О СБОРНИКЕ "ЛИБЕРАЛЬНЫЙ АПОКАЛИПСИС"
Я знаком с содержанием пяти сборников, скастованных Сергеем Чекмаевым: "Антитеррор-2020", "Ярость благородная", "Беспощадная толерантность", "Боги войны", "Либеральный апокалипсис". В этом ряду последняя книга, на мой взгляд, -- самая удачная.
Не знаю, вызовет ли ЛА такую волну, как "Беспощадная толерантность", но по качеству отдельных вещей он заметно стоит выше. И, кстати, тему ЛА накрывает гуще, кучнее. Тексты образуют общее либерпанк-пространство, т.е. играют в общем оркестре, а не вразнобой -- во всяком случае, большинство текстов. Следовательно, и качество общей сборки не подкачало. Еще один важный момент: для подавляющего большинства авторов либерпанк -- то, что пишется органично, без натуги, проще говоря, "само прёт". А это придает сборнику силу высказывания от имени весьма значительного сектора нашей фантастики. Четкое ощущение: либерпанк-миниатюр легко и просто набралось бы на три таких сборника, люди ХОТЯТ ОБ ЭТОМ ПИСАТЬ.
У меня нет желания говорить о паре-тройке рассказов и повестей, которые явно слабее уровнем, чем всё прочее. Я просто помолчу, их и без меня раздраконят. Также не вижу смысла говорить о собственном рассказе, вошедшем в сборник: тут уж пускай выскажется кто-нибудь со стороны.
Итак, в сборнике можно четко выделить три слоя текстов.
1. Рассказы, которые представляют собой публицистические статьи, получившие более или менее беллетризированную форму. В сущности, сама тема сборника провоцировала на создание такого рода текстов.
К их числу относятся "Палец" Вячеслава Рыбакова, "Осень в Никольском" Юрия Бурносова, "Прекрасное завтра" Романа Злотникова. Рыбаков порадовал тем, что дал современной массовой культуре четкую христианскую трактовку, притом трактовку нелицеприятную.
Две других вещи -- о сохранении исторической памяти и об ее искажении (приходящем в одеждах "обновления", "толерантности", "новой глобальной истории" и т.п.). По сути дела, я согласен и с Юрием, и с Романом, -- будучи преподавателем исторических дисциплин, я сталкиваюсь с бешеной полемикой в этой сфере постоянно и, конечно, идиотизма тут хватает.
2. Повести и рассказы, в рамках которых предлагается художественная картина недалекого будущего. Именно они составляют смысловое ядро сборника.
"Годзилла и хабермас" Кирилла Бенедиктова -- текст человека, которому очень хорошо известны механизмы работы современного западного общества. В том числе, заказная суть ультралевого протеста. И пусть действие помещено в будущее, но рассказ -- о настоящем. О настоящем во всех его гнилых тонкостях, мастерски, с большим знанием дела. Не напрасно рассказ удостоился премии им. В. Одоевского как образец интеллектуальной фантастики.
"Лайк" Вадима Панова -- легкая ироничная вещь. Панов имеет хорошее чутьё на процессы, которые здесь и сейчас набирают силу, которые уже идут и к доброму результату не приведут ни при каких обстоятельствах. Парадоксально, но правдоподобно: российское общество в будущем разделится на тех, кто будет ботать на тупой сетевой фене, тех, кто предпочтет благородный и романтический английский язык + креатиффффф, и тех, кто изберет для себя подвиг -- сохранить всю мощь русского языка в условиях интеллектуального подполья.
"Чудовище среди нас" Татьяны Минасян -- идеальный сценарий. Хороший бы получился фильм о мужчине будущего, главным достоинством которого стало умение "не рыпаться", а главным недостатком -- отвага. Имеешь каплю мужества? Так ты -- чудовище! Добротная алармистская вещь.
Две ударные вещи сборника -- повести "Армагеддон -- завтра" Александра Тюрина и "Объекты в зеркале..." Олега Дивова. Они "держат" книгу. Убери их, и сборник развалится.
