- Эта деду Фролу.
- Эта кому?
- Дядьке Сашке!
- А из этих маленьких - эта кому?
- Это мне дед Максим! - оглянулся Колька, посмотреть, какую выбрал он себе.
Колька собирал рыбу в кепку, она не влезла, стал собирать в рубаху и, оттопырив живот, побежал домой довольный уловом и предстоящей жарёхой.
Дед подбросил в Сашкину кучу от себя ещё несколько рыб покрупнее и добавил:
- Это на девок тебе! - А потом выбрал щуку побольше и, подбрасывая в кучу, пошутил:
- А это на парня!
Сашка стал отказываться, но дед строго решил: «Бери! Не отпирайся, я сказал!».
Сашка Коточа недавно построил дом на Мартынихе и собирался перевезти семью из старого дома на Мельнице, где жили всего три семьи. Дед рассказывал Гале, что у Сашки есть три девочки: старшая Валя, примерно её возраста, средняя Маня и младшая Александра, которой нет и году, и зовут её все Олькой. Сашке очень хотелось сына, но после рождения дочери он снова подумывал о сыне.
На следующий день на лошадях Сашка перевозил всё и всех в новый, пахнущий деревом и смолой дом. Всё в доме было белое; гладко струганный пол, стены, стол и лавки. Жена Сашки, бабушка и три его дочери старательно носили, ставили, раскладывали по местам нехитрое деревенское барахло и старую мебель. Встал на место в кут посудный шкаф, наблюдник на стенку и посуда. В темный угол поставили кровать. Дед, взяв Галю за руку, пошел помочь Сашке. Жена его стояла с наблюдником, пытаясь определить его место у печи. Сашки не было, он в который раз уже снова уехал в старый дом, подбирать оставшееся. Она сунула деду молоток и гвозди, ткнула пальцем место, куда следовало прибить наблюдник, и убежала на улицу. Галя осмотрела дом и тоже вышла на улицу. Старшая девочка собирала по приказу матери щепки вокруг дома, кору и опилки. Средняя, тоненькая светленькая девочка тоже пыталась помочь сестре. К ним присоединилась и Галя. За работой девочки познакомились ближе. Старшая Валя была не похожа на свою сестричку поменьше. Валя была очень похожа на маму, а Маня на папу Сашу. У Вали круглое, как блин лицо, узкие смеющиеся глаза и застенчивая улыбка. Темнеющие волосики заплетены в косички, сама она полная и маленькая ростом. Маня, полная противоположность, беленькая, худенькая, остролицая, светлые большие глаза и с сестрой она была почти одного роста, хотя разница в возрасте была два года. Валя на год была младше Гали, а маленькой Оленьке было около года. Она плохо ходила, то и дело запиналась на щепки. Но за ней следила бабушка, поднимала, играла с ней. Собрав щепки, взялись подметать. Валя принесла два веничка из прутиков ивы, и они с Галей подмели двор, собирая кучки мелких щепочек. Маня ручками собирала их в ведерко и носила на огород. Так подсказала бабушка.
Дома их стояли почти рядом, один позади другого. Галин в первом ряду у реки, а Валин дом сзади, ближе к лесу. С этих пор девочки были неразлучны. Колька напрасно искал встречи, маячил под окнами, кидал «биту». Очередной «чиж», пущенный Колькой, попал по правой скуле девочки. Хорошо зубы остались целы, а шрам справа на подбородке долго был виден. Долго болела кость нижней челюсти. Этот шрам долго напоминал дружбу Гали и Кольки, если это можно назвать дружбой. Так, бегали вместе. Так уж получилось, что переезд Сашки Коточи совпал с переездом Таньки на Погост. Дом её остался стоять заброшенный. Колька стал жить на Погосте.
