Мёртвые гости: "Obrisi suze, draga ..."
... Лука дёргает меня за рукав:
- Тётя, тётя, ты любишь дни рождения?
Перемазанная шоколадом моська шестилетнего сорванца выражает полное удовлетворение жизнью - праздник удался!
- Люблю, конечно.
- А какой больше всего? Ты уже почти старенькая, у тебя их много было!
Вот ведь поросёнок! Ну, да, для него мои сорок - это уже время подкрадывающейся дряхлости.
- Я все люблю.
- Так не бывает!!! Есть самый-самый!
- А как понять, что он самый-самый, может быть он такой же замечательный, как и год назад?
Лука задумывается. Но его не так легко сбить с толку. Через минуту он радостно объявляет:
- Это который хочется повторять: чтобы и сегодня он был, и завтра, и послезавтра, и когда захочешь... Это когда торт большой-пребольшой, много воздушных шаров и гости. Много гостей...
... 31 мая, 91-й год двадцатого века, Шибеник, весна, воскресенье.Ещё не жара, но уже тепло. Приезжий народ даже плещется в холодном море под победившую недавно на Евровидении шведку Каролу. А мы на двух катерочках мчимся по небесно-голубому ковру на какой-то одному тебе ведомый дикий пляж. Мы - это ты, я, Марко, Эва, Паула, Антонио, Кордунка и Ивица. Невозможно юные и невероятно беззаботные. И уже загорелые. Даже потрясающая блондинка Эва, приехавшая совсем недавно (пару недель назад) выходить замуж за Марко. Он единственный из всех нас сидит аккурат в середине катерочка и боится пошевелиться - что делать, если вокруг тебя дети рыбаков, а ты, единственный, внук потомственного сухопутного виноградаря?
- Бедняжечка моя! - роскошная Эва гладит худенького и остроносого жениха по голове. - У него боязнь открытого моря! - это она уже нам, чтоб не смеялись. А мы и не смеёмся. Вернее, улыбаемся, но вовсе не по поводу вцепившегося побелевшими пальцами в магнитофон Марко. Нам просто хорошо и весело - мы на всех парусах идём отмечать твоё двадцатитрехлетие.
Выгружаемся. Всё классно - горячая и колючая, как морской ёж, галька, сосны на берегу и кроме чаек - никого. Накрываем "праздничный стол" тут же, под пахнущими смолой пушистыми лапами: толстенькие (и откуда они взялись?) помидоры, козий сыр, вяленое мясо, маслины, хлеб, специально испечённый утром твоей заботливой бабушкой Франей, какие-то печеньки и шикарное домашнее вино из погреба Маркова деда. Посуда подобающая безмятежному студенческому междусобойчику - одноразовые пикниковые стаканы, тарелки, вилки... Из "серьёзного" - только нож и салфетки, необычайно красивые, белые, с вышитыми виноградными гроздьями - тоже бабы Франина работа. Целое утро ворчала на нас: "Как маленькие, понабрали игрушек, а для души, для души-то что?" И положила в корзинку эти самые салфетки, несмотря на наши протесты - кому же хочется запачкать такую-то красоту?..
Кто как, а Паула желает танцевать. Ей двадцать один, у нее брат-близнец Антонио, мама-хорватка и папа-итальянец. Нормальное сочетание для Далмации. Тем более для Шибеника, который во время всех мировых войн "доставался" итальянцам. И любвеобильные горячие солдатики теряли головы от прекрасных далматских девушек и, в знак капитуляции, конечно же, многие надевали на их изящные пальчики обручальные кольца. Магнитофоном заведует уже вновь обретший нормальный цвет лица Марко. Паула требует Каролу. Жертва морефобии радостно кивает - взял, взял, конечно же! Нажимает кнопочку и... над пляжем плывёт бархатный голос:
Обриши сузе, драга, обриши сузе,
Ер читав е живот пред нама...
- Это что такое? - Паула нависает над Марко, и тот сразу становится ещё худее и невесомее.
- Боба Стефанович... Это для мамы... Я, наверное, просто кассету перепутал... Сейчас, посмотрю...
Он старательно перерывает свой рюкзак, хлопает себя по карманам видавших виды джинсов, но, естественно, ничего не находит... Итальянская кровь Паулы закипает:
- Ну, разве можно было тебе вообще что-то доверить?!!!! Что там ещё, на этой твоей кассете?
Перематываем пленку дальше - снова Боба со своими "Обриши сузе"... И снова "Сузе", и снова...
- Ты что, издеваешься? - Паулу, похоже, можно услышать и на другом берегу Адриатического моря.- Зачем тебе ЦЕЛАЯ кассета с ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ песней?!?!
- Мама, мама очень её любит... Они с папой под неё в новый дом переселялись...В наш, в смысле, теперешний дом.. Так я, чтобы она не перематывала... Чтоб ей удобнее...
