ПУШКИН И НОЙМАЙЕР: ПОЭТИЧЕСКИЙ БАЛЕТ
«ТАТЬЯНА»
Балет Джона Ноймайера
По роману в стихах А.С. Пушкина
«Евгений Онегин»
МАМТ, 16 марта 2015 года
«Татьяна» − это не балет звезд, хотя балерина-звезда в нем иногда сияет. Привычное стремление смотреть звездных исполнителей, чтобы утолить жажду совершенства и невозможность наслаждаться «просто хорошим балетом» оставляли мало шансов на то, что спектакль 16 марта в Станиславском мне понравится. С этим составом я редко встречалась «глаза в глаза», разве что на «Майерлингах», второй состав которого смотрела столько же раз, сколько и первый. Выбор спектакля предопределили бурные дискуссии с полярными высказываниями о новом балете Джона Ноймайера и его исполнителях (но посмотреть «Татьяну» раньше что-то все время мешало). И в этот же вечер, 16-го, внезапное, редко-уникальное появление Нины Ананиашвили - любимейшей балерины юности - в Бахрушинском музее не изменило моей траектории.
Главный источник притяжения в новой постановке по роману «Евгений Онегин» - это наш Пушкин.
И интрига: Пушкин и Ноймайер…
[Нажмите, чтобы прочитать дальше и посмотреть фото]Мне очень понравился этот балет, можно сказать полюбился. С первых сцен сна Тани, суеты столичной жизни Онегина, его появления у Лариных… Эти сцены следуют с ясностью и легкостью пушкинской строки. Все представленное на сцене - поэтического свойства, когда слова-движения, знаки-костюмы создают пластические образы, создают вспышками вдохновения, с невероятной свободой совмещения времени и пространств двух веков русской культуры. Как слова в поэму Джон Ноймайер легко берет краски из любого времени. Как он легко соединяет реалистичность существования в балете и метафоричность, символичность поэзии (то же свойство пушкинской поэтики). Балет существует и развертывается сразу в трех пространствах: реальном, воображаемом и символическом, знаковом. «Глаза» разбегаются в созерцании этого визуально-интеллектуального многообразия. И эмоции то вскипают, то проходят. И хочется повторения.
От Тани к Татьяне. В начале спектакля Валерия Муханова создает органичный образ Тани, сельской барышни, естественной и стеснительной, внешне - «без прикрас», в «простом платье». Внутренний мир Тани закрыт для внешнего взора (и Онегин его не видит), но зритель уже его понимает, потому что видел ее сны, ее романтические грезы-идеалы, видит ее готовность и смелость любить. И во втором действии получился образ Татьяны, «первой дамы» столичного бала, для которого Джон Ноймайер наградил ее «бриллиантовым», а не «рубиновым» блеском, как Ольгу (Ольга Сизых). Художник, автор всех «говорящих» костюмов, − сам балетмейстер. В финале в главной героине удивительным образом сочетаются оба эти образа Тани-Татьяны, давая ей силы любить, простить, решимость оставить «героя своего романа». В образе героини Валерии Мухановой есть некая недосказанность, нет форсированных до предела чувств, есть мера эмоций и рациональности. И сохраняется притягательность загадки. Откуда такая девочка-женщина? Из каких глубин-вершин? Из прочитанных книг? Из общения с мамой (замечательная Анастасия Першенкова), с няней (Леся Сулыма), с природой? Или?...