"Армагеддон -- завтра" -- честный черный рассказ о жизни нашей, о свинцовых сумерках, о повседневных пакостях, растущих в объеме и ядовитости на глазах. И в высшей степени честное предупреждение о том, к какой жизни мы катимся с нарастающей скоростью. Ну а в качестве надежды Тюрин сообщает читателю: "Не робей, друг! Бог, ВДВ и сохранившиеся со времен СССР ученые еще могут как следует навалять гадам!" Простовато и... правда ли? Но в альтернативе -- с кровью выдрать свет из конца тоннеля. Тюрин по такому маршруту не пошел.
А Дивов пошел. "Объекты в зеркале..." -- вещь не то что черная, а чернее черного. Мне кажется, Олегу было больно ее писать. Так бывает иногда. И его писательский движок то выходил на полные обороты -- вездеход несся по раздолбанной дороге, сметая со своего пути стволы павших сосен, то сбоил, -- и гусеницы тонули в жидкой грязи, и дизель перхал вонючим выхлопом... То сильно, то невнятно, то находка, то проходной пассаж. Но я не думаю, что это признак какого-то литературного обнищания. Скорее, в другом дело. Дивов взялся за самую тяжелую работу во всем сборнике: оценить, чем Россия РЕАЛЬНО станет в ближайшем будущем как управляемая извне второстепенная территория, принявшая на самом высоком уровне правила игры американского либерализма, но сохранившая собственный "стафф" в среднем звене. И Дивов, наверное, хотел увидеть этот самый свет в конце тоннеля, вглядывался, вглядывался... но со светом, ребята, что-то хреновато. Не видно хэппи-энда. Видно скатывание в лужу тупости, лакейства, видно утрату умения нестандартно мыслить, творить новые смыслы, браться за красивые масштабные проекты. Видна утомительная поденщина, видно оскудение творческих сил, видно неумное зверство своего же русского управляющего аппарата. Какой тут финал приделать? Какой тут блеск может быть в конце сюжета? Как выйти-то отсюда, скажите мне? Олег не стал врать, и низкий ему за это поклон. А совсем уж без вранья могла выйти только вещь чернее черного, нервная, неровная, без блескучего выбрыка на финише, с мягкой вяловатой концовкой, не обещающей ничего доброго на будущее, но и не убивающей читателя наповал. Итог: повесть не вызывает восхищения, но уважение к автору она точно вызывает. Какая-то в ней есть настоящинка.
3. Вещи, связанные с темой книги лишь опосредованно, но возвышающиеся над прочими по уровню художественного качества, и потому заслуживающие пристального внимания.
Рассказ Максима Макаренкова "Тотальная распродажа" не совсем о либеральном апокалипсисе. Он, скорее, о другом: современное общество до такой степени привязано к масс медиа, что в нем несложно зажечь веру в бушующий окрест Армагеддон, даже если на самом деле ничего подобного не происходит. Рассказ выполнен на высоком драйве и напоминает "производственные романы" Хэйли -- только не об аэропорте, банке, отеле, автомобильной корпорации и т.п., а о современных информационщиках.
Маленькая повесть Тима Скоренко "Плоть от плоти моей". Она посвящена никакому не либерализму в его наиболее жутких формах, а любви. С темой сборника ее роднит разве только то, что в условиях абсолютного всевластия больших денег любовь -- мечта, ведь она не загорается там, где один человек может быть хозяином жизни и смерти другого. Но это, в общем, периферия текста. А в центре -- любовь как разрушительное, опасное, иррациональное чудо... за обладание которым можно и нужно с легкостью отдавать все на свете. "Помни... что она -- человек... Поэтому прошу тебя... люби ее больше жизни, но при этом будь очень, очень осторожен". Это финал рассказа, и эти слова можно отнести не только к фантомной эпохе полного триумфа либеральных ценностей, но и... к любой эпохе. В художественном смысле повесть Скоренко -- лучшая вещь сборника. Пусть она и получилась... несколько в сторону, но это жемчужина, это спелая виноградина, наполненная светом таланта, и хорошо, что она вошла в книгу.
