Э. Кузнецов "Медведь летит, хвостом вертит"
Как-то само собой получилось, что все наши «самые-самые» недавно купленные книги - из издательства «Детгиз-лицей». Последнее приобретение - книга Э. Кузнецова «Медведь летит, хвостом вертит» - о художнике Ю.А. Васнецове, которая вышла в 2007 году.
Узнала я о ней из рецензии на сайте «Библиогид», купила и прочитала на днях. Читала не отрываясь в буквальном смысле этого слова, от начала до конца.
Книга мне очень понравилась. Прежде всего - простотой изложения и вместе с тем исключительной увлекательностью повествования, ощущение было не как от чтения биографии, а от рассказа, разговора вполголоса… Впрочем, так ведь на обложке и обозначено - «Рассказы о художнике Юрии Васнецове». Хотя и ее можно было написать в стиле высокоискусствоведческом, который так популярен сейчас - когда читатель, кончая предложение, не помнит, с чего оно начиналось и путается в собственных ногах десяти сносках на каждую фразу. Или в «дальних заплывах» в политику и многочисленных пониманиях исторических моментов.
Сначала, как обычно, стала делать закладочки и отбирать цитаты. Потом оказалось, что цитировать я собралась полкниги. Это конечно, перебор, но и мало просто не получается, хочется и то, и это. И вот снова - начинаю вставлять в пост цитаты, и зачитываюсь, не оторваться :) Так что будет длинно.
Вот например (обложку к книжке «Три медведя» взяла из поста babs71, автор журнала отсканировал и выложил книгу полностью) :
«Дома ждала новая работа, и работа на зависть - "Три медведя" Льва Толстого.
Обложку он сделал уверенно и легко: уже научился. Провёл по красивому золотистому цвету волнистую толстую рамку - как провелось, не заботясь о её ровности; всё, что нужно было, написал всё тем же неуклюжим и пухловатым шрифтом, украсив обводкой - где белой, а где и белой и чёрной. Внизу, под словом "медведя", гостеприимно изогнувшимся, как арка ворот, нарисовал всё семейство медведей. Конечно, не реальных, а похожих на тех, которых лепили или резали из дерева народные мастера, и ещё шутливо обряженных.
Глава семейства в жилетке и галстуке-бабочкой; в одной лапе держит клюку, в другой - корзину с цветами. Его жена в юбочке и под зонтиком. Сын в штанишках и в жилетке; он держит мухомор и букетик. Этакая весёлая семейная компания, вышедшая на прогулку. Они напоминают мирных городских обывателей, позирующих провинциальному фотографу. А ещё - те фигуры, которые принято было изображать на вывесках портных. Они позируют - с большой серьёзностью и оттого выглядят особенно забавно.
Но внутри книжки всё немного иначе.
Сказка "Три медведя" так давно всем известна, что никто её толком не помнит и никто над нею не задумывается. Что-то такое милое и забавное. Васнецов тоже не задумывался, он вообще никогда не анализировал и не разбирался в том, что он иллюстрирует, не такой у него был характер. Но он всё хорошо себе представил - так хорошо, как будто это с ним, про него. Будто он - та маленькая девочка, которая заблудилась в лесу, стала искать дорогу домой, да не нашла, а пришла к домику. Деревья кругом громадные, стволы во много обхватов, а кроны - где-то наверху. Небо уже зловеще зарозовело к вечеру, и лес стал непроницаемо чёрным. Тут со страху кинешься в любой дом. Даже в этот, который снаружи совсем крохотный, вроде тех избушек, что ставят в детских садах для игр, а внутри - громадный, как рыцарский зал в замке (так ведь бывает во сне). Мебель внутри тоже мрачноватая, и чёрный частокол леса настойчиво заглядывает то в дверь, то в окно, напоминая, что он рядом, никуда не делся. И медведи, наконец появившиеся, спору нет, и тут забавны в своих одёжках, с палкой, корзинкой и бантиком; но они такие большие и чёрные и с такими зубастыми пастями!.. И так сжимается сердце, когда, спотыкаясь, убегаешь от них, и ноги ватные от страха, и кругом всё те же громадные деревья, и в небе уже засветился месяц, а медведи вот-вот настигнут. Тут уж не до смеха.