От Онегина к Евгению. Онегин Алексея Любимова, − сначала денди, для которого выход в свет (бал в первом действии, театр) − представление, привычная игра, в которой важны внешние детали. Его имидж с необычной «прической» отсылает к культовой фигуре «первого денди», интеллектуала-философа пушкинского времени, бросившего вызов светскому обществу и из него исключенному. Онегин, как показывает действие балета, − это подражание, имитация и образованности, и чувств, и свободы. В сценах в имении Лариных видна чужеродность франта Онегина людям русской глубинки (они «из разного времени»). Дружба с Ленским не мешает привычному для Онегина, но неуместному, светскому волокитству за Ольгой. Ссора с Ленским показывает истинную зависимость Онегина от мнений общества: он участвует в дуэли, убивает друга, в общем, не желая этого. После гибели Ленского Онегин Алексея Любимова меняется. Возвратившийся из путешествия Евгений уже «чужой» на светском балу, «Игрок» в нем умер? Его чувства к Татьяне (чем бы ни были они вызваны), и ее отказ в ответных чувствах, - глубоко поражают его. В конвульсивном танце в финале Алексей Любимов играет смерть-перерождение. Что будет с Евгением? Финал открыт…
Владимир Ленский. Наконец, в образе Ленского нет доминанты сентиментальности. Алексей Бабаев, в удивительном совпадении с собственной «природой», создает образ «певца любви» - Орфея - в соединении свободы, легкости, творчества, искренности. Этот Ленский - из второй половины ХХ века, именно из того «времени Орфеев», когда популярность бардов достигала степени идолопоклонства. «Орфей» не может «перелистнуть» случившееся, «не оглядываться». Во времена Пушкина гибель Ленского происходила из-за спровоцированной дуэли (и в балете одежды секундантов, пистолеты соответствующего времени). И дается одновременная ассоциация для другого времени, когда уже нет дуэлей, но есть (и в балете показано) другое орудие «погибели» для этого - водка (в пределе - наркотики). Ленский потрясен поведением любимой, поведением друга, не может принять происходящее, забыть, и пьет, чтобы забыться.
Музыка к этому балету удивительно созвучна сложному и свободному пластическому видению пушкинского романа Джоном Ноймайером, вернее, не удивительно, − композитор Лера Ауэрбах выбрана самим хореографом и создавала партитуру специально для этой постановки.
Какое благо для нас, что Джон Ноймайер любит Пушкина и открыт русской культуре. Он умный и тонкий собеседник, в созданное им хочется всматриваться и вслушиваться, снова и снова.
Балет Джона Ноймайера
По роману в стихах А.С. Пушкина
«Евгений Онегин»
МАМТ, 16 марта 2015 года
«Татьяна» − это не балет звезд, хотя балерина-звезда в нем иногда сияет. Привычное стремление смотреть звездных исполнителей, чтобы утолить жажду совершенства и невозможность наслаждаться «просто хорошим балетом» оставляли мало шансов на то, что спектакль 16 марта в Станиславском мне понравится. С этим составом я редко встречалась «глаза в глаза», разве что на «Майерлингах», второй состав которого смотрела столько же раз, сколько и первый. Выбор спектакля предопределили бурные дискуссии с полярными высказываниями о новом балете Джона Ноймайера и его исполнителях (но посмотреть «Татьяну» раньше что-то все время мешало). И в этот же вечер, 16-го, внезапное, редко-уникальное появление Нины Ананиашвили - любимейшей балерины юности - в Бахрушинском музее не изменило моей траектории.
Главный источник притяжения в новой постановке по роману «Евгений Онегин» - это наш Пушкин.
И интрига: Пушкин и Ноймайер…
[Нажмите, чтобы прочитать дальше и посмотреть фото]Мне очень понравился этот балет, можно сказать полюбился. С первых сцен сна Тани, суеты столичной жизни Онегина, его появления у Лариных… Эти сцены следуют с ясностью и легкостью пушкинской строки. Все представленное на сцене - поэтического свойства, когда слова-движения, знаки-костюмы создают пластические образы, создают вспышками вдохновения, с невероятной свободой совмещения времени и пространств двух веков русской культуры. Как слова в поэму Джон Ноймайер легко берет краски из любого времени. Как он легко соединяет реалистичность существования в балете и метафоричность, символичность поэзии (то же свойство пушкинской поэтики). Балет существует и развертывается сразу в трех пространствах: реальном, воображаемом и символическом, знаковом. «Глаза» разбегаются в созерцании этого визуально-интеллектуального многообразия. И эмоции то вскипают, то проходят. И хочется повторения.