Еще одна маленькая повесть -- Александра Гордиана -- "Душа со шрамом". Будущее полно всякой скверны, людей держат в подчинении, используя голодный информационный паек, души коверкаются под прессом безденежья и легко совершаемого предательства, т.е. контекст ЛА присутствует. Но любопытнее всего тут не сюжет и не смысл рассказа, а редкая и очень эффектная литературная техника. Мне она в высшей степени по душе. Автор не расписывает мир будущего в подробностях, с бесконечными объяснениями. Он как будто подводит читателя к форточке, открытой в пространство будущего, дает выглянуть на несколько мгновений, дает послушать чужой мир, попробовать его ароматы... Всего -- по крошке, по молекуле, по кванту. Но крошки подобраны с таким умом и дарованием, что из отсветов, отзвуков, запахов, нарочито небрежно брошенных фраз-подсказок, мимолетных картинок возникает цельное полотно. Это надо заметить. Это имя надо запомнить. Тут, по-моему, есть хорошая перспектива.
Два текста несколько озадачили меня. Нет, не сказать, что они сделаны плохо, что они провальны, глупы или лупят мимо. Вовсе нет. Но... скажем так, в них содержится недостаточно оригинальная аранжировка давно известных сюжетных конструкций.
В рассказе Игоря Вереснева "Здравствуй, миr!" -- аранжировка сюжета очень известного советского фильма о школе, переведенного в более мрачные тона. Если перезагрузка делалась специально, то надо было больше играть на этом, если не специально, то... лучше бы не оставлять столь странного впечатления. Ну что тут еще скажешь? Разумная, грамотно выстроенная вещь выглядит вторичной.
То же самое -- в рассказе Андрея Скоробогатова "Трехдюймовый рецидив". Жизнь в обществе, которое диктует тебе 90% поступков и почти не оставляет выбора даже в мелочах, показана с большим правдоподобием. Особенно брак. Но сюжетная линия резерваций... Десять лет назад я сделал роман "Убить миротворца", где такая же линия -- в числе важнейших. И уже тогда было ясно: тема резерваций, особых зон, анклавов и т.п. давно истоптана, надо крепко выдрючиваться, чтобы она заиграла по-новому. Андрей Скоробогатов решил смонтировать картинку на основе знаменитой вещи Г. Франке "Анклавы" (ей сто лет в обед!) и надеялся, видимо, за счет ее оптимистического заряда подарить читателю надежду. Намерение доброе, вот только для его осуществления надо использовать собственные инструменты, а не заемные.
Если кто-то захочет утащить этот отзыв на фантлаб или иначе как-нибудь перепостить, я не против.
Не знаю, вызовет ли ЛА такую волну, как "Беспощадная толерантность", но по качеству отдельных вещей он заметно стоит выше. И, кстати, тему ЛА накрывает гуще, кучнее. Тексты образуют общее либерпанк-пространство, т.е. играют в общем оркестре, а не вразнобой -- во всяком случае, большинство текстов. Следовательно, и качество общей сборки не подкачало. Еще один важный момент: для подавляющего большинства авторов либерпанк -- то, что пишется органично, без натуги, проще говоря, "само прёт". А это придает сборнику силу высказывания от имени весьма значительного сектора нашей фантастики. Четкое ощущение: либерпанк-миниатюр легко и просто набралось бы на три таких сборника, люди ХОТЯТ ОБ ЭТОМ ПИСАТЬ.
У меня нет желания говорить о паре-тройке рассказов и повестей, которые явно слабее уровнем, чем всё прочее. Я просто помолчу, их и без меня раздраконят. Также не вижу смысла говорить о собственном рассказе, вошедшем в сборник: тут уж пускай выскажется кто-нибудь со стороны.
Итак, в сборнике можно четко выделить три слоя текстов.
1. Рассказы, которые представляют собой публицистические статьи, получившие более или менее беллетризированную форму. В сущности, сама тема сборника провоцировала на создание такого рода текстов.
К их числу относятся "Палец" Вячеслава Рыбакова, "Осень в Никольском" Юрия Бурносова, "Прекрасное завтра" Романа Злотникова. Рыбаков порадовал тем, что дал современной массовой культуре четкую христианскую трактовку, притом трактовку нелицеприятную.
Две других вещи -- о сохранении исторической памяти и об ее искажении (приходящем в одеждах "обновления", "толерантности", "новой глобальной истории" и т.п.). По сути дела, я согласен и с Юрием, и с Романом, -- будучи преподавателем исторических дисциплин, я сталкиваюсь с бешеной полемикой в этой сфере постоянно и, конечно, идиотизма тут хватает.
