THURISAZ (продолжение)
начало здесь http://veraalek.livejournal.com/65483.html
Потом из Сибири переехали в Молдавию. Здесь НГ навсегда соединился для меня с хризантемами.
В Сибири, которая вспоминается огромными снежными сугробами, дискомфортом холода и скучного сидения с бабкой на печи, живых цветов, кажется, я и не видела. По крайней мере, в моем представлении цветами были или роскошно-печальные красные розы на картинке из «Снежной королевы», замороженные Каем, или те цветочки, что учила рисовать ее бабушка: желтый кружок посередине, пять красных или синих лепестков и, как мышиный хвостик, зеленый стебелек с двумя хилыми листочками.
Я была потрясена, приехав поздней осенью в Молдавию и увидев в полисаднике у тети припорошенные первым ноябрьским снежком пышные темно-зеленые кусты цветущих хризантем. В заснеженной Сибири успевшая узнать лишь простые, как в шестикарандашной пачке «Спартака», краски, я чувствовала себя попавшей в неземной фантастический мир багрово-лиловых оттенков, в котором красота побеждала холод. На глазах изумленного ребенка мокрые противные комочки южного снега пронизывались иголочками отражавших нападение бесстрашных хризантем и таяли. Потом цветущие кусты выкопали, пересадили в кадки и перенесли на веранду, превратив ее в сказочный сад, и хризантемы цвели и на Новый год, распространяя свой праздничный свеже-горький аромат, который с тех пор для меня стал запахом красоты, жизни и новогоднего праздника.
В Молдавии родители начали отмечать НГ дома, т.е. парить-шкварить вкусности и ставить елку, ходить в гости к родственникам и принимать оных. Было накуплено много чудесных елочных игрушек. Родители как бы спохватились и восполняли то, чего не было у них в детстве.
Они играли в детство, а я, ребенок, была в общем-то чужой на их детском празднике. Елку они ставили для себя, а не для меня.
К этому времени я уже узнала о Деде Морозе, о подарках под елкой. В доме был телевизор, и я, хотя и росла изолированно от об-ва детей, из телека много какой информации узнавала. Особенно из передач о счастливом детстве советской детворы. И ждала и доброго Деда Мороза, и подарков под елкой.
Ожидая чуда, я помогала наряжать елку, помогала и на кухне.
Увы, я так и не нашла никогда под елкой подарка… А искала уже и большой дурындой, где-то класса до пятого.
А класса с 5, помимо украшения елки, помощи по уборке и на кухне, у меня появилась главная моя новогодняя обязанность: переглаживать белье. Мать устраивала всегда грандиозную предновогоднюю стирку, и я гладила эти долбаные пододеяльники и льняные простыни. Всегда, выглаживая все уголки и загладки, пришпаривала себе утюгом руки, и НГ - это ожидание чуда с ноющей болью от ожогов.
У меня в детстве вообще было много трудовых обязанностей. На мне была не только глажка, но и уборка дома. Но работу по дому я любила.
Хуже было с огородом, к-рый заставляли полоть. Ненавидела.
В конце концов мать сдалась, и от прополки меня освободила. Было это так. Посеяла мать грядку с морковью, и только у той вылезло по два листика, поручила мне, уходя на работу, прополоть. На эти же два первых листика морковной ботвы был очень похож один сорняк. Вот я и выполола грядку якобы от этого сорняка. Чистенькая такая получилась грядка! Помню, как мать хватала, онемев, воздух ртом. Самое интересное, что она мне даже и не накостыляла за эту прополку - видно, сил не было.
Чуть позже выкупила право свободы от любой прополки, став водоносом.
Молдавия, жара. Огород поливался через день принесенной из колодца водой. Две огромные 100-литровые цистерны я заполняла раз в два дня, выкачивая воду из колодца, к-рый был метрах в 100 от дома. Воду таскала в двух ведрах.
И еще были гуси-утки и коза, к-рых пасла, и тьма кролей, к-рым собирала траву.
