Поцелуй
Это я не от тебя текст в архив на три года назад прячу - просто рано ему почтенной публике на глаза. Я еще слишком внутри истории - не могу со стороны посмотреть, получилось ли, а надо бы. Как тебе - нравится, нет? Хоть ты скажи. Некого больше спросить.
Иманд (25) - Анна (23)
Анна
Приглашая гостя провести несколько недель в лесной резиденции, Анна думала только о той радости, которую сулило его присутствие. Видеться, говорить с ним - о большем она и не мечтала. Пылкое воображение мигом нарисовало идиллию: они будут все время вместе - от завтрака до отхода ко сну. Долгие верховые прогулки, задушевные разговоры, тихие почти семейные вечера - будто они сложившаяся пара с безмятежным настоящим и общими планами на будущее. У нее дух захватывало от грядущего счастья. Да и что могло помешать им? Она решительно не видела никаких преград.
Однако препятствия явились. Хуже того, они были ожидаемы, ведь у их знакомства оказалось двусмысленное прошлое: Лилльская история, вернее ее финал. Не случись им встретиться, Анна, пожалуй, даже гордилась бы тем, как, не имея любовного опыта, решила труднейшую задачу. Но теперь, лицом к лицу со своей «жертвой», она не в силах объяснить мужчине, почему ее сексуальные домогательства, перешедшие в постыдное бегство, следует считать успехом, а не позором. Оправдываться - перед ним? Ну нет! Мало того, что вульгарные объяснения в духе «я не такая» унизительны для нее - он конечно не поверит, но вдруг… ведь это какой удар по мужскому самолюбию! Пусть лучше думает, что неотразим (да так и есть) - здоровее будет. Разве не для того она рискнула в Лилле?
Но как быть теперь? Положение обязывает ее блюсти себя. Да ведь нельзя же приказать ему забыть прошлое. И что он подумает, если девица, которая сама приставала к нему, станет вести себя как недотрога? Какая уж тут «почти семейная» идиллия!..
Иманд
Анна правильно делает, что избегает объяснений насчет Лилльской истории, хотя и заблуждается, думая, будто уронила себя в его глазах. Напротив, она подарила ему драгоценное эротическое переживание - сроду никто не был с ним нежнее. Вот почему он не поверил бы, вздумай Анна убеждать его в сугубо лечебных резонах своего поступка. Конечно, ей лучше знать, что требовалось для выздоровления, но лечёба лечёбой, а ласкала его несомненно любящая рука - Иманда не проведешь. Даже если Анна-Мария действовала из необходимости, значит, нужда счастливо совпала с ее желанием. Это знание питает его надежду на продолжение истории, которая хоть и началась не по-людски, все равно лучшее, что случалось с ним в жизни.
Анна его интригует. Она безусловно «не такая», какой боится предстать. Но какая же? Проще говоря, как далеко она позволит ему зайти? За этим вопросом кроется другой - не менее важный: а как далеко готов зайти он сам? Все, что может случиться с ними, лежит между двумя ответами. Но как всякий человек, чьи побуждения сомнительны с моральной точки зрения, Иманд не спешит признавать их перед собой. Ведь тогда придется отвечать на неудобные вопросы: что ж ты, парень, думаешь просто попользоваться ею? Допустим даже, она влюблена и сама всего захочет - станешь играть ее чувствами? И что ты можешь предложить ей, кроме обещания любить ее недельку-другую, пока жизнь не разведет вас по разным краям социальной пропасти?
Однако вопросы эти преждевременны. Анна гостеприимна, любезна, но… и только. Ведет себя так, словно никакого Лилля и не было - что вы, что вы! Почему? Разонравился он ей, что ли? Может, она только «несчастненьких» любит? Нет, не похоже. Равнодушная не стала бы баловать его вкусностями, которые готовят специально для него (сама Анна их не ест), два часа рыться в библиотеке, отыскивая редкое издание Марселя, и уж точно не заметила бы слишком тонких штор в его комнате. Но она заметила - сама. И велела заменить плотными, чтоб утреннее солнце не тревожило его сон. Если таково безразличие, то какова же любовь?
Анна
Самое трудное - не потакать своим желаниям и держать разумную дистанцию: не теснить заботой, не надоедать расспросами. Заниматься обычными делами и предоставить гостю самому искать ее общества - буде захочет. К тайному удовлетворению Анны, он так и делает. Спрашивает, не составит ли она ему компанию на конной прогулке к заливу? И как она смотрит на то, чтоб устроить пикник в верховьях ручья - там, где стайка прозрачных берез на краю цветущего поля? Он сто лет не валялся на травке. Интересуется насчет малины в бору - она ведь уже поспевает, да? Лесные ягоды такие душистые - пойдем собирать?
Анна охотно принимает приглашения. Почти каждый день они ездят верхом, и ночью в постели, стоит ей закрыть глаза, ловкий всадник в светлой рубашке, узко схваченной ремнем, мчится по всхолмьям в облаках пушистой таволги. Горячий конь, одурманенный сладостью луговых испарений, красиво и гордо изогнув шею с разметавшейся по ветру гривой, несет его над землей - еще чуть-чуть и уйдет в отрыв, плеснув хвостом в прозрачной глубине неба.
Смотреть малинники, не ближние вдоль ручья - те он и сам видел, а другие, подальше в глубине бора, пошли перед вечером, когда зной уже спадал. Прокалённый солнцем воздух терпко пах нагретой смолой, вытопленные июльским жаром янтарные капли живицы поблескивали в трещинах красновато-бурой коры. В головокружительной выси на черных макушках сосен лежали курчавые шапки облаков, да изредка отрадно вздыхал ветер.
- Под ноги смотрите, - предупредила Анна (чуя, куда направлен его взгляд), - здесь муравьиных куч полно и корни всюду точат.
Извилистые сосновые корневища, полуприкрытые рыхлым песком, пластались вокруг стволов хитро переплетенной вязью - идеальные силки для ротозеев. Непослушный пару раз чертыхнулся сзади.
- Кому говорю? - усмехнулась она, не оборачиваясь, пряча удовлетворенную улыбку.
Колючие заросли малины тянулись вдоль поймы мили на три, но восковые ягоды еще только набирали сок и сладость.
- Через недельку придем, - утешила Анна гостя. Он кивнул, подал ей руку.
- Держитесь, тут местами трава скользкая, - кажется, малина его не очень-то интересовала.
Иманд
Не от скуки же она соглашается на все его предложения! Значит, Анне нравится быть с ним, хоть она и держит его на светской дистанции, недвусмысленно давая понять, что не ждет иного обращения, кроме предписанного этикетом. Границы, очерченные ею, ясны, как если бы она обнесла себя каменной стеной. Но что это: знак «стой, где стоишь» или вызов «попробуй взять штурмом»? Ему кажется - второе. Ему так хочется. Он готов рискнуть и как-нибудь сменить этот установившийся между ними чопорный тон.
В самом деле, ведь нелепо притворяться, будто они не встречались раньше. В их теперешнем общении нет и следа былой свободы. Мари он мог запросто окликнуть, взять за руку, а теперь… Иманд даже не знает, как ее называть; формально (после всего, что было между ними?) - глупо, да и язык не поворачивается, а по имени - он не вправе. Оба избегают обращений, случайных касаний и вообще не знают, как держаться друг с другом.
С этим надо что-то делать, но плана у него нет - только неопределенное намерение, как-нибудь исхитриться и... Дальше лень думать, когда вокруг такое лето - жаркое, щедрое. И как безумные летят часы над духмяным забытьем цветущего рая, где только они двое, да робкое дыхание ветерка по верхушкам молодых берез, да трепет солнечных пятен в зеленых облаках листвы, парящих над белоснежными стволами. У опушки, где устроен пикник, море трав томится под яростным солнцем. Звездные россыпи лютиков, ярко-розовые искры полевой гвоздики и сиреневые плетенчатые головки скабиозы радуют глаз. Прямо у ног в высокой траве синеют колокольчики и потряхивают каплевидными сережками невзрачные кукушкины слезы.
На коленях у Анны ворох белых зонтичных цветов, из которых она плетет венок.