2. Повести и рассказы, в рамках которых предлагается художественная картина недалекого будущего. Именно они составляют смысловое ядро сборника.
"Годзилла и хабермас" Кирилла Бенедиктова -- текст человека, которому очень хорошо известны механизмы работы современного западного общества. В том числе, заказная суть ультралевого протеста. И пусть действие помещено в будущее, но рассказ -- о настоящем. О настоящем во всех его гнилых тонкостях, мастерски, с большим знанием дела. Не напрасно рассказ удостоился премии им. В. Одоевского как образец интеллектуальной фантастики.
"Лайк" Вадима Панова -- легкая ироничная вещь. Панов имеет хорошее чутьё на процессы, которые здесь и сейчас набирают силу, которые уже идут и к доброму результату не приведут ни при каких обстоятельствах. Парадоксально, но правдоподобно: российское общество в будущем разделится на тех, кто будет ботать на тупой сетевой фене, тех, кто предпочтет благородный и романтический английский язык + креатиффффф, и тех, кто изберет для себя подвиг -- сохранить всю мощь русского языка в условиях интеллектуального подполья.
"Чудовище среди нас" Татьяны Минасян -- идеальный сценарий. Хороший бы получился фильм о мужчине будущего, главным достоинством которого стало умение "не рыпаться", а главным недостатком -- отвага. Имеешь каплю мужества? Так ты -- чудовище! Добротная алармистская вещь.
Две ударные вещи сборника -- повести "Армагеддон -- завтра" Александра Тюрина и "Объекты в зеркале..." Олега Дивова. Они "держат" книгу. Убери их, и сборник развалится.
"Армагеддон -- завтра" -- честный черный рассказ о жизни нашей, о свинцовых сумерках, о повседневных пакостях, растущих в объеме и ядовитости на глазах. И в высшей степени честное предупреждение о том, к какой жизни мы катимся с нарастающей скоростью. Ну а в качестве надежды Тюрин сообщает читателю: "Не робей, друг! Бог, ВДВ и сохранившиеся со времен СССР ученые еще могут как следует навалять гадам!" Простовато и... правда ли? Но в альтернативе -- с кровью выдрать свет из конца тоннеля. Тюрин по такому маршруту не пошел.
А Дивов пошел. "Объекты в зеркале..." -- вещь не то что черная, а чернее черного. Мне кажется, Олегу было больно ее писать. Так бывает иногда. И его писательский движок то выходил на полные обороты -- вездеход несся по раздолбанной дороге, сметая со своего пути стволы павших сосен, то сбоил, -- и гусеницы тонули в жидкой грязи, и дизель перхал вонючим выхлопом... То сильно, то невнятно, то находка, то проходной пассаж. Но я не думаю, что это признак какого-то литературного обнищания. Скорее, в другом дело. Дивов взялся за самую тяжелую работу во всем сборнике: оценить, чем Россия РЕАЛЬНО станет в ближайшем будущем как управляемая извне второстепенная территория, принявшая на самом высоком уровне правила игры американского либерализма, но сохранившая собственный "стафф" в среднем звене. И Дивов, наверное, хотел увидеть этот самый свет в конце тоннеля, вглядывался, вглядывался... но со светом, ребята, что-то хреновато. Не видно хэппи-энда. Видно скатывание в лужу тупости, лакейства, видно утрату умения нестандартно мыслить, творить новые смыслы, браться за красивые масштабные проекты. Видна утомительная поденщина, видно оскудение творческих сил, видно неумное зверство своего же русского управляющего аппарата. Какой тут финал приделать? Какой тут блеск может быть в конце сюжета? Как выйти-то отсюда, скажите мне? Олег не стал врать, и низкий ему за это поклон. А совсем уж без вранья могла выйти только вещь чернее черного, нервная, неровная, без блескучего выбрыка на финише, с мягкой вяловатой концовкой, не обещающей ничего доброго на будущее, но и не убивающей читателя наповал. Итог: повесть не вызывает восхищения, но уважение к автору она точно вызывает. Какая-то в ней есть настоящинка.
