wpp 2007
Как и обещала - мои статьи из "Потребителя" про WPP.
Сначала - про 2007 год.
World Press Photo 2007
В Петербурге (Государственный музей Санкт-Петербурга) и Москве (Культурный центр «Винзавод») прошла выставка World Press Photo. В России показали передвижную выставку победителей и призеров 2006 г. главного мирового конкурса пресс-фотографии; за год она объедет 85 стран мира. Экспозиция оставляет двойственное чувство, заставляя в очередной раз задуматься о репортажной фотографии, о ее меняющемся на глазах месте в становящейся все более визуальной культуре, а также о том, почему пресс-снимки ощутимо потеряли в последнее время драйв и гуманистический настрой. Тем более, что конкурс WPP в этом году получился юбилейным: он проводился в пятидесятый раз- так что самое время подвести некоторые итоги.
Фонд World Press Photo существует с 1955 года под патронатом принца Королевства Нидерланды. Именно пятьдесят два года назад Голландский фотографический союз решил сделать свой собственный местный конкурс- Zilveren Camera- международным. Задачей было поднять уровень нидерландской пресс-фотографии: организаторы хотели «раскрыть» ее окружающему миру, поставив в международный контекст, обеспечив приток новой крови и проведя ряд полезных сопоставленийс иными национальными традициями. Первый же конкурс фактически обладал теми главными чертами, которые мы видим в современном WPP. К примеру, он вызвал достаточно бурную полемику в местной печати про роль пресс-фотографии в современном мире. С тех самых пор конкурс каждый год порождает все те же ожесточенные дискуссии: противники WPP критикуют выбор жюри, а также упрекают репортеров в излишнем натурализме кадров и спекуляции на темах войны, горя, боли, сторонники говорят о том, что конкурс представляет собой чуть ли не единственную всемирную площадку для свободного обмена информацией в среде фотожурналистики, высвечивает ее главные тенденции и позволяет профессионалам устанавливать рабочие контакты. Как сказал мне один знаменитый фоторепортер, последнее особенно ценно в мире, где движущаяся картинка теленовостей оставляет пресс-фотографии все меньше шансов. Ктому же, фонд WPP не просто устраивает конкурсы, но и, к примеру, проводит обширную образовательную программу для молодых фотографов, а также популяризирует репортаж во всем мире- такими вот передвижными выставками. Что касается «свободы репортера», то действительно с самого начала организаторы прилагали все усилия, чтобы поддерживать независимый статус мероприятия. Как сказано в официальной истории WPP на сайте фестиваля, в годы холодной войны «русские и американцы участвовали в работе жюри, обычно нейтрализуя друг друга». Кстати, советские и российские фотографы нередко занимали призовые места на WPP- однако в этом году наших здесь нет.
За свою полувековую историю WPP неоднократно привлекал внимание не только профессиональных фотожурналистов, но и широкой публики. Более того, пожалуй, все самые ожесточенные споры о границах допустимого в фотографии, о моральной ответственности репортера, о невозможности жертвовать людскими жизнями ради броских кадров разгорались за последние пятьдесят лет именно благодаря конкурсу. Так, снимки Эдди Адамса «Расстрел вьетконговца» («фотография года» в 1968) или Ника Ута «Девочка под напалмом» (1972) спровоцировали полемику о том, случились бы ли или нет эти страшные эпизоды, если бы у них не было благодарных зрителей в виде фоторепортеров. Знаковым (или, как сейчас принято говорить, «иконой») стал снимок победителя основного конкурса 1989 года Чарли Коула с танками на пекинской площади Тьянаьмень 4 июня. Рассматривать многие из этих фотографий действительно неприятно, больно, а то и просто страшно: слишком много в них горя, мертвых и оставшихся в живых жертв разного рода катастроф и военных конфликтов. Таковы образы сомалийской матери, несущей завернутого в белую простыню умершего от голода ребенка (Джеймс Нахтвей, 1992) или мертвое лицо с открытыми глазами еще одного ребенка, погибшего во время утечки газа в индийском Бхопале (Пабло Бартоломью, 1984). И непонятно, к кому из них испытываешь большее сочувствие- к погибшим, для которых весь ужас уже закончился, или к живым, оставшимся одиноко оплакивать ушедших.
