«...приговоры приводились в исполнение в жуткой тишине»
3 а л к а Мате - венгерский писатель, один из руководителей и организаторов интернациональных отрядов в гражданской войне. Член Коммунистической партии с 1920 г. В 1916 г., будучи офицером австро-венгерской армии, попал в плен. С 1918 г. принимал участие в формировании частей венгерских интернационалистов, которые вели борьбу с контрреволюцией в Сибири и с бандами Махно. С 1923 г. находился на государственной и партийной работе в Советском Союзе. В качестве командира 12-й интернациональной бригады участвовал в освободительной войне в Испании (1936-1939 гг.), где героически погиб в 1937 г.
КРАСНОЯРСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
В 1918-1919 годах я находился в Сибири, главным образом в городах Ново-Николаевске и Красноярске. Как военнопленный, уже в 1918 году принимал участие в формировании красных частей венгерских интернационалистов.
Прежде всего мне надлежит коротко представиться. Я венгр, из военнопленных, которые создавали интернациональные отряды и руководили ими. Отряды эти формировались в Сибири, а затем перебрасывались в европейскую часть России, где принимали участие в разгроме белогвардейских войск Врангеля, банд Махно и Антонова.
В мае - июне 1918 года, когда Советская власть в Сибири была временно /81/ свергнута, меня арестовали и вместе с другими товарищами посадили в Красноярскую тюрьму, где я просидел до апреля следующего года. Белые не узнали, что я тот самый Залка, которого они разыскивали,- я назвался другим именем, а предателей среди нас не оказалось. Поэтому меня условно выпустили из тюрьмы и отправили в штрафное отделение одного из лагерей для военнопленных.
В тюрьме я сидел вместе с товарищем Боградом. Вскоре после освобождения я узнал, что его расстреляли вместе с другими руководителями красноярской партийной организации, арестованными в 1918 году.
Лагерь для военнопленных, расположенный в семи верстах от Красноярска, был частью военного городка - типичного военного городка царского времени. Одна его половина так и не была достроена, а другая состояла из врытых в землю бараков. Когда я попал в лагерь, в городке формировались русские части белогвардейской армии Колчака. Набирали главным образом рядовых, которые после непродолжительной подготовки направлялись в пехотные части. Здесь же отбирались необходимые для обучения солдат унтер-офицеры. Подготовка происходила у меня на глазах. Состав инструкторов унтер-офицеров оставался почти неизменным - я каждый день наблюдал, как они сменяли друг друга в карауле. Солдатская военная форма с синими и красными галунами напоминала китайскую. Обучали солдат на учебном плацу, прямо под нашими окнами, и делали это основательно. Муштра продолжалась месяц, а затем маршевые роты отправлялись на фронт. Накануне отправки солдат обычно выстраивали на плацу и в присутствии священников и офицеров торжественно приводили к присяге. Первые формирования были отправлены на фронт в мае. Я внимательно присматривался к солдатам. Люди были вооружены винтовками, но ходили слухи, что патронов не хватает.
Затем жизнь моя несколько изменилась: в июне меня перевели из штрафного отделения в общий лагерь. Там я встретился с одним товарищем из Ново-Николаевска, Яковом Кузнецовым. Представьте себе мое изумление, когда я увидел на нем форму унтер-офицера колчаковской армии!
- Подойди к насосу, надо поговорить,- шепнул он.
Товарищ Кузнецов был командиром Красной гвардхш и прекрасно руководил Омским отрядом.
- Я большевик, здесь нелегально,- сообщил Кузнецов. /82/
До сих пор я думал так: «Сейчас Советскую власть в Сибири свергли. Но если Красная Армия вернется, мы присоединимся к ней и будем бороться вместе». А тут я услышал, что в лагере существует подполье, которое поддерживает связь с отрядами Щетинкина и Кравченко Об этих отрядах мы много слышали. Конечно, большая часть слухов не соответствовала действительности, но и эти слухи оказывали на пленных огромное воздействие. Мы, венгры, представляли Щетинкина и Кравченко (1) какими-то сказочными героями.
