НЕСТОРЫ КАБАРДИНСКОЙ ИСТОРИИ ч.1
…Есть величайшая несправедливость в том, что могилы двух выдающихся сынов кабардинского народа - Жабаги Казаноко и Шоры Ногмы - неизвестны и по сей день. Прах мудреца Жабаги покоится в горах Баксанского ущелья, а летописца Шоры - на мусульманском (татарском) кладбище Санкт-Петербурга, что за деревней Волково. Где точно - неизвестно. И это особенно обидно, ведь еще сравнительно недавно, каких-то пятьдесят лет назад, могилу Шоры можно было найти. Случись это, захоронение стало бы местом поклонения благодарных потомков человеку, которого исследователи по праву назвали Нестором адыгской истории, историку, филологу, поэту, общественному деятелю, мечтавшему о приходе того времени, « когда в душе грубого горца вспыхнет чудное чувство - светильник жизни - любовь к знаниям. Ударит и для нас час, когда мы все примемся за грамоту, книги и письмо… Я не доживу, не увижу, быть может, этой сладкой минуты, когда родина моя оставит все то, что отделяет ее от людей просвещенных, когда обратится она к добру и познанию! О! Тогда как много душа моя почувствует сладостных ощущений!.. Я сделал сколько мог и старался сделать сколь возможно лучше» .
Ногмовская история, охватывающая период с древнейших времен до начала XIX века,- это квинтэссенция богатейших фольклорных сведений (преданий, сказаний, песен) и многочисленных печатных источников (античных, арабских, турецких, русских), позволившая автору « составить… краткую, но довольно ясную картину минувшей жизни адыхейского народа» .
В ней « прослеживается процесс этнического формирования адыгского народа, повествуется о его жизни и борьбе за независимость, политическом положении, общественном и семейном быте, материальной и духовной культуре, исторических контактах с другими народами, в том числе с русским».
Понятно, что создатель столь неординарного труда не мог не быть личностью легендарной. А как иначе можно сказать о человеке, который встречался с Александром Пушкиным. Во всяком случае, придерживающиеся такой точки зрения исследователи, считавшие общение двух гениев - русского и кабардинского народов - возможным, опирались на авторитетные свидетельства, в том числе и академика Берже, автора биографического очерка о Шоре Ногме, писавшего: « Рассказывают еще некоторые кабардинцы, лично знавшие его, что он познакомился с Пушкиным во время бытности его в Пятигорске, что Ногмов содействовал поэту в собирании местных народных преданий и что поэт, в свою очередь, исправлял Ногмову перевод песен с адыхейского языка на русский…» .
Версия эта, допускавшая возможность подобной встречи, не имела точной датировки (предполагалось, что она могла произойти в 1820-м или 1829 году - во время пребывания Пушкина на Кавказе и Шоры Ногмы в Санкт-Петербурге). Но сторонников этого общения, прежде всего в советское время, было предостаточно. Среди самых активных - фольклорист И. В. Тресков, у которого один из авторов этих строк учился в начале семидесятых годов прошлого века и даже собирался писать дипломную работу. Когда же Илья Васильевич, искренне влюбленный в свой предмет, с горячим воодушевлением описывал встречу Пушкина и Ногмова, демонстрируя в подтверждение репродукции с величественного (в смысле многометрового) полотна местного живописца, выразить сомнение, что она была на самом деле, было верхом кощунства.
Но скорее всего, к нашему величайшему сожалению, это так. Как и встреча Шоры Ногмы с другим выдающимся русским поэтом Михаилом Лермонтовым. Допущение исследователя С. А. Андреева-Кривича о том, что « Лермонтову, бесспорно, был известен Шора, так как нельзя предположить, что известный всем приехавшим на воды в 1835 году Шора остался неизвестен Лермонтову», в большей степени можно отнести к построению, характерному для логики, чем для литературоведения. Хотя у него есть немало сторонников, прежде всего Сафарби Бейтуганов, допускавший такую встречу весной 1841 года в Пятигорске или накануне роковой дуэли и уверенный, что « страстному поэту Ногмову не встретиться с Лермонтовым в маленьком курортном городке Пятигорске было куда труднее, чем встретиться».