Вся книжка - в этих колебаниях между забавным и страшным, шутливым и серьёзным."
И еще - о двух васнецовских эстампах:
«Та же «Сорока-Ворона». Что может быть проще? Все ясно, все понятно. Но разглядывать хватит надолго. Все за столом, у каждого миска с кашей, одна только Белка - на окне. Странно. Места за столом хватило бы. Может быть, потому, что за столом собрались птицы - Петух, Гусь, Сова, Сорока, у них своя компания? А тот загадочный некто, которого каши лишили за нерадивость, про которого мы толком и не знаем, кто он, - оказывается, это сорочёнок, собственный сорочий сын; и Сорока уже выглядит иначе - чужих накормлю, а своего накажу, с него спрос больше. Такой педагогический нюанс. Ещё - Кот на печи. Явно свой, расположился по-хозяйски, а каши почему-то не получил да и сам не просит. Ещё - Мышка, удирающая в норку: если хорошо приглядеться, то в лапке у неё своя крохотная ложечка. Ещё - тараканы бегают по печке, вылезли на запах каши. Их Васнецов тоже придумал, к тараканам он был слегка неравнодушен: будто противное существо, а смотреть интересно - усами шевелит. И в окне видны подлетающие птицы - это новые гости, опаздывают, пиршество с кашей разворачивается грандиозное.
После нескольких таких сюжетов он вошёл во вкус и осмелел. Совсем не обязательно держаться за что-то известное - сказку, песенку, считалку. Можно и самому что-то придумать. Он придумал и сделал "Котика".
Это именно "Котик" - уже не совсем котёнок, но всё-таки и не взрослый заматерелый кот. Он сидит за столом, высунув язычок от удовольствия и глядя прямо на нас, как бы делясь с нами полнотой своих чувств. Перед ним тарелка с молочной кашкой, в одной лапе он сжимает ложку, а другой придерживает вазочку с фруктами. Не обошлось и тут без забавных деталей, Правда, их немного, и часть из них человеку непосвящённому не будет понятна. Спинка детского стульчика украшена резными мышками - это смешно и со смыслом. А незамысловатые обои на стене позади - это обои из детской комнаты в доме Васнецовых. И ложка в лапе Котика необычная. Она - не его, на ней инициалы "Л.В." - это значит, что она принадлежит Лизе Васнецовой. Эстамп в первую очередь предназначался ей, а уж потом всем остальным.
У кого-то другого этот Котик с его ложкой и высунутым язычком оказался бы слащавым до омерзения. Но у Васнецова в нём выразились полнота жизненного счастья и немного комическая серьёзность: так блестят его живые глазки и топорщатся усы, так важно держит он ложку (как скипетр) и вазочку с фруктами (как державу), так в упор, чистосердечно и истово смотрит он
на нас. Скольким ребятам из не очень счастливого предвоенного поколения успел согреть он душу и запомниться навсегда.
Всё-таки и в этом эстампе ещё оставалось что-то от рассказа, от сюжета, от иллюстрации к какому-то нам неизвестному детскому стишку или сказочке. Васнецову захотелось сделать и такой, который бы совсем ни о чём не рассказывал, а был бы просто красивый. Пейзаж или, лучше, натюрморт, потому что в пейзаже может проскочить что-то от рассказа. А если натюрморт, то, разумеется, цветы - что ещё красивее?
Он сочинил дивный букет. Именно сочинил, потому что рядом с реальными цветами поместил придуманные. Ведь придумывают свои цветы художники для жостовских подносов или для павловских платков. Он и кувшинчик, в котором цветы, тоже придумал: беленький, расписной - наверху большая роза (пусть спорит с цветами), под нею чёрные медведи (из его же "Трёх медведей"). А фон сделал чёрный, на нём все краски горят сильнее.