30 июля, помнится, после обеда, нас погнали с работы обратно в лагерь. Я работал тогда на военном складе. На учебном плацу мы увидели нечто вроде полевого алтаря и поняли, что идут приготовления к принятию присяги, как всегда перед отправкой на фронт.
Среди солдат расквартированных в Красноярске чехословацких частей было немало венгров, получивших чехословацкое гражданство после заключения Версальского мирного договора (2), и много словаков из Венгрии. От них мы слышали, что среди находящихся в Красноярске сербов идет брожение и что они находятся под сильным влиянием большевиков. Каждый день можно ждать, что размещенный в Красноярске итальянский батальон разоружит сербов. Итальянцев и румын скопилось в Красноярске много, но сербов и чехов тоже было немало. Кроме того, здесь находились французы, канадцы и далее американцы,- словом, все, кто был заинтересован в разделе Сибири.
И вот на плацу для принятия присяги собрались солдаты. Недалеко от забора стоял водяной насос, у которого работал один мой знакомый венгр. Я прошел туда, чтобы удобней было наблюдать за церемонией. Для присяги выстроились два батальона. Не помню точно их номеров, знаю только, что в городке стоял 3-й батальон. Прибывшие сюда полки были готовы к маршу. Тут же находились 4-й батальон и одна казачья часть. Казаки, среди которых было много участников мировой войны, пили без устали и говорили, что отправляются на фронт. Церемония прошла по
1. П. Е. Щетинкин и А. Д. Кравченко - руководители партизанских отрядов в Сибири.
2. Ссылка автора на Версальский мирный договор ошибочна. Территории, частично населенные венграми, отошли к Чехословакии по Трилнонскому мирному договору от 4 июня 1920 г.- Ред. /83/
всем правилам, в полном порядке. Прозвучал текст присяги, пропели хором «Боже, царя храни», после чего батальонам было приказано разойтись.
Мы, пленные из рабочих рот, вставали обычно очень рано. И вот ночью (я невольно взглянул на часы: было три часа) мы вдруг услыхали выстрел, затем другой. Все вскочили. Выстрел раздался совсем близко, со стороны склада. Смотрю, из окна офицерского корпуса выскакивает какой-то офицер, но тут грохает выстрел - и офицер падает ничком. Одновременно у стены этого здания показывается фигура солдата. Он стреляет в сторону дома, затем вытаскивает оттуда убитого и кладет его рядом с первым офицером. Мы подошли ближе.
- Что вы делаете, ребята?
- У нас восстание, идем в город,- ответил солдат.
У меня мелькнула мысль: «Надо немедленно разыскать Кузнецова. Ведь тут надо действовать организованно». Из двухсот пленных нашей рабочей роты почти все симпатизировали большевикам. Правда, как потом выяснилось, и среди нас притаилось несколько предателей. Были большевики и в офицерском лагере. Среди них - д-р Форгач и прибывшие к нам позднее Лендьел, Дукес и другие. Они выпускали в лагере листовки и организовали большевистские курсы, которые, по существу, представляли собой школу агитаторов.
Вдруг вижу, к нам спешит товарищ Дукес.
- Пока не будет приказа брать оружие, пусть никто не дотрагивается до винтовок,- говорит он.- По приказу, организованно двинемся все.
Но оказалось, что склады уже взломаны и наши ребята успели раздобыть оружие. Пока мы упрашивали их не стрелять, кто-то пустил слух, что винтовки неисправны, и каждый решил испробовать, в порядке ли его оружие. Результат - оглушительная пальба. Разумеется, повстанцы поступили необдуманно, и впоследствии им пришлось расплачиваться за это дорогой ценой.
Вскоре подошел и товарищ Кузнецов. Я сказал ему, что необходимо прекратить стрельбу.
- Я и сам думаю об этом,- ответил он.- Постарайтесь как-нибудь удержать своих.
Пришлось начать уговоры. Потом смотрю, человек семь возятся с пулеметом. Зарядили его, опробовали и тотчас отправились в путь. Мне не удалось удержать их. С ними по/84/шел хороший пулеметчик, мой товарищ, с которым мы участвовали в революционных событиях 1918 года. Он оставался при пулемете до конца всех этих событий.
