Стокгольм. Суверен (1)
Иманд (41) - Анна (38)
Опять у неё живот болит, колющая боль в подвздошье заставляет Анну согнуться в три погибели. Колика усиливается, потом обманчиво слабеет, почти рассеиваясь, но стоит выпрямиться, неумолимо нарастает вновь. Тогда, держа живот руками, она неуклюже вылезает из-за стола, бредет к диванчику, недавно поставленному в углу кабинета, и, нащупав подушку с замаскированной грелкой, ложится, поджав колени.
Боль сползает влево вниз. Она прикусывает губу, чтоб не всхлипывать и теснее прижимает к себе спасительное тепло, по-детски мысленно уговаривая: не боли, животик, не боли… Нужно расслабиться и дышать ровно, тогда быстрее пройдёт. Анна старается. 14 неделя беременности даётся ей тяжелее, чем предыдущие вместе взятые.
Весь первый триместр она держалась молодцом. Легкая утренняя тошнота, сонливость, перепады настроения и внезапная любовь к клюкве - все это было ожидаемо и не слишком досаждало. Острый токсикоз, начавшийся две недели назад, разрушил эту идиллию. Запахи еды сделались ненавистны, вызывали изнурительные приступы дурноты. Ничем не пахли только воздушные хлебцы из цельного зерна, и она грызла их целыми днями, заглушая голод. От слабости кружилась голова, руки-ноги мерзли даже в постели. Вдобавок у нее нашли малокровие.
На шестой день Иманд, страдавший вместе с ней, поговорив с врачами, раздобыл на пробу банку протеинового концентрата и приготовил жене густое питьё, совершенно без запаха, слегка подкисленное и подкрашенное клюквенным соком. Анна дочиста выскребла стакан и впервые за долгое время почувствовала себя сытой. Белковый коктейль и хлебцы поддержали ее силы, но живот решительно воспротивился такой кормежке. Она старается пить больше воды, делить еду на мелкие порции, но колики продолжают преследовать её.
Текут минуты, тепло грелки ослабляет спазм. Анна с облегчением опускает веки, наслаждаясь хрупким покоем, и представляет, что делается там - под ладонью, накрывающей пупок. Неделя за неделей она мысленно созерцает все этапы творящейся в ней жизни.
Сначала в красноватом мареве перед внутренним взором возникал образ оплодотворенного яйца - крупной матово-светящейся клетки. Затем хрупкая бластула, мерцая голубоватыми ядрами, являла себя её взору - клетки делились, сливаясь, обволакивали новую жизнь тонкой слизистой оболочкой зародышевого пузыря.
Вот он вдавливался, становясь похожей на кубок полой гаструлой - зачатком кишечника, который сразу же начинал всасывать и усваивать пищу. Волшебный кубок - исходная форма всякой животной жизни - медленно пульсировал перед её глазами. А тем временем выстилающий её эпителий - внешний и внутренний, втягиваясь и выпячиваясь, образовывал ткани, железы и органы чувств будущего ребенка. Нежный, бескостный и беспозвоночный зародыш прирастал всё более сложными подробностями своего устройства.
Наружный зародышевый листкок утолщался и сворачивался желобком, края которого тянулись друг к другу, смыкались, образуя нервную трубку, потом хорду, сети нервов густо оплетали будущий позвоночник. Быстро растущий головной мозг раздувал мягкий податливый череп.
С неослабевающим жадным любопытством Анна вглядывалась в процесс уплотнения зародышевой слизи по обеим сторонам нервопроводящей трубки - волокнистая клееобразная масса отвердевала хрящами, впитывала из омывающих её соков кальциевые соли и жиры, претворяя их в костное вещество. Зародыш обзаводился конечностями, сначала условными, не лапами даже, а тупыми бесформенными культями.
Воображение рисовало скрючившийся во чреве улиткообразный завиток. Загнутая к самому пупку большая голова с зачатком лица переходила в крутой изгиб хребта, закругленный тонкий конец которого почти упирался в макушку. Глядя на зародыш, нельзя было сказать в точности, чей он: человека, кошки, или может быть свиньи. У него временно были жабры и хвостик, о котором Анна думала почему-то с особенным умилением.
Потом хвост исчез, и крошечное существо определенно стало походить на человечка. Сейчас у него уже сокращаются легкие, репетируя будущие вдохи-выдохи, железы вырабатывают гормоны, а почки фильтруют мочу. На руках и ногах уже есть пальчики и ясно обозначилась тайна пола между бедер. Впрочем, для Анны и не тайна вовсе, она знает, это - девочка. Необъяснимая с точки зрения обыденной логики уверенность, сопутствовала всем трем ее беременностям. Да как же можно не знать! Ведь крохотное тельце в ней не само по себе, оно - воплощение индивидуальности, существующей независимо от наличия у нее бренной оболочки.