- Мне бы еще штук пять вот таких с длинными стеблями, - она вручает Иманду образец. - Там у ручья их полно.
Он рад услужить, и возвращается с целой охапкой.
- А что на той стороне - за ручьем?
- Сейчас… - откликается она, завершая свое рукоделие, - доплету и сходим туда. Там родники, водички ключевой попьем.
Пышный венок возложен на светлые кудри, и вся она - от рассыпанных по плечам волос до матерчатых башмачков, облекающих узкие ступни, кажется сотканной из сиянья летнего дня, мятных теней, пробегающих по голым рукам, и сладкого аромата цветов, витающего вокруг ее бесподобной головы.
Они спускаются к ручью. Анна первая переходит мелкое устье по камешкам, покрытым жидким блеском бегущей воды. Еще чуть-чуть вверх по течению - и вот они, родники у подножья полуобвалившейся песчаной кручи, за которую цепляется вздыбленными корнями подгулявшая сосна.
Вода вкусна и сластит, только очень холодная - ладони и губы сразу разгорелись. У Анны даже щеки запылали от ледяного прикосновения, он еле подавил соблазн согреть их поцелуями. Но она уже отерла лицо и показала вверх по склону:
- Поднимемся? Тут невысоко, а вид стоит того, - и пошла по выступам корней, легко, как по лесенке.
Сверху открылась потаенная долина ручья. Вдали зеркально взблескивали на солнце его извивы, и золоченый гребень бора нависал сбоку, ясно рисуясь в индиговом от зноя небе. Под ногами в траве, опутанной цепкими плетями подмаренника, белели звездочки земляники, и ягоды таились под тройчатой листвой. Он разворошил юную зелень:
- Мари, смотрите!
Милое имя нечаянно порхнуло с языка. Сидевшее в нем намерение «как-нибудь исхитриться» - скажем, нечаянно окликнуть ее по-старому и посмотреть, что будет, реализовало себя под влиянием минуты.
Она обернулась без улыбки, взглянула разочарованно - ничего не сказала.
Анна
«Мари»? - вот значит как? Вот чего он хочет - чтоб было как раньше. Может даже продолжить с того места, где остановились в Лилле. И разве не она позволила ему верить, что это возможно? Жаль, что он видит в ней только Мари, чью отчаянную храбрость наверно принимает за раскованность (это в лучшем случае). Но слова тут не помогут (вот она и молчит) - только время рассеет его заблуждение. А пока следует вести себя так, чтоб он и думать не мог, переступить границы.
Хуже всего ее противоречивость. Разум и воля Анны подобны гарнизону осажденной крепости, за стенами которой сидит и пикнуть боится та, что с радостью открыла бы ворота при штурме. Эта особа, оставшись в безопасном уединении спальни, сладко мечтает о том, что случилось бы в Лилле, не сбеги она в решительный момент. В фантазиях давно уже происходит то, что характер и воспитание не позволят в реальности.
Мечтать о любовных отношениях - да, но вступать в них… Ну, лягут они вместе, потом встанут, а потом что? Секс с гостем лишь малая часть её желаний. Она ведь не о постельных приключениях грезит - о любви. А какая же любовь, если он вместо Анны к «Мари» стремится, а её настоящую даже не видит... «Мари» не думала о будущем, зная, что его нет, Анна такого себе позволить не может. А какое будущее у каникулярной интрижки? И зачем оно ей? Нет, не станет она потакать «низу» и размениваться на пошлые «романы». Подождет любви.
Свои чувства к Иманду она серьезными не считает. Увлечена, очарована, думает о нём днём и ночью - да, но исчезни гость из её жизни сейчас (а это всё равно скоро случится), Анна сумеет пережить расставание. Сердце хоть и задето, но чувство еще не пустило в нём глубокие корни.
Иманд
Вот черт! Он-то думал, Анна улыбнется и ответит в тон. Тогда не пришлось бы собирать землянику в неловком молчании. Впрочем, ягодный букетик она приняла благосклонно, и сама отплатила любезностью: угостила найденной по пути малиной. Значит, в симпатиях ему не отказано. Так отчего ж не попробовать снова?
- Вы говорили, здесь неподалеку озеро есть.
- Не очень близко - верхом около часа. С нашей стороны песочек, мелко, а дальше глубина приличная. Рыбы много - форель, кумжа, окунь... Вы не рыбак, нет?
Она охотно расписывает прелести заповедного местечка и соглашается поехать туда завтра же - «надо пользоваться жарой».
Вот и отлично: на пляже хочешь не хочешь, а держишься свободнее - неудобно цирлих-манирлих в одних трусах разводить. К тому же, он увидит её в купальнике, то есть почти голую - уже ради этого стоит поехать. Радуясь открывшейся перспективе, он старательно избегает вопроса «зачем?». Искупаться - это само собой.
Иманд в трудном положении. Он влюблен и готов добиваться расположения девушки, которая - это чувствуется - неравнодушна к нему. Но что если Анна, паче чаяния, его отвергнет? Случись такой афронт где угодно, он отступил бы: ну не хочет, не надо. А здесь куда отступить? Придется к обоюдной досаде мозолить ей глаза до отъезда. И бог бы с ним, с самолюбием, но девушке-то за что такая мука? Да еще той, которая одна сделала для него больше, чем все остальные его девицы вместе взятые.
Но допустим, Анна скажет «да» - что тогда? Закрутить с ней отпускной романчик? Хотя и слепому ясно, такая девушка не для утех. И вдобавок кажется неопытна - совершенно не сознает своей силы. Барышни, поднаторевшие в любовных скачках, завлекают умело, ему ли не знать. А эта даже до кокетства не снисходит. Заигрывать с ней - пустой номер. С такой - или всерьез, или - никак. Но если всерьез, то он моральный банкрот, у него только один «актив» - и тот ниже пояса.
Действовать ему нельзя, но очень хочется. Вот и приходится ловчить, придумывать невинные мотивы и оправдания своим поступкам. Он уже уверил себя в невыносимости их фальшивого тона. Разве не глупо отказываться от дружеской свободы, в угоду светским «реверансам», которые на сто миль вокруг и оценить-то некому. Он всего лишь хочет вернуть в их отношения близость и доверительность - пусть будет как раньше - тепло и душевно. О большем он не просит. Пока.
Анна
Ладно, купаться так купаться! Интересно, какой он без одежды? Даже нет, не это. Понравится ли он ей раздетый? Вообще-то она уже видела его полуголым - в Лилле, правда, от волнения еле помнит. Искоса поглядывая на едущего рядом спутника, она пытается воспроизвести в уме ту давнюю картину: широкий разворот плеч, дрогнувшие от щекотного прикосновения лопатки, безволосую грудь… Ее ладони помнят больше, чем глаза: теплоту и гладкость кожи, дремлющую под ними упругую силу мышц, упорное биение кровеносных жил под пальцами. Ох, лучше не вспоминать… У нее руки изныли от желания прикоснуться к нему. Анна сглатывает пересохшим ртом и крепче сжимает поводья - Латона под ней покорно умеряет шаг.
- Почти приехали, - прикрываясь ладонью от солнца, она показывает в распадок, поросший стройными черными на свету лиственницами, где за сходящими в низину стволами сверкает под солнцем озеро. Чуя близкую воду, Латона раздувает ноздри и возбужденно фыркает, первой направляясь в распадок. Лорд тянется за ней. Деревья расступаются, открывая взгляду зеркальную зыбь, покоящую небо, шелковистый блеск песка и белый шатер, раскинувший парусиновые крылья.
- Айда! - обернувшись через плечо весело кричит Анна и первая пускает Латону вскачь. Лорд обгоняет, вот и хорошо, вот и пусть, а она полюбуется на них, летящих вдоль кромки озера прямо по воде. Вздымая тучу брызг, конь несется карьером, высоко вскидывая ноги и гордо изогнув шею - глаз не отвести! Жаль, шатер близко. Терпкий солоноватый запах конского пота, горячие от солнца встрепанные волосы, рубашка вся в мокрых пятнах - да ладно, все равно снимать…
- Здесь у нас, полотенца, минералка, - говорит Анна, скрываясь от зноя в шатре. Непринужденно болтая, она отвлекает его и себя от тайного волнения: теперь надо раздеться друг при друге.
