ММКФ-2011 (19). «Однажды в Анатолии» /Bir Zamanlar Anadolu'da/, 2011, реж. Нури Бильге Джейлан
Фильм заставляет переоценить художественный талант Джейлана без привязки к Гран-При жюри Каннского МКФ. Всякий, кто следит за творчеством турка, отметит, что автор «Отчуждения», «Времен года», «Трех обезьян» предстал здесь в совершенно новом качестве. Джейлан отказался от того стиля, который напрямую связывали с его именем и который в кругу недоброжелателей принято называть «антониониевщиной» (приукрашенная эстетика и дистанционный манерный психологизм). «Однажды в Анатолии» - кино иного рода. Суровый мужской кинороман, реализм запредельной пробы, какого от фотографа Джейлана, при всем к нему уважении, нельзя было ожидать.
Одни сутки из жизни следственной опергруппы на выезде представлены с психологической скрупулезностью и той дотошностью в деталях, какую мы встречали разве что у избранных героев «румынской волны». По моему ощущению, на произведения такой миметической силы способны Аббас Киаростами и Цзя Чжанкэ. К этому фильму всецело применима фраза Годара, что кино есть правда 24 кадра в секунду. Или наоборот, что только правда 24 кадра в секунду, ни кадром меньше, и есть настоящее кино.
...Кромешной ночью по проселочной дороге движутся три автомобиля, как выясняется, полицейские. Машины под завязку набиты мужчинами разного возраста. Конвой сопровождает двоих - подозреваемых в совершении особо тяжкого преступления (догадываемся, что в совершении убийства). Один из подследственных согласился показать следствию место преступления, но ссылается на то, что в момент совершения был пьян и не помнит точного местонахождения. Первые полтора часа экранного времени кортеж кружит по сельской местности, позволяя буквально кожей прочувствовать ночную командировку с дорожным патрулем. Что происходит за это время: мужчины в тесном салоне малолитражек разговаривают кто о чем, жалуются, вопят, спорят, одергивают друг друга, причитают, делятся болячками от усталости и груза проблем. Попутно раскрываются характеры, и с разных сторон складывается история. Сначала непонятно, кто назначен главным героем, но по ходу фильма выделяются трое персонажей - окружной прокурор, сотрудник УГРО и городской доктор, выполняющий в поездке роль судмедэксперта.
Некоторые скажут, что фильм изобилует натурализмом, что в конце фильма будут (действительно будут) невозможные к просмотру сцены. Но если уж автор решил следовать законам реальности, то он движется безоглядно, вплоть до реконструкции протокольного языка судмедэкспертных заключений и процедуры опознания трупа.
Вместо визуальных орнаментов и реверансов Джейлан дает объемное изображение жизни, которое за одну ночь и одно утро вмещает в себя не только страшный процессуально-криминальный очерк, но и красивейшую поэму о Турции, с ее патриархальным укладом за городской чертой, вымирающими деревнями, гордыми красивыми людьми и чудесными природными уголками. Благодаря мириаде крошечных деталей на холсте экрана происходит необыкновенно гармоничный фильм о чудовищном событии. Джейлан выглядит в "Анатолии" романистом, создавая энциклопедию домашней жизни средствами как изображения, так и драматургической проработки. Кажется, он впервые близок литературе, а не к фотографии. Фильм силен импрессионистической мощью, нацеленной много дальше буквального натурализма. Для описания фильма хочется использовать что-то подобное: «Был уже вечер, когда они своротили с большой дороги. Солнце только что село, и дневная теплота оставалась еще в воздухе. Дорога шла между разбросанными группами дубов и орешника, покрывавшими луг. Отлогости и небольшие горы, зеленые и круглые, как куполы, иногда перемежевывали равнину. Показавшаяся в двух местах нива с вызревавшим житом давала знать, что скоро должна появиться какая-нибудь деревня. Но уже более часу, как они минули хлебные полосы, а между тем им не попадалось никакого жилья. Сумерки уже совсем омрачили небо, и только на западе бледнел остаток алого сияния». Свободное движение в пространстве постановки позволяет Джейлану раскрыть существо человеческого мироощущения и ценность того самого мига, когда вдруг проясняется полнота жизни. Такое чувство знакомо каждому, например, когда после выморочной рабочей ночи выходишь в едва пробудившееся утро, бредешь по пустой улице или едешь на первой электричке домой (спать), и сквозь усталость появляется второе дыхание, словно ты отряхнул пыль минувшего дня и взглянул на известные тебе места глазами другого, открывая мир заново.