Про себя она называет малышку Софией и еще разными ласковыми словечками. «Ну что, Пушистик, - беззвучно спрашивает она дочку, зная, что девочка сейчас с ног до головы покрыта нежным пушком, который потом исчезнет, - чем ты там занимаешься?»
Мать еще не может чувствовать шевелений, но улавливает слабый отклик, как если бы колокольчик мог прозвенеть в толще вод - девочка слышит ее. Анне чудится как трогательный несуразный «головастик», суча локтями и коленками, старается ухватить себя за пупочный канатик, сосредоточенно хмуря большой безбровый лоб (на миг она видит синеватые выпуклые глазные яблоки под полупрозрачными сросшимися веками). Внутренне замерев от изумления и восторга, Анна созерцает эту невозможную картину - неужели всего лишь фантазию?
Со стороны она кажется спящей, но деликатное покашливание секретаря рывком возвращает ее к заботам текущего дня. Впрочем, лишь затем, чтоб сообщить: одной из них стало меньше. Премьер-министр снова не сможет прибыть на еженедельную встречу - он все еще жестоко простужен. Анна вздыхает: этой затяжной мокрой и холодной весной столько народу болеет! Внезапная свобода ничуть ее не радует - напротив, она собиралась обсудить с главой Кабинета крепнущие протесты и накаленные экономические страсти, захлестнувшие страну в последние недели.
***
Введение около двух лет назад единого базового дохода вернуло социал-демократам надолго утраченные позиции. Анна отлично помнит эту шумную эффектную кампанию и ее лозунги: «Что вы на самом деле хотите сделать со своей жизнью?» «Занимаетесь ли вы тем, чем хотите?» «Если не придется больше думать, как сводить концы с концами, станет ли ваша жизнь счастливее?» «Управляйте своим временем сами - оно целиком будет в вашем распоряжении». «Что бы вы сделали, если бы о вашем доходе позаботились?» Таков был посыл массам, разбередивший миллионы сердец.
Давайте объединим все соцвыплаты в один причитающийся всем гражданам доход - предложили социалисты - сократим административные траты, упростим бюрократию. Теперь, когда вся рутина доверена искусственному интеллекту, базовый доход даст толчок развитию рынка труда, сфера инноваций получит новый импульс. И наконец утопическое: «Рутина - для роботов, творчество - для человека!»
В обществе, уставшем от вечной экономической уязвимости, эти идеи были встречены на ура, и осторожные реплики скептиков тонули в общем ликующем хоре. Затея обойдётся чересчур дорого, - увещевали они, - финансирование базового дохода потребует либо сильно урезать траты государства, либо резко увеличить доходы - налоги взлетят до небес! Люди массово бросят работу и повиснут тяжким бременем на бюджете. Целые сектора экономики встанут! И чем, по-вашему, займутся эти праздные массы - начнут разводить цветочки и сочинять стихи? Как бы ни так! Вот увидите, траты на алкоголь и вредные привычки зашкалят! Но возражения терялись среди общего энтузиазма.
Прорваться сквозь эйфорию и быть услышанному удавалось лишь неистовому Кристеру Тодхайму - одиозному автору теории экономической эффективности.
- Тупицы, неучи! - клеймил он оппонентов. - Ваши прожекты не стоят бумаги, на которой написаны! - брызгая слюной, выкрикивал он и поворачивался к аудитории. - Вы только послушайте, что они несут! - тут оратор начал рыться в карманах, доставал засаленную бумажку, с хрустом разворачивал её и зачитывал издевательски гримасничая.
«Как только мы начнем взимать повышенный налог со сверхбогатых, а это держатели акций, крупные предприниматели, у них появится стимул зарабатывать больше. Бизнес, у которого отняли в виде налогов часть доходов, начнет искать новые, более перспективные ниши и запустит структурную перестройку экономики!»
- Они верят, нет вы только подумайте, верят, что бизнес позволит им обирать себя, и зашустрит, стараясь заработать побольше денег, чтоб эти сказочные дураки и дальше разбазаривали их доходы! Да бизнес, - тут он пророчески воздевал палец - вдохновенный от злости, с пламенем седых волос, нимбом пылавших под софитами, - свалит к черту туда, где налоговый режим помягче! Деньги моментально выведут! - палец ловко сворачивался костлявым кукишем и качался перед носом остолбеневших от такой наглости противников. А довольный эффектом Тодхайм раздражался сардоническим хохотом.