Обуздав смущение, словно отстранившись от самой себя, она расстегивает длинный ряд пуговок, сосредоточенно глядя на свои пальцы - держится так, словно одна здесь. Накануне вечером она проделала это перед трюмо, и теперь знает, какое зрелище открыто его глазам. Все сняла и тут же повернулась к зеркалу - будто бы забрать повыше тяжелый узел волос. Особой нужды в этом нет, но нельзя же просто стоять и пялиться на него.
Она спиной выдерживает любопытный оценивающий взгляд и, всаживая в прическу последнюю шпильку, надеется, что он сполна воспользовался моментом.
Оборачивается. Так и есть - Иманд в темно-серых с белым кантом плавках-боксерах, не глядя в ее сторону, складывает одежду. Стройный, худощавый. Слава богу, никаких выпирающих мускулов и прочей гипертрофированной мужественности. Свободная поза, непроницаемый вид. Настороженность в карих глазах прикрыта рекламной улыбкой. Анна все понимает и, не скрываясь, окидывает его одобрительным взглядом, шутит: «Как бы вас русалки не утащили!»
- Боюсь, это мне придется охранять вас от водяного, - даже не задумался ни на миг, будто заранее ответ приготовил. - Ну что, рискнем?
Иманд
Купальник у нее - вот разочарование! - закрытый, черный с цветочной лилово-желтой вставкой и короткой юбочкой, целомудренно прикрывающей бедра. Зато само это долгожданное обнажение с невинной грацией Боттичеллиевской Венеры окатило его таким кипучим жаром желания, словно она не купаться, а отдаться ему собралась. И совсем она не такая, как ему мнилось - больше девчонка, чем женщина: узкие плечи, тонкие руки, маленькие удлиненно-округлые коленки, легкость и подвижность растущего организма, еще не набравшего взрослой основательности - как она к зеркалу-то крутанулась на одной ножке, будто старшеклассница. И ведь нарочно отвернулась - дала и себя рассмотреть, и штаны снять без свидетелей. Про русалок шутит - умница. А он-то волновался…
Тут Анна опять его удивила - спросила смущенно: «Вы не боитесь обгореть?» Вот уж о чем он совсем не думал, хотя плечи и спину точно напечет - в воде это мигом. Другие девушки, намазываясь кремом на пляже, никогда не задавали ему подобных вопросов. А эта спросила и ответа ждет - ей не все равно?
- Хотите флюид от солнца? - она берет с подзеркальника оранжевый флакончик с дозатором, распыляет санскрин на ладонь и проводит ею по другой руке от плеча до кисти. - Он водостойкий.
- Его нужно втирать?
- Нет, просто распределите по коже. Давайте помогу вам сзади.
Она так неожиданно это сказала, и тут же скользнула ему за спину. Быстрая маленькая ладонь уверенно прошлась по плечам, огладила вдоль позвоночника вниз - к пояснице. Ее прикосновение - такое знакомое и желанное на миг разрушило неловкость между ними. Он испытал облегчение, словно Мари наконец вернулась к нему, и теперь все будет как раньше - хорошо и правильно.
- Теперь вы - мне, - она протягивает ему флакон.
Купальник оставляет открытым совсем немного, она сдвигает лямки в стороны. Через ее плечо в круглом вырезе видны нежные начала грудей с уходящей вглубь ложбинкой. Косточки шейных позвонков под его ладонью хрупкие, «цыплячьи». Ей наверно щекотно, она немножко ёжится и передергивает плечами.
Анна
Не то чтобы она заранее всё спланировала, но жегшее изнутри желание дотронуться само нашло предлог. Хотя защиту от солнца она и так предложила бы. Это же естественно - поделиться!
Что же не так с этим парнем? С такой внешностью - и один. Почему? Неужели за полтора года подходящей девчонки не нашел? То что сама Анна тоже не нашла себе пары, ее не смущает - о себе ведь всегда думаешь: ну я то другое дело! К тому ж ее сердце занято - ну пусть пока не настоящей любовью, а так… легкой как летний хмель влюбленностью. Может он тоже - в кого-нибудь? Правда, два месяца назад он здесь… как это у парней называется - клинья ей подбивал, вот. Но это же просто… шалость. Весна, гормоны, девочки… Может он влюбчив, как голубь - что она знает о нем, в конце концов?
Далековато заплыла, дорогуша. Дальний заболоченный берег теперь ближний. Розовые лилии купают в июльском свете нежные лепестки, по мокрым листьям-манжеткам скользят юркие водомерки и летучие тени стрекоз. Дно с этой стороны топкое, илистое, может и пиявки есть - лучше не проверять. Анна поворачивает назад, отыскивая взглядом фигурку пловца среди солнечного блеска - ого, это он возле старого причала уже?! Да туда с полмили, не меньше!
Нет, он не легкомысленный, и не ходок - тут другое что-то… - ее мысль как придонная буро-зеленая трава, влекомая течением - она будто движется в ясной глубине, а на самом деле колышется на одном месте. Может не встретил еще своё… свою, а «кто-нибудь» не нужен. Неужто принцессу ждет? Она смешливо фыркает (не сообразив, а сама-то она - кто?), и вдруг вспоминает как руку ему на плечо положила - и он… в нем словно напряжение выключили. Обычно наоборот бывает: чужой тронет - мы сразу настороже. А этот, даже не шелохнувшись, весь сразу отдался ее рукам, доверился ей как родной.
Иманд
Он-то думал, Анна станет по-девчачьи зябко переминаться у берега, стуча зубами и не решаясь зайти поглубже. Тогда бы он плеснул на нее разок-другой - пусть тоже окатит его в ответ: брызги, визги, беготня по мелководью - посмеялись бы вместе… Но она, не ежась, не задирая плеч и не останавливаясь, сразу вошла в воду и поплыла, высоко подняв голову. Иманд пробовал держаться рядом, но она не глядела в его сторону и ничего не говорила, точно он не трогал ее минуту назад, размазывая по белой-белой коже бесцветный душистый состав. Казалось, это-то и смущало ее теперь, и она нарочно напустила на себя строгости. Тогда он стал забирать вправо и поплыл один, куда глаза глядят.
Вот что ней не так - стесняется она его, что ли? Только что вела себя как опытная соблазнительница: красиво разделась, тонко пошутила, даже позволила прикоснуться (ведь сама же хотела этого - он чувствовал - хотела!), и тут же отстранилась, отвернулась, словно забыла о нем. Что он не так сделал? Может, надо было не кремом ее мазать, а поцеловать?
Прохладная вода скоро остудила его пыл: целовать, ага! А за поцелуями - что? Вообще-то все получилось - разве нет? И главное, он понял: Анна не против свободы обращения, она искренне расположена к нему, но робка и боится своих желаний. Однако если проявить упорство…
Новое доказательство ее приязни он получает, едва выйдя на берег, где Анна по-хозяйски развесила для просушки его рубашку и свой купальник. Завидев его, скрылась в шатре и тут же вынесла ему большое пушистое полотенце.
- Ну как водичка?
Кутаясь в мягкую махровую благодать, он признательно улыбается.
- Мы ведь еще приедем сюда?
- Да хоть завтра, лишь бы погода не испортилась.
Анна
Но она таки испортилась: к жаре прибавились скоротечные взбалмошные ливни, налетавшие по десять раз на дню. Только что солнечный блеск томно стекал по эмалевому небосводу, и узор золотых пятен перебегал в густом сплетении ветвей, и вот уже очумелый ветер треплет, рвет и мотает шумящую листву, то заголяя ее на серую изнанку, то выворачивая на лицо, отчего взъерошенный лес вокруг то светлеет, то темнеет. В тучах искрит и потряхивает, и бойкий дождь наводит глянец на крышу беседки, поливает цветники, журчит и пришепетывает в водосточных трубах. Только Анна окно закроет - а он уж кончился, трава на газонах опять дымится под солнцем, и на желтом песке дорожек дрожат неугомонные тени.