Мясо не покупали - было свое. Мой бывший муж мне потом завидовал все 29 лет моей семейной жизни. Я его упрекала за жадность к мясу, на что он парировал, что я в детстве мяса нажралась доотвала, поэтому нежадная к нему, в отличие от него, где в еврейской семье курочку делили на 7 человек.
Кролей была тьма, а трава собиралась вручную в мешок и таскалась на горбе. Странно, что мой мастеровой отец почему-то не соорудил никакой тележки для облегчения этого труда. Может быть, потому что это была моя обязанность и в голову просто не приходило, что девчонке таскать на себе мешки вредно.
Трава вблизи дома не успевала за прожорливостью кролей, и приходилось уходить далеко, искать сочные лужайки. Мешок набивался ногами, чтобы побольше вошло. Был такой неподъемный, что волочила его за собой по земле. Мешки быстро протирались и дырявились, но были дармовыми, откуда-то их тырили, поэтому их не жалели.
Пасти птицу и собирать траву было хорошо: это Днестр, лес, рощи, деревенское раздолье, это - ты и природа.
Родителям при помощи могущественного брата отца был выделен участок земли не в самом городке Сороки, а рядом, в сельце Бужеровка, в 10 минутах езды до центра городка.
Городок, бывшее еврейское местечко, был населен преимущественно русскими оккупантами и вернувшимися или чудом уцелевшими во время немецко-румынской оккупации во вторую мировую евреями. Немцы сначала устроили массовый расстрел бессарабских евреев. Но потом передали власть румынам, а у тех были др проблемы, им было не до истребления оставшихся жидков. Я была в классе 5-м, когда за Бужеровкой, на месте массового расстрела немцами евреев, был поставлен единственный в Молдавии памятник жертвам фашизма.
Бужеровка - это молдавское население, для к-рых русские - оккупанты, проводившие коллективизацию. Участок моему отцу и был выделен в процессе завершения коллективизации. У одной вдовы-молдаванки, дочери и жены репрессированных кулаков, Тетлюбы, властями было отсечено от наследственной землицы еще 15 соток. Сказать, что русских в Бужеровке недолюбливали, - это ничего не сказать. К тому же отец был коммунягой и братом начальника тюрьмы. Поначалу я не могла выходить за ворота - меня мальчишки-молдаване забрасывали камнями.
Но вскоре война была закончена. Молдаване - добрый, трудолюбивый и миролюбивый народ. Худой мир лучше доброй ссоры - их принцип. Увидев, что отец не чванлив и что они с матерью своими руками начали строить дом, соседи-молдаване предложили им помощь так называемой магалы. Это когда наиболее трудоемкие этапы строительства делаются за пару дней всей магалой, всем миром. Мужчины работают, а женщины готовят на хозяйские деньги хороший обед на всех. Вечером - праздник, с огненным танцем жоком и молдавскими песнями. Так моим родителям магалой помогали сделать саманы для дома, поднять стены, накрыть крышу. Дом был построен в рекордные сроки - за лето.
Училась я в городе, жила - в деревне. Меня не отправляли ни в какие пионерлагеря, как др детей, от к-рых родители, оздоровляя их, избавлялись хоть на смену. Я не была в обузу, я была просто необходима дома как дармовая рабсила. К тому же ведь я же сидела не в пыльном городе, как здраво рассуждала моя мать, а была на природе, где оздоровляйся - не хочу.
Мое лето - это три месяца полного отстранения от школы и от одноклассников. Они были в городе, я - в своей деревне Бужеровке. Езды до города 10 мин., но как-то даже и не мыслилось, что можно поехать в город встретиться с кем-то из одноклассников. На три месяца я выпадала. Среди детей соседей-молдаван у меня друзей не было. Как видно, не только по национальной причине, но прежде всего потому, что все дети соседей моего возраста были мальчишками, кроме Лизы, дочери цыганки. О ней и ее семье я расскажу позже и поподробней.