Именно в излишнем натурализме и шокировании зрителя упрекали и продолжают упрекать репортажную фотографию, которая обычно берет главные призы в основных категориях на World Press Photo. О результатах шока от слишком откровенных фотографий, выражающегося в онемении эмоций и появлении у зрителя не искомого желания активно действовать, но пассивно соглашаться с царящей вокруг несправедливостью, хорошо известно и много написано в фотографической теории (см., к примеру, знаменитую книгу Сюзан Зонтаг «Когда мы смотрим на боль других»). В целом, особая связь фотографии как «застывшей картинки» с эмоциями- их провокацией и проработкой, их очищением или онемением- многократно описана и в фотографической теории, и в психотерапии. Именно этим, на мой взгляд, вызвана ярость переходящих в крик диалогов по поводу репортажа и документальной фотографии (забудем на секунду все споры про границы этих жанров). Сама же эта острая полемика, которую каждый год провоцирует WPP, необычайно важна и даже полезна для развития репортажа: она поддерживает огонь и жизнь в этом профессиональном сообществе, провоцирует его на постоянное определение и переопределение основ собственного профессионализма и «границ дозволенного». Грань между сочувствием и бесчувствием, смелым призывом к решительным действиям по устранению причин и следствий разнообразных мировых катастроф (иной раз вовремя опубликованный или показанный в узком правительственном кругу репортаж останавливал кровопролитные конфликты) и паразитированием на людских эмоциях здесь необычайно тонка. По сути дела, именно она и составляет главный нерв репортажа. Конечно, профессиональный фоторепортер должен обладать и рядом других качеств- скажем, владеть техническими основами мастерства, быть включенным в сообщество, знать основные тенденции современной фотографии (не только репортажной). И однако именно человеческое чутье, такт, постоянное балансирование на грани между смелостью и сдержанностью, гражданским, общественным пафосом и человеческим состраданием, пожалуй, являются здесь главными «жанровыми» качествами.
Не стоит думать, что сами профессионалы- по крайней мере лучшие из них- не понимают, с чем именно они имеют дело. Многие репортеры рассказывали, как в решающие моменты теряли редкие кадры- просто потому, что не могли в тот момент не отложить в сторону камеру, не пойти спасать человека. Тот же Эдди Адамс, на глазах у которого расстреляли человека, а он не смог, не успел (или, возможно, не захотел?) вмешаться, потом годами страдал от посттравматического синдрома и не вешал свой самый знаменитый снимок на стены студии. Один из многолетних членов жюри конкруса покойный Марк Гроссе, внешне спокойный и уравновешенный человек, пять лет назад признавался мне в ощущении леденящего кровь ужаса, которое возникает у него после многодневного просматривания тысяч работ, присланных на конкурс. Это ощущение ужаса и бессилия появляется у репортеров и тогда, когда им не удается убедить заказчиков серий снимков- в основном главных редакторов крупных журналов и газет- в том, что необходимо поехать в такую-то точку мира и сделать все, чтобы предотвратить очередную катастрофу. Ведь деньги обычно даются на «раскрученные» новостные темы, под непроизошедшие катастрофы их не дадут, поэтому некоторые профессионалы тратят колоссальные собственные средства на организацию той или иной поездки- на свой страх и риск. Подобное рода профессиональное чутье или нюх также является одним из нервов репортажа- и речь о предчувствии и предотвращении неоднократно заходила и на самом WPP в разные годы его существования.