- За два дня столько воды вылилось - видели, как ручей вздулся? - спрашивает она за ужином, придвигая к сотрапезнику крабовый салат в сырной корзинке. - Попробуйте, это вкусно!
Иманд кивает, машинально ощипывая ржаной хлебец вокруг кусочка жареной сельди, посыпанной хрустящими колечками красного лука и мелко нарубленным маринованным огурцом.
- Наверно и в озере вода поднялась?
- Кто знает. Берега там низкие, пляж иногда подтапливает. Завтра увидим.
Он улыбается своей тарелке с видом «мечты сбываются» - неужели так рад завтрашнему купанию? А как он расстроился наутро после их первой поездки, глядя как проливень со шквалистым ветром крутит верхушки молодых лип и клёников, делая их похожими на ведьмины метлы. Сказать ничего не сказал, но так вздохнул - из глубины души прямо. А сейчас воодушевился и, похоже, лелеет какие-то планы.
Их отношения, с виду ровные, будто приблизились к опасной черте и замерли в шатком равновесии: по сю сторону - добрые знакомые: любезная хозяйка и нечаянный гость, а по ту? Анна не может объяснить, откуда взялась в ней уверенность, что ему этого мало - но уж очень все наэлектризовано между ними: его испытующие взгляды украдкой, ее умолчания там, где ласковое слово само просится на язык. Отчасти она сама виновата в этой напряженности: испугалась своих желаний - там, на озере, и «закрутила гайки», того и гляди резьбу сорвет! Но чего же он все-таки хочет? Не в любовницы же ее позвать, нет?
Иманд
Планы - это громко сказано. Смутные намерения - вот было бы правильно. Сломить любым неожиданным действием ее безнадежное сопротивление - она сама от него устала и держится только потому, что не видит альтернативы. Каким именно действием? Какой альтернативы? Теперь, когда долгожданный миг близок, у него голова кругом. Даже странно, неужели едущая рядом Анна не чувствует его смятения? Слегка отвернувшись в сторону, она улыбается так, как улыбаются под мужским оценивающим взглядом. Сетчатая тень от шляпки дрожит россыпью веснушек на ее щеках и носу. Иманду требуется усилие, чтобы отвести взгляд от всего этого и сосредоточиться на ближайших минутах.
Когда она опять возьмет свой солнцезащитный флюид… вот в этот момент - обернуться, взять ее за руку? Может, за плечи - развернуть к себе простым естественным жестом, ломающим всю искусственность, нагроможденную между ними. Волнующие сцены одна другой смелее горячат его воображение. Каким бы ни было их объяснение - оно разрядит обстановку, обнажит взаимную симпатию, маскируемую пока под вежливость и радушие. Если нечего скрывать, тогда - свобода. И может, обоюдно признанный интерес откроет дорогу чему-то большему…
Купальник у Анны на этот раз светлый в легкомысленный цветочек, но тоже закрытый. Она совсем не загорела с прошлого раза, а он - слегка, зато без неприятных последствий. Скрутив волосы жгутом и заколов их повыше, она берет флакон с флюидом, встряхивает, проверяя, много ли там осталось, и поворачивается к нему. Хороша - сил нет!
Анна
Она всем существом ощущает сгустившееся в шатре напряжение. Спутник выглядит спокойным, но инстинкт ее не обманывает: это покой затаившегося в засаде, бдительно следящего за ней человека.
Всю дорогу она гадала: почему именно на озере? Если он хочет что-то сказать или сделать, чего ждать? Разве только особого момента, который возможен лишь там и больше нигде. Во-от, теплее, еще теплее - горячо! Насчет момента она догадалась. Но что он задумал и главное, ради чего? Это оставалось тайной.
Конечно, можно подождать немножко и позволить ему провернуть задуманное, но разве желает она быть пешкой в его игре? Еще чего! Она намерена остаться хозяйкой положения. С этой минуты ее безмятежность обманчива. До поры до времени она будет вести себя так, как он ожидает, а потом…
Летняя амазонка сброшена - на этот раз без всяких церемоний, не до того. С флаконом в руках она становится позади Иманда так, чтобы видеть его лицо в зеркале, не сомневаясь, он ждет именно этой минуты. Ее прикосновения. Он собран, готов к какому-то действию… Какому? Еще секунда и она получила бы ответ на свой вопрос, даже не задав его. Но этой секунде не суждено наступить.
Внезапно она оказывается перед ним - вытянувшаяся в струнку, строгая:
- Что за игру вы затеяли? Что у вас на уме? Говорите, я жду.
Иманд
Он опешил от неожиданности. Ощутил себя схваченным за ухо школяром, застуканный за мелким безобразием. Анна смутила его. Не девчонка в купальнике, но возникшая вдруг взрослая женщина, знающая, чего она хочет. Она заставила его отступить перед превосходящей душевной зрелостью, вмиг лишила всех преимуществ сильного пола. Потребовав у него отчета, Анна перехватила инициативу, покусившись тем самым на его мужскую прерогативу самому определять развитие отношений. Пожелала немедленно получить то, что он хотел бы дать ей сам, единолично решая, когда и как это сделать. Стоя перед ней, Иманд пережил всю гамму нелепых желаний загнанного в угол человека - заползти в свою скорлупу, отмолчаться, выбежать вон… И обнаружил, что мужские права быстро теряют убедительность, превращая его в мальчишку, который вынужден оправдываться.
- Я хотел большей теплоты, доверительности между нами. Вам не кажется, что мы ведем себя неестественно? Мы зажаты, скованны, не знаем, как обратиться друг к другу. Почему? У нас были простые искренние отношения в Лилле, когда вы могли коснуться меня, не выдумывая предлогов, не испытывая смущения. Почему сейчас мы делаем вид, что этого не было? Перед кем притворяемся? Я не понимаю… вы боитесь меня? Может, я вам неприятен? - он не собирался говорить этого, но почему-то не смог удержаться.
Анна
Этот бунт ее изумил. Она смотрит на него как из пожара - глаза ошалелые, огромные, синие - ох! - и, обожженная его упреком, мотает головой, бормочет:
- Нет, нет… с чего вы взяли?
Да тут что ни скажи - мало! Надо сейчас же разубедить его - немедленно и бесповоротно доказать обратное. Сходу придумать такой аргумент, чтоб никогда больше не сомневался. Не сознавая, что с головой выдает себя - в эту минуту ей все равно, только бы он не чувствовал себя отвергнутым - Анна привстает на цыпочки и, обвив его шею руками (стукнув холодным флаконом между лопаток) с осторожной нежностью дотрагивается губами до его губ. Прижалась на миг и тут же отпрянула, испуганная собственной храбростью. Ну вот, доказала.
Иманд
Этот неумелый «детский» поцелуй - без сомнения первый в ее жизни. Трогательный дар нежданно доставшийся ему. Он хотел свободы обращения, мечтал узнать, что она чувствует к нему - и получил все сразу, в один миг, без колебаний и жеманства. Она так легко вверила ему себя, положилась на его благородство, словно оно обязано быть в нем. Ее бесхитростное прикосновение отрезвило, подобно хлесткой пощечине. Все глупости насчет отпускного романчика разом из головы вылетели - вжжух! - и кристальная ясность. Даже непонятно, как он вообще мог думать об этом! Интрижка - с ней?! Перегрелся, он что ли?! Как же можно не понимать себя до такой степени! Так долго не сознавать, чего хочет на самом деле: чтобы она позволила ему любить ее и сама полюбила в ответ. И чтобы так - всю жизнь.
Если б не это, он, не задумываясь, ответил бы на поцелуй, о котором столько мечтал. Но теперь, зная свое сердце и видя, наконец, перед собой не Мари, но Анну, как есть - неопытную, безоглядно доверившуюся ему в том, чего сама не знает и наверно ждущую ответного поцелуя - он не может. Не вправе мужчина целовать девушку, которая быть может, поддалась великодушному порыву, не представляя, куда это может завести их. Не станет он пользоваться ее слабостью, невинностью.
Обнимая ее, чувствуя под пальцами дрожь голых лопаток, он говорит, смиряя себя, ее:
- Ты мне очень дорога. В жизни себе не прощу, если мы сейчас наделаем глупостей.