Лето ассоциировалось у меня прежде всего со свободой, с окрашенным в яркие летние краски, чарующим своей красотой миром природы, тогда как пыльные Сороки - со стеснением свободы, с зимним холодом, скукой сидения взаперти, школой и уроками. Зима и лето, мороз и жара, город и сельский простор, принуждение и свобода определяли два образа жизни и мысли, уравновешивавшие друг друга, словно два полушария мозга. Город - это зимнее сидение взаперти в своей комнате с забегами в ледяную кухню взять какой-н еды, школа, соблюдение всех правил, дисциплина, мрачные улицы с убогими мазанками еврейского местечка; постоянные оттепели, превращавшие улицы в бурлящие потоки и обрекавшие на хождение в холодной промокшей обуви.
Город - это нелюбимая и невзлюбившая меня первая учительница мегера Верастепановна. Меня по блату как племянницу устроили в первый в городе класс с анг. яз. уже с начальной школы. Эта же дрянь, учительница первая моя, очень любила брать борзыми щенками, и родители почти всех моих одноклассников в эту игру умели играть. Моя мама в нее играть не хотела и, соответственно, получала и я, и она.
Поскольку была моя мама скупым ч-ком, она не считала нужным потратить деньги дочери на пояс (или как это тогда называлось?) с застежками для чулок. Чулки у меня держались на толстых круглых резинках, к-рые больно врезались в ляжки. На уроках я иногда забиралась к себе под юбку и передвигала резинки с чулками ниже, чтобы дать передохнуть сжимаемой до жжения ноге. Верастепановна, заметив сие, меня о причинах лазанья под юбку не спросила, но, встретив мою мать в кинотеатре, громко, при всех сказала ей, чтобы она обратила внимание на мои дурные наклонности, так как я занимаюсь…онанизмом. Что такое онанизм, моей наивной матери, в шоке пришедшей с работы, объяснил отец. Я же делала вид, что спала.
Город для меня - это, помимо всего прочего, неистребимое желание бежать и обрести независимость. Город воплощал в себе унижение, изгойство. Жизнь за городом, в Бужеровке, несла свободу, разнообразие, вольницу, нескончаемые радости, доставляемые одним лишь соприкосновением с природой, радости, которые давались без усилий и которыми можно было наслаждаться с утра до вечера, даже того не замечая…
Инстинктом сопротивления человеческое животное обязано контрастной, состоящей из враждебных стихий природе: контраст между теми удовольствиями, которые человеческое животное получает летом, и теми неудовольствиями, которые оно испытывает от зимы - вот причина появления у человека инстинкта сопротивления. Особенно ярко, отчетливо этот инстинкт проявляется в детях, потому что еще не прикрыт в них «лоскутным нарядом» социализации. Благодаря аномальным условиям своего детства, я была очень диким животным. Я располагала куда большим диапазоном впечатлений, чем мои городские сверстники. Окружающая природа воспринималась мною просто и непосредственно - в ее первозданном виде. … Зима и лето были двумя враждебными стихиями: они формировали два различных склада души. Зима требовала постоянных усилий, лето позволяло вести вольготную жизнь.
Сейчас мне кажется, что детские впечатления, связанные с Бужеровкой, и предопределили приоритет для меня нравственного начала и верность неким идеалам. Бужеровка для меня олицетворяла нравственный принцип - принцип противодействия городу, Сорокам. Я нисколько не сомневаюсь, я глубоко уверена, что принцип противодействия может быть нравственным принципом, что он связан с этическими составляющими - Истиной, Долгом и Свободой. Все те внешние силы, и природные, и социальные, которые в детстве формировали во мне способность к противодействию, я безоговорочно оцениваю как оказавшие благое воздействие.
В число этих сил входит и соприкосновение с историей. Сорокская крепость. На берегу Днестра, минут в 15 ходьбы от дома. Все мое детство была на реставрации, иногда нас водили в нее на экскурсию. Но можно было обходить ее, прислоняться к ее стенам, казаться руками ее древних камней. И живой становилась легенда о ней. Крепость была отбита у турок, занята молдаванами, но турки вновь пришли с удесятеренными силами и осадили крепость. У ее защитников кончились припасы, вода, и тогда к ним на помощь прилетели прекрасные аисты, к-рые принесли в клювах грозди винограда. На бутылках молдавского вина - аист с виноградной гроздью из этой легенды, а иногда на фоне сорокской крепости.