И здесь нужно вернуться к разговору о результатах конкурса этого года. Выставка снимков-победителей, показанная в Санкт-Петербурге и Москве и путешествующая в данный момент по миру, оставляет какой-то странный осадок. Это огромное разочарование, почти злость. У большей части показанных работ нет ни того самого нерва, ни даже каких-то начатков понимания важности описанного баланса как основы репортажа. Если сказать предельно грубо, складывается такое ощущение, что авторов большинства снимков попросту кастрировали: их фотографии неинтересны, банальны, пресны, не берут за душу и, в конце концов, попросту неумны. Они либо излишне жестоки- но даже эта жестокость не пробирает до кости и мяса, либо сглаженностью всех острых углов и какой-то трогательной беззащитностью умиляют, как детский праздник на лужайке. Это не говоря о постоянной штамповке давно известных приемов, неумении большинства авторов работать с цветом и композицией и отсутствии знания основных тенденций современной фотографии. Ладно, спишем вопиющую «нефотографичность» показанного на быстроту требуемой реакции- в конце концов у репортера в горячей точке не всегда есть время, чтобы задумываться о красоте кадра, да и просто о технике и технологии. Но вот утеря многими членами сообщества профессионального чутья вызывает искреннее разочарование: такое ощущение, что профанируются сами основы жанра. По поводу большинства работ на вопрос «Как ты себя сейчас чувствуешь?» можно смело отвечать «Никак». Это даже не онемение- это полное отсутствие интереса: взглянул мельком и пошел дальше. Тот ли это результат, который должна вызывать репортажная- да и любая другая- фотография?
Для примера посмотрим на те категории, в которых речь идет вовсене о войне. Именно в этих номинациях, где не обязательно разить все чувства зрителя и не выедешь засчет бьющей наотмашь темы, ярче всего проявляются описанные черты. Кстати, «фотография года» - снимок Спенсера Платта, на котором группа богатых молодых ливанцев на красном авто едет сквозь развалины Бейрута после обстрела его израильтянами- тоже был показан в категории «Повседневная жизнь». Фото довольно интересное по задумке, исполнению и многослойности задлженных смыслов (тут можно вспомнить что угодно- от пира во время чумы до игры в биссер) и исполнению, но для «фотографии года» чего-то в нем все-таки не хватает. «Иконой современности» ему явно не стать- особенно если сравнивать с победителями прошлых лет. Возьмем, к примеру, 1 место в категории «Искусство и развлечения/одиночные фотографии». Норвежец Эспен Расмуссен запечатлел «девочку, рвущую цветы для праздника Иванова дня в Латвии». Снимок откровенно любительнского качества и неясной документальной ценности оставляет чувство глубочайшего недоумения: при чем здесь репортаж? Кстати, работа Каролин Коул (певица бурлескной театральной постановки в ярко-красном платье наносит пудру на плечи и шею), занявшая второе место в этой же категории, цепляет хотя бы чем-то, даже если это следование традиции «бытовой» английской и французской фотографии семидесятых. Вообще, в этом году снимки, получившие вторые места во многих категориях, намного интереснее первых. Такое ощущение, что жюри, отдав первенство откровенно слабым кадрам (возможно, по политическим или политкорректным соображениям), для вторых и третьих мест наконец-то смогло «по-честному» выбрать лучших. Или вот первое место в категории «Природа/одиночныефотографии». Майкл Николс замечательно сфотографировал сервала для National Geographic- снимок хоть сейчас наклеивай в альбом сюсюкающей при виде «кошечек» трепетной уездной барышни. Видно мастерство, работа диагонали и владение сложной техникой- но почему первое место?
Конечно, есть и отличные репортажи. Скажем, фотографически качественная серия Бруно Ферта (3 место, «Современные проблемы/серии») рассказывает об акции организации «Врачи без границ», бесплатно выдававшей французским бездомным яркие палатки. У их действий, как мы узнаем из подписи, был результат- в августе 2006 года правительство Франции, привлеченное происходящим, выделило $9,2 млн. для предоставления жилья неимущим. Привлекает внимание и снимок Нины Берман (1 место в категории «Портреты/одиночные фото»)- свадебный портрет странной пары: молодой и красивой девушки с серьезным и каким-то удивительно пронзительным выражением лица и ее жениха- морского пехотинца, который во время второй войны в Ираке, говоря сухим языком описания, «ослеп на один глаз, сломал кости черепа и потерял большую часть кожи из-за ожога». Снимок такого рода вызывает гораздо больше эмоций, чем все репортажи с гробами и пушками вместе взятые- кстати, как мы помним, именно «последствия войны» снимали авторы на заре фотографии сто пятьдесят лет назад. Два этих автора- Ферт и Берман- сделали, пожалуй, наиболее «живые» кадры на всей выставке. Возможно, дело здесь в том, что они фотографировали соотечественников и следовательно испытывали к ним живые чувства. К сожалению, при взгляде на другие снимки, будь это бомбежки в Ливане или последствия правления почившего диктатора Сапармурата Ниязова в Туркмении, ощущения жизни не возникает, а вместо него появляется ощущение вранья. Да, наверное, трудно сочувствовать людям чужой культуры и тем, кто не живет на соседней улице- но на то фотограф и фотограф, чтобы соединять сердца, а не вызывать в них чувства лицемерия и смерти всех чувств.