Анна впервые прижимается щекой к его к груди, слышит над собой наполненный сильным чувством голос, и в эту минуту верит ему безоговорочно.
Иманд (25) - Анна (23)
Анна
Приглашая гостя провести несколько недель в лесной резиденции, Анна думала только о той радости, которую сулило его присутствие. Видеться, говорить с ним - о большем она и не мечтала. Пылкое воображение мигом нарисовало идиллию: они будут все время вместе - от завтрака до отхода ко сну. Долгие верховые прогулки, задушевные разговоры, тихие почти семейные вечера - будто они сложившаяся пара с безмятежным настоящим и общими планами на будущее. У нее дух захватывало от грядущего счастья. Да и что могло помешать им? Она решительно не видела никаких преград.
Однако препятствия явились. Хуже того, они были ожидаемы, ведь у их знакомства оказалось двусмысленное прошлое: Лилльская история, вернее ее финал. Не случись им встретиться, Анна, пожалуй, даже гордилась бы тем, как, не имея любовного опыта, решила труднейшую задачу. Но теперь, лицом к лицу со своей «жертвой», она не в силах объяснить мужчине, почему ее сексуальные домогательства, перешедшие в постыдное бегство, следует считать успехом, а не позором. Оправдываться - перед ним? Ну нет! Мало того, что вульгарные объяснения в духе «я не такая» унизительны для нее - он конечно не поверит, но вдруг… ведь это какой удар по мужскому самолюбию! Пусть лучше думает, что неотразим (да так и есть) - здоровее будет. Разве не для того она рискнула в Лилле?
Но как быть теперь? Положение обязывает ее блюсти себя. Да ведь нельзя же приказать ему забыть прошлое. И что он подумает, если девица, которая сама приставала к нему, станет вести себя как недотрога? Какая уж тут «почти семейная» идиллия!..
Иманд
Анна правильно делает, что избегает объяснений насчет Лилльской истории, хотя и заблуждается, думая, будто уронила себя в его глазах. Напротив, она подарила ему драгоценное эротическое переживание - сроду никто не был с ним нежнее. Вот почему он не поверил бы, вздумай Анна убеждать его в сугубо лечебных резонах своего поступка. Конечно, ей лучше знать, что требовалось для выздоровления, но лечёба лечёбой, а ласкала его несомненно любящая рука - Иманда не проведешь. Даже если Анна-Мария действовала из необходимости, значит, нужда счастливо совпала с ее желанием. Это знание питает его надежду на продолжение истории, которая хоть и началась не по-людски, все равно лучшее, что случалось с ним в жизни.
Анна его интригует. Она безусловно «не такая», какой боится предстать. Но какая же? Проще говоря, как далеко она позволит ему зайти? За этим вопросом кроется другой - не менее важный: а как далеко готов зайти он сам? Все, что может случиться с ними, лежит между двумя ответами. Но как всякий человек, чьи побуждения сомнительны с моральной точки зрения, Иманд не спешит признавать их перед собой. Ведь тогда придется отвечать на неудобные вопросы: что ж ты, парень, думаешь просто попользоваться ею? Допустим даже, она влюблена и сама всего захочет - станешь играть ее чувствами? И что ты можешь предложить ей, кроме обещания любить ее недельку-другую, пока жизнь не разведет вас по разным краям социальной пропасти?
Однако вопросы эти преждевременны. Анна гостеприимна, любезна, но… и только. Ведет себя так, словно никакого Лилля и не было - что вы, что вы! Почему? Разонравился он ей, что ли? Может, она только «несчастненьких» любит? Нет, не похоже. Равнодушная не стала бы баловать его вкусностями, которые готовят специально для него (сама Анна их не ест), два часа рыться в библиотеке, отыскивая редкое издание Марселя, и уж точно не заметила бы слишком тонких штор в его комнате. Но она заметила - сама. И велела заменить плотными, чтоб утреннее солнце не тревожило его сон. Если таково безразличие, то какова же любовь?
Анна
Самое трудное - не потакать своим желаниям и держать разумную дистанцию: не теснить заботой, не надоедать расспросами. Заниматься обычными делами и предоставить гостю самому искать ее общества - буде захочет. К тайному удовлетворению Анны, он так и делает. Спрашивает, не составит ли она ему компанию на конной прогулке к заливу? И как она смотрит на то, чтоб устроить пикник в верховьях ручья - там, где стайка прозрачных берез на краю цветущего поля? Он сто лет не валялся на травке. Интересуется насчет малины в бору - она ведь уже поспевает, да? Лесные ягоды такие душистые - пойдем собирать?
Анна охотно принимает приглашения. Почти каждый день они ездят верхом, и ночью в постели, стоит ей закрыть глаза, ловкий всадник в светлой рубашке, узко схваченной ремнем, мчится по всхолмьям в облаках пушистой таволги. Горячий конь, одурманенный сладостью луговых испарений, красиво и гордо изогнув шею с разметавшейся по ветру гривой, несет его над землей - еще чуть-чуть и уйдет в отрыв, плеснув хвостом в прозрачной глубине неба.
Смотреть малинники, не ближние вдоль ручья - те он и сам видел, а другие, подальше в глубине бора, пошли перед вечером, когда зной уже спадал. Прокалённый солнцем воздух терпко пах нагретой смолой, вытопленные июльским жаром янтарные капли живицы поблескивали в трещинах красновато-бурой коры. В головокружительной выси на черных макушках сосен лежали курчавые шапки облаков, да изредка отрадно вздыхал ветер.
- Под ноги смотрите, - предупредила Анна (чуя, куда направлен его взгляд), - здесь муравьиных куч полно и корни всюду точат.
Извилистые сосновые корневища, полуприкрытые рыхлым песком, пластались вокруг стволов хитро переплетенной вязью - идеальные силки для ротозеев. Непослушный пару раз чертыхнулся сзади.
- Кому говорю? - усмехнулась она, не оборачиваясь, пряча удовлетворенную улыбку.
Колючие заросли малины тянулись вдоль поймы мили на три, но восковые ягоды еще только набирали сок и сладость.
- Через недельку придем, - утешила Анна гостя. Он кивнул, подал ей руку.
- Держитесь, тут местами трава скользкая, - кажется, малина его не очень-то интересовала.
Иманд
Не от скуки же она соглашается на все его предложения! Значит, Анне нравится быть с ним, хоть она и держит его на светской дистанции, недвусмысленно давая понять, что не ждет иного обращения, кроме предписанного этикетом. Границы, очерченные ею, ясны, как если бы она обнесла себя каменной стеной. Но что это: знак «стой, где стоишь» или вызов «попробуй взять штурмом»? Ему кажется - второе. Ему так хочется. Он готов рискнуть и как-нибудь сменить этот установившийся между ними чопорный тон.
В самом деле, ведь нелепо притворяться, будто они не встречались раньше. В их теперешнем общении нет и следа былой свободы. Мари он мог запросто окликнуть, взять за руку, а теперь… Иманд даже не знает, как ее называть; формально (после всего, что было между ними?) - глупо, да и язык не поворачивается, а по имени - он не вправе. Оба избегают обращений, случайных касаний и вообще не знают, как держаться друг с другом.
С этим надо что-то делать, но плана у него нет - только неопределенное намерение, как-нибудь исхитриться и... Дальше лень думать, когда вокруг такое лето - жаркое, щедрое. И как безумные летят часы над духмяным забытьем цветущего рая, где только они двое, да робкое дыхание ветерка по верхушкам молодых берез, да трепет солнечных пятен в зеленых облаках листвы, парящих над белоснежными стволами. У опушки, где устроен пикник, море трав томится под яростным солнцем. Звездные россыпи лютиков, ярко-розовые искры полевой гвоздики и сиреневые плетенчатые головки скабиозы радуют глаз. Прямо у ног в высокой траве синеют колокольчики и потряхивают каплевидными сережками невзрачные кукушкины слезы.
На коленях у Анны ворох белых зонтичных цветов, из которых она плетет венок.
- Мне бы еще штук пять вот таких с длинными стеблями, - она вручает Иманду образец. - Там у ручья их полно.
Он рад услужить, и возвращается с целой охапкой.