От Тани к Татьяне. В начале спектакля Валерия Муханова создает органичный образ Тани, сельской барышни, естественной и стеснительной, внешне - «без прикрас», в «простом платье». Внутренний мир Тани закрыт для внешнего взора (и Онегин его не видит), но зритель уже его понимает, потому что видел ее сны, ее романтические грезы-идеалы, видит ее готовность и смелость любить. И во втором действии получился образ Татьяны, «первой дамы» столичного бала, для которого Джон Ноймайер наградил ее «бриллиантовым», а не «рубиновым» блеском, как Ольгу (Ольга Сизых). Художник, автор всех «говорящих» костюмов, − сам балетмейстер. В финале в главной героине удивительным образом сочетаются оба эти образа Тани-Татьяны, давая ей силы любить, простить, решимость оставить «героя своего романа». В образе героини Валерии Мухановой есть некая недосказанность, нет форсированных до предела чувств, есть мера эмоций и рациональности. И сохраняется притягательность загадки. Откуда такая девочка-женщина? Из каких глубин-вершин? Из прочитанных книг? Из общения с мамой (замечательная Анастасия Першенкова), с няней (Леся Сулыма), с природой? Или?...
От Онегина к Евгению. Онегин Алексея Любимова, − сначала денди, для которого выход в свет (бал в первом действии, театр) − представление, привычная игра, в которой важны внешние детали. Его имидж с необычной «прической» отсылает к культовой фигуре «первого денди», интеллектуала-философа пушкинского времени, бросившего вызов светскому обществу и из него исключенному. Онегин, как показывает действие балета, − это подражание, имитация и образованности, и чувств, и свободы. В сценах в имении Лариных видна чужеродность франта Онегина людям русской глубинки (они «из разного времени»). Дружба с Ленским не мешает привычному для Онегина, но неуместному, светскому волокитству за Ольгой. Ссора с Ленским показывает истинную зависимость Онегина от мнений общества: он участвует в дуэли, убивает друга, в общем, не желая этого. После гибели Ленского Онегин Алексея Любимова меняется. Возвратившийся из путешествия Евгений уже «чужой» на светском балу, «Игрок» в нем умер? Его чувства к Татьяне (чем бы ни были они вызваны), и ее отказ в ответных чувствах, - глубоко поражают его. В конвульсивном танце в финале Алексей Любимов играет смерть-перерождение. Что будет с Евгением? Финал открыт…
Владимир Ленский. Наконец, в образе Ленского нет доминанты сентиментальности. Алексей Бабаев, в удивительном совпадении с собственной «природой», создает образ «певца любви» - Орфея - в соединении свободы, легкости, творчества, искренности. Этот Ленский - из второй половины ХХ века, именно из того «времени Орфеев», когда популярность бардов достигала степени идолопоклонства. «Орфей» не может «перелистнуть» случившееся, «не оглядываться». Во времена Пушкина гибель Ленского происходила из-за спровоцированной дуэли (и в балете одежды секундантов, пистолеты соответствующего времени). И дается одновременная ассоциация для другого времени, когда уже нет дуэлей, но есть (и в балете показано) другое орудие «погибели» для этого - водка (в пределе - наркотики). Ленский потрясен поведением любимой, поведением друга, не может принять происходящее, забыть, и пьет, чтобы забыться.
Музыка к этому балету удивительно созвучна сложному и свободному пластическому видению пушкинского романа Джоном Ноймайером, вернее, не удивительно, − композитор Лера Ауэрбах выбрана самим хореографом и создавала партитуру специально для этой постановки.
Какое благо для нас, что Джон Ноймайер любит Пушкина и открыт русской культуре. Он умный и тонкий собеседник, в созданное им хочется всматриваться и вслушиваться, снова и снова.