Здесь однако стоит вести речь уже не о фотографии, а о некоторых культурных явлениях в целом. Например, о том, что знаменитый исследователь отношений запада и востока Эдвард Саид когда-то назвал «ориентализмом» (низведение человека другой культуры на уровень экзотики), а другие называют колониальным мышлением, помноженным на политкорректность в ее худших проявлениях (показной интерес к другим культурам при испытваемом на деле внутреннем холоде), и дает все эти удивительно не греющие душу кадры, на которых войны и катастрофы становятся детскими переводными картинками. Это явление онемения самой человеческой природы, к сожалению, получает сейчас все большее и большее распространение в самых разных странах, включая Россию. И с этой точки зрения особенно обидно, что фотография- искусство, по самой своей природе будящее человеческие эмоции и зовущее к активному переустройству несправедливого мира- отказывается от своей основы. Но в профессиональной среде, где жесткие рамки жанра давно уже заданы, а новые технические приемы, как кажется, все давным-давно изобретены, новое слово сейчас может сказать только тот, кто говорит сердцем, излучfет тепло души и находится в контакте с самим собой. Именно в этом, на мой взгляд, и состоит одно из возможных и очень важных объяснений необходимости дальнейшего существования фоторепортажа в мире стремительно развивающихся «бегущей строки», «движущейся картинки» и целиком построенного на холодных и рациональных концептах современного искусства.
Виктория Мусвик
Сначала - про 2007 год.
World Press Photo 2007
В Петербурге (Государственный музей Санкт-Петербурга) и Москве (Культурный центр «Винзавод») прошла выставка World Press Photo. В России показали передвижную выставку победителей и призеров 2006 г. главного мирового конкурса пресс-фотографии; за год она объедет 85 стран мира. Экспозиция оставляет двойственное чувство, заставляя в очередной раз задуматься о репортажной фотографии, о ее меняющемся на глазах месте в становящейся все более визуальной культуре, а также о том, почему пресс-снимки ощутимо потеряли в последнее время драйв и гуманистический настрой. Тем более, что конкурс WPP в этом году получился юбилейным: он проводился в пятидесятый раз- так что самое время подвести некоторые итоги.
Фонд World Press Photo существует с 1955 года под патронатом принца Королевства Нидерланды. Именно пятьдесят два года назад Голландский фотографический союз решил сделать свой собственный местный конкурс- Zilveren Camera- международным. Задачей было поднять уровень нидерландской пресс-фотографии: организаторы хотели «раскрыть» ее окружающему миру, поставив в международный контекст, обеспечив приток новой крови и проведя ряд полезных сопоставленийс иными национальными традициями. Первый же конкурс фактически обладал теми главными чертами, которые мы видим в современном WPP. К примеру, он вызвал достаточно бурную полемику в местной печати про роль пресс-фотографии в современном мире. С тех самых пор конкурс каждый год порождает все те же ожесточенные дискуссии: противники WPP критикуют выбор жюри, а также упрекают репортеров в излишнем натурализме кадров и спекуляции на темах войны, горя, боли, сторонники говорят о том, что конкурс представляет собой чуть ли не единственную всемирную площадку для свободного обмена информацией в среде фотожурналистики, высвечивает ее главные тенденции и позволяет профессионалам устанавливать рабочие контакты. Как сказал мне один знаменитый фоторепортер, последнее особенно ценно в мире, где движущаяся картинка теленовостей оставляет пресс-фотографии все меньше шансов. Ктому же, фонд WPP не просто устраивает конкурсы, но и, к примеру, проводит обширную образовательную программу для молодых фотографов, а также популяризирует репортаж во всем мире- такими вот передвижными выставками. Что касается «свободы репортера», то действительно с самого начала организаторы прилагали все усилия, чтобы поддерживать независимый статус мероприятия. Как сказано в официальной истории WPP на сайте фестиваля, в годы холодной войны «русские и американцы участвовали в работе жюри, обычно нейтрализуя друг друга». Кстати, советские и российские фотографы нередко занимали призовые места на WPP- однако в этом году наших здесь нет.
