***
...И в конце концов Россия победила, вернувшись к истокам и скрепам. Мир пошёл своей дорогой, а русские - своей. Связи были разорваны, торговля прекратилась. Русские стали расти в духовном и нравственном смыслах, а все прочие погрязли в пороках и стремительно деградировали.
Но они сами выбрали себе такую судьбу.
***
Роды у Настасьи протекали тяжело. Постоянная тошнота, частая рвота, а уж на изжогу она и вовсе перестала обращать внимание.
Особенно плохо было с похмелья. К привычной уже тошноте добавлялись болезненные спазмы в животе и головная боль.
Когда у Настасьи явно обозначилась беременность, ей уже исполнилось семнадцать. Сама она была маленькой, худенькой, бледной, с тонкими ножками.
- Надо скинуть!- говорили одни.
- Рожай!- кричали другие.
Директор посёлка тоже говорил, что надо рожать, а директора уважали. Хозяйственный мужик, воровал в меру; и в центр всё отправлял в полном объёме, и своим давал жить. А ещё у него остался планшет с довоенных времён, а на нём - всякие старые фильмы про недотёпистого очкарика Шурика, героического Чапая, ещё два про войну и про мушкетёров с душевными песнями. А ещё там были разные песни и речи Путина.
На массовых гуляниях директор иногда показывал свои записи. Народ толпился вокруг стола с маленьким экраном, залезая чуть ли не на головы друг другу. Все слушали, как Путин говорит журналистам:
- Мы станем не спереди, а сзади... Рублей в бюджете становится больше...
- Вот же умный мужик,- восторженно приговаривали жители посёлка после таких просмотров.- Ну и повезло же нам с ним!
Как-то они даже написали коллективное письмо Путину, про то, как народ им гордится. Ну, и тому подобные вещи. Но не знали, куда отправить, так что письмо долго висело на стене в поселковом совете, а потом потерялось.
И вот, когда Настасью со всех сторон атаковали доброжелатели, и голова у неё пухла от миллиона разных советов противоположного толка, к ней в комнату пришёл директор и принёс планшет - только для неё (хотя, конечно, сбежался весь барак). Оказывается, у него там имелся ещё один ролик, но не видео, а только фотография Путина, и за кадром голос читал его слова:
- Мы должны создать новую формацию российских граждан, у которых генетеческая память предков, духовность, готовность к подвигу, сочетались бы с умениями и навыками применения новых технологий. Времени на раскачку нет совершенно.
- Вот так, Настасья,- сказал директор.- Слышала, что Путин сказал? Новую формацию! А как же мы её создадим, если ты скинешь плод? Рожай!
И записал Настасью в маленькую красную книжечку, которую после спрятал во внутренний карман.
Она надеялась, что он потом покажет про мушкетёров, хотя бы одну серию, но директор забрал планшет и ушёл.
Настасья потом долго вспоминала этот разговор, забившись где-нибудь в уголке и страдая от тошноты и жалости к самой себе. Хорошо Путину говорить! Он прячется где-то в бункере; ему, наверное, там нормальную водку дают, а не стекломой, который раздирает горло и воняет, сколько его не процеживай. А тут попробуй выносить! И говорят, этот кошмар будет продолжаться девять месяцев!
Нормальную водку Настасья пробовала прошлым летом, когда приезжали работники - смуглые, черноволосые и весёлые. Старики, пожившие в СССР, почему-то называли их чучмеками. Они приехали строить хранилища для гуманитарной помощи, которую русским давали американцы.
Чучмеки работали целый день, а вечером уходили со стройки в вагончики, стоявшие кругом. Там горел костёр, и пахло оттуда так одуряюще вкусно, что местные захлёбывались слюной. Настасья несколько дней наблюдала за рабочими издали, а потом решилась и пришла в гости, потому что другие бабы тоже ходили.
Весёлые чучмеки налили ей самой настоящей водки, которую она попробовала впервые в жизни, а потом все танцевали под какую-то незнакомую музыку из колонки, и смуглые мужчины показывали ей фотографии детишек на своих телефонах, и все хохотали, и танцевали, и Настасья наелась плова с мясом до тошноты.
Ночью она приплелась в свой барак.
Настасья сидела на деревянном пороге и курила, когда вдруг кто-то подкрался сзади и накинул ей одеяло на голову, после чего Настасью избили.
Пинали ногами, молотили палкой, материли, обзывали проституткой и чучмекской подстилкой. Слышались как мужские, так и женские голоса.
Утром избитая Настасья никуда не пошла, осталась лежать на кровати, свернувшись клубочком.
- Добра тебе желают,- объяснила соседка по комнате Тонька.- Раз уж ты сама не понимаешь, чего можно, а чего нельзя.
- Другие бабы тоже ходили!- крикнула Настасья.
- А ты за себя отвечай. Понятно?