Исходя из этого в не меньшей степени, чем у Андреева-Кривича, логического заключения, обратимся к фактам, породившим возможность встречи с кем-то из больших русских поэтов. А именно к публикации стихотворца Степана Нечаева, встречавшегося с Шорой Ногма во время своего пребывания на минеральных водах и рассказавшего об этом в 1826 году на страницах « Московского телеграфа» .
Нечаевские « Отрывки из путевых заметок о Юго-Восточной России» перепечатаны в одном из томов серии « КЛИО» , откуда мы их и процитируем: « С введением магометанства черкесы пишут на своем языке арабскими буквами. Недостаток их для выражения всех звуков языка черкесского, обильного носовыми и гортанными складами, заставляет желать, чтоб для кабардинских племен изобретена была особая азбука. Один из их узденей, занимающийся разным торгом на Горячих Водах, известный всем приезжим Шора, намеревался представить правительству опыт таковой азбуки для напечатания. Одаренный счастливыми способностями, сей молодой человек успел выучиться - сколько можно в здешнем краю - пяти языкам кроме природного: арабскому, который по справедливости считается на Востоке не только священным, но и ученым; татарскому, или турецкому, который от древнего монгольского владычества, не менее от позднейшего распространения суннитского вероисповедания, в таком же всеобщем употреблении между кавказскими племенами, в каком теперь французский язык в Европе; абазинскому, в котором, вопреки некоторым ученым, не находит кабардинский филолог никакого сходства с черкесским; персидскому и русскому. Одни из них стали ему известны в школе кумыцкой, заведенной в деревне Эндери, которую русские называют неправильно Андреевскою; другие - от здешних миссионеров и сообщества. По издании азбуки он хотел заняться правилами грамматическими и переводами с арабского разных нравственных книг для чтения. Будучи предан Русской державе и доказав свою верность участием в наших экспедициях и прочим, он сочиняет иногда небольшие поэмы во славу нашего оружия, которые не может распространить между соотечественниками иначе как через изустное предание и медленное изучение на память…»
Ученые не раз обращались к личности Шоры Ногмы. Только за последнее время о нем появилось немало публикаций, в том числе очерк Р. У. Туганова в его работе « Общественная мысль и просвещение адыгов и балкаро-карачаевцев в XIX - начале XX в.» (2002), две книги С. Н. Жемухова - « Жизнь Шоры Ногмы» (2002), « Философия истории Шоры Ногмы» (2007). Наше издательство подготовило к печати новое издание « Истории адыхейского народа» . Отличие этой книги от всех предыдущих в том, что под ее обложкой впервые собраны самые главные труды по истории кабардинцев.
окончание следует
Ногмовская история, охватывающая период с древнейших времен до начала XIX века,- это квинтэссенция богатейших фольклорных сведений (преданий, сказаний, песен) и многочисленных печатных источников (античных, арабских, турецких, русских), позволившая автору « составить… краткую, но довольно ясную картину минувшей жизни адыхейского народа» .
В ней « прослеживается процесс этнического формирования адыгского народа, повествуется о его жизни и борьбе за независимость, политическом положении, общественном и семейном быте, материальной и духовной культуре, исторических контактах с другими народами, в том числе с русским».
Понятно, что создатель столь неординарного труда не мог не быть личностью легендарной. А как иначе можно сказать о человеке, который встречался с Александром Пушкиным. Во всяком случае, придерживающиеся такой точки зрения исследователи, считавшие общение двух гениев - русского и кабардинского народов - возможным, опирались на авторитетные свидетельства, в том числе и академика Берже, автора биографического очерка о Шоре Ногме, писавшего: « Рассказывают еще некоторые кабардинцы, лично знавшие его, что он познакомился с Пушкиным во время бытности его в Пятигорске, что Ногмов содействовал поэту в собирании местных народных преданий и что поэт, в свою очередь, исправлял Ногмову перевод песен с адыхейского языка на русский…» .