* * *
Новую подружку Валю часто заставляли водиться, гулять со своей маленькой сестричкой Оленькой. Она была толстенькая, и таскать на руках её было тяжело. Девочки носили её по очереди, а потом придумали оставлять в большом пестере, как в манеже. Пестерь стоял у конюшни. Он был плетеный, из ивовых прутьев, в нем носили сено лошадям. Девочки положили на низ немного сена, положили туда чурочки-игрушки и посадили Оленьку. Она играла, а девочки убегали на реку купаться, ловить подкамушников, лазить по стропилам новых домов, забирались в старые, немного страшные дома, качались на качелях. А когда вспоминали про Олю, прибегали, то она уже мирно посапывала на сене с чурбачком под щекой. «Бедная Оленька! - они хватали её и скорей несли домой. Ничего не подозревающая бабушка хвалила их, укладывала Олю спать в зыбку, а девочки получали по шаньге и глызке сахару. Они бежали на конюшню, ставили на место пестерь. Если в стойле на отдыхе стояла какая-нибудь лошадь, они кормили её сеном, гладили по гладкой грудке, а у лошади с жеребенком подолгу смотрели на маленькое с кудрявым хвостиком существо, сосущее маму - лошадь. Во время еды он махал от удовольствия своим хвостиком. У жеребенка были тоненькие ноги, которые его плохо слушались, он родился сегодня ночью. Но прошло всего несколько часов, а он пытается сосать, навалившись к животу мамы, чтобы не упасть. Наевшись, пытается взбрыкнуть игриво, но в это время неловко падает. Мать толкает его мордой «Вставай, сынок! Вставай!» Девочки тянули к нему руки, он испуганно отскакивал в дальний угол, ножки его дрожали, а лошадь резко мотала головой в их сторону, переставала жевать сено и укоризненно смотрела на девочек.
Хорошее время лето. Зимой было скучно длинными вечерами. Днем катались с крутого берега реки на санках. Ходили по снегу на широких самодельных лыжах. Дед сам делал сани. На печи прела гнутая черемуховая, березовая и осиновая заготовки для дуг, саней и лыж. Лыжи он делал широкие, чтобы не проваливались в глубоком снегу. Ещё когда был Колька, они ставили на окраине деревни силки для клестов. Клест - птица зимняя. Кто придумал охоту на них, никто уже не помнит, но бабушка не запрещала, а пойманных птиц жарила целую сковородку.
Колька рубил тоненькую ёлочку, срубал с неё все веточки, кроме одной чуть пониже середины ствола. Сгибал её к верхушке в виде буквы «Р». Буквы она знала по маминому «Букварю». Затем делали силки. У них был с собой крепкий конский волос от хвоста лошади Карюхи. Колька нарезал кусочки от крепких, негнущихся веток березы, как на свистульки и сделал на них надрезы. Конский волос привязал к вершинке еловой ветки, согнул буквой «Р» а другим концом волос осторожно закрепил сверху. Конец волоса уложил буквой «О» на свистульке, закрепив в надрезы. Делали обычно 5-8 таких букв «Р» и ставили на опушке в снег. Рядом крошили семечки льна, а Колька оставлял свой проверенный знак. Он просто посикал у своей буквы. Прятались где-нибудь рядом.
Клесты налетали на еду, а потом садились отдыхать на верхушки новых ёлочек. Силок срабатывал, ветка с силой пружинила и распрямлялась. Конский волос крепко обхватывал ножку клеста. Клест бил крыльями, пытался взлететь и не мог. За полчаса около 20 птиц уже лежали в сумке. Колька безжалостно крутил им головы. Довольно часто прилетали крупные птицы: ронжи и вороны. Попадались чаще ронжи. Они орали, били сильными крыльями, больно клевали руки, вытаскивали из снега всю конструкцию, волочили её по снегу. Освободить их было совсем нелегко. Их отпускали, гнали, а они всё лезли. С Валей Галя не ходила больше на клестов. Жаль было красивых птиц. Бабушка говорила, что в войну их варили большими чугунами.