- Маме? Удобнее? Не перематывать? - Это уже не Паула, это уже извержение вулкана Везувий. Парня нужно спасать. И роскошная Эва кидается на защиту любимого, безбожно мешая шведский, английский и хорватский в один невообразимый общеевропейский язык. Жених отбит и отведён за руку подальше от магнитофона, поближе к "столу", а уже не вопящую, а просто бубнящую себе под нос самые страшные из известных ей ругательств Паулу успокаивает в сторонке куда более уравновешенный брат...
...Они всегда были такими - две половинки одного целого: как будто природа решила немного посмеяться и в близняшку-девочку влила кипящую итальянскую кровь папы, а в мальчика - мамину, хорватскую, добавив маминого же терпения и миролюбия. Они прекрасно дополняли друг друга и практически не расставались. Кроме совершенно противоположных темпераментов, всё остальное - вкусы, пристрастия, мечты и желания, у брата с сестрой удивительно совпадало. Когда в сентябре 91-го Антонио погиб в бою, защищая свой город, Паула три дня молча пролежала в своей комнате лицом к стене, а потом, ни слова не говоря, ушла из дома, чтобы никогда не вернуться. Так бывает: война проглатывает людей, не оставляя от них даже одинокого следа...
Мир восстановлен. Под бесконечные "Сузе" вполне можно танцевать или просто валяться на солнышке. Или спорить до хрипоты о чём-нибудь. Самая популярная тема - это, конечно, политическая ситуация в мире и в Югославии, в частности. Вернее, прежней Югославии-то уже и нет, да и Советский Союз из последних сил пытается удержаться на ногах. Что будет дальше, пока покрыто мраком неизвестности.
Эва учит Марко танцевать что-то типа вальса, чтобы тот не опростоволосился на свадебном банкете. Жених старательно пытается повторить замысловатые па, постоянно поскальзываясь. Удивительно, как ещё Эва не потеряла своего воистину скандинавского терпения? На танцующего с Божеством тонконогого журавля печально смотрит Кордунка. Все знают, что она давно и безнадёжно влюблена в потомка славных виноделов. Кордунка искренне считает себя некрасивой и поэтому давно не предпринимает никаких усилий, чтобы понравиться кому-то из сильной половины человечества. Она, конечно же, ошибается. Пусть волосы у неё совершенно не послушные и постоянно выбиваются из любой причёски, но какие они пронзительно-чёрные, как блестит, переливается на солнце этот тяжёлый шёлк! А глаза! Нет, правильнее звучит на хорватском - очи, карие, чуть раскосые, наполненные чем-то чудесным, бархатным, как ночное небо над Ядраном, на котором звёзды загораются точно так же, как вспыхивают в этих маслиновых глубинах чувства и мысли. А эта дурочка даже не подозревает о своей тихой красоте и стыдливо прячет исколотые после работы в саду руки с коротко обрезанными ноготками...
... Свой Шибеник Кордунка обожала. Она могла часами рассказывать о Соборе Святого Якова, который для неё был живым существом, способным чувствовать и радость, и боль. Она знала все эти каменные лица и, думаю, наверняка беседовала с каждым из них, доверяя свои тайны, жалуясь на большие и мелкие неприятности, делясь планами. Не знаю, что бы было с Кордункой, если бы она увидела свой Собор покалеченным после очередного обстрела. Но гораздо раньше того дня, когда корабельная пушка нацелилась на величественный купол, во дворе её дома взорвался снаряд, как раз рядом с маленьким садиком, в котором Кордунка как всегда что-то по своему обыкновению совершенствовала - розы были её другой великой страстью. И метель из сотен алых лепестков подняла её душу в такое бездонное небо...
А бесконечная песня всё плывёт над нашим пляжем. К прекрасным грустным глазам Кордунки присоединяется не менее печальный взгляд Ивицы. И он тоже влюблён, не безмолвно, но безнадежно - в Милену, два месяца назад переселившуюся в Белград вместе со своими родителями. Ивица - самый старший из всех нас. Ему двадцать пять, он давно работает в автомастерской своего отца, на днях запретившего ему даже думать о поездке в сербскую столицу - кругом слишком неспокойно. И потом, из Вуковара в Шибеник хочет перебраться его старшая сестра с семьёй - вот туда и нужно поехать, помочь с переездом. А Белград подождёт до лучших времён. Всем нормальным людям всегда хочется верить в лучшие времена, которые обязательно наступят. Вот и Ивица, чтобы отвлечься от грустных мыслей, придумывает какой-то усовершенствованный двигатель то ли для мотоцикла, то ли для легковушки. Да это и не важно - когда голова и руки заняты чем-то значимым, нет времени для глупостей. Так считает его отец. А он всегда прав...