Соприкосновение с историей также способствовало формированию в ребенке принципа сопротивления как ведущего.
Под воздействием социалиализации принцип сопротивления порождал ненависть. Но то сердце не научится любить, к-рое устало ненавидеть.
Я и сегодня много и многое ненавижу. И не считаю свою ненависть пороком. Такая я уж ненавидящая христианка!
Я ВСЕ в своей жизни ПРИНЯЛА, но я не примирилась.
Принцип сопротивления сегодня трансформировался в ПРИНЯТЬ, НО НЕ ПРИМИРИТЬСЯ.
А начало этой трансформации там же, в детстве. Была бужеровская библиотека, куда я бегала за книгами. Шикарная библиотека, вся классика была. Читала запоем.
Да нет, мое аномальное детство не было плохим, несмотря на то, что изобильный труд делает из девочки, выламывая из жизни, ломовую лошадь.
И как же сильна эта выломанность! Вот ведь даже и сейчас я, уже не ожидая от НГ никаких чудес, полумертвая, но заставила себя убрать эту съемную кв по-праздничному. Даже почистила покрытия и протерла стекла.
И в голову лезли мысли пойти в магазин и купить что-то праздничное, чтобы приготовить. Эти мысли обрывала, вспомнив, что жрать-то мне не хочется. И все равно выползла, купила в ближайшем магазине клок семги, красную икру и мандарины. Последние оказались вкусными. Их вот и ем сейчас, в новогоднюю ночь. Может, появится аппетит и на рыбу с икрой.
А цитрусовые ем впервые лет за пять.
Не могла их есть из ненависти к Либуркину. В Молдавии все цитрусовые были дефицитом, и Либ, приехав в Питер, жадно пожирал килограммами апельсины и мандарины. Особенно омерзительно жрал апельсины. Жадно, сладкий липкий сок тек из его хавальника на одежду, стол, покрытие, на диван.
А сейчас вот ем мандаринки.
И еще у меня много цветов. На НГ должны быть цветы, хризантемы. И именно хризантемы мне неожиданно принесла 31-го утром моя бывшая ученица, поступившая летом на соцфак. Тогда в августе, поступив, лишь позвонила, но зато вот сейчас приехала с хризантемами.
И еще я себе и сама прикупила цветов.
Наверное, кто-н придет и на мои похороны и будет там столько цветов, сколько мне не дарили в жизни. Но я же их уже не увижу, поэтому купила себе их сама сейчас.
Однако я же о НГ, надо все же придерживаться канвы!
Да, стоят у меня цветы. Красивые цветы - праздник все-таки!
Елку в этом году достала, но так и не смогла собраться ее нарядить. Стоит в коробке посередине комнаты. Собранное и нераспакованное мое ожидание праздника.
Может, и наряжу к Рождеству. Если кто-н нагрянет в гости, чтобы видели, что у меня все ок!
Хотя причем гости? Чудес не бывает, и подарка под елкой мне не суждено найти, но почему-то так хочется, чтобы была елка.
А чего же это я перескочила из прошлого в сегодня-то?
Нет, не пьяна, пью только чай и кофе, просто заболталась.
Да, так вот по привычке и квартиру убрала, и в магазин сходила.
Но самое главное-то - белье хотела перегладить! Любимая работенка! Как же, НГ, а белье-то непереглаженное. Даже доску вытащила с утюгом, и белье вывалила на кресло. Но посмотрела-посмотрела, погладила одну смену, перестелила постель, а остальное белье нахрен в сундук сложила!
Привычка свыше нам дана, замена счастию она. Относительно свыше ли - сомневаюсь, а вот что замена счастью - точно! Хреново, говняно, но привычно, ну и пусть повторяется! А счастье - это отказ от привычного и путь в новое, а новое - кто его знает, каким оно будет-то?!! И привычка нудит, не отпускает. В подсознании: а белье-то непоглаженное, ой, непорядок - не будет удачи, недоделала, что положено!
И вот, если по правде, про елку-то. Все предновогодье в голове было, что нужно, как положено, елку нарядить для удачи! Ах, какая же я глупая!