Этой зимой Галя ждала маму, а не чемодан. Она уже не путала её с бабушкой. Раньше обращение начиналось со слога «ба»…и получалось «ба…мама». Ей многое хотелось у неё спросить, но она пока не находила слов для вопроса. Деревенька Мартыниха утопала в снегу. Скоро февраль закончит свои метели и опять солнышко растопит снег и лед, зазвенит капелью, зажурчат ручьи, звонко падая с крутого берега в речку Кичменьгу. Они просачиваются в песке и глине, пробивая ходы в старой пожухлой траве и размывая лед у берегов. Мама собирается уезжать. В этот год Галя пойдет в школу. Мама не увидит этого события. Её надо уехать задолго до ледохода, надо готовить пароход к предстоящей работе всю летнюю навигацию. Пароход надо чистить, шкрапить и красить. Успели отметить день рождения Гали, ей 15 марта исполнилось 7 лет, и на следующий день мама сразу уехала. Но Галя не скучала по маме так, как скучала по бабушке. Бабушку она боялась, но очень уважала, а дедушку просто любила. Он отвечал ей тем же. Бабушка была строгая, но быстро отходила. Как-то раз Галя пыталась стащить с печи кота Ваську. Он не хотел слезать таким способом. И всеми лапами и коготками своими цеплялся, но печь была гладкой. Но вот он удачно вонзил свои коготки в корзину, стоявшую на краю печи. Корзина была легкой и полной куриных перьев. Они упали втроем. Сначала Галя с невысокого приступочка у печки. Потом кот, ловко на все четыре лапки. И следом за ними летела, кувыркаясь корзина, выхлапывая из своих недр пух и перья, как хлопья снега. Пустая корзина звонко хлопнулась об пол, вытряхивая последнее содержимое. Оно белым облачком тихонько осело у ног. Пух кружился по избе, залетая везде, и покрыл пол белым пушистым одеялом. Минуту Галя сидела на полу, мучительно соображая. С одной стороны это было восхитительно красиво, падающие медленно пушинки кружились, сталкивались, оседали на предметы, сваливались на пол. С другой стороны, она вдруг осознала, что вот сейчас зайдет бабушка… она вскочила, схватила корзину и бросилась собирать пух. Но не тут- то было. Резкое движение вызвало движение воздуха и вся масса пуха всколыхнулась, как живая. Она бросилась в гущу, схватила большую кучу пуха и отправила в корзину. Но в руке оказалась зажатой в пальчиках маленькая кучка пуха. Она в растерянности остановилась и огляделась. Пух лежал везде. В ведрах, в чугунах и кринках, на половиках, на столе и лавках, на подоконниках и лампе. Он лежал даже на стенах, зацепившись за выступающий в пазах мох. Так, стоящей посреди этого белого тумана, и застала её бабушка. Она вошла быстро и поток воздуха потянул к ней в двери волну пуха. Она остолбенела, отмахнулась от летающих пушинок, видимо соображая, что сейчас предпринять; закричать, схватить ремень. Зрелище не из лучших, она тихонько двинулась к внучке. Подошла, взяла её за руку, вывела из избы и, поставив на дорогу, сказала: «Иди!» И Галя пошла… Была дорога мимо дома тети Юли Петрушихиной, потом мимо дома Кольки Танца, потом виден дом Геннадия…а ведь дальше дорога ведет в лес… Бабушка стояла и глядела, как она идет не оглядываясь, понуро опустив голову. Не видя её лицо, она не знала, что слезы текут по щекам, но её Галинка плачет от обиды на бабушку, на себя, на глупого кота Ваську, который сейчас спит снова на теплой печке. Бабушка догнала её в конце деревни, также молча взяла за руку. И так вместе, рука в руке, молча дошли до дому и собирали по перышку полдня, до позднего вечера. И долго ещё находили эти перышки: в трубке у деда, в лампе, в валенках, даже за божницей, приклеенное к лампадке.
Продолжение
- А потом открылись входные двери, громко хлопнули подо мной и в избу с шумом затопали мужские валенки, сапоги и послышались тревожные голоса. Что-то несли, звали тебя, бабушка. Я знала, что дед с мужиками рубят сруб новой избы выше по берегу. Там было много лесу навалено, потом кору очистили, а теперь сруб уже высокий стоит. Галя бегала туда, играла щепочками. Все затихли за столом, а на лавку положили дяденьку, который стонал. Бабушка засуетилась с водой, мужикам велела снимать или резать сапог. Залезла на печь за травой, строго взглянула в испуганные глаза Гали и как приказала: «Ничего, Галя, всё ладно!» Мужики стащили сапог, разрезали штанину, мокрую от крови. Мягкое место голени было глубоко рассечено и рана от топора развалилас, как широко открытый рот, из которого пузырилась и текла кровь. Штанину
Штанину завязали туго выше колена. И бабушка, помолившись перед иконами, встала на колени перед ногой раненого мужика и стала что-то делать и говорить. Она, казалось, никого не видела и не слышала. Она разговор вела с больной ногой, с кровью и с мясом. Кровь постепенно перестала течь, рану промыла отваром травы, залили края водкой (так предложили мужики). Наступил черед складывать рану. Тихонько стянули края, соединив их. Завернули тонкой марлей с травой. Сверху опять слой травки. Потом снова тряпкой, уже туже и сильнее. А потом бабушка читала молитву, шептала слова заговора, который знала только сама. А, повернувшись к уставшему от боли мужику, глядя в глаза, сказала четко и внятно (ткнув пальцем в лоб): Сейчас ты уснешь и будешь спать ровно сутки. Мужик закрыл глаза и не то что уснул, а захрапел громко. Остальные мужики вздохнули, уважительно посмотрели на бабушку и, виновато оправдываясь, рассказали, как было. Оказалось, мужик (его звали дядя Коля) попросил топор, чтобы срезать сучок на бревне у другого, что рубил угол дома. Не дотянувшись до него, он легонько подкинул топор. Мужики часто хвастались своей ловкостью. Вечерело. Ошибся маленько. И топор вонзился в голень.
