Политика никогда не была нетайной
Не всякий человек человеку - волк, гораздо чаще - овцы. Волки разумные стали думать, как не перегрызться и вместе пасти овец и чтоб те не бунтовали против мясоедения. Мозговые штурмы панацею не находили, но паллиативы отыскивались: надо постоянно овец «ставить на измену» - заставлять чувствовать себя виноватыми, а если средь них возникали «шибко умные», всегда находился довод, по силе убийственный: «Виноват уж тем, что хочется мне кушать».
В конце концов хищно настроенные изобрели механизмы, которые позволили наиболее эффективно упорядочивать жизнь «ферм зверей», где все они провозглашались равными, но некоторые были равней других. А главным провозгласили Левиафана, морское чудовище из Ветхого Завета.
Ему уподобил государство английский философ Гоббс. На титульном листе первого издания (1651 г.) его книги «Левиафан» был изображён гигантский человек, составленный из громадного множества маленьких людей, с мечом в правой руке и епископским жезлом в левой. Под мечом нарисованы корона, крепость, пушка, копья, знамёна… Под жезлом - церковь, шапка епископа, стрелы анафемы, острия, символизирующие различение, силлогизм, дилемму… В общем, представлены типичные средства власти и борьбы. Заметьте, что словесные инструменты продемонстрированы как важное политическое оружие.
«Левиафан» взволновал многих мыслителей. В XX веке о нём не раз писал немецкий философ Карл Шмитт. Назвав свою книгу «Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса» сочинением эзотерическим, он предостерегал читателя от её чтения: «Иначе у тебя может случиться вредный для здоровья приступ ярости, и ты попытаешься разрушить нечто такое, что находится по ту сторону всякой разрушимости».
Автор вступительной статьи к русскому изданию Шмитта А. Филиппов, объясняя причину эзотеричности - «Тайна была одним из важнейших аспектов правления и управления», - ссылается на Н. Лумана, который заметил, что основным грехом Макиавелли были не его идеи, а их публикация. Потому что публикация знания, которое по природе не может не быть тайным, действует саморазрушительно. Якобы лишь Гоббс решительно перестроился с подачи советов властям на публичное разглашение секретов управления.
Интересна цитата Филиппова из другой книги Шмитта: «Гуманно-гуманитарные философы XVIII в. проповедовали просвещённый деспотизм и диктатуру разума. На том, что они репрезентируют идею гуманности, они основывают свой авторитет и свои тайные связи. Негуманное превосходство над непосвящёнными, над средним человеком и всеобщей массовой демократией заключено в этой эзотерике… Кто ещё ощущает в себе сегодня такое мужество?».
Шмитт уверяет, что такого мужества нет больше ни у кого. Но без него не будет тайн, «вообще никакой политики, потому что всякая большая политика предполагает «arcanum» (тайну)… Особенно сочувственно тайны такого рода будут, видимо, приниматься экономико-техническим мышлением, и в этом-то как раз, возможно, и заключено начало новой, неконтролируемой власти» (выделено В.П.).
Получается, не смыслят ни бельмеса профаны в политике? Как же могут они судить о государственном управлении? Руссо, хоть и оспаривал претензии правящих на особенность, вынужден был признать: народу - власть законодательную, но исполнительную ему доверить нельзя, ибо некомпетентен.
Маркс с Лениным создали всесильное верное учение: ерунда всё это, утверждали, Коммуна и Советы, дескать, наилучшее общественное устройство, где нет ничего тайного, госмашину - на слом, вместо неё - «самоорганизация народа», если понадобится, и кухарка научится властвовать. Никаких секретов от рабочих и крестьян - всё откровенно.
Ну ради захвата власти чего не наговоришь и не напишешь. Перед революцией грозили уничтожить машину государства - перевернув всё, преобразовали её в бульдозер с пулемётом. Вместо разоблачения тайн нагородили такой их частокол, что мыши не проскочить. Секретными стали даже книги, вот и Карл Шмитт дошёл до нас с громадным опозданием.