...И Ивица уехал в Вуковар помогать сестре. Где-то через пару месяцев уехал - ему всё время что-то мешало, что-то не складывалось. И в самом Вуковаре пресловутая сила обстоятельств задержала его намного дольше. В общем, в августе запланированное воссоединения семейства не состоялось. Старшая сестра и два его шустрых племянника переступили порог родительского дома только следующей зимой. А Ивица уже никогда не вернулся...
Эва наконец-то угомонилась, "бокалы" наполняются вином и высоко поднимаются. Ты хочешь, чтобы помимо традиционного "живели" каждый гость произнёс тост-пожелание. Говорим по очереди, с дурацко-торжественными физиономиями: здоровья, счастья, успеха, исполнения заветных мечтаний, новых открытий, путешествий... Мы всё желаем и желаем, желаем и желаем... Эва сооружает из блузки что-то наподобие чалмы, потом, закрыв глаза, делает похожие на взмахи птичьих крыльев пасы руками и торжественно объявляет: "Великая Кассандра уверена - Всё сбудется!" Причём не только у виновника торжества, но и у всех его окружающих. Антонио добавляет: "У всех, кроме Марко, - ему уже ничего не надо, у него всё есть. И это всё зовут Эва!" Марко в очередной раз заливается краской, Эва тоже - всем понятно, что она довольна...
...Через десять лет, в достаточно успешном отце давно обосновавшегося в Стокгольме семейства уже сложно будет узнать прежнего застенчивого Марко. Невозмутимая и терпеливая Эва по-прежнему руководила его жизнью. Благодаря ей они вовремя уехали из Хорватии, и о происходящем в стране господин Сарачевич узнавал из шведских новостей. После войны он несколько раз приезжал в Шибеник, пытался найти старых друзей - иногда это удавалось, иногда - нет. Мечта о собственном огромном винограднике и новом невероятном собственноручно выведенном сорте так и осталась мечтой - Эва боялась переезжать на непонятные ей Балканы, а какой может быть виноград в Швеции? Так и жил Марко в своём грустном счастье, пока его тёмно-серый "Вольво" не вылетел с мокрого после дождя шоссе, и Эва, его роскошная, невероятная, любящая Эва, уже ничего не смогла сделать, и, просидев две страшные ночи в приемном покое госпиталя, поняла по взгляду вышедшего к ней врача, что рядом с ней образовалась огромная пустота...
Но это всё будет потом, а пока мы дурачимся и веселимся, вовсю подпевая новенькому магнитофону:
Обришииии сузеее и вееееруууууй.
Никада више, миииилааа, отичи нееечууу,
Живечу само за тееебееее,
ер желим да ти вратим радост и срееечууууу...
И ты говоришь мне ...
Что же ты говоришь? Я вижу твоё лицо словно в немом кино. Время, как невозмутимый тапёр, нажимает на клавиши рояля истории в заброшенном кинотеатре "Воспоминание". И югославская песня уже сербского певца разливается над уже хорватским пляжем и летит куда-то дальше, к камням Вуковара, к его старым стенам, которые через каких-то полгода окрасятся и твоей кровью. Поднимается вся в невесомых розовых лепестках высоко-высоко над величественным собором Святого Якова, узкими улочками старого Шибеника и залитыми дождём крышами Стокгольма. Её эхо, как чей-то вздох, проносится над Калемегданом и Волгой и исчезает...
Или мне это только кажется? Может, мне просто приснились 31 мая, 91-й год двадцатого века, Шибеник, весна, воскресенье, двадцать третий день рождения давно погибшего парня и его мёртвые гости...
Obrisi suze, draga, obrisi suze
Вытри слёзы, дорогая, вытри слёзы,
jer citav je zivot pred nama
Потому что перед нами целая жизнь.
necu dozvoliti, mila
Я не позволю, милая,
da jos jedanput ostanes tuzna i sama...
Чтобы ещё раз ты осталась печальна и одинока...
Ti ne znas, jedina moja
Ты не знаешь, единственная моя,
kako su tuzni bili dani bez tebe
Как печальны были дни без тебя,
zato sto nisam sa tobom
За то, что не был с тобой,
tako sam cesto, draga, mrzeo sebe
Я так часто ненавидел себя.
Obrisi suze i veruj
Вытри слёзы и поверь,
nikada vise, mila, otici necu
Я никогда больше, милая, не уйду,
zivecu samo za tebe
Буду жить только для тебя,
jer zelim da ti vratim radost i srecu
Потому что хочу вернуть радость и счастье.
Obrisi suze kad molim
Вытри слёзы, когда я прошу тебя,
svaka me tvoja kap pece i boli
Каждая твоя слезинка обжигает меня и доставляет боль,
tuga se vratiti nece
Печаль больше не вернётся,
jer je kraj tebe covek koji te voli
Потому что рядом с тобой человек, который тебя любит...
Click to view