- Идите с Богом! Всё будет хорошо! Утро вечера мудренее - успокоила всех бабушка. И мужики тихонько, один за одним, оглядываясь на лежащего на лавке товарища, выходили из-за стола. «До сиданьица!», «Спокойной ночи, хозяева», «Ну бывайте»- прощались мужики.
Мужик храпел всю ночь, не давая Гале спать. Ей снился жуткий сон: страшная нога с широкой пастью говорила хриплым голосом. Галя просыпалась и успокаивалась слыша мерный храп мужчины. Он проспал весь следующий день до вечера. Мужики тоже собрались к этому времени, пришли попроведать. До этого они молча рубили дом, только изредка переговариваясь на перекурах. Мужик проснулся, сел на лавке, оглядел всех, вспоминая что-то своё. Поглядел на завернутую ногу, вспомнил, улыбнулся и тихонько притопнул. «А ведь не болит!»- оглянулся он на бабушку. Бабушка опять встала на колени и стала развязывать ногу. Галя подошла ближе, держа в руках кринку с отваром трав. Последние тряпочки присохли, пришлось мочить из кринки отваром. И вот отпала последняя тряпочка и листик закрывающий рану. Белая нога и ровная полоса, как ниточка скрученной пряжи, пролегла сверху вниз. Бабушка потрогала пальчиками вдоль правого, потом левого края полоски. Но ни в одном месте полоска не разошлась, как будто была накрепко склеена самым крепким клеем бабушкиных слов.
- Ну, вот как славно, - сказала бабушка.
- Теперь снова завяжем с травкой и посиди дома, никуда не ходи, для пущей уверенности. А уж в следующий четверг приди, милок, покажись. Ну а на Новый год ты мне спляшешь, а я спою. Договорились? Мужик неловко обнял бабушку, поклонился и сказал: «Спасибо, Дарья Васильевна! А я ведь побаивался тебя. Разное говорили про тебя. А теперь ты мне как родная стала. Дай тебе Бог здоровья на долгие годы». И вышел, почти не хромая. Это событие четко всплыло в памяти девочки, и она снова начала отстригать луковые перья и корешки.
- А помнишь, бабушка, как ты рассердилась за морковку? - вспомнила Галя и покаялась, увидев, как строгие брови бабушки сошлись к переносице.
- Кто из вас додумался-то? - спросила бабушка, хотя знала наверняка, что это проделки Кольки.
В самом начале лета, когда в огороде все буйно зеленеет и цветет, Галя и её единственный друг по родной деревне Мартынихе Колька Танец накупавшись, уставшие и голодные шли домой с речки. В руках несли подкамушников коту Ваське, но до дому не дошли. Зашли по пути в огород, зелени огурцовой травы пощипали, луку перышки сорвали, поискали в парничке огурчиков, но не нашли, цвели огурцы ещё. Грядка моркови выделялась обильной высокой зеленью.
- Глянь, морковь какая большая - сказал Колька и выдернул одну морковку.
- Фу, какая мелкая попалась, давай поищем крупную, ты с той стороны, я с этой.
И Колька пошел вытаскивать одну морковь за другой.
- Опять мелкая, - огорчилась Галя. - Бабушка ругать будет.
