"Запретный город", или наброски воспоминаний. Часть III.
Фрагмент старой (до 2012 г.) экспозиции египетского зала ГМИИ. (с) фото - Виктор Солкин, 2010.
В Секторе в те годы царило безвременье. Среди рассказов Ходжаш порой проскальзывали воспоминания о другой, счастливой и веселой жизни. О молодости. О временах, когда пили молодое виноградное вино после дня раскопок на Эребуни или когда, приехав с делегацией в Египет в июле, она взяла у гафиров-охранников ключи от южного некрополя Амарны и одна под раскаленным солнцем облазила все гробницы. Охранники, казалось бы, привычные к климату страны, последовать за ней отказались. Еще были восторженные рассказы о «Вóде» - искусствоведе и египтологе В.В. Павлове и его вечном «разгуляе» и порой болезненные воспоминания о первых послевоенных годах, когда зайдя в магазин и увидев батоны, она накупила их очень много, потеряв над собой контроль, не веря, что в свободной продаже опять есть белый хлеб.
Наверное, там, в молодости, осталось и желание заниматься наукой, медленно выцветшее, как старое полотно и превратившееся в бесцветные долгие дни, которые застали мы. Инициатива не приветствовалась, какая бы она ни была: предлагали ли мы с Ольгой Дюжевой убрать из экспозиции голову мумии женщины и заменить ее превосходной позолоченной маской, одной из десятков, которые не видят посетители музея или же вдруг речь заходила о минимальных перестановках внутри Сектора - все тот же отказ, нежелание, а порой и агрессия.
Внутри Сектора, на полу, между шкафом с небольшими каменными предметами и стеклянным кубов, внутри которого покоился ящик для каноп, стояла Нефертити. Факсимильный, ослепительно белый слепок со знаменитого портрета царицы в натуральную величину. Вернее, изначально он валялся на шкафах среди мусора, бумаг, разбитых ламп стиля «Сталин» и другой ерунды, когда мы с Ольгой, разбираясь в бардаке, случайно нашли его. Ходжаш, помнится, пришла в ярость, потому что не помнила или не знала, как когда слепок попал внутрь подземелья. Т.е. в хранении оказалась неучтенная вещь, каким-то образом внесенная в Сектор. Нефертити оказалась заложницей, - ее нельзя было вынести и, отдать, например, в экспозицию учебного музея им. Цветаева РГГУ, где тогда не хватало амарнских памятников. В итоге место для гипсовой царицы нашлось в углу, на полу. Там, где не увидит проверка. Для пущей уверенности в последнем, Нефертити была накрыта куском тряпки и стала еще одним призраком «запретного города», обреченным на безвременье. Я очень хорошо помню, как мы с Ольгой касались руками ее лица. Поразительная моделировка, скулы, чуть изогнутые полные губы и точеная шея - все это поражало. Особенно поразительные ощущения возникали, когда касаешься бюста, великого шедевра скульптора Тутмоса, закрыв глаза. Именно тогда ощутимо все его совершенство, порой скрытое в оригинале полихромной росписью и бронированным стеклом витрины Берлинского музея. Только очень любящий человек мог так совершенно воспеть образ женщины. Именно после этого прикосновения я понял всю интимность парадного бюста Нефертити, как бы странно это не прозвучало. Впрочем, и прикосновения бывают разные. Один из сотрудников Сектора - Б.И. Перлов, тогда исполнявший обязанности Ученого секретаря музея, проходя мимо уникального слепка, скрытого тканью, зацепил его ногой… Возможно, я бы так и не узнал об этом, если бы однажды в ящике стола, который открыл в поиске нужных документов, я бы не нашел отколотый… нос Нефертити… Мое возмущение было таким сильным, что Ходжаш не устояла и назвала имя того, кто не умеет ходить среди памятников музея, будучи его сотрудником. Мое предложение о реставрации памятника наткнулось на решительный отказ: нельзя реставрировать памятник-заложник, находящийся в Секторе нелегально. Решить же этот вопрос Ходжаш отказалась, предпочтя лучше забыть о лице под тряпкой, чем легализовать один из немногих слепков со знаменитого амарнского шедевра.
Чуть более счастливая судьба ожидала другой слепок - статую богини Сехмет, сидящей на троне, оригинал которой находился в Лувре. Я случайно нашел ее в грязи под книжными шкафами библиотеки Сектора, отмыл ее, привел в божеский вид и поставил сверху на полки, где было большое свободное пространство. В ответ на мою радость Ходжаш поджала губы и скептически заметила, что ей подлинники девать некуда, а я вожусь здесь с хламом. То есть хламом считался факсимильный слепок, один из тех, что стараниями И.В. Цветаева делался для Музея изящных искусств в Лувре! Спустя годы, судьба еще дважды столкнула меня со статуей богини. Ту самую, отмытую и поставленную мною на полки Сехмет, позже отдали в Музей РГГУ, соавтором египетских залов которого я был. Два года спустя ко мне обратились руководители художественных мастерских «Нового Акрополя», которые выкупили в разваливающемся и спивающемся комбинате им. Вучетича старинную матрицу какого-то египетского предмета. Каково было мое удивление, когда приехав для экспертизы, я увидел ту саму матрицу, из которой, судя по клеймам, в Лувре отливали ту самую, полюбившуюся мне Сехмет! Матрица была отреставрирована; из нее, спустя век после изготовления, «родились» новые потрясающие статуи богини. Одна из них с тех пор украшает мой дом, напоминая о той самой находке в пыли, не нужной никому, кроме меня. Наверное, в этом есть какая-то высшая справедливость.