(Продолжение сдедует)
Потом из Сибири переехали в Молдавию. Здесь НГ навсегда соединился для меня с хризантемами.
В Сибири, которая вспоминается огромными снежными сугробами, дискомфортом холода и скучного сидения с бабкой на печи, живых цветов, кажется, я и не видела. По крайней мере, в моем представлении цветами были или роскошно-печальные красные розы на картинке из «Снежной королевы», замороженные Каем, или те цветочки, что учила рисовать ее бабушка: желтый кружок посередине, пять красных или синих лепестков и, как мышиный хвостик, зеленый стебелек с двумя хилыми листочками.
Я была потрясена, приехав поздней осенью в Молдавию и увидев в полисаднике у тети припорошенные первым ноябрьским снежком пышные темно-зеленые кусты цветущих хризантем. В заснеженной Сибири успевшая узнать лишь простые, как в шестикарандашной пачке «Спартака», краски, я чувствовала себя попавшей в неземной фантастический мир багрово-лиловых оттенков, в котором красота побеждала холод. На глазах изумленного ребенка мокрые противные комочки южного снега пронизывались иголочками отражавших нападение бесстрашных хризантем и таяли. Потом цветущие кусты выкопали, пересадили в кадки и перенесли на веранду, превратив ее в сказочный сад, и хризантемы цвели и на Новый год, распространяя свой праздничный свеже-горький аромат, который с тех пор для меня стал запахом красоты, жизни и новогоднего праздника.
В Молдавии родители начали отмечать НГ дома, т.е. парить-шкварить вкусности и ставить елку, ходить в гости к родственникам и принимать оных. Было накуплено много чудесных елочных игрушек. Родители как бы спохватились и восполняли то, чего не было у них в детстве.
Они играли в детство, а я, ребенок, была в общем-то чужой на их детском празднике. Елку они ставили для себя, а не для меня.
К этому времени я уже узнала о Деде Морозе, о подарках под елкой. В доме был телевизор, и я, хотя и росла изолированно от об-ва детей, из телека много какой информации узнавала. Особенно из передач о счастливом детстве советской детворы. И ждала и доброго Деда Мороза, и подарков под елкой.
Ожидая чуда, я помогала наряжать елку, помогала и на кухне.
Увы, я так и не нашла никогда под елкой подарка… А искала уже и большой дурындой, где-то класса до пятого.
А класса с 5, помимо украшения елки, помощи по уборке и на кухне, у меня появилась главная моя новогодняя обязанность: переглаживать белье. Мать устраивала всегда грандиозную предновогоднюю стирку, и я гладила эти долбаные пододеяльники и льняные простыни. Всегда, выглаживая все уголки и загладки, пришпаривала себе утюгом руки, и НГ - это ожидание чуда с ноющей болью от ожогов.
У меня в детстве вообще было много трудовых обязанностей. На мне была не только глажка, но и уборка дома. Но работу по дому я любила.
Хуже было с огородом, к-рый заставляли полоть. Ненавидела.
В конце концов мать сдалась, и от прополки меня освободила. Было это так. Посеяла мать грядку с морковью, и только у той вылезло по два листика, поручила мне, уходя на работу, прополоть. На эти же два первых листика морковной ботвы был очень похож один сорняк. Вот я и выполола грядку якобы от этого сорняка. Чистенькая такая получилась грядка! Помню, как мать хватала, онемев, воздух ртом. Самое интересное, что она мне даже и не накостыляла за эту прополку - видно, сил не было.
Чуть позже выкупила право свободы от любой прополки, став водоносом.
Молдавия, жара. Огород поливался через день принесенной из колодца водой. Две огромные 100-литровые цистерны я заполняла раз в два дня, выкачивая воду из колодца, к-рый был метрах в 100 от дома. Воду таскала в двух ведрах.
И еще были гуси-утки и коза, к-рых пасла, и тьма кролей, к-рым собирала траву.
Мясо не покупали - было свое. Мой бывший муж мне потом завидовал все 29 лет моей семейной жизни. Я его упрекала за жадность к мясу, на что он парировал, что я в детстве мяса нажралась доотвала, поэтому нежадная к нему, в отличие от него, где в еврейской семье курочку делили на 7 человек.