- А мы её обратно посадим - уверенно произнес Колька и посадил свою морковку обратно. Галя аккуратно засыпала землей свои морковки. Крупную морковь они так и не нашли и уныло поплелись домой. Чуть отойдя, Галя оглянулась, думая, заметит ли бабушка, но ничего подозрительного не было, если не считать несколько сломанных веточек, да 2-3 веточки в борозде. Она вернулась, подобрала их и выбросила по дороге у конюшни в крапиву. Назавтра она совсем забыла про морковь, а когда вечером они с бабушкой снова пошли поливать огурцы, бабушка, зайдя в огород, так и ахнула. Буйная зелень моркови заканчивалась на другом конце грядки странным образом. Как будто часть моркови устала и легла отдохнуть, полежать, а большая часть весело качала зелеными верхушками, радуясь теплу и солнцу. Бабушка подошла к грядке, потрогала травку моркови, чуть потянула и морковь, тонкая и мягкая повисла у неё в руке, безжизненная и жалкая. Сердце Гали остановилось и замерло от испуга.
Бабушка строго посмотрела на неё, потом на морковь и тоном, не терпящим возражения, спросила: «Опять вы с Колькой?» Галя, опустив головку, коротко мотнула головой.
-Да что же это такое!? Что же вы наделали, изверги!? - заголосила бабушка на весь огород, так, что две овцы, привязанные к забору, в испуге шарахнулись, подняли головы и перестали жевать траву.
- Ну, нет, жалеть я вас не буду. Завела себе дружка, морковью угощаешь, голова неразумная. Вот ужо сейчас ума то прибавится.
Бабуля сорвала крапиву и резко хлестнула сзади, попав под коленки. Колючки больно щипнули ожогом загорелые ноги. Короткое платьице цеплялось за ветку крапивы, словно хотело удержать, защитить, но только больше оголяло нежную кожицу, которая сразу же покраснела и стала зудеть. Рука потянулась почесать зудящее место.
- Подумай, прежде чем сделать! - ругалась бабушка и снова ударила, попав по руке. Давно бабушка заметила, что внучка не из плаксивых. Что бы ни случилось, внучка никогда не убегала, выслушивала крик спокойно, терпеливо, только губки и брови краснели от слез, но ни одного всхлипа. Это остановило её.
«Да и откуда ей знать про морковь-то? Мала ещё. А я-то, я-то расшумелась на мою мышку-норушку», - подумала бабушка и, взяв двумя толстыми пальцами нос внучки, выдавила сопли-слезы и смазала ими, покрасневшую и покрывшуюся пузырями, кожу на ногах у девочки. А вслух добавила:
- Ну, поняла теперь?
Галя, шмыгнув носом, опять кивнула, потерла рукой под носом, смазывая пузыри.
- Полечились, и хватит, - для себя говорила бабушка.
- Теперь ножки болеть не будут, крапива страсть какая полезная, - говорила бабушка и одновременно наливала воду для полива Гале в банку. Она ещё чего-то говорила, то ли себе, то ли с огурцами разговаривала, свеклу хвалила. А Галя поливала и думала «Хорошо, что у меня такая бабушка… хлопнула всего-то раза три, это же пустяк. А вот Кольке сегодня попадет от мамки. Бабушка обязательно пойдет к Таньке, она очень любит на Кольку жаловаться». И правда, когда бабушка встречала корову, пришла домой возбужденная, ругала на чем свет стоит не только Кольку, но и его мать Таньку.
- Одного поля ягода, - ворчала она. - Ещё кричит и сравнивает, дурная баба. «Вот вас двое с дедом учите свою Галю, а я одна - одинешенька… и ведь парень у меня…» - речитативом имитировала бабушка Таньку. А на улице доносился крик Таньки и рев Кольки. А вот и он, размазывая сопли, проскакал к конюшне от разгневанной матери. Наверно не крапивой попало, а ремнем, а то и табуреткой.