На шум выстрелов к месту происшествия прибежало несколько офицеров. Я сосчитал: их было семеро. Особенно растерян был один капитан. Видимо, он был в отчаянии, что солдаты отказываются повиноваться. Он даже направил револьвер на одного из них, приказывая немедленно прекратить стрельбу. Я видел, как четырех офицеров взяли под стражу и заперли в караульном помещении. Затем солдаты построились поротно и двинулись к городу.
- Что происходит? - спросил я одного из офицеров.- Хотите захватить город?
- Нет. Мы хотим выслать в сторону города охранение и погрузить кое-какое имущество,- ответил он.
Возле склада действительно началась погрузка тридцати повозок. Грузили медикаменты, обмундирование, винтовки, патроны, снаряды. Выкатили пару пушек. Орудия были в полной исправности. Колонна двинулась на север, и после этого не прозвучало больше ни одного выстрела.
Как же развернулись события дальше?
Подразделения, выделенные в охранение, заняли участок от изгиба железнодорожного пути до реки. Другие подразделения почему-то остались в военном городке. Группа под командованием двух офицеров направилась на север. Позже со стороны города начал доноситься сильный шум. Но железной дороге мчались поезда интервентов. Прибывали и чехи. Три эшелона с итальянцами отправились в Ачинск. По дороге они наткнулись на пулеметный огонь повстанцев, хотели было повернуть назад, но затем, видимо повинуясь приказу, продолжали двигаться на Ачинск. Около шести часов утра повстанцы дали шесть орудийных выстрелов по городу. Один снаряд угодил в небольшой завод в самом городе. В стане интервентов поднялась невообразимая п.шика. Полураздетые офицеры и штатские сломя голову пежали на железнодорожную станцию. А на вокзале царили невероятный хаос и суматоха. В половине седьмого со стороны города послышался сильный пулеметный огонь. Левый фланг повстанцев начал поспешно отходить к военному юродку. Вскоре дрогнули и главные силы повстанцев. Tеперь, они панически отступали по всему фронту.
Позднее выяснилось, что находившийся в Красноярске офицерский батальон, поддержанный подразделениями /85/ чехословацкого пулеметного батальона, перешел в контратаку. Когда повстанцы достигли военного городка, офицерский батальон остановился. Все замерло. Но вот верхом на коне, с белым флагом в руках появился какой-то священник. Его сопровождал штатский. Повстанцы пропустили их в военный городок и начали переговоры. Затем парламентеры удалились, но вскоре вернулись. К нам доносились громкие голоса, крики, шум. Один из офицеров-повстанцев выстрелил в священника, но не убил его. Затем солдаты воткнули штыки в землю и закричали:
- Мы складываем оружие! Мы складываем оружие!
Вскоре офицерский батальон окружил военный городок, перерезав дороги, по которым еще можно было отступить. Началась капитуляция. Стрелявший в священника офицер укрылся у нас, в лагере для военнопленных. Повстанцев выстроили. Офицеров - их было всего трое - разоружили и по одному увели. В одиннадцать часов прибыла следственная комиссия во главе с каким-то генералишкой, не помню его фамилии. Допрашивая офицеров, генерал приказал избить одного из них за то, что он что-то громко кричал. Что кричал этот офицер, мы не слышали - все это происходило довольно далеко от нас. Всех офицеров поставили к стене гарнизонной церкви и расстреляли. Потом очередь дошла до рядовых. Их раздевали и в одном нижнем белье тащили на расправу следственной комиссии. Допрос рядовых происходил с ужасающей быстротой. Взмах генеральской руки - и казаки, хватая пятерых-шестерых солдат, уводят их к церкви, где были только что казнены офицеры. Однако солдат не расстреливали, а рубили шашками. Допрос и приведение приговоров в исполнение продолжались часов до трех. По нашим подсчетам, было казнено около четырехсот человек. Но вот один из солдат, которого уводили к месту казни, с силой оттолкнул конвоировавшего его казака и побежал к протекавшей примерно в пятистах метрах реке. Вслед беглецу раздались выстрелы. Я видел, как он карабкался вверх по крутому берегу. Но за ним никто не бросился, и солдат скрылся. Нас поразило и другое: мы не слышали ни одного крика. Рядовые молча опускали голову и умирали без единого слова. Только некоторые громко восклицали:
- Долой Колчака!