Находили в Секторе не только слепки. Если войти в центральный т.н. «белый зал» ГМИИ и поднять голову, то сверху, над массивными капителями колоннады видны ритмичные полоски еще одной, малой колоннады, идущей по бокам зала. Именно там, на левых и правых хорах находятся дополнительные запасники Отдела искусства Древнего мира музея. На левых когда-то, до официального признания руководства музея, в особом помещении хранилось троянское золото Шлимана, на правых - таились тысячи подлинных древнеегипетских предметов, в основном - бронзовые и фаянсовые фигурки богов, ушебти, керамические светильники, погребальные маски. Из крупных предметов - хаторическая капитель греко-римского времени, массивные каменные маски двух саркофагов, огромный черный каменный урей от царского колосса. Это был непередаваемый мир миниатюры, десятки сотен священных изображений, помещенных в огромные витрины с зеркальными стеклами, те самые, которые когда-то стояли в египетском зале во время первой египетской экспозиции, созданной Б.А. Тураевым. Часть витрин вообще происходила из дома В.С. Голенищева в Петербурге. Мебель, в которой хранилась документация, была порой создана в XVIII веке. Это были те экспонаты, которые в силу повреждений или еще каких-то причин исключены из экспозиции. Имевшие инвентарные номера, они также были заложниками правых хор, порой кичащимися красотой инкрустации или тонкостью рисунка декоративных панелей. Туда, на самую крышу музея вели узкие винтовые лестницы, спрятанные в толщине стен «белого зала».
Сотрудница музея Елена Пищикова, иммигрировавшая в США, оставила правые хоры, принятые на хранения, в полном запустенье. Ходжаш в силу возраста и лени уже давно не поднималась туда, в это «пространство Наунет», как сказали бы древние египтяне, обозначая этим термином, другую, потустороннюю область неба.
Бегство в США было настолько стремительным, что среди вездесущей пыли остались ненужные книги, статьи и вырезки, грязные коробки и пустые постаменты от памятников. На хрупкие плечи Ольги Дюжевой тогда это хранение легло довольно тяжким грузом и, пожалуй, только лишь она, с ее почти немецкой педантичностью, смогла бы разобраться в нем так, как это было сделано. На смену грязи пришли вымытые полы, армия ушебти воцарилась за стеклами витрин, бронзовые боги были снабжены миниатюрными этикетками с указанием инвентарного номера. Пытаясь отмыть от пыли голенищевские витрины, мы - Ольга, секретарша Верочка и я, хихикая, двигали по сторонам от них массивную деревянную лестницу, которая с грохотом, гулко отдающимся в пространстве выставочного «белого зала», перемещалась от витрины к витрине, заставляя немногих летних посетителей музея. зашедших в «белый зал» в недоумении задирать головы. Длины руки едва хватало, чтобы промыть половину верхней плоскости огромной витрины; было интересно смотреть в этот момент вниз: под тобой раскрывалось огромное пространство стекла с неисчислимыми бронзовыми божественными изображениями. Отдельный деревянный ящик, стоявший на письменном столе, медленно пополнялся мелкими памятниками, которые следовало занести в инвентарь, - они не были учтены. С другой стороны, глядя на то, что происходит сейчас в Эрмитаже, остается только порадоваться за ГМИИ: у нас было много проблем, но честность была превыше всего, последняя кража датировалась 1947 годом, потерянных памятников не было. Только вот новые, как ни смешно, время от времени все же находили.
Впрочем, одна история, едва не ставшая для музея началом огромных проблем в 1960-е, порой вспоминалась в Секторе. Шел монтаж экспозиции шумерских памятников из собрания Национального музея в Багдаде, того самого, который сейчас стоит почти разворованный «демократией» США. Среди них были ювелирные золотые вещи из царских гробниц города Ура. Когда экспозиция была собрана, а упаковочный материал выброшен, то вдруг выяснилось, что не хватает лазуритовых цветов с одного из париков шумерской царицы. Юрий Александрович Савельев, курировавший выставку, бросился в обширный внутренний двор музея, где скапливался мусор. Коробка с фрагментами парика царицы была найдена им среди отбросов в то время, как соседний контейнер уже увозили на одну из свалок на окраину Москвы.