Завязав дырки в сети, дедушка собрался бродить с Фролком рыбу. С ними напросился Сашка Коточа. Колька опять был тут как тут. Ребята шли по берегу с пестерями для рыбы. Мужики спустились сразу у брода, где ребята ловили подкамушников. Здесь было самое мелкое место, лошади переезжали с телегами. Мужики пошли против течения. Заходили тихо, осторожно растягивая бредень дальше середины реки. Сама речка Кичменьга не широкая и не глубокая, но были, как говорил дед, омуты и глубокие темные места, закрытые старыми ивами, поросшие камышом и осокой. Водились там крупные щуки. На светлых местах блестела чешуей сорога, попадались окуньки и ерши. Вот они тихо начинают сводить палки, за которые держат сеть, идут к берегу. А у самого кошеля начинает хлопать по воде Сашка Коточа, пытаясь напугать рыбу. Испуганная рыба мечется в кошеле и только больше запутывается в сетях. Тихонько выходят на берег, помогают теперь все, даже ребята. Бредень стал тяжелый, мокрый, полный рыбы и водорослей. И вот он на берегу. Ребята хватают прыгающую, бъющуюся рыбу и быстренько кладут её в пестери. Огромная, со страшной зубастой пастью щука, пугает их. Сашка хватает её, стукает пару раз о камень и щука моментально засыпает. Два больших пестеря рыбы наловили, дойдя до поворота реки у Мокеихи. Вернувшись обратно, стали делить рыбу. Вывалили. Самые живучие рыбки всё ещё прыгали, молотили хвостами и широко открывали рот. Мелочи не было, их отпускали сразу же. Пусть растут. Щуки покрупнее раскладывались первыми на 4 кучки. Щук было довольно много. Получилось по 5 больших и много довольно крупных щурят. Остальной рыбы набралось по целому тазу каждому, да ещё 2 кучки для Гали и Кольки. Потом дед отворачивал Кольку спиной к рыбным кучкам и говорил:
- Из этих больших куч, эта - кому?
- Вам, дед Максим! - выкрикивал звонко Колька.
- Эта кому?
- Эта деду Фролу.
- Эта кому?
- Дядьке Сашке!
- А из этих маленьких - эта кому?
- Это мне дед Максим! - оглянулся Колька, посмотреть, какую выбрал он себе.
Колька собирал рыбу в кепку, она не влезла, стал собирать в рубаху и, оттопырив живот, побежал домой довольный уловом и предстоящей жарёхой.
Дед подбросил в Сашкину кучу от себя ещё несколько рыб покрупнее и добавил:
- Это на девок тебе! - А потом выбрал щуку побольше и, подбрасывая в кучу, пошутил:
- А это на парня!
Сашка стал отказываться, но дед строго решил: «Бери! Не отпирайся, я сказал!».
Сашка Коточа недавно построил дом на Мартынихе и собирался перевезти семью из старого дома на Мельнице, где жили всего три семьи. Дед рассказывал Гале, что у Сашки есть три девочки: старшая Валя, примерно её возраста, средняя Маня и младшая Александра, которой нет и году, и зовут её все Олькой. Сашке очень хотелось сына, но после рождения дочери он снова подумывал о сыне.
На следующий день на лошадях Сашка перевозил всё и всех в новый, пахнущий деревом и смолой дом. Всё в доме было белое; гладко струганный пол, стены, стол и лавки. Жена Сашки, бабушка и три его дочери старательно носили, ставили, раскладывали по местам нехитрое деревенское барахло и старую мебель. Встал на место в кут посудный шкаф, наблюдник на стенку и посуда. В темный угол поставили кровать. Дед, взяв Галю за руку, пошел помочь Сашке. Жена его стояла с наблюдником, пытаясь определить его место у печи. Сашки не было, он в который раз уже снова уехал в старый дом, подбирать оставшееся. Она сунула деду молоток и гвозди, ткнула пальцем место, куда следовало прибить наблюдник, и убежала на улицу. Галя осмотрела дом и тоже вышла на улицу. Старшая девочка собирала по приказу матери щепки вокруг дома, кору и опилки. Средняя, тоненькая светленькая девочка тоже пыталась помочь сестре. К ним присоединилась и Галя. За работой девочки познакомились ближе. Старшая Валя была не похожа на свою сестричку поменьше. Валя была очень похожа на маму, а Маня на папу Сашу. У Вали круглое, как блин лицо, узкие смеющиеся глаза и застенчивая улыбка. Темнеющие волосики заплетены в косички, сама она полная и маленькая ростом. Маня, полная противоположность, беленькая, худенькая, остролицая, светлые большие глаза и с сестрой она была почти одного роста, хотя разница в возрасте была два года. Валя на год была младше Гали, а маленькой Оленьке было около года. Она плохо ходила, то и дело запиналась на щепки. Но за ней следила бабушка, поднимала, играла с ней. Собрав щепки, взялись подметать. Валя принесла два веничка из прутиков ивы, и они с Галей подмели двор, собирая кучки мелких щепочек. Маня ручками собирала их в ведерко и носила на огород. Так подсказала бабушка.