Одни сутки из жизни следственной опергруппы на выезде представлены с психологической скрупулезностью и той дотошностью в деталях, какую мы встречали разве что у избранных героев «румынской волны». По моему ощущению, на произведения такой миметической силы способны Аббас Киаростами и Цзя Чжанкэ. К этому фильму всецело применима фраза Годара, что кино есть правда 24 кадра в секунду. Или наоборот, что только правда 24 кадра в секунду, ни кадром меньше, и есть настоящее кино.
...Кромешной ночью по проселочной дороге движутся три автомобиля, как выясняется, полицейские. Машины под завязку набиты мужчинами разного возраста. Конвой сопровождает двоих - подозреваемых в совершении особо тяжкого преступления (догадываемся, что в совершении убийства). Один из подследственных согласился показать следствию место преступления, но ссылается на то, что в момент совершения был пьян и не помнит точного местонахождения. Первые полтора часа экранного времени кортеж кружит по сельской местности, позволяя буквально кожей прочувствовать ночную командировку с дорожным патрулем. Что происходит за это время: мужчины в тесном салоне малолитражек разговаривают кто о чем, жалуются, вопят, спорят, одергивают друг друга, причитают, делятся болячками от усталости и груза проблем. Попутно раскрываются характеры, и с разных сторон складывается история. Сначала непонятно, кто назначен главным героем, но по ходу фильма выделяются трое персонажей - окружной прокурор, сотрудник УГРО и городской доктор, выполняющий в поездке роль судмедэксперта.
Некоторые скажут, что фильм изобилует натурализмом, что в конце фильма будут (действительно будут) невозможные к просмотру сцены. Но если уж автор решил следовать законам реальности, то он движется безоглядно, вплоть до реконструкции протокольного языка судмедэкспертных заключений и процедуры опознания трупа.
Вместо визуальных орнаментов и реверансов Джейлан дает объемное изображение жизни, которое за одну ночь и одно утро вмещает в себя не только страшный процессуально-криминальный очерк, но и красивейшую поэму о Турции, с ее патриархальным укладом за городской чертой, вымирающими деревнями, гордыми красивыми людьми и чудесными природными уголками. Благодаря мириаде крошечных деталей на холсте экрана происходит необыкновенно гармоничный фильм о чудовищном событии. Джейлан выглядит в "Анатолии" романистом, создавая энциклопедию домашней жизни средствами как изображения, так и драматургической проработки. Кажется, он впервые близок литературе, а не к фотографии. Фильм силен импрессионистической мощью, нацеленной много дальше буквального натурализма. Для описания фильма хочется использовать что-то подобное: «Был уже вечер, когда они своротили с большой дороги. Солнце только что село, и дневная теплота оставалась еще в воздухе. Дорога шла между разбросанными группами дубов и орешника, покрывавшими луг. Отлогости и небольшие горы, зеленые и круглые, как куполы, иногда перемежевывали равнину. Показавшаяся в двух местах нива с вызревавшим житом давала знать, что скоро должна появиться какая-нибудь деревня. Но уже более часу, как они минули хлебные полосы, а между тем им не попадалось никакого жилья. Сумерки уже совсем омрачили небо, и только на западе бледнел остаток алого сияния». Свободное движение в пространстве постановки позволяет Джейлану раскрыть существо человеческого мироощущения и ценность того самого мига, когда вдруг проясняется полнота жизни. Такое чувство знакомо каждому, например, когда после выморочной рабочей ночи выходишь в едва пробудившееся утро, бредешь по пустой улице или едешь на первой электричке домой (спать), и сквозь усталость появляется второе дыхание, словно ты отряхнул пыль минувшего дня и взглянул на известные тебе места глазами другого, открывая мир заново.