Время, проведенное на хорах, было очень счастливым; это было время работы с вещами и нормальных музейных будней, лишенных перепадов настроения Ходжаш, оставшейся где-то там, далеко, в подземелье. Больше всего не хотелось услышать настойчивый звонок телефона, знак того, что я срочно потребовался ради какой-то глупости и что придется спустить вниз, с небес под землю.
Из того, что было, мы пытались сделать небольшое подобие экспозиции, ведь здесь не было закрытых шкафов, которые занимали целую стену основного помещения Сектора, здесь было море воздуха и стекла. Почти напротив входа, там, где начиналась уходящая вглубь линия огромных витрин, мы поставили небольшую старинную деревянную горку; ее нутро, обитое зеленовато-болотным бархатом, Ольга наполнила греко-римским цветным стеклом. Сверху, на горку как на постамент, мы поставили статую птолемеевской женщины, возможно, богини Исиды. До этого статуя, обладающая очень красивыми греко-египетскими пропорциями и никогда не выставлявшаяся в египетском зале, стояла, прикованная огромными железными ржавыми скобами к неподъемному постаменту в дальнем углу хор, покрытая вопиющим слоем пыли. Мы с Ольгой обложили ее тканью, потом я велел Ольге отвернуться и массивными ножницами - ничего больше под рукой не было - отгибал страшные скобы, впившиеся, казалось, намертво, в камень у ног женщины-богини. Скобы были отогнуты и мы с ликованием водрузили статую на ту самую горку у входа, где она, незавершенная, словно бархатная частицами темно-серого гранита, открывала тожественную процессию памятников.
К ней, этой статуе, судьба была милостива. Прошло время, были сделаны египетские и античные залы музея РГГУ, и то пространство, где хранились в заточении слепки, освободилось. Теперь за решеткой на нижнем уровне греческого дворика открывалось обширное пространство, хотя десятки лет до того здесь валялись слепки. Грязные, порой разбитые, никому не нужные, грудами наполняли они помещение, сквозь которое проход налево вел к нам, в Сектор Востока, и направо - к хранению живописи, внутреннему двору музея и заветному крану с холодной водой, где мы тайком порой наполняли чайник. Дирекцией было принято решение превратить освободившееся место в Зал истории музея. Один угол с кадрами хроники старой экспозиции Египетского зала принадлежал, по замыслу художника, Сектору Востока; его должен был украсить один-единственный памятник, который стал бы таким образом «лицом» нашей части коллекции. Попытавшись воспользоваться ситуацией, я предложил Ходжаш достать из-под стола Верочки массивную голову Сехмет и сделать ее памятником, символизирующим египетскую коллекцию.
Львиный лик богини, выполненный из серого гранита, в классическом трехчастном парике никогда не покидал запасника, а между тем мог соперничать степенью сохранности с поврежденной колоссальной Сехмет Эрмитажа и был одним из лучших памятников египетской коллекции ГМИИ. О чудо, Ходжаш тогда согласилась, дизайнер экспозиции нового зала - Давид Бернштейн пришел от львиной головы в восторг, но не все было так просто. Когда готовую экспозицию представляли директору, то уважаемая многими И.А. Антонова сказала следующее: «уберите отсюда эту морду»… В итоге на место поразительной Сехмет на постамент поставили красивую, но вполне заурядную статую женщины, ту самую, которую мы с Ольгой когда-то несли по правым хорам, найдя ей новое, более достойное, чем пыльный угол место.
Наверное, справедливо утверждение о том, что «рыба гниет с головы». Ведь основная проблема заключалась в том, что директор музея попросту… не любила древнее искусство. Совсем загнать Сектор Востока в подпол не получалось - Египетский зал, как и Зал древних цивилизаций пользовались успехом, который и не снился большинству залов европейской живописи, а с другой стороны месть за этот успех осуществлялась ежеминутно. Я хорошо помню, как один коллекционер принес на комиссию в музей удивительный сосуд культуры Урарту: черной, лощеной глины с орнаментом, выполненным впаянным цветным песком. Я редко видел Ходжаш такой счастливой: ничего подобного в музее не было. Сосуд почти три месяца пролежал на временном хранении в Секторе и в итоге вернулся к владельцу: у музея на покупку памятника средств не нашлось, и это при том, что вполне обычные гравюры в это же время музей покупал десятками. Мало кто знает, что в Секторе Востока ГМИИ есть превосходная коллекция буддийской бронзовой скульптуры, которую В.В. Павлов, который тогда был главой Отдела Востока музея спасал от переплавки в 30-е годы XX века в Бурятии, когда уничтожались дацаны. Уникальна и коллекция памятников Мезоамерики, из которой лишь пара сосудов культуры майя размещена в витринах II зала. Всем им в музее словно нет места, потому как в новое здание для Музея личных коллекций, где низкие потолки не позволяли полноценно экспонировать живопись, эти коллекции вновь не пустили, оставив заложниками подземелья и разместив в этих залах новые полчища приобретений гравюрного кабинета. Им не было места точно так же, как не было в Секторе и ставок для тех специалистов, которые могли бы заняться изучением этих удивительных собраний…
продолжение...