За свою полувековую историю WPP неоднократно привлекал внимание не только профессиональных фотожурналистов, но и широкой публики. Более того, пожалуй, все самые ожесточенные споры о границах допустимого в фотографии, о моральной ответственности репортера, о невозможности жертвовать людскими жизнями ради броских кадров разгорались за последние пятьдесят лет именно благодаря конкурсу. Так, снимки Эдди Адамса «Расстрел вьетконговца» («фотография года» в 1968) или Ника Ута «Девочка под напалмом» (1972) спровоцировали полемику о том, случились бы ли или нет эти страшные эпизоды, если бы у них не было благодарных зрителей в виде фоторепортеров. Знаковым (или, как сейчас принято говорить, «иконой») стал снимок победителя основного конкурса 1989 года Чарли Коула с танками на пекинской площади Тьянаьмень 4 июня. Рассматривать многие из этих фотографий действительно неприятно, больно, а то и просто страшно: слишком много в них горя, мертвых и оставшихся в живых жертв разного рода катастроф и военных конфликтов. Таковы образы сомалийской матери, несущей завернутого в белую простыню умершего от голода ребенка (Джеймс Нахтвей, 1992) или мертвое лицо с открытыми глазами еще одного ребенка, погибшего во время утечки газа в индийском Бхопале (Пабло Бартоломью, 1984). И непонятно, к кому из них испытываешь большее сочувствие- к погибшим, для которых весь ужас уже закончился, или к живым, оставшимся одиноко оплакивать ушедших.
Именно в излишнем натурализме и шокировании зрителя упрекали и продолжают упрекать репортажную фотографию, которая обычно берет главные призы в основных категориях на World Press Photo. О результатах шока от слишком откровенных фотографий, выражающегося в онемении эмоций и появлении у зрителя не искомого желания активно действовать, но пассивно соглашаться с царящей вокруг несправедливостью, хорошо известно и много написано в фотографической теории (см., к примеру, знаменитую книгу Сюзан Зонтаг «Когда мы смотрим на боль других»). В целом, особая связь фотографии как «застывшей картинки» с эмоциями- их провокацией и проработкой, их очищением или онемением- многократно описана и в фотографической теории, и в психотерапии. Именно этим, на мой взгляд, вызвана ярость переходящих в крик диалогов по поводу репортажа и документальной фотографии (забудем на секунду все споры про границы этих жанров). Сама же эта острая полемика, которую каждый год провоцирует WPP, необычайно важна и даже полезна для развития репортажа: она поддерживает огонь и жизнь в этом профессиональном сообществе, провоцирует его на постоянное определение и переопределение основ собственного профессионализма и «границ дозволенного». Грань между сочувствием и бесчувствием, смелым призывом к решительным действиям по устранению причин и следствий разнообразных мировых катастроф (иной раз вовремя опубликованный или показанный в узком правительственном кругу репортаж останавливал кровопролитные конфликты) и паразитированием на людских эмоциях здесь необычайно тонка. По сути дела, именно она и составляет главный нерв репортажа. Конечно, профессиональный фоторепортер должен обладать и рядом других качеств- скажем, владеть техническими основами мастерства, быть включенным в сообщество, знать основные тенденции современной фотографии (не только репортажной). И однако именно человеческое чутье, такт, постоянное балансирование на грани между смелостью и сдержанностью, гражданским, общественным пафосом и человеческим состраданием, пожалуй, являются здесь главными «жанровыми» качествами.