Кролей была тьма, а трава собиралась вручную в мешок и таскалась на горбе. Странно, что мой мастеровой отец почему-то не соорудил никакой тележки для облегчения этого труда. Может быть, потому что это была моя обязанность и в голову просто не приходило, что девчонке таскать на себе мешки вредно.
Трава вблизи дома не успевала за прожорливостью кролей, и приходилось уходить далеко, искать сочные лужайки. Мешок набивался ногами, чтобы побольше вошло. Был такой неподъемный, что волочила его за собой по земле. Мешки быстро протирались и дырявились, но были дармовыми, откуда-то их тырили, поэтому их не жалели.
Пасти птицу и собирать траву было хорошо: это Днестр, лес, рощи, деревенское раздолье, это - ты и природа.
Родителям при помощи могущественного брата отца был выделен участок земли не в самом городке Сороки, а рядом, в сельце Бужеровка, в 10 минутах езды до центра городка.
Городок, бывшее еврейское местечко, был населен преимущественно русскими оккупантами и вернувшимися или чудом уцелевшими во время немецко-румынской оккупации во вторую мировую евреями. Немцы сначала устроили массовый расстрел бессарабских евреев. Но потом передали власть румынам, а у тех были др проблемы, им было не до истребления оставшихся жидков. Я была в классе 5-м, когда за Бужеровкой, на месте массового расстрела немцами евреев, был поставлен единственный в Молдавии памятник жертвам фашизма.
Бужеровка - это молдавское население, для к-рых русские - оккупанты, проводившие коллективизацию. Участок моему отцу и был выделен в процессе завершения коллективизации. У одной вдовы-молдаванки, дочери и жены репрессированных кулаков, Тетлюбы, властями было отсечено от наследственной землицы еще 15 соток. Сказать, что русских в Бужеровке недолюбливали, - это ничего не сказать. К тому же отец был коммунягой и братом начальника тюрьмы. Поначалу я не могла выходить за ворота - меня мальчишки-молдаване забрасывали камнями.
Но вскоре война была закончена. Молдаване - добрый, трудолюбивый и миролюбивый народ. Худой мир лучше доброй ссоры - их принцип. Увидев, что отец не чванлив и что они с матерью своими руками начали строить дом, соседи-молдаване предложили им помощь так называемой магалы. Это когда наиболее трудоемкие этапы строительства делаются за пару дней всей магалой, всем миром. Мужчины работают, а женщины готовят на хозяйские деньги хороший обед на всех. Вечером - праздник, с огненным танцем жоком и молдавскими песнями. Так моим родителям магалой помогали сделать саманы для дома, поднять стены, накрыть крышу. Дом был построен в рекордные сроки - за лето.
Училась я в городе, жила - в деревне. Меня не отправляли ни в какие пионерлагеря, как др детей, от к-рых родители, оздоровляя их, избавлялись хоть на смену. Я не была в обузу, я была просто необходима дома как дармовая рабсила. К тому же ведь я же сидела не в пыльном городе, как здраво рассуждала моя мать, а была на природе, где оздоровляйся - не хочу.
Мое лето - это три месяца полного отстранения от школы и от одноклассников. Они были в городе, я - в своей деревне Бужеровке. Езды до города 10 мин., но как-то даже и не мыслилось, что можно поехать в город встретиться с кем-то из одноклассников. На три месяца я выпадала. Среди детей соседей-молдаван у меня друзей не было. Как видно, не только по национальной причине, но прежде всего потому, что все дети соседей моего возраста были мальчишками, кроме Лизы, дочери цыганки. О ней и ее семье я расскажу позже и поподробней.