- А что на той стороне - за ручьем?
- Сейчас… - откликается она, завершая свое рукоделие, - доплету и сходим туда. Там родники, водички ключевой попьем.
Пышный венок возложен на светлые кудри, и вся она - от рассыпанных по плечам волос до матерчатых башмачков, облекающих узкие ступни, кажется сотканной из сиянья летнего дня, мятных теней, пробегающих по голым рукам, и сладкого аромата цветов, витающего вокруг ее бесподобной головы.
Они спускаются к ручью. Анна первая переходит мелкое устье по камешкам, покрытым жидким блеском бегущей воды. Еще чуть-чуть вверх по течению - и вот они, родники у подножья полуобвалившейся песчаной кручи, за которую цепляется вздыбленными корнями подгулявшая сосна.
Вода вкусна и сластит, только очень холодная - ладони и губы сразу разгорелись. У Анны даже щеки запылали от ледяного прикосновения, он еле подавил соблазн согреть их поцелуями. Но она уже отерла лицо и показала вверх по склону:
- Поднимемся? Тут невысоко, а вид стоит того, - и пошла по выступам корней, легко, как по лесенке.
Сверху открылась потаенная долина ручья. Вдали зеркально взблескивали на солнце его извивы, и золоченый гребень бора нависал сбоку, ясно рисуясь в индиговом от зноя небе. Под ногами в траве, опутанной цепкими плетями подмаренника, белели звездочки земляники, и ягоды таились под тройчатой листвой. Он разворошил юную зелень:
- Мари, смотрите!
Милое имя нечаянно порхнуло с языка. Сидевшее в нем намерение «как-нибудь исхитриться» - скажем, нечаянно окликнуть ее по-старому и посмотреть, что будет, реализовало себя под влиянием минуты.
Она обернулась без улыбки, взглянула разочарованно - ничего не сказала.
Анна
«Мари»? - вот значит как? Вот чего он хочет - чтоб было как раньше. Может даже продолжить с того места, где остановились в Лилле. И разве не она позволила ему верить, что это возможно? Жаль, что он видит в ней только Мари, чью отчаянную храбрость наверно принимает за раскованность (это в лучшем случае). Но слова тут не помогут (вот она и молчит) - только время рассеет его заблуждение. А пока следует вести себя так, чтоб он и думать не мог, переступить границы.
Хуже всего ее противоречивость. Разум и воля Анны подобны гарнизону осажденной крепости, за стенами которой сидит и пикнуть боится та, что с радостью открыла бы ворота при штурме. Эта особа, оставшись в безопасном уединении спальни, сладко мечтает о том, что случилось бы в Лилле, не сбеги она в решительный момент. В фантазиях давно уже происходит то, что характер и воспитание не позволят в реальности.
Мечтать о любовных отношениях - да, но вступать в них… Ну, лягут они вместе, потом встанут, а потом что? Секс с гостем лишь малая часть её желаний. Она ведь не о постельных приключениях грезит - о любви. А какая же любовь, если он вместо Анны к «Мари» стремится, а её настоящую даже не видит... «Мари» не думала о будущем, зная, что его нет, Анна такого себе позволить не может. А какое будущее у каникулярной интрижки? И зачем оно ей? Нет, не станет она потакать «низу» и размениваться на пошлые «романы». Подождет любви.
Свои чувства к Иманду она серьезными не считает. Увлечена, очарована, думает о нём днём и ночью - да, но исчезни гость из её жизни сейчас (а это всё равно скоро случится), Анна сумеет пережить расставание. Сердце хоть и задето, но чувство еще не пустило в нём глубокие корни.
Иманд
Вот черт! Он-то думал, Анна улыбнется и ответит в тон. Тогда не пришлось бы собирать землянику в неловком молчании. Впрочем, ягодный букетик она приняла благосклонно, и сама отплатила любезностью: угостила найденной по пути малиной. Значит, в симпатиях ему не отказано. Так отчего ж не попробовать снова?
- Вы говорили, здесь неподалеку озеро есть.
- Не очень близко - верхом около часа. С нашей стороны песочек, мелко, а дальше глубина приличная. Рыбы много - форель, кумжа, окунь... Вы не рыбак, нет?
Она охотно расписывает прелести заповедного местечка и соглашается поехать туда завтра же - «надо пользоваться жарой».
Вот и отлично: на пляже хочешь не хочешь, а держишься свободнее - неудобно цирлих-манирлих в одних трусах разводить. К тому же, он увидит её в купальнике, то есть почти голую - уже ради этого стоит поехать. Радуясь открывшейся перспективе, он старательно избегает вопроса «зачем?». Искупаться - это само собой.
Иманд в трудном положении. Он влюблен и готов добиваться расположения девушки, которая - это чувствуется - неравнодушна к нему. Но что если Анна, паче чаяния, его отвергнет? Случись такой афронт где угодно, он отступил бы: ну не хочет, не надо. А здесь куда отступить? Придется к обоюдной досаде мозолить ей глаза до отъезда. И бог бы с ним, с самолюбием, но девушке-то за что такая мука? Да еще той, которая одна сделала для него больше, чем все остальные его девицы вместе взятые.
Но допустим, Анна скажет «да» - что тогда? Закрутить с ней отпускной романчик? Хотя и слепому ясно, такая девушка не для утех. И вдобавок кажется неопытна - совершенно не сознает своей силы. Барышни, поднаторевшие в любовных скачках, завлекают умело, ему ли не знать. А эта даже до кокетства не снисходит. Заигрывать с ней - пустой номер. С такой - или всерьез, или - никак. Но если всерьез, то он моральный банкрот, у него только один «актив» - и тот ниже пояса.
Действовать ему нельзя, но очень хочется. Вот и приходится ловчить, придумывать невинные мотивы и оправдания своим поступкам. Он уже уверил себя в невыносимости их фальшивого тона. Разве не глупо отказываться от дружеской свободы, в угоду светским «реверансам», которые на сто миль вокруг и оценить-то некому. Он всего лишь хочет вернуть в их отношения близость и доверительность - пусть будет как раньше - тепло и душевно. О большем он не просит. Пока.
Анна
Ладно, купаться так купаться! Интересно, какой он без одежды? Даже нет, не это. Понравится ли он ей раздетый? Вообще-то она уже видела его полуголым - в Лилле, правда, от волнения еле помнит. Искоса поглядывая на едущего рядом спутника, она пытается воспроизвести в уме ту давнюю картину: широкий разворот плеч, дрогнувшие от щекотного прикосновения лопатки, безволосую грудь… Ее ладони помнят больше, чем глаза: теплоту и гладкость кожи, дремлющую под ними упругую силу мышц, упорное биение кровеносных жил под пальцами. Ох, лучше не вспоминать… У нее руки изныли от желания прикоснуться к нему. Анна сглатывает пересохшим ртом и крепче сжимает поводья - Латона под ней покорно умеряет шаг.
- Почти приехали, - прикрываясь ладонью от солнца, она показывает в распадок, поросший стройными черными на свету лиственницами, где за сходящими в низину стволами сверкает под солнцем озеро. Чуя близкую воду, Латона раздувает ноздри и возбужденно фыркает, первой направляясь в распадок. Лорд тянется за ней. Деревья расступаются, открывая взгляду зеркальную зыбь, покоящую небо, шелковистый блеск песка и белый шатер, раскинувший парусиновые крылья.
- Айда! - обернувшись через плечо весело кричит Анна и первая пускает Латону вскачь. Лорд обгоняет, вот и хорошо, вот и пусть, а она полюбуется на них, летящих вдоль кромки озера прямо по воде. Вздымая тучу брызг, конь несется карьером, высоко вскидывая ноги и гордо изогнув шею - глаз не отвести! Жаль, шатер близко. Терпкий солоноватый запах конского пота, горячие от солнца встрепанные волосы, рубашка вся в мокрых пятнах - да ладно, все равно снимать…
- Здесь у нас, полотенца, минералка, - говорит Анна, скрываясь от зноя в шатре. Непринужденно болтая, она отвлекает его и себя от тайного волнения: теперь надо раздеться друг при друге.