Не стоит думать, что сами профессионалы- по крайней мере лучшие из них- не понимают, с чем именно они имеют дело. Многие репортеры рассказывали, как в решающие моменты теряли редкие кадры- просто потому, что не могли в тот момент не отложить в сторону камеру, не пойти спасать человека. Тот же Эдди Адамс, на глазах у которого расстреляли человека, а он не смог, не успел (или, возможно, не захотел?) вмешаться, потом годами страдал от посттравматического синдрома и не вешал свой самый знаменитый снимок на стены студии. Один из многолетних членов жюри конкруса покойный Марк Гроссе, внешне спокойный и уравновешенный человек, пять лет назад признавался мне в ощущении леденящего кровь ужаса, которое возникает у него после многодневного просматривания тысяч работ, присланных на конкурс. Это ощущение ужаса и бессилия появляется у репортеров и тогда, когда им не удается убедить заказчиков серий снимков- в основном главных редакторов крупных журналов и газет- в том, что необходимо поехать в такую-то точку мира и сделать все, чтобы предотвратить очередную катастрофу. Ведь деньги обычно даются на «раскрученные» новостные темы, под непроизошедшие катастрофы их не дадут, поэтому некоторые профессионалы тратят колоссальные собственные средства на организацию той или иной поездки- на свой страх и риск. Подобное рода профессиональное чутье или нюх также является одним из нервов репортажа- и речь о предчувствии и предотвращении неоднократно заходила и на самом WPP в разные годы его существования.
И здесь нужно вернуться к разговору о результатах конкурса этого года. Выставка снимков-победителей, показанная в Санкт-Петербурге и Москве и путешествующая в данный момент по миру, оставляет какой-то странный осадок. Это огромное разочарование, почти злость. У большей части показанных работ нет ни того самого нерва, ни даже каких-то начатков понимания важности описанного баланса как основы репортажа. Если сказать предельно грубо, складывается такое ощущение, что авторов большинства снимков попросту кастрировали: их фотографии неинтересны, банальны, пресны, не берут за душу и, в конце концов, попросту неумны. Они либо излишне жестоки- но даже эта жестокость не пробирает до кости и мяса, либо сглаженностью всех острых углов и какой-то трогательной беззащитностью умиляют, как детский праздник на лужайке. Это не говоря о постоянной штамповке давно известных приемов, неумении большинства авторов работать с цветом и композицией и отсутствии знания основных тенденций современной фотографии. Ладно, спишем вопиющую «нефотографичность» показанного на быстроту требуемой реакции- в конце концов у репортера в горячей точке не всегда есть время, чтобы задумываться о красоте кадра, да и просто о технике и технологии. Но вот утеря многими членами сообщества профессионального чутья вызывает искреннее разочарование: такое ощущение, что профанируются сами основы жанра. По поводу большинства работ на вопрос «Как ты себя сейчас чувствуешь?» можно смело отвечать «Никак». Это даже не онемение- это полное отсутствие интереса: взглянул мельком и пошел дальше. Тот ли это результат, который должна вызывать репортажная- да и любая другая- фотография?
Для примера посмотрим на те категории, в которых речь идет вовсене о войне. Именно в этих номинациях, где не обязательно разить все чувства зрителя и не выедешь засчет бьющей наотмашь темы, ярче всего проявляются описанные черты. Кстати, «фотография года» - снимок Спенсера Платта, на котором группа богатых молодых ливанцев на красном авто едет сквозь развалины Бейрута после обстрела его израильтянами- тоже был показан в категории «Повседневная жизнь». Фото довольно интересное по задумке, исполнению и многослойности задлженных смыслов (тут можно вспомнить что угодно- от пира во время чумы до игры в биссер) и исполнению, но для «фотографии года» чего-то в нем все-таки не хватает. «Иконой современности» ему явно не стать- особенно если сравнивать с победителями прошлых лет. Возьмем, к примеру, 1 место в категории «Искусство и развлечения/одиночные фотографии». Норвежец Эспен Расмуссен запечатлел «девочку, рвущую цветы для праздника Иванова дня в Латвии». Снимок откровенно любительнского качества и неясной документальной ценности оставляет чувство глубочайшего недоумения: при чем здесь репортаж? Кстати, работа Каролин Коул (певица бурлескной театральной постановки в ярко-красном платье наносит пудру на плечи и шею), занявшая второе место в этой же категории, цепляет хотя бы чем-то, даже если это следование традиции «бытовой» английской и французской фотографии семидесятых. Вообще, в этом году снимки, получившие вторые места во многих категориях, намного интереснее первых. Такое ощущение, что жюри, отдав первенство откровенно слабым кадрам (возможно, по политическим или политкорректным соображениям), для вторых и третьих мест наконец-то смогло «по-честному» выбрать лучших. Или вот первое место в категории «Природа/одиночныефотографии». Майкл Николс замечательно сфотографировал сервала для National Geographic- снимок хоть сейчас наклеивай в альбом сюсюкающей при виде «кошечек» трепетной уездной барышни. Видно мастерство, работа диагонали и владение сложной техникой- но почему первое место?