Лето ассоциировалось у меня прежде всего со свободой, с окрашенным в яркие летние краски, чарующим своей красотой миром природы, тогда как пыльные Сороки - со стеснением свободы, с зимним холодом, скукой сидения взаперти, школой и уроками. Зима и лето, мороз и жара, город и сельский простор, принуждение и свобода определяли два образа жизни и мысли, уравновешивавшие друг друга, словно два полушария мозга. Город - это зимнее сидение взаперти в своей комнате с забегами в ледяную кухню взять какой-н еды, школа, соблюдение всех правил, дисциплина, мрачные улицы с убогими мазанками еврейского местечка; постоянные оттепели, превращавшие улицы в бурлящие потоки и обрекавшие на хождение в холодной промокшей обуви.
Город - это нелюбимая и невзлюбившая меня первая учительница мегера Верастепановна. Меня по блату как племянницу устроили в первый в городе класс с анг. яз. уже с начальной школы. Эта же дрянь, учительница первая моя, очень любила брать борзыми щенками, и родители почти всех моих одноклассников в эту игру умели играть. Моя мама в нее играть не хотела и, соответственно, получала и я, и она.
Поскольку была моя мама скупым ч-ком, она не считала нужным потратить деньги дочери на пояс (или как это тогда называлось?) с застежками для чулок. Чулки у меня держались на толстых круглых резинках, к-рые больно врезались в ляжки. На уроках я иногда забиралась к себе под юбку и передвигала резинки с чулками ниже, чтобы дать передохнуть сжимаемой до жжения ноге. Верастепановна, заметив сие, меня о причинах лазанья под юбку не спросила, но, встретив мою мать в кинотеатре, громко, при всех сказала ей, чтобы она обратила внимание на мои дурные наклонности, так как я занимаюсь…онанизмом. Что такое онанизм, моей наивной матери, в шоке пришедшей с работы, объяснил отец. Я же делала вид, что спала.
Город для меня - это, помимо всего прочего, неистребимое желание бежать и обрести независимость. Город воплощал в себе унижение, изгойство. Жизнь за городом, в Бужеровке, несла свободу, разнообразие, вольницу, нескончаемые радости, доставляемые одним лишь соприкосновением с природой, радости, которые давались без усилий и которыми можно было наслаждаться с утра до вечера, даже того не замечая…
Инстинктом сопротивления человеческое животное обязано контрастной, состоящей из враждебных стихий природе: контраст между теми удовольствиями, которые человеческое животное получает летом, и теми неудовольствиями, которые оно испытывает от зимы - вот причина появления у человека инстинкта сопротивления. Особенно ярко, отчетливо этот инстинкт проявляется в детях, потому что еще не прикрыт в них «лоскутным нарядом» социализации. Благодаря аномальным условиям своего детства, я была очень диким животным. Я располагала куда большим диапазоном впечатлений, чем мои городские сверстники. Окружающая природа воспринималась мною просто и непосредственно - в ее первозданном виде. … Зима и лето были двумя враждебными стихиями: они формировали два различных склада души. Зима требовала постоянных усилий, лето позволяло вести вольготную жизнь.
Сейчас мне кажется, что детские впечатления, связанные с Бужеровкой, и предопределили приоритет для меня нравственного начала и верность неким идеалам. Бужеровка для меня олицетворяла нравственный принцип - принцип противодействия городу, Сорокам. Я нисколько не сомневаюсь, я глубоко уверена, что принцип противодействия может быть нравственным принципом, что он связан с этическими составляющими - Истиной, Долгом и Свободой. Все те внешние силы, и природные, и социальные, которые в детстве формировали во мне способность к противодействию, я безоговорочно оцениваю как оказавшие благое воздействие.
В число этих сил входит и соприкосновение с историей. Сорокская крепость. На берегу Днестра, минут в 15 ходьбы от дома. Все мое детство была на реставрации, иногда нас водили в нее на экскурсию. Но можно было обходить ее, прислоняться к ее стенам, казаться руками ее древних камней. И живой становилась легенда о ней. Крепость была отбита у турок, занята молдаванами, но турки вновь пришли с удесятеренными силами и осадили крепость. У ее защитников кончились припасы, вода, и тогда к ним на помощь прилетели прекрасные аисты, к-рые принесли в клювах грозди винограда. На бутылках молдавского вина - аист с виноградной гроздью из этой легенды, а иногда на фоне сорокской крепости.