Но Настасье непонятно было, почему нельзя сходить в гости к рабочим. За что её побили?
Вечером она снова ушла к чучмекам и попросилась остаться на ночь. Ей нашли место в одном из вагончиков, на полу. Там Настасья и проснулась на следующий день, не помня, как заснула. Рабочие каждый день оставляли кого-то одного по очереди, чтобы он готовил на всех еду. Настасья помогала ему тем, что мыла посуду, хотя и недоумевала по этому поводу. Зачем мыть, если сегодня опять с неё есть?
Вечером всё начиналось снова.
Настасья закружилась в жизненном хороводе.
На третий день пришла баба, с которой в то время жил директор, прошипела:
- Хвостова, ты не наглей. Отмечаться-то хоть приходи!
Глаза у неё были злющие.
Настасья никуда не пошла.
К чучмекам заглядывали на вечер и другие женщины тоже.
Но те на ночь не оставались. Быстро выпивали, по-звериному жадно закусывали и уходили с кем-то из строителей за вагончик, после чего крадучись убегали к баракам.
На контакт с Настасьей они демонстративно не шли.
Ну и пусть.
Настасья начала надеяться, что её кто-нибудь из рабочих заберёт с собой. Она даже запомнила имена тех, кто помоложе - на всякий случай. Почему бы и в самом деле им её не взять? Настасья разглядывала себя в зеркальце и находила в себе всё больше и больше привлекательных черт. Во всяком случае, она моложе и симпатичнее, чем остальные бабы, которые приходят сюда. И плов этот варить научится. И посуду будет мыть, раз им так хочется.
Хранилище построили как-то уж очень быстро, и в конце лета Настасья осталась одна среди пустых вагончиков. Никто из рабочих даже не попрощался с ней. Она постояла около закопченного кирпичного круга, в котором разводили костёр, а потом отправилась к баракам, где её уже ждали местные.
Вперёд вышел директор.
- Эх, ты!- сказал он.- Время такое непростое сейчас. Эти жлобы-америкосы не дают гуманитарку как раньше, кучей, а высчитывают по количеству жителей района. Трясутся, скупердяи, над каждым зёрнышком! Заставляют руководство учить их поганый язык, да и от обычных граждан через год станут требовать базового знания. Нашу сборную не то, чтобы не допустили до Олимпиады, а даже не разрешили собрать. Путин, говорят, заболел. Рыбу запретили глушить взрывпакетами. А ты...
Он махнул рукой и ушёл.
Прочие остались.
- Бейте,- сказала Настасья.
И они били.
***
Волонтёрш в посёлке не очень любили. Они, конечно, давали немного стекломоя, но при этом читали унизительные поучения о вреде алкоголизма, а ещё везде лазили, заставляли всех мыться и делать уборку в бараках.
Их терпели потому, что они обязательно приносили что-нибудь вкусное - конфет, печенья и даже колбасу.
Настасья пришла к себе, когда в их комнате орудовали две волонтёрши. Одна как раз мазнула указательным пальцем по столу и тыкала его, сальный и грязный, Тоньке.
- Ну как так можно? Вы же с этого стола едите!
Увидев Настасью, они на секунду онемели, а потом та, с пальцем, задала идиотский вопрос:
- Ты что - беременна?
- Нет, это её с вашей гуманитарной помощи так разнесло,- злобно ответила Тонька.
Волонтёрши подошли ближе, и Настасью кольнула тревога.
- Ты на консультацию ходила?
- Чо?
- Гинеколог тебя осматривал?
- Гинеколог?
- Какой у тебя срок?
- Я не понимаю, чего вы хотите.
- Ты рожать собираешься?
- Ну да!
- А готовишься хотя бы? Пелёнки-распашонки у тебя есть?
- Да,- ответила Настасья.- Позавчера мне дед Кузякин пиджак свой отдал. Ну, чтоб ребёночка заворачивать. Вон он, висит на гвоздике.
Волонтёрша брезгливо, двумя пальчиками, сняла с гвоздика пиджак и внимательно осмотрела его.
- Надо же!- сказала её подруга.- Это, оказывается, пиджак. А я подумала, что половая тряпка.
- Коллекционная одежда,- заметила первая волонтёрша.
- Точно! И почти не воняет.
Волонтёрша бросила пиджак на пол, после чего вынула из сумочки влажную салфетку, тщательно вытерла пальцы и сказала Настасье:
- Поедешь с нами.
И Настасья ещё пребывала в шоке и ужасе от услышанного, а Тонька, умничка, уже сцепилась с обеими хамками.
- Куда это она поедет?! Ей нельзя трястись! Она от тряски ребёнка потеряет!
- Надо было дороги сделать,- защищалась волонтёрша.
- Вот и сделайте, если надо!- орала Тонька.- А Настасью мы забрать не позволим!