Палачи-казаки непристойно ругались, но вообще приговоры приводились в исполнение в жуткой тишине. На казнь глазело множество гражданских лиц, в том числе одна женщина. Она седела на столе и, болтая ногами, безучастно взирала на зверскую расправу. А иностранцы были очень оживлены. Перебегая от одной группы к другой, они фотографировали то сцены казни, то груды наваленных друг на друга трупов. На следующий день нас подняли в шесть утра и приказали запрячь лошадей. До позднего вечера мы свозили трупы в огромную яму, вырытую самими же повстанцами, которых до приговора заставили раздеться. Трупы были ужасающе обезображены. К вечеру работа была закончена. На другой день все притихло.
Что же произошло с теми, кто успел покинуть лагерь?
Об этом мне рассказали ушедшие с повстанцами венгры, с которыми я потом встретился. Группа эта ушла далеко на север, верст за сто пятьдесят. Солдаты перебрались на правый берег Енисея, захватив с собой две пушки и тридцать повозок с разным имуществом. Одну пушку бросили у реки. Этой группе пришлось участвовать лишь в одном незначительном бою. С нею шел и товарищ Кузнецов. Мне довелось его встретить лишь много времени спустя...
На другой день к нам прибыли чехословаки. Они взяли из нашего лагеря семнадцать человек - почти всю большевистскую организацию - и расстреляли их. Похоронить товарищей нам удалось только в январе. Их могила до сих пор возвышается перед центральным корпусом военного городка.
Белочехи еще долго оставались в нашем лагере. Впрочем, я вскоре уехал оттуда и следить за дальнейшим ходом событий уже не мог.
Нам, венграм, хорошо памятны события июня - августа 1919 года. Ведь эти расправы произошли 1 августа 1919 года, когда в Венгрии пала Советская власть.
Об Октябрьской революции. Воспоминания участников и очевидцев. М., 1968. C.81-87
КРАСНОЯРСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
В 1918-1919 годах я находился в Сибири, главным образом в городах Ново-Николаевске и Красноярске. Как военнопленный, уже в 1918 году принимал участие в формировании красных частей венгерских интернационалистов.
Прежде всего мне надлежит коротко представиться. Я венгр, из военнопленных, которые создавали интернациональные отряды и руководили ими. Отряды эти формировались в Сибири, а затем перебрасывались в европейскую часть России, где принимали участие в разгроме белогвардейских войск Врангеля, банд Махно и Антонова.
В мае - июне 1918 года, когда Советская власть в Сибири была временно /81/ свергнута, меня арестовали и вместе с другими товарищами посадили в Красноярскую тюрьму, где я просидел до апреля следующего года. Белые не узнали, что я тот самый Залка, которого они разыскивали,- я назвался другим именем, а предателей среди нас не оказалось. Поэтому меня условно выпустили из тюрьмы и отправили в штрафное отделение одного из лагерей для военнопленных.
В тюрьме я сидел вместе с товарищем Боградом. Вскоре после освобождения я узнал, что его расстреляли вместе с другими руководителями красноярской партийной организации, арестованными в 1918 году.