Соприкосновение с историей также способствовало формированию в ребенке принципа сопротивления как ведущего.
Под воздействием социалиализации принцип сопротивления порождал ненависть. Но то сердце не научится любить, к-рое устало ненавидеть.
Я и сегодня много и многое ненавижу. И не считаю свою ненависть пороком. Такая я уж ненавидящая христианка!
Я ВСЕ в своей жизни ПРИНЯЛА, но я не примирилась.
Принцип сопротивления сегодня трансформировался в ПРИНЯТЬ, НО НЕ ПРИМИРИТЬСЯ.
А начало этой трансформации там же, в детстве. Была бужеровская библиотека, куда я бегала за книгами. Шикарная библиотека, вся классика была. Читала запоем.
Да нет, мое аномальное детство не было плохим, несмотря на то, что изобильный труд делает из девочки, выламывая из жизни, ломовую лошадь.
И как же сильна эта выломанность! Вот ведь даже и сейчас я, уже не ожидая от НГ никаких чудес, полумертвая, но заставила себя убрать эту съемную кв по-праздничному. Даже почистила покрытия и протерла стекла.
И в голову лезли мысли пойти в магазин и купить что-то праздничное, чтобы приготовить. Эти мысли обрывала, вспомнив, что жрать-то мне не хочется. И все равно выползла, купила в ближайшем магазине клок семги, красную икру и мандарины. Последние оказались вкусными. Их вот и ем сейчас, в новогоднюю ночь. Может, появится аппетит и на рыбу с икрой.
А цитрусовые ем впервые лет за пять.
Не могла их есть из ненависти к Либуркину. В Молдавии все цитрусовые были дефицитом, и Либ, приехав в Питер, жадно пожирал килограммами апельсины и мандарины. Особенно омерзительно жрал апельсины. Жадно, сладкий липкий сок тек из его хавальника на одежду, стол, покрытие, на диван.
А сейчас вот ем мандаринки.
И еще у меня много цветов. На НГ должны быть цветы, хризантемы. И именно хризантемы мне неожиданно принесла 31-го утром моя бывшая ученица, поступившая летом на соцфак. Тогда в августе, поступив, лишь позвонила, но зато вот сейчас приехала с хризантемами.
И еще я себе и сама прикупила цветов.
Наверное, кто-н придет и на мои похороны и будет там столько цветов, сколько мне не дарили в жизни. Но я же их уже не увижу, поэтому купила себе их сама сейчас.
Однако я же о НГ, надо все же придерживаться канвы!
Да, стоят у меня цветы. Красивые цветы - праздник все-таки!
Елку в этом году достала, но так и не смогла собраться ее нарядить. Стоит в коробке посередине комнаты. Собранное и нераспакованное мое ожидание праздника.
Может, и наряжу к Рождеству. Если кто-н нагрянет в гости, чтобы видели, что у меня все ок!
Хотя причем гости? Чудес не бывает, и подарка под елкой мне не суждено найти, но почему-то так хочется, чтобы была елка.
А чего же это я перескочила из прошлого в сегодня-то?
Нет, не пьяна, пью только чай и кофе, просто заболталась.
Да, так вот по привычке и квартиру убрала, и в магазин сходила.
Но самое главное-то - белье хотела перегладить! Любимая работенка! Как же, НГ, а белье-то непереглаженное. Даже доску вытащила с утюгом, и белье вывалила на кресло. Но посмотрела-посмотрела, погладила одну смену, перестелила постель, а остальное белье нахрен в сундук сложила!
Привычка свыше нам дана, замена счастию она. Относительно свыше ли - сомневаюсь, а вот что замена счастью - точно! Хреново, говняно, но привычно, ну и пусть повторяется! А счастье - это отказ от привычного и путь в новое, а новое - кто его знает, каким оно будет-то?!! И привычка нудит, не отпускает. В подсознании: а белье-то непоглаженное, ой, непорядок - не будет удачи, недоделала, что положено!
И вот, если по правде, про елку-то. Все предновогодье в голове было, что нужно, как положено, елку нарядить для удачи! Ах, какая же я глупая!
(Продолжение сдедует)