3. Вещи, связанные с темой книги лишь опосредованно, но возвышающиеся над прочими по уровню художественного качества, и потому заслуживающие пристального внимания.
Рассказ Максима Макаренкова "Тотальная распродажа" не совсем о либеральном апокалипсисе. Он, скорее, о другом: современное общество до такой степени привязано к масс медиа, что в нем несложно зажечь веру в бушующий окрест Армагеддон, даже если на самом деле ничего подобного не происходит. Рассказ выполнен на высоком драйве и напоминает "производственные романы" Хэйли -- только не об аэропорте, банке, отеле, автомобильной корпорации и т.п., а о современных информационщиках.
Маленькая повесть Тима Скоренко "Плоть от плоти моей". Она посвящена никакому не либерализму в его наиболее жутких формах, а любви. С темой сборника ее роднит разве только то, что в условиях абсолютного всевластия больших денег любовь -- мечта, ведь она не загорается там, где один человек может быть хозяином жизни и смерти другого. Но это, в общем, периферия текста. А в центре -- любовь как разрушительное, опасное, иррациональное чудо... за обладание которым можно и нужно с легкостью отдавать все на свете. "Помни... что она -- человек... Поэтому прошу тебя... люби ее больше жизни, но при этом будь очень, очень осторожен". Это финал рассказа, и эти слова можно отнести не только к фантомной эпохе полного триумфа либеральных ценностей, но и... к любой эпохе. В художественном смысле повесть Скоренко -- лучшая вещь сборника. Пусть она и получилась... несколько в сторону, но это жемчужина, это спелая виноградина, наполненная светом таланта, и хорошо, что она вошла в книгу.
Еще одна маленькая повесть -- Александра Гордиана -- "Душа со шрамом". Будущее полно всякой скверны, людей держат в подчинении, используя голодный информационный паек, души коверкаются под прессом безденежья и легко совершаемого предательства, т.е. контекст ЛА присутствует. Но любопытнее всего тут не сюжет и не смысл рассказа, а редкая и очень эффектная литературная техника. Мне она в высшей степени по душе. Автор не расписывает мир будущего в подробностях, с бесконечными объяснениями. Он как будто подводит читателя к форточке, открытой в пространство будущего, дает выглянуть на несколько мгновений, дает послушать чужой мир, попробовать его ароматы... Всего -- по крошке, по молекуле, по кванту. Но крошки подобраны с таким умом и дарованием, что из отсветов, отзвуков, запахов, нарочито небрежно брошенных фраз-подсказок, мимолетных картинок возникает цельное полотно. Это надо заметить. Это имя надо запомнить. Тут, по-моему, есть хорошая перспектива.
Два текста несколько озадачили меня. Нет, не сказать, что они сделаны плохо, что они провальны, глупы или лупят мимо. Вовсе нет. Но... скажем так, в них содержится недостаточно оригинальная аранжировка давно известных сюжетных конструкций.
В рассказе Игоря Вереснева "Здравствуй, миr!" -- аранжировка сюжета очень известного советского фильма о школе, переведенного в более мрачные тона. Если перезагрузка делалась специально, то надо было больше играть на этом, если не специально, то... лучше бы не оставлять столь странного впечатления. Ну что тут еще скажешь? Разумная, грамотно выстроенная вещь выглядит вторичной.
То же самое -- в рассказе Андрея Скоробогатова "Трехдюймовый рецидив". Жизнь в обществе, которое диктует тебе 90% поступков и почти не оставляет выбора даже в мелочах, показана с большим правдоподобием. Особенно брак. Но сюжетная линия резерваций... Десять лет назад я сделал роман "Убить миротворца", где такая же линия -- в числе важнейших. И уже тогда было ясно: тема резерваций, особых зон, анклавов и т.п. давно истоптана, надо крепко выдрючиваться, чтобы она заиграла по-новому. Андрей Скоробогатов решил смонтировать картинку на основе знаменитой вещи Г. Франке "Анклавы" (ей сто лет в обед!) и надеялся, видимо, за счет ее оптимистического заряда подарить читателю надежду. Намерение доброе, вот только для его осуществления надо использовать собственные инструменты, а не заемные.
Если кто-то захочет утащить этот отзыв на фантлаб или иначе как-нибудь перепостить, я не против.