Конечно, есть и отличные репортажи. Скажем, фотографически качественная серия Бруно Ферта (3 место, «Современные проблемы/серии») рассказывает об акции организации «Врачи без границ», бесплатно выдававшей французским бездомным яркие палатки. У их действий, как мы узнаем из подписи, был результат- в августе 2006 года правительство Франции, привлеченное происходящим, выделило $9,2 млн. для предоставления жилья неимущим. Привлекает внимание и снимок Нины Берман (1 место в категории «Портреты/одиночные фото»)- свадебный портрет странной пары: молодой и красивой девушки с серьезным и каким-то удивительно пронзительным выражением лица и ее жениха- морского пехотинца, который во время второй войны в Ираке, говоря сухим языком описания, «ослеп на один глаз, сломал кости черепа и потерял большую часть кожи из-за ожога». Снимок такого рода вызывает гораздо больше эмоций, чем все репортажи с гробами и пушками вместе взятые- кстати, как мы помним, именно «последствия войны» снимали авторы на заре фотографии сто пятьдесят лет назад. Два этих автора- Ферт и Берман- сделали, пожалуй, наиболее «живые» кадры на всей выставке. Возможно, дело здесь в том, что они фотографировали соотечественников и следовательно испытывали к ним живые чувства. К сожалению, при взгляде на другие снимки, будь это бомбежки в Ливане или последствия правления почившего диктатора Сапармурата Ниязова в Туркмении, ощущения жизни не возникает, а вместо него появляется ощущение вранья. Да, наверное, трудно сочувствовать людям чужой культуры и тем, кто не живет на соседней улице- но на то фотограф и фотограф, чтобы соединять сердца, а не вызывать в них чувства лицемерия и смерти всех чувств.
Здесь однако стоит вести речь уже не о фотографии, а о некоторых культурных явлениях в целом. Например, о том, что знаменитый исследователь отношений запада и востока Эдвард Саид когда-то назвал «ориентализмом» (низведение человека другой культуры на уровень экзотики), а другие называют колониальным мышлением, помноженным на политкорректность в ее худших проявлениях (показной интерес к другим культурам при испытваемом на деле внутреннем холоде), и дает все эти удивительно не греющие душу кадры, на которых войны и катастрофы становятся детскими переводными картинками. Это явление онемения самой человеческой природы, к сожалению, получает сейчас все большее и большее распространение в самых разных странах, включая Россию. И с этой точки зрения особенно обидно, что фотография- искусство, по самой своей природе будящее человеческие эмоции и зовущее к активному переустройству несправедливого мира- отказывается от своей основы. Но в профессиональной среде, где жесткие рамки жанра давно уже заданы, а новые технические приемы, как кажется, все давным-давно изобретены, новое слово сейчас может сказать только тот, кто говорит сердцем, излучfет тепло души и находится в контакте с самим собой. Именно в этом, на мой взгляд, и состоит одно из возможных и очень важных объяснений необходимости дальнейшего существования фоторепортажа в мире стремительно развивающихся «бегущей строки», «движущейся картинки» и целиком построенного на холодных и рациональных концептах современного искусства.
Виктория Мусвик