Шёл уже 1939 год.
Не странно ли? Рисует себе букет, и рядом в той же мастерской Николай Тырса тоже рисует свой "Букет", совсем другой, и Владимир Конашевич тоже делает "Букет", свой... А совсем недавно миновал страшный 1937 год, за ним и 1938-й, кровавого Ежова сменил кровавый Берия, мимо "Большого дома" по-прежнему страшно проходить. А тут - сплошные букеты. Что это такое? Может быть, особый сорт мужества? Или легкомыслие? Или чёрствость? Или рабская покорность? Нет, это потребность подлинного художника оставаться самим собой и делать то дело, для которого он рождён на свет.
Так и шло это время.»
Автор неторопливо вяжет рассказ, и простотой своей и напевностью он трогает сердце. Он любит своего героя - и мы тоже не можем не полюбить его, привязаться. Хоть и любим его на самом деле уже многие годы, ведь у каждого из нас были в детстве «Потешки», «Небылицы в лицах» или «Русские народные сказки», а может и «Кошкин дом»… И котик в валенках с аппетитной булкой, и франтоватые медведи, и и гуси в белую крапочку по контуру на синем фоне, отнимающие гусенка у серого волка - все это близко и любимо давным давно. Но сейчас впервые знакомимся с Васнецовым не только художником, но и человеком.
И часть последней главы:
«В общем я чувствую… я раньше времени погибну», «Я от волнений, наверно, скоро помру…» - так он писал летом 1965 года. Прошло полгода, как умер Евгений Чарушин - первый из их компании (дружбе их с Васнецовым было более полувека). И на следующий год: «…настроение часто плохое, угнетающее…», «бывает мне нехорошо», «живу скучно и грустно…» И дальше в том же роде. Конечно, многое соединялось в этих грустных словах: и смерти, которые с каждым годом случались вокруг все чаще (немногим менее двух лет прошло, и вслед за Чарушиным ушел Лебедев), и нервозность в доме (семейная жизнь у дочерей не сразу сложилась как надо), да и болезни цеплялись все крепче - это так, но еще больше, наверно, горькая мысль о том, что жизнь его (и не только его одного) была грубо скомкана, как листок бумаги, и её на старости лет не расправишь и не разгладишь, как ни старайся. "Устал, изнервничался, надумался всего...", "Я боюсь и не хочу в больницу. Нервы не выдерживают. Сколько пожил и ладно...", "Устал жить!"
После этих слов ему оставалось прожить ещё четыре года, и он их прожил так, как привык: делал книжку за книжкой, писал картины, принимал гостей (когда не запрещали врачи), веселился и дурачился, украшал ёлку, ездил в Москву, оставляя всем маленькие подарочки.
А весной 1973 года его скрутило. Сначала он ещё держался - вставал, понемногу пытался работать, но потом слёг окончательно, и с каждым днём становилось всё понятнее, что на этот раз конца не избежать. Он, правда, по-прежнему старался шутить и валять дурака, всеми силами желая показать, что всё ещё ничего и он в полном порядке: то высунет язык или скорчит смешную рожу, как бы пугая, то высунет ногу из-под одеяла. Между тем приближение смерти сам он почувствовал раньше других, потому что ещё недели за полторы или две сказал вдруг жене: "Мне больше жаль тебя, чем себя...", а за каких-нибудь два дня сделал ей последний подарок - крохотный букетик, который сам собрал по цветочку и по веточке из разных сухих букетов, стоявших по дому, обернул его ножку в фольгу от шоколадки и заботливо положил ей на подушку.
Конец пришёл 3 мая - быстрый и лёгкий, почти незаметный. Ангел смерти забрал его душу с такой бережностью, которой она, право, была достойна».