Лагерь для военнопленных, расположенный в семи верстах от Красноярска, был частью военного городка - типичного военного городка царского времени. Одна его половина так и не была достроена, а другая состояла из врытых в землю бараков. Когда я попал в лагерь, в городке формировались русские части белогвардейской армии Колчака. Набирали главным образом рядовых, которые после непродолжительной подготовки направлялись в пехотные части. Здесь же отбирались необходимые для обучения солдат унтер-офицеры. Подготовка происходила у меня на глазах. Состав инструкторов унтер-офицеров оставался почти неизменным - я каждый день наблюдал, как они сменяли друг друга в карауле. Солдатская военная форма с синими и красными галунами напоминала китайскую. Обучали солдат на учебном плацу, прямо под нашими окнами, и делали это основательно. Муштра продолжалась месяц, а затем маршевые роты отправлялись на фронт. Накануне отправки солдат обычно выстраивали на плацу и в присутствии священников и офицеров торжественно приводили к присяге. Первые формирования были отправлены на фронт в мае. Я внимательно присматривался к солдатам. Люди были вооружены винтовками, но ходили слухи, что патронов не хватает.
Затем жизнь моя несколько изменилась: в июне меня перевели из штрафного отделения в общий лагерь. Там я встретился с одним товарищем из Ново-Николаевска, Яковом Кузнецовым. Представьте себе мое изумление, когда я увидел на нем форму унтер-офицера колчаковской армии!
- Подойди к насосу, надо поговорить,- шепнул он.
Товарищ Кузнецов был командиром Красной гвардхш и прекрасно руководил Омским отрядом.
- Я большевик, здесь нелегально,- сообщил Кузнецов. /82/
До сих пор я думал так: «Сейчас Советскую власть в Сибири свергли. Но если Красная Армия вернется, мы присоединимся к ней и будем бороться вместе». А тут я услышал, что в лагере существует подполье, которое поддерживает связь с отрядами Щетинкина и Кравченко Об этих отрядах мы много слышали. Конечно, большая часть слухов не соответствовала действительности, но и эти слухи оказывали на пленных огромное воздействие. Мы, венгры, представляли Щетинкина и Кравченко (1) какими-то сказочными героями.
30 июля, помнится, после обеда, нас погнали с работы обратно в лагерь. Я работал тогда на военном складе. На учебном плацу мы увидели нечто вроде полевого алтаря и поняли, что идут приготовления к принятию присяги, как всегда перед отправкой на фронт.
Среди солдат расквартированных в Красноярске чехословацких частей было немало венгров, получивших чехословацкое гражданство после заключения Версальского мирного договора (2), и много словаков из Венгрии. От них мы слышали, что среди находящихся в Красноярске сербов идет брожение и что они находятся под сильным влиянием большевиков. Каждый день можно ждать, что размещенный в Красноярске итальянский батальон разоружит сербов. Итальянцев и румын скопилось в Красноярске много, но сербов и чехов тоже было немало. Кроме того, здесь находились французы, канадцы и далее американцы,- словом, все, кто был заинтересован в разделе Сибири.
И вот на плацу для принятия присяги собрались солдаты. Недалеко от забора стоял водяной насос, у которого работал один мой знакомый венгр. Я прошел туда, чтобы удобней было наблюдать за церемонией. Для присяги выстроились два батальона. Не помню точно их номеров, знаю только, что в городке стоял 3-й батальон. Прибывшие сюда полки были готовы к маршу. Тут же находились 4-й батальон и одна казачья часть. Казаки, среди которых было много участников мировой войны, пили без устали и говорили, что отправляются на фронт. Церемония прошла по
1. П. Е. Щетинкин и А. Д. Кравченко - руководители партизанских отрядов в Сибири.
2. Ссылка автора на Версальский мирный договор ошибочна. Территории, частично населенные венграми, отошли к Чехословакии по Трилнонскому мирному договору от 4 июня 1920 г.- Ред. /83/
всем правилам, в полном порядке. Прозвучал текст присяги, пропели хором «Боже, царя храни», после чего батальонам было приказано разойтись.
Мы, пленные из рабочих рот, вставали обычно очень рано. И вот ночью (я невольно взглянул на часы: было три часа) мы вдруг услыхали выстрел, затем другой. Все вскочили. Выстрел раздался совсем близко, со стороны склада. Смотрю, из окна офицерского корпуса выскакивает какой-то офицер, но тут грохает выстрел - и офицер падает ничком. Одновременно у стены этого здания показывается фигура солдата. Он стреляет в сторону дома, затем вытаскивает оттуда убитого и кладет его рядом с первым офицером. Мы подошли ближе.