Волонтёрши были вынуждены отступить. Настасья боялась, что заезжие тётки разозлятся и не отдадут гуманитарку, но они отдали.
***
- Эти куклы её заберут!- орала Тонька на собрании.- Уже хотели, да мы не дались. Надо что-то делать! Пропадёт Настька!
Знатоки американских обычаев уже рассказали Настасье, что ТАМ с ней будут общаться не по-людски. Закроют в больничной палате, заставят каждый день мыться и чистить зубы мерзопакостной пастой, истыкают всю своими погаными медицинскими приборчиками - и при этом не дадут ни выпить, ни покурить. А ещё часто детей забирают.
- И топят потом,- авторитетно заявил директор.- Им ни к чему, чтобы у нас был прирост населения.
Настасья сидела на краюшке стула и тряслась от ужаса. За что ей это всё? Надо же было наткнуться на этих волонтёрш! Почему они там, на Западе, все такие злые?
Конечно, многие из тех, кого директор с Тонькой зазвали на совещание, принимали участие в избиении Настасьи после окончания строительства. Она потом неделю не могла встать с кровати, не ела и мочилась под себя. Но они же не со зла, а просто для науки.
Теперь эти же сельчане - свои, родные! - совещаются, как уберечь Настасью от беды.
Бунтовать нельзя, а то изобьют, оставят без гуманитарки, заставят всех работать, а роженицу всё равно заберут.
Спрятать негде: в посёлке только бараки, административное здание, баня с пустующей каморкой фельдшера, какие-то руины ещё советских времён и те самые склады. Все на виду. Если что, американцы Настасью вмиг найдут.
Предложений звучало много, но большая их часть выглядела совершенно фантастично, например, позвонить районному старосте, а тот чтобы позвонил областному председателю, а тот чтобы звякнул самому Путину, а уж Путин точно что-нибудь придумает.
- Он за Настькой даже вертолёт прислать может,- говорит первый заместитель директора, редкостный идиот и пустопорожний болтун.- Хочешь полетать на вертолёте?
Настасья хотела только одного - чтобы кто-нибудь чего-нибудь придумал, и всё это кончилось.
- Давайте накатим?- предложил завхоз.- А то на сухую голову плохо соображается.
Директор дал распоряжение принести спирта из запасов. Все совещались, а Настасья - напряжённая, нервная, перепуганная - вдруг почувствовала в себе изменения, которые стали резко нарастать.
- Ой!- громко сказала она.
Все уставились на неё, а потом засуетились, забегали. Как раз принесли спирт, Настасью заставили выпить полный стакан, отчего её как будто сильно ударили чем-то мягким и тёплым.
- Тужься! Тужься!- кричали ей в уши с обеих сторон, но она не знала, как сделать это правильно. Кто-то копошился прямо в ней, и Настасья вдруг почувствовала облегчение.
Ей показали ребёночка, крохотного, красного, сморщенного и мокрого. Он почему-то не кричал, а только сжимал и разжимал крохотные пальчики.
И после этого Настасья впала в беспамятство.
***
Удача подвернулась в виде Светкиного бывшего, жившего в другом посёлке, но иногда заезжавшего в гости, и заключалась в том, что бывший этот работал водителем на грузовике.
Директор инструктировал его лично:
- Ты там сильно не тряси, девчонка слабая, ребёнок недоношенный. Я записку передам вашему директору. Надо помочь. Ты же американцев этих знаешь. У нас тут волонтёрши были, так они грозились Настьку забрать для опытов, а младенца усыпить. Половина посёлка слышала.
Водитель согласился отвезти Настасью. Он, правда, слегка выпил, но от этого ему только крепче держалось за руль.
И вскоре Настасья тряслась в его кабине, прижимая к себе спящего ребёночка, закутанного в пиджак деда Кузякина, и с узелком на коленях.
Кончался март, в кабину задувал холодный, сырой ветер. Водитель рассказывал какие-то истории из своей жизни, но Настасья его почти не слушала. Вот они едут, а вдруг те волонтёрши уже всё разболтали? И тогда американцы пустятся за ними в погоню. А если догонят? Настасья с ними не справится.
И что тогда?
Свет фар полоснул по группе бараков.
"Приехали"'- подумала Настасья.
Жаль, конечно, расставаться со своими, но ведь и здесь живут русские... Не отказались же, не бросили. Вон, водитель поднял местного директора с постели. Договариваются.
- А если американцы у нас найдут - тогда что?- послышался визгливый голос директора.- Я тоже не хочу остаться без гуманитарки. Попов! Ты эту деваху сюда привёз, ты её и дальше вези! В четырнадцатый посёлок. Я знаю, что далеко, зато там уж точно не найдут. И доктор у них какой-то есть. Давай-давай. И записку вот эту тамошнему директору отдашь.