Дома их стояли почти рядом, один позади другого. Галин в первом ряду у реки, а Валин дом сзади, ближе к лесу. С этих пор девочки были неразлучны. Колька напрасно искал встречи, маячил под окнами, кидал «биту». Очередной «чиж», пущенный Колькой, попал по правой скуле девочки. Хорошо зубы остались целы, а шрам справа на подбородке долго был виден. Долго болела кость нижней челюсти. Этот шрам долго напоминал дружбу Гали и Кольки, если это можно назвать дружбой. Так, бегали вместе. Так уж получилось, что переезд Сашки Коточи совпал с переездом Таньки на Погост. Дом её остался стоять заброшенный. Колька стал жить на Погосте.
* * *
Новую подружку Валю часто заставляли водиться, гулять со своей маленькой сестричкой Оленькой. Она была толстенькая, и таскать на руках её было тяжело. Девочки носили её по очереди, а потом придумали оставлять в большом пестере, как в манеже. Пестерь стоял у конюшни. Он был плетеный, из ивовых прутьев, в нем носили сено лошадям. Девочки положили на низ немного сена, положили туда чурочки-игрушки и посадили Оленьку. Она играла, а девочки убегали на реку купаться, ловить подкамушников, лазить по стропилам новых домов, забирались в старые, немного страшные дома, качались на качелях. А когда вспоминали про Олю, прибегали, то она уже мирно посапывала на сене с чурбачком под щекой. «Бедная Оленька! - они хватали её и скорей несли домой. Ничего не подозревающая бабушка хвалила их, укладывала Олю спать в зыбку, а девочки получали по шаньге и глызке сахару. Они бежали на конюшню, ставили на место пестерь. Если в стойле на отдыхе стояла какая-нибудь лошадь, они кормили её сеном, гладили по гладкой грудке, а у лошади с жеребенком подолгу смотрели на маленькое с кудрявым хвостиком существо, сосущее маму - лошадь. Во время еды он махал от удовольствия своим хвостиком. У жеребенка были тоненькие ноги, которые его плохо слушались, он родился сегодня ночью. Но прошло всего несколько часов, а он пытается сосать, навалившись к животу мамы, чтобы не упасть. Наевшись, пытается взбрыкнуть игриво, но в это время неловко падает. Мать толкает его мордой «Вставай, сынок! Вставай!» Девочки тянули к нему руки, он испуганно отскакивал в дальний угол, ножки его дрожали, а лошадь резко мотала головой в их сторону, переставала жевать сено и укоризненно смотрела на девочек.
Хорошее время лето. Зимой было скучно длинными вечерами. Днем катались с крутого берега реки на санках. Ходили по снегу на широких самодельных лыжах. Дед сам делал сани. На печи прела гнутая черемуховая, березовая и осиновая заготовки для дуг, саней и лыж. Лыжи он делал широкие, чтобы не проваливались в глубоком снегу. Ещё когда был Колька, они ставили на окраине деревни силки для клестов. Клест - птица зимняя. Кто придумал охоту на них, никто уже не помнит, но бабушка не запрещала, а пойманных птиц жарила целую сковородку.
Колька рубил тоненькую ёлочку, срубал с неё все веточки, кроме одной чуть пониже середины ствола. Сгибал её к верхушке в виде буквы «Р». Буквы она знала по маминому «Букварю». Затем делали силки. У них был с собой крепкий конский волос от хвоста лошади Карюхи. Колька нарезал кусочки от крепких, негнущихся веток березы, как на свистульки и сделал на них надрезы. Конский волос привязал к вершинке еловой ветки, согнул буквой «Р» а другим концом волос осторожно закрепил сверху. Конец волоса уложил буквой «О» на свистульке, закрепив в надрезы. Делали обычно 5-8 таких букв «Р» и ставили на опушке в снег. Рядом крошили семечки льна, а Колька оставлял свой проверенный знак. Он просто посикал у своей буквы. Прятались где-нибудь рядом.