- Что вы делаете, ребята?
- У нас восстание, идем в город,- ответил солдат.
У меня мелькнула мысль: «Надо немедленно разыскать Кузнецова. Ведь тут надо действовать организованно». Из двухсот пленных нашей рабочей роты почти все симпатизировали большевикам. Правда, как потом выяснилось, и среди нас притаилось несколько предателей. Были большевики и в офицерском лагере. Среди них - д-р Форгач и прибывшие к нам позднее Лендьел, Дукес и другие. Они выпускали в лагере листовки и организовали большевистские курсы, которые, по существу, представляли собой школу агитаторов.
Вдруг вижу, к нам спешит товарищ Дукес.
- Пока не будет приказа брать оружие, пусть никто не дотрагивается до винтовок,- говорит он.- По приказу, организованно двинемся все.
Но оказалось, что склады уже взломаны и наши ребята успели раздобыть оружие. Пока мы упрашивали их не стрелять, кто-то пустил слух, что винтовки неисправны, и каждый решил испробовать, в порядке ли его оружие. Результат - оглушительная пальба. Разумеется, повстанцы поступили необдуманно, и впоследствии им пришлось расплачиваться за это дорогой ценой.
Вскоре подошел и товарищ Кузнецов. Я сказал ему, что необходимо прекратить стрельбу.
- Я и сам думаю об этом,- ответил он.- Постарайтесь как-нибудь удержать своих.
Пришлось начать уговоры. Потом смотрю, человек семь возятся с пулеметом. Зарядили его, опробовали и тотчас отправились в путь. Мне не удалось удержать их. С ними по/84/шел хороший пулеметчик, мой товарищ, с которым мы участвовали в революционных событиях 1918 года. Он оставался при пулемете до конца всех этих событий.
На шум выстрелов к месту происшествия прибежало несколько офицеров. Я сосчитал: их было семеро. Особенно растерян был один капитан. Видимо, он был в отчаянии, что солдаты отказываются повиноваться. Он даже направил револьвер на одного из них, приказывая немедленно прекратить стрельбу. Я видел, как четырех офицеров взяли под стражу и заперли в караульном помещении. Затем солдаты построились поротно и двинулись к городу.
- Что происходит? - спросил я одного из офицеров.- Хотите захватить город?
- Нет. Мы хотим выслать в сторону города охранение и погрузить кое-какое имущество,- ответил он.
Возле склада действительно началась погрузка тридцати повозок. Грузили медикаменты, обмундирование, винтовки, патроны, снаряды. Выкатили пару пушек. Орудия были в полной исправности. Колонна двинулась на север, и после этого не прозвучало больше ни одного выстрела.
Как же развернулись события дальше?
Подразделения, выделенные в охранение, заняли участок от изгиба железнодорожного пути до реки. Другие подразделения почему-то остались в военном городке. Группа под командованием двух офицеров направилась на север. Позже со стороны города начал доноситься сильный шум. Но железной дороге мчались поезда интервентов. Прибывали и чехи. Три эшелона с итальянцами отправились в Ачинск. По дороге они наткнулись на пулеметный огонь повстанцев, хотели было повернуть назад, но затем, видимо повинуясь приказу, продолжали двигаться на Ачинск. Около шести часов утра повстанцы дали шесть орудийных выстрелов по городу. Один снаряд угодил в небольшой завод в самом городе. В стане интервентов поднялась невообразимая п.шика. Полураздетые офицеры и штатские сломя голову пежали на железнодорожную станцию. А на вокзале царили невероятный хаос и суматоха. В половине седьмого со стороны города послышался сильный пулеметный огонь. Левый фланг повстанцев начал поспешно отходить к военному юродку. Вскоре дрогнули и главные силы повстанцев. Tеперь, они панически отступали по всему фронту.