Настасья с тупым равнодушием снова залезла в кабину. Она устала и хотела спать. Ребёнок тихо посапывал, из-за него болели руки. Водитель всю дорогу ругался и проклинал свою доброту, из-за которой ему теперь приходится крутить баранку, когда все пьют-гуляют.
Настасье казалось, что они будут ехать вечно.
Глубокой ночью водитель высадил её около четырнадцатого посёлка с напутствием.
- Малая, ты не обижайся, но я из-за тебя и так переработал. А если меня и отсюда завернут? Ты иди прямо туда, не звери же они, не выгонят же с ребёнком на улицу.
В первом от дороги бараке обнаружилась комната, где заканчивалась гулянка. Там было тепло, светло, накурено. Двое мужиков за столом вели какой-то серьёзный разговор, и на Настасью с ребёнком не обратили внимания. В комнате стояло три кровати, и на них всех спали поперек усталые гулящие. Настасья положила ребёнка на пол в углу, отчего он заворочался и застонал, взяла со стола кусок хлеба, положила на него несколько килек в томате и съела, затем докурила чью-то папиросу, оставленную в пепельнице, а после этого и сама присела в угол, взяла малютку, прислонилась к стенке, вытянула ноги - и уснула.
***
Доктор в четырнадцатом посёлке и впрямь имелся - пожилой, грузный дядька, с лысиной и весь в красных прожилках, которые избороздили всё его лицо и белки глаз.
- Всё время спит,- сказала ему Настасья, когда помощница доктора привела её в барачную каморку, служившую амбулаторией.- Это нормально?
Доктор посмотрел на младенца и ответил:
- Ненормально. Ты его кормишь?
- А как?
- Дура,- сказал доктор равнодушно.- Покажи сиськи.
Вообще-то эту фразу говорили в их посёлке парни девушкам, когда ухаживали. Настасья даже улыбнулась, вспомнив об этом. Она положила ребёнка на стол, расстегнула ватник и задрала майку, обнажив груди.
Доктор потянулся к ним, но она шагнула назад и призналась:
- У меня там всё болит.
- Конечно,- ответил доктор.- Потому и болит, что не кормишь. Иди сюда. Я - дипломированный специалист, и не буду гоняться за тобой по всей амбулатории.
Настасья подошла. Доктор взял её за грудь, подхватил младенца со стола - и вот маленький уже чмокает, жадно сдавливая сосок беззубым ротиком.
А потом он закричал - в первый раз - и Настасья принялась его баюкать.
- Мало молока,- заметил доктор.
- Помрёт малыш?- спросила его помощница, состроив участливый вид.
- Отчего это? Мы ведь в двадцать первом веке живём, а не в каком-то диком средневековье. Дашь юной мамаше тряпочку, а она будет заворачивать туда комочек чуть тёплой каши и совать ребёнку в рот. Выживет. И да - тряпку дашь чис-ту-ю.
Затем доктор с помощницей ушли, оставив Настасью с младенцем.
Через пару часов пришёл местный директор и сел перед ней на стол.
- Это,- сказал он.- Ищут тебя. Волонтёрши какие-то подняли панику. Мне сейчас звонили. Завтра, а может даже сегодня вечером к нам прибудет поисковая группа.
- Что же мне делать?
- Бежать тебе надо. Я машину дам. Тебя увезут дальше. Не бойся, этим сволочам ни ты не достанешься, ни ребёнок твой. Посиди пока здесь, только свет не зажигай. Поесть сейчас принесут. Как стемнеет - тебя отсюда увезут, ещё дальше, где уж точно американцы искать не додумаются. Главное - не бойся.
- Я и не боюсь,- ответила Настасья.- Спасибо вам за то, что выручаете. Скажите, а может кто-нибудь доложить обо мне Путину?
Директор зачем-то снял очки, посмотрел на них подслеповатым взглядом и снова водрузил на переносицу.
- Путину? Я думаю, что он и так в курсе. Может, тебе надо чего-нибудь... ну, я не знаю... одеяло там.
- Да!- согласилась Настасья.- Одеяло, пожалуйста, дайте.
Директор встал и вышел. Настасья посмотрела в окно, но там была видна только степь с тающим снегом да какие-то руины вдали. Ей пришло в голову, что с ней происходит приключение, как в фильме про мушкетёров. Она с маленьким убегает, а злые гвардейцы-американцы пытаются их поймать, но у них, конечно же, ничего не выйдет.
Никогда американцам не победить русских. Хоть и машины у этих американцев, и оружие, и еда вкусная. Но слабы они против русских, не сдюжить им.
И вообще, Настасье повезло. У них в посёлке есть такие, которые вообще нигде никогда не были. А она поездит, мир увидит. Может даже самого Путина удастся встретить.
Настасья улыбнулась своим фантазиям, смахнула таракана со щеки спящего малыша и стала ждать директора с одеялом.