После торжества ислама почти вся политика и культура в Средней Азии находились под знаком Персии. На персидском языке писали стихи, богословствовали и сочиняли научные трактаты. Даже титул персидских царей - шахиншахи - вернулся в обиход с легкой руки Буидов. Из угасавшего в Багдаде халифата культурная жизнь переместилась в Хорасан и Мавераннахр, где древние иранские города обретали новое дыхание, соревнуясь между собой в роскоши и великолепии.
Поэзия в это время оставалась главным искусством ислама и одинаково высоко ценилась в таджикской Бухаре, туркменском Хорезме и афганской Газне. В столицах Саманидов и Газневидов собирался целый цветник персидских поэтов, которые хорошо известны в исламском мире: Унсури, Асаджи, Фаррух Систани. Самым ярким и самым талантливым из них был Рудаки из Панджруда по прозвищу «хорасанский соловей».
Сам Рудаки был очень высокого мнения о себе и своем творчестве. Он писал, что его калам «видит без глаз и слышит без ушей», «красноречив без языка», гибок как стан красавицы и остр как отточенный клинок. Его талант развился настолько рано, что уже подростком его пригласили к бухарскому двору. Саманидский эмир Наср II стал его лучшим другом и осыпал такими щедрыми дарами, что при переезде в другой дом поэту понадобилось двести верблюдов.
Рудаки отвечал ему красивыми стихами и пышными восхвалениями, написанными в традиционном жанре панегирика. В этих выспренних стихотворениях все у эмира было великолепным и самым лучшим на свете: воины, слуги, дворцы, кони, вина, вера, правосудие.
Однажды на пиру эмир Наср вспомнил про систанского эмира Абу Джафара и послал ему дорогое вино вместе с десятью рубинами, десятью драгоценными халатами, десятью гулямами и десятью тюркскими рабынями. Рудаки сочинил по этому поводу известную касыду «Мать вина», в котором детально описал процесс создания этого напитка.
- Когда полностью оно осядет и станет светлым,
- Примет оно цвет рубина и коралла.
- Часть его красная, как йеменский сердолик,
- Часть его рубиновая, как бадахшанский камень.
- А когда понюхаешь его, подумаешь, что красная роза
- Аромат свой ему дала, и мускус, и амбра, и ладан.
Не менее щедрые хвалы он расточал и другим властителям, ко дворам которых его забрасывала судьба. Вот так поэт писал об эмире Хорасана:
- Царь царей мира и эмир Хорасана.
- Тысячи тюрков стоят перед ним рядами,
- Каждый блистает, как двухнедельная луна.
- У каждого на голове венок из мирта.
А так об эмире Систана:
- Живы им правосудие и свет в мире.
- Не было никогда подобного ему среди людей,
- Сказав, не будет и впредь, - не солжешь.
- Благодаря ему царство мрака обрело свет,
- От обилия даров, которые он раздает обеими руками,
- Покажется ничтожным рассказ и легенда о потопе.
- В вершении справедливости и правосудия над народом
- Нет в мире другого такого великодушного и правоверного:
- Найдет у него правосудие слабый и сильный,
- Не увидишь ты возле него ни насилия, ни несправедливости.
- Благодеяния его простерты над всем миром,
- Горемыка благодаря ему обретет покой.
И это еще сильно сокращенный вариант.
Судя по его собственным стихам, Рудаки вел жизнь гедониста, «превратив свое сердце в ристалище веселья». Он никогда не писал и не говорил о вере, но именно религиозный вопрос сыграл в его судьбе роковую роль.
Суннитские богословы обвинили эмира Насра в отступничестве от веры - тот открыто симпатизировал исмаилитам, - и свергли его с трона. Вместе с ним пострадал и Рудаки: любимого поэта и товарища эмира ослепили и изгнали из Бухары.
Потеряв все свои богатства, он вернулся в родную деревню и умер в нищете.