Позднее выяснилось, что находившийся в Красноярске офицерский батальон, поддержанный подразделениями /85/ чехословацкого пулеметного батальона, перешел в контратаку. Когда повстанцы достигли военного городка, офицерский батальон остановился. Все замерло. Но вот верхом на коне, с белым флагом в руках появился какой-то священник. Его сопровождал штатский. Повстанцы пропустили их в военный городок и начали переговоры. Затем парламентеры удалились, но вскоре вернулись. К нам доносились громкие голоса, крики, шум. Один из офицеров-повстанцев выстрелил в священника, но не убил его. Затем солдаты воткнули штыки в землю и закричали:
- Мы складываем оружие! Мы складываем оружие!
Вскоре офицерский батальон окружил военный городок, перерезав дороги, по которым еще можно было отступить. Началась капитуляция. Стрелявший в священника офицер укрылся у нас, в лагере для военнопленных. Повстанцев выстроили. Офицеров - их было всего трое - разоружили и по одному увели. В одиннадцать часов прибыла следственная комиссия во главе с каким-то генералишкой, не помню его фамилии. Допрашивая офицеров, генерал приказал избить одного из них за то, что он что-то громко кричал. Что кричал этот офицер, мы не слышали - все это происходило довольно далеко от нас. Всех офицеров поставили к стене гарнизонной церкви и расстреляли. Потом очередь дошла до рядовых. Их раздевали и в одном нижнем белье тащили на расправу следственной комиссии. Допрос рядовых происходил с ужасающей быстротой. Взмах генеральской руки - и казаки, хватая пятерых-шестерых солдат, уводят их к церкви, где были только что казнены офицеры. Однако солдат не расстреливали, а рубили шашками. Допрос и приведение приговоров в исполнение продолжались часов до трех. По нашим подсчетам, было казнено около четырехсот человек. Но вот один из солдат, которого уводили к месту казни, с силой оттолкнул конвоировавшего его казака и побежал к протекавшей примерно в пятистах метрах реке. Вслед беглецу раздались выстрелы. Я видел, как он карабкался вверх по крутому берегу. Но за ним никто не бросился, и солдат скрылся. Нас поразило и другое: мы не слышали ни одного крика. Рядовые молча опускали голову и умирали без единого слова. Только некоторые громко восклицали:
- Долой Колчака!
Палачи-казаки непристойно ругались, но вообще приговоры приводились в исполнение в жуткой тишине. На казнь глазело множество гражданских лиц, в том числе одна женщина. Она седела на столе и, болтая ногами, безучастно взирала на зверскую расправу. А иностранцы были очень оживлены. Перебегая от одной группы к другой, они фотографировали то сцены казни, то груды наваленных друг на друга трупов. На следующий день нас подняли в шесть утра и приказали запрячь лошадей. До позднего вечера мы свозили трупы в огромную яму, вырытую самими же повстанцами, которых до приговора заставили раздеться. Трупы были ужасающе обезображены. К вечеру работа была закончена. На другой день все притихло.
Что же произошло с теми, кто успел покинуть лагерь?
Об этом мне рассказали ушедшие с повстанцами венгры, с которыми я потом встретился. Группа эта ушла далеко на север, верст за сто пятьдесят. Солдаты перебрались на правый берег Енисея, захватив с собой две пушки и тридцать повозок с разным имуществом. Одну пушку бросили у реки. Этой группе пришлось участвовать лишь в одном незначительном бою. С нею шел и товарищ Кузнецов. Мне довелось его встретить лишь много времени спустя...
На другой день к нам прибыли чехословаки. Они взяли из нашего лагеря семнадцать человек - почти всю большевистскую организацию - и расстреляли их. Похоронить товарищей нам удалось только в январе. Их могила до сих пор возвышается перед центральным корпусом военного городка.
Белочехи еще долго оставались в нашем лагере. Впрочем, я вскоре уехал оттуда и следить за дальнейшим ходом событий уже не мог.
Нам, венграм, хорошо памятны события июня - августа 1919 года. Ведь эти расправы произошли 1 августа 1919 года, когда в Венгрии пала Советская власть.
Об Октябрьской революции. Воспоминания участников и очевидцев. М., 1968. C.81-87