Его книга не столь эзотерична, сколько сложно написана. Не похоже, что она рассчитана на властей предержащих. Скорее, как раз на маргинальных мыслителей, пытающихся собрать бесконечный пазл картины социальной реальности. Шмитт ещё раз подтверждает: политика никогда не была нетайной, трудно управлять по-честному, открыто.
В конце концов хищно настроенные изобрели механизмы, которые позволили наиболее эффективно упорядочивать жизнь «ферм зверей», где все они провозглашались равными, но некоторые были равней других. А главным провозгласили Левиафана, морское чудовище из Ветхого Завета.
Ему уподобил государство английский философ Гоббс. На титульном листе первого издания (1651 г.) его книги «Левиафан» был изображён гигантский человек, составленный из громадного множества маленьких людей, с мечом в правой руке и епископским жезлом в левой. Под мечом нарисованы корона, крепость, пушка, копья, знамёна… Под жезлом - церковь, шапка епископа, стрелы анафемы, острия, символизирующие различение, силлогизм, дилемму… В общем, представлены типичные средства власти и борьбы. Заметьте, что словесные инструменты продемонстрированы как важное политическое оружие.
«Левиафан» взволновал многих мыслителей. В XX веке о нём не раз писал немецкий философ Карл Шмитт. Назвав свою книгу «Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса» сочинением эзотерическим, он предостерегал читателя от её чтения: «Иначе у тебя может случиться вредный для здоровья приступ ярости, и ты попытаешься разрушить нечто такое, что находится по ту сторону всякой разрушимости».
Автор вступительной статьи к русскому изданию Шмитта А. Филиппов, объясняя причину эзотеричности - «Тайна была одним из важнейших аспектов правления и управления», - ссылается на Н. Лумана, который заметил, что основным грехом Макиавелли были не его идеи, а их публикация. Потому что публикация знания, которое по природе не может не быть тайным, действует саморазрушительно. Якобы лишь Гоббс решительно перестроился с подачи советов властям на публичное разглашение секретов управления.
Интересна цитата Филиппова из другой книги Шмитта: «Гуманно-гуманитарные философы XVIII в. проповедовали просвещённый деспотизм и диктатуру разума. На том, что они репрезентируют идею гуманности, они основывают свой авторитет и свои тайные связи. Негуманное превосходство над непосвящёнными, над средним человеком и всеобщей массовой демократией заключено в этой эзотерике… Кто ещё ощущает в себе сегодня такое мужество?».
Шмитт уверяет, что такого мужества нет больше ни у кого. Но без него не будет тайн, «вообще никакой политики, потому что всякая большая политика предполагает «arcanum» (тайну)… Особенно сочувственно тайны такого рода будут, видимо, приниматься экономико-техническим мышлением, и в этом-то как раз, возможно, и заключено начало новой, неконтролируемой власти» (выделено В.П.).
Получается, не смыслят ни бельмеса профаны в политике? Как же могут они судить о государственном управлении? Руссо, хоть и оспаривал претензии правящих на особенность, вынужден был признать: народу - власть законодательную, но исполнительную ему доверить нельзя, ибо некомпетентен.
Маркс с Лениным создали всесильное верное учение: ерунда всё это, утверждали, Коммуна и Советы, дескать, наилучшее общественное устройство, где нет ничего тайного, госмашину - на слом, вместо неё - «самоорганизация народа», если понадобится, и кухарка научится властвовать. Никаких секретов от рабочих и крестьян - всё откровенно.
Ну ради захвата власти чего не наговоришь и не напишешь. Перед революцией грозили уничтожить машину государства - перевернув всё, преобразовали её в бульдозер с пулемётом. Вместо разоблачения тайн нагородили такой их частокол, что мыши не проскочить. Секретными стали даже книги, вот и Карл Шмитт дошёл до нас с громадным опозданием.
Его книга не столь эзотерична, сколько сложно написана. Не похоже, что она рассчитана на властей предержащих. Скорее, как раз на маргинальных мыслителей, пытающихся собрать бесконечный пазл картины социальной реальности. Шмитт ещё раз подтверждает: политика никогда не была нетайной, трудно управлять по-честному, открыто.