Обуздав смущение, словно отстранившись от самой себя, она расстегивает длинный ряд пуговок, сосредоточенно глядя на свои пальцы - держится так, словно одна здесь. Накануне вечером она проделала это перед трюмо, и теперь знает, какое зрелище открыто его глазам. Все сняла и тут же повернулась к зеркалу - будто бы забрать повыше тяжелый узел волос. Особой нужды в этом нет, но нельзя же просто стоять и пялиться на него.
Она спиной выдерживает любопытный оценивающий взгляд и, всаживая в прическу последнюю шпильку, надеется, что он сполна воспользовался моментом.
Оборачивается. Так и есть - Иманд в темно-серых с белым кантом плавках-боксерах, не глядя в ее сторону, складывает одежду. Стройный, худощавый. Слава богу, никаких выпирающих мускулов и прочей гипертрофированной мужественности. Свободная поза, непроницаемый вид. Настороженность в карих глазах прикрыта рекламной улыбкой. Анна все понимает и, не скрываясь, окидывает его одобрительным взглядом, шутит: «Как бы вас русалки не утащили!»
- Боюсь, это мне придется охранять вас от водяного, - даже не задумался ни на миг, будто заранее ответ приготовил. - Ну что, рискнем?
Иманд
Купальник у нее - вот разочарование! - закрытый, черный с цветочной лилово-желтой вставкой и короткой юбочкой, целомудренно прикрывающей бедра. Зато само это долгожданное обнажение с невинной грацией Боттичеллиевской Венеры окатило его таким кипучим жаром желания, словно она не купаться, а отдаться ему собралась. И совсем она не такая, как ему мнилось - больше девчонка, чем женщина: узкие плечи, тонкие руки, маленькие удлиненно-округлые коленки, легкость и подвижность растущего организма, еще не набравшего взрослой основательности - как она к зеркалу-то крутанулась на одной ножке, будто старшеклассница. И ведь нарочно отвернулась - дала и себя рассмотреть, и штаны снять без свидетелей. Про русалок шутит - умница. А он-то волновался…
Тут Анна опять его удивила - спросила смущенно: «Вы не боитесь обгореть?» Вот уж о чем он совсем не думал, хотя плечи и спину точно напечет - в воде это мигом. Другие девушки, намазываясь кремом на пляже, никогда не задавали ему подобных вопросов. А эта спросила и ответа ждет - ей не все равно?
- Хотите флюид от солнца? - она берет с подзеркальника оранжевый флакончик с дозатором, распыляет санскрин на ладонь и проводит ею по другой руке от плеча до кисти. - Он водостойкий.
- Его нужно втирать?
- Нет, просто распределите по коже. Давайте помогу вам сзади.
Она так неожиданно это сказала, и тут же скользнула ему за спину. Быстрая маленькая ладонь уверенно прошлась по плечам, огладила вдоль позвоночника вниз - к пояснице. Ее прикосновение - такое знакомое и желанное на миг разрушило неловкость между ними. Он испытал облегчение, словно Мари наконец вернулась к нему, и теперь все будет как раньше - хорошо и правильно.
- Теперь вы - мне, - она протягивает ему флакон.
Купальник оставляет открытым совсем немного, она сдвигает лямки в стороны. Через ее плечо в круглом вырезе видны нежные начала грудей с уходящей вглубь ложбинкой. Косточки шейных позвонков под его ладонью хрупкие, «цыплячьи». Ей наверно щекотно, она немножко ёжится и передергивает плечами.
Анна
Не то чтобы она заранее всё спланировала, но жегшее изнутри желание дотронуться само нашло предлог. Хотя защиту от солнца она и так предложила бы. Это же естественно - поделиться!
Что же не так с этим парнем? С такой внешностью - и один. Почему? Неужели за полтора года подходящей девчонки не нашел? То что сама Анна тоже не нашла себе пары, ее не смущает - о себе ведь всегда думаешь: ну я то другое дело! К тому ж ее сердце занято - ну пусть пока не настоящей любовью, а так… легкой как летний хмель влюбленностью. Может он тоже - в кого-нибудь? Правда, два месяца назад он здесь… как это у парней называется - клинья ей подбивал, вот. Но это же просто… шалость. Весна, гормоны, девочки… Может он влюбчив, как голубь - что она знает о нем, в конце концов?
Далековато заплыла, дорогуша. Дальний заболоченный берег теперь ближний. Розовые лилии купают в июльском свете нежные лепестки, по мокрым листьям-манжеткам скользят юркие водомерки и летучие тени стрекоз. Дно с этой стороны топкое, илистое, может и пиявки есть - лучше не проверять. Анна поворачивает назад, отыскивая взглядом фигурку пловца среди солнечного блеска - ого, это он возле старого причала уже?! Да туда с полмили, не меньше!
Нет, он не легкомысленный, и не ходок - тут другое что-то… - ее мысль как придонная буро-зеленая трава, влекомая течением - она будто движется в ясной глубине, а на самом деле колышется на одном месте. Может не встретил еще своё… свою, а «кто-нибудь» не нужен. Неужто принцессу ждет? Она смешливо фыркает (не сообразив, а сама-то она - кто?), и вдруг вспоминает как руку ему на плечо положила - и он… в нем словно напряжение выключили. Обычно наоборот бывает: чужой тронет - мы сразу настороже. А этот, даже не шелохнувшись, весь сразу отдался ее рукам, доверился ей как родной.
Иманд
Он-то думал, Анна станет по-девчачьи зябко переминаться у берега, стуча зубами и не решаясь зайти поглубже. Тогда бы он плеснул на нее разок-другой - пусть тоже окатит его в ответ: брызги, визги, беготня по мелководью - посмеялись бы вместе… Но она, не ежась, не задирая плеч и не останавливаясь, сразу вошла в воду и поплыла, высоко подняв голову. Иманд пробовал держаться рядом, но она не глядела в его сторону и ничего не говорила, точно он не трогал ее минуту назад, размазывая по белой-белой коже бесцветный душистый состав. Казалось, это-то и смущало ее теперь, и она нарочно напустила на себя строгости. Тогда он стал забирать вправо и поплыл один, куда глаза глядят.
Вот что ней не так - стесняется она его, что ли? Только что вела себя как опытная соблазнительница: красиво разделась, тонко пошутила, даже позволила прикоснуться (ведь сама же хотела этого - он чувствовал - хотела!), и тут же отстранилась, отвернулась, словно забыла о нем. Что он не так сделал? Может, надо было не кремом ее мазать, а поцеловать?
Прохладная вода скоро остудила его пыл: целовать, ага! А за поцелуями - что? Вообще-то все получилось - разве нет? И главное, он понял: Анна не против свободы обращения, она искренне расположена к нему, но робка и боится своих желаний. Однако если проявить упорство…
Новое доказательство ее приязни он получает, едва выйдя на берег, где Анна по-хозяйски развесила для просушки его рубашку и свой купальник. Завидев его, скрылась в шатре и тут же вынесла ему большое пушистое полотенце.
- Ну как водичка?
Кутаясь в мягкую махровую благодать, он признательно улыбается.
- Мы ведь еще приедем сюда?
- Да хоть завтра, лишь бы погода не испортилась.
Анна
Но она таки испортилась: к жаре прибавились скоротечные взбалмошные ливни, налетавшие по десять раз на дню. Только что солнечный блеск томно стекал по эмалевому небосводу, и узор золотых пятен перебегал в густом сплетении ветвей, и вот уже очумелый ветер треплет, рвет и мотает шумящую листву, то заголяя ее на серую изнанку, то выворачивая на лицо, отчего взъерошенный лес вокруг то светлеет, то темнеет. В тучах искрит и потряхивает, и бойкий дождь наводит глянец на крышу беседки, поливает цветники, журчит и пришепетывает в водосточных трубах. Только Анна окно закроет - а он уж кончился, трава на газонах опять дымится под солнцем, и на желтом песке дорожек дрожат неугомонные тени.
- За два дня столько воды вылилось - видели, как ручей вздулся? - спрашивает она за ужином, придвигая к сотрапезнику крабовый салат в сырной корзинке. - Попробуйте, это вкусно!