Клесты налетали на еду, а потом садились отдыхать на верхушки новых ёлочек. Силок срабатывал, ветка с силой пружинила и распрямлялась. Конский волос крепко обхватывал ножку клеста. Клест бил крыльями, пытался взлететь и не мог. За полчаса около 20 птиц уже лежали в сумке. Колька безжалостно крутил им головы. Довольно часто прилетали крупные птицы: ронжи и вороны. Попадались чаще ронжи. Они орали, били сильными крыльями, больно клевали руки, вытаскивали из снега всю конструкцию, волочили её по снегу. Освободить их было совсем нелегко. Их отпускали, гнали, а они всё лезли. С Валей Галя не ходила больше на клестов. Жаль было красивых птиц. Бабушка говорила, что в войну их варили большими чугунами.
Этой зимой Галя ждала маму, а не чемодан. Она уже не путала её с бабушкой. Раньше обращение начиналось со слога «ба»…и получалось «ба…мама». Ей многое хотелось у неё спросить, но она пока не находила слов для вопроса. Деревенька Мартыниха утопала в снегу. Скоро февраль закончит свои метели и опять солнышко растопит снег и лед, зазвенит капелью, зажурчат ручьи, звонко падая с крутого берега в речку Кичменьгу. Они просачиваются в песке и глине, пробивая ходы в старой пожухлой траве и размывая лед у берегов. Мама собирается уезжать. В этот год Галя пойдет в школу. Мама не увидит этого события. Её надо уехать задолго до ледохода, надо готовить пароход к предстоящей работе всю летнюю навигацию. Пароход надо чистить, шкрапить и красить. Успели отметить день рождения Гали, ей 15 марта исполнилось 7 лет, и на следующий день мама сразу уехала. Но Галя не скучала по маме так, как скучала по бабушке. Бабушку она боялась, но очень уважала, а дедушку просто любила. Он отвечал ей тем же. Бабушка была строгая, но быстро отходила. Как-то раз Галя пыталась стащить с печи кота Ваську. Он не хотел слезать таким способом. И всеми лапами и коготками своими цеплялся, но печь была гладкой. Но вот он удачно вонзил свои коготки в корзину, стоявшую на краю печи. Корзина была легкой и полной куриных перьев. Они упали втроем. Сначала Галя с невысокого приступочка у печки. Потом кот, ловко на все четыре лапки. И следом за ними летела, кувыркаясь корзина, выхлапывая из своих недр пух и перья, как хлопья снега. Пустая корзина звонко хлопнулась об пол, вытряхивая последнее содержимое. Оно белым облачком тихонько осело у ног. Пух кружился по избе, залетая везде, и покрыл пол белым пушистым одеялом. Минуту Галя сидела на полу, мучительно соображая. С одной стороны это было восхитительно красиво, падающие медленно пушинки кружились, сталкивались, оседали на предметы, сваливались на пол. С другой стороны, она вдруг осознала, что вот сейчас зайдет бабушка… она вскочила, схватила корзину и бросилась собирать пух. Но не тут- то было. Резкое движение вызвало движение воздуха и вся масса пуха всколыхнулась, как живая. Она бросилась в гущу, схватила большую кучу пуха и отправила в корзину. Но в руке оказалась зажатой в пальчиках маленькая кучка пуха. Она в растерянности остановилась и огляделась. Пух лежал везде. В ведрах, в чугунах и кринках, на половиках, на столе и лавках, на подоконниках и лампе. Он лежал даже на стенах, зацепившись за выступающий в пазах мох. Так, стоящей посреди этого белого тумана, и застала её бабушка. Она вошла быстро и поток воздуха потянул к ней в двери волну пуха. Она остолбенела, отмахнулась от летающих пушинок, видимо соображая, что сейчас предпринять; закричать, схватить ремень. Зрелище не из лучших, она тихонько двинулась к внучке. Подошла, взяла её за руку, вывела из избы и, поставив на дорогу, сказала: «Иди!» И Галя пошла… Была дорога мимо дома тети Юли Петрушихиной, потом мимо дома Кольки Танца, потом виден дом Геннадия…а ведь дальше дорога ведет в лес… Бабушка стояла и глядела, как она идет не оглядываясь, понуро опустив голову. Не видя её лицо, она не знала, что слезы текут по щекам, но её Галинка плачет от обиды на бабушку, на себя, на глупого кота Ваську, который сейчас спит снова на теплой печке. Бабушка догнала её в конце деревни, также молча взяла за руку. И так вместе, рука в руке, молча дошли до дому и собирали по перышку полдня, до позднего вечера. И долго ещё находили эти перышки: в трубке у деда, в лампе, в валенках, даже за божницей, приклеенное к лампадке.
Продолжение