Версия эта, допускавшая возможность подобной встречи, не имела точной датировки (предполагалось, что она могла произойти в 1820-м или 1829 году - во время пребывания Пушкина на Кавказе и Шоры Ногмы в Санкт-Петербурге). Но сторонников этого общения, прежде всего в советское время, было предостаточно. Среди самых активных - фольклорист И. В. Тресков, у которого один из авторов этих строк учился в начале семидесятых годов прошлого века и даже собирался писать дипломную работу. Когда же Илья Васильевич, искренне влюбленный в свой предмет, с горячим воодушевлением описывал встречу Пушкина и Ногмова, демонстрируя в подтверждение репродукции с величественного (в смысле многометрового) полотна местного живописца, выразить сомнение, что она была на самом деле, было верхом кощунства.
Но скорее всего, к нашему величайшему сожалению, это так. Как и встреча Шоры Ногмы с другим выдающимся русским поэтом Михаилом Лермонтовым. Допущение исследователя С. А. Андреева-Кривича о том, что « Лермонтову, бесспорно, был известен Шора, так как нельзя предположить, что известный всем приехавшим на воды в 1835 году Шора остался неизвестен Лермонтову», в большей степени можно отнести к построению, характерному для логики, чем для литературоведения. Хотя у него есть немало сторонников, прежде всего Сафарби Бейтуганов, допускавший такую встречу весной 1841 года в Пятигорске или накануне роковой дуэли и уверенный, что « страстному поэту Ногмову не встретиться с Лермонтовым в маленьком курортном городке Пятигорске было куда труднее, чем встретиться».
Исходя из этого в не меньшей степени, чем у Андреева-Кривича, логического заключения, обратимся к фактам, породившим возможность встречи с кем-то из больших русских поэтов. А именно к публикации стихотворца Степана Нечаева, встречавшегося с Шорой Ногма во время своего пребывания на минеральных водах и рассказавшего об этом в 1826 году на страницах « Московского телеграфа» .
Нечаевские « Отрывки из путевых заметок о Юго-Восточной России» перепечатаны в одном из томов серии « КЛИО» , откуда мы их и процитируем: « С введением магометанства черкесы пишут на своем языке арабскими буквами. Недостаток их для выражения всех звуков языка черкесского, обильного носовыми и гортанными складами, заставляет желать, чтоб для кабардинских племен изобретена была особая азбука. Один из их узденей, занимающийся разным торгом на Горячих Водах, известный всем приезжим Шора, намеревался представить правительству опыт таковой азбуки для напечатания. Одаренный счастливыми способностями, сей молодой человек успел выучиться - сколько можно в здешнем краю - пяти языкам кроме природного: арабскому, который по справедливости считается на Востоке не только священным, но и ученым; татарскому, или турецкому, который от древнего монгольского владычества, не менее от позднейшего распространения суннитского вероисповедания, в таком же всеобщем употреблении между кавказскими племенами, в каком теперь французский язык в Европе; абазинскому, в котором, вопреки некоторым ученым, не находит кабардинский филолог никакого сходства с черкесским; персидскому и русскому. Одни из них стали ему известны в школе кумыцкой, заведенной в деревне Эндери, которую русские называют неправильно Андреевскою; другие - от здешних миссионеров и сообщества. По издании азбуки он хотел заняться правилами грамматическими и переводами с арабского разных нравственных книг для чтения. Будучи предан Русской державе и доказав свою верность участием в наших экспедициях и прочим, он сочиняет иногда небольшие поэмы во славу нашего оружия, которые не может распространить между соотечественниками иначе как через изустное предание и медленное изучение на память…»
Ученые не раз обращались к личности Шоры Ногмы. Только за последнее время о нем появилось немало публикаций, в том числе очерк Р. У. Туганова в его работе « Общественная мысль и просвещение адыгов и балкаро-карачаевцев в XIX - начале XX в.» (2002), две книги С. Н. Жемухова - « Жизнь Шоры Ногмы» (2002), « Философия истории Шоры Ногмы» (2007). Наше издательство подготовило к печати новое издание « Истории адыхейского народа» . Отличие этой книги от всех предыдущих в том, что под ее обложкой впервые собраны самые главные труды по истории кабардинцев.
окончание следует