Иманд кивает, машинально ощипывая ржаной хлебец вокруг кусочка жареной сельди, посыпанной хрустящими колечками красного лука и мелко нарубленным маринованным огурцом.
- Наверно и в озере вода поднялась?
- Кто знает. Берега там низкие, пляж иногда подтапливает. Завтра увидим.
Он улыбается своей тарелке с видом «мечты сбываются» - неужели так рад завтрашнему купанию? А как он расстроился наутро после их первой поездки, глядя как проливень со шквалистым ветром крутит верхушки молодых лип и клёников, делая их похожими на ведьмины метлы. Сказать ничего не сказал, но так вздохнул - из глубины души прямо. А сейчас воодушевился и, похоже, лелеет какие-то планы.
Их отношения, с виду ровные, будто приблизились к опасной черте и замерли в шатком равновесии: по сю сторону - добрые знакомые: любезная хозяйка и нечаянный гость, а по ту? Анна не может объяснить, откуда взялась в ней уверенность, что ему этого мало - но уж очень все наэлектризовано между ними: его испытующие взгляды украдкой, ее умолчания там, где ласковое слово само просится на язык. Отчасти она сама виновата в этой напряженности: испугалась своих желаний - там, на озере, и «закрутила гайки», того и гляди резьбу сорвет! Но чего же он все-таки хочет? Не в любовницы же ее позвать, нет?
Иманд
Планы - это громко сказано. Смутные намерения - вот было бы правильно. Сломить любым неожиданным действием ее безнадежное сопротивление - она сама от него устала и держится только потому, что не видит альтернативы. Каким именно действием? Какой альтернативы? Теперь, когда долгожданный миг близок, у него голова кругом. Даже странно, неужели едущая рядом Анна не чувствует его смятения? Слегка отвернувшись в сторону, она улыбается так, как улыбаются под мужским оценивающим взглядом. Сетчатая тень от шляпки дрожит россыпью веснушек на ее щеках и носу. Иманду требуется усилие, чтобы отвести взгляд от всего этого и сосредоточиться на ближайших минутах.
Когда она опять возьмет свой солнцезащитный флюид… вот в этот момент - обернуться, взять ее за руку? Может, за плечи - развернуть к себе простым естественным жестом, ломающим всю искусственность, нагроможденную между ними. Волнующие сцены одна другой смелее горячат его воображение. Каким бы ни было их объяснение - оно разрядит обстановку, обнажит взаимную симпатию, маскируемую пока под вежливость и радушие. Если нечего скрывать, тогда - свобода. И может, обоюдно признанный интерес откроет дорогу чему-то большему…
Купальник у Анны на этот раз светлый в легкомысленный цветочек, но тоже закрытый. Она совсем не загорела с прошлого раза, а он - слегка, зато без неприятных последствий. Скрутив волосы жгутом и заколов их повыше, она берет флакон с флюидом, встряхивает, проверяя, много ли там осталось, и поворачивается к нему. Хороша - сил нет!
Анна
Она всем существом ощущает сгустившееся в шатре напряжение. Спутник выглядит спокойным, но инстинкт ее не обманывает: это покой затаившегося в засаде, бдительно следящего за ней человека.
Всю дорогу она гадала: почему именно на озере? Если он хочет что-то сказать или сделать, чего ждать? Разве только особого момента, который возможен лишь там и больше нигде. Во-от, теплее, еще теплее - горячо! Насчет момента она догадалась. Но что он задумал и главное, ради чего? Это оставалось тайной.
Конечно, можно подождать немножко и позволить ему провернуть задуманное, но разве желает она быть пешкой в его игре? Еще чего! Она намерена остаться хозяйкой положения. С этой минуты ее безмятежность обманчива. До поры до времени она будет вести себя так, как он ожидает, а потом…
Летняя амазонка сброшена - на этот раз без всяких церемоний, не до того. С флаконом в руках она становится позади Иманда так, чтобы видеть его лицо в зеркале, не сомневаясь, он ждет именно этой минуты. Ее прикосновения. Он собран, готов к какому-то действию… Какому? Еще секунда и она получила бы ответ на свой вопрос, даже не задав его. Но этой секунде не суждено наступить.
Внезапно она оказывается перед ним - вытянувшаяся в струнку, строгая:
- Что за игру вы затеяли? Что у вас на уме? Говорите, я жду.
Иманд
Он опешил от неожиданности. Ощутил себя схваченным за ухо школяром, застуканный за мелким безобразием. Анна смутила его. Не девчонка в купальнике, но возникшая вдруг взрослая женщина, знающая, чего она хочет. Она заставила его отступить перед превосходящей душевной зрелостью, вмиг лишила всех преимуществ сильного пола. Потребовав у него отчета, Анна перехватила инициативу, покусившись тем самым на его мужскую прерогативу самому определять развитие отношений. Пожелала немедленно получить то, что он хотел бы дать ей сам, единолично решая, когда и как это сделать. Стоя перед ней, Иманд пережил всю гамму нелепых желаний загнанного в угол человека - заползти в свою скорлупу, отмолчаться, выбежать вон… И обнаружил, что мужские права быстро теряют убедительность, превращая его в мальчишку, который вынужден оправдываться.
- Я хотел большей теплоты, доверительности между нами. Вам не кажется, что мы ведем себя неестественно? Мы зажаты, скованны, не знаем, как обратиться друг к другу. Почему? У нас были простые искренние отношения в Лилле, когда вы могли коснуться меня, не выдумывая предлогов, не испытывая смущения. Почему сейчас мы делаем вид, что этого не было? Перед кем притворяемся? Я не понимаю… вы боитесь меня? Может, я вам неприятен? - он не собирался говорить этого, но почему-то не смог удержаться.
Анна
Этот бунт ее изумил. Она смотрит на него как из пожара - глаза ошалелые, огромные, синие - ох! - и, обожженная его упреком, мотает головой, бормочет:
- Нет, нет… с чего вы взяли?
Да тут что ни скажи - мало! Надо сейчас же разубедить его - немедленно и бесповоротно доказать обратное. Сходу придумать такой аргумент, чтоб никогда больше не сомневался. Не сознавая, что с головой выдает себя - в эту минуту ей все равно, только бы он не чувствовал себя отвергнутым - Анна привстает на цыпочки и, обвив его шею руками (стукнув холодным флаконом между лопаток) с осторожной нежностью дотрагивается губами до его губ. Прижалась на миг и тут же отпрянула, испуганная собственной храбростью. Ну вот, доказала.
Иманд
Этот неумелый «детский» поцелуй - без сомнения первый в ее жизни. Трогательный дар нежданно доставшийся ему. Он хотел свободы обращения, мечтал узнать, что она чувствует к нему - и получил все сразу, в один миг, без колебаний и жеманства. Она так легко вверила ему себя, положилась на его благородство, словно оно обязано быть в нем. Ее бесхитростное прикосновение отрезвило, подобно хлесткой пощечине. Все глупости насчет отпускного романчика разом из головы вылетели - вжжух! - и кристальная ясность. Даже непонятно, как он вообще мог думать об этом! Интрижка - с ней?! Перегрелся, он что ли?! Как же можно не понимать себя до такой степени! Так долго не сознавать, чего хочет на самом деле: чтобы она позволила ему любить ее и сама полюбила в ответ. И чтобы так - всю жизнь.
Если б не это, он, не задумываясь, ответил бы на поцелуй, о котором столько мечтал. Но теперь, зная свое сердце и видя, наконец, перед собой не Мари, но Анну, как есть - неопытную, безоглядно доверившуюся ему в том, чего сама не знает и наверно ждущую ответного поцелуя - он не может. Не вправе мужчина целовать девушку, которая быть может, поддалась великодушному порыву, не представляя, куда это может завести их. Не станет он пользоваться ее слабостью, невинностью.
Обнимая ее, чувствуя под пальцами дрожь голых лопаток, он говорит, смиряя себя, ее:
- Ты мне очень дорога. В жизни себе не прощу, если мы сейчас наделаем глупостей.
Анна впервые прижимается щекой к его к груди, слышит над собой наполненный сильным чувством голос, и в эту минуту верит ему безоговорочно.