Умный, гневливый и язвительный он, надо признать, умел заставить себя слушать. Анна, отнюдь не питавшая симпатий к его манерам, не пропустила ни одной программы с его участием.
- Что ты думаешь обо всём этом? - Иманд подсаживается к ней с чашечкой кофе. - На чьей ты стороне?
- Ни на чьей, - она отстраненно улыбается. - От меня только и ждут, чтобы я кивнула, поддакнула, выразила поддержку. Но мне нельзя принимать ничью сторону.
- Почему? Разве ты не имеешь своего мнения?
- Нет. Мое дело блюсти нейтралитет. Мне запрещено иметь мнение.
- Звучит абсурдно!
- Ничуть. Просто у каждого своя задача. Мнение должно иметь правительство. Оно вырабатывает и исполняет политику. И отчитывается за нее перед избирателями.
- А ты разве не ответственна за их работу? Они же управляют от твоего имени.
- Нет, я не влияю на их решения, и, следовательно, не отвечаю за них.
- Тогда в чем твоя роль?
- В том, чтоб организовать управление, придать значимость и законность работе правительства. И защищать Конституцию от политиканов, склонных забывать, что они обязаны служить своим избирателям, а не наоборот. Монархия - это блюстительная власть.
- Ты что, Бэджета* мне пересказываешь?
- Ну слава богу, - смеётся Анна, - я уж думала, придётся всю его «Конституцию» тебе изложить.
- Но постой, - Иманд не намерен отступать, - то, что ты не должна высказывать своих взглядов публично, не означает, что у тебя их нет. Что ты думаешь о базовом доходе сама по себе?
- Ну, это не новая идея - бороться с социальными проблемами, просто раздавая людям деньги. И опыт показывает, что это работает: люди начинают вкладывать в образование, в здоровье, горизонт планирования увеличивается.
- Стрессов меньше, - подсказывает Иманд.
- Да и это тоже…
- Но? Здесь должно последовать какое-то «но».
- Подожди, мы до него ещё не дошли, - Анна увлеклась мыслью. - Сейчас все изменилось кардинально - труд уже не так ценен и нужен. Ты помнишь шофёров, продавцов, бухгалтеров, почтальонов, юристов?
- Шофёров помню - в Намибии. И продавцов на уличных рынках.
- А сейчас уже почти нет клерков. Помнишь, еще недавно у каждого банка были сотни офисов, юридические конторы на каждой улице... Всё уже в прошлом. Гарантированный доход - просто способ выжить.
- То есть, ты «за»?
- Логика обстоятельств «за», - в сердцах говорит Анна. - Нельзя же переть против очевидности! Будет ли государство выплачивать этим людям вэлфер, пособие по безработице или базовый доход - это уже частности, платить все равно придется, но...
- Ага, вот мы и дошли до сакраментального «но»!
- У тебя, кажется, созрели возражения? - Анна делает приглашающий жест.
Он скромно наклоняет голову:
- Боюсь, они тоже очевидны. Базовый доход - это крайность, в которую нас толкнули промахи консерваторов во главе с твоим воякой Таубе.
- Он не мой! - сердито протестует Анна. - Ты так говоришь, будто я ему по-родственному протекцию сделала. Можно подумать, это я устроила «умеренным» троекратную победу на выборах!
- Твоя личная популярность бросала отсвет и на него, - хмуро замечает он.
- В чём ты меня винишь?
- Ни в чём. Правительство Таубе загнало миллионы людей в состояние острой финансовой уязвимости. А теперь все готовы кинуться в другую крайность.
- Ты злорадствуешь, что ли?! Плевать на ущерб, главное, твой враг себя дискредитировал! - не удержавшись, едко говорит она.
Шпилька, всаженная в чувствительное место, заставляет его прикусить язык. Но и Анна чувствует, что хватила лишку и спешит сдать назад.
- Иманд, я не жду, что ты будешь снисходителен к промахам человека, чья враждебность к тебе стала притчей во языцех. Но в чём ты видишь минусы базового дохода?
***
Муж оказался прав. И теперь через 22 месяца Анна имеет случай убедиться в этом. Безделье и возросшее социальное расслоение накалили обстановку в обществе. На передний план вышел экзистенциальный вопрос: какое место в нашей жизни занимает работа? Многие из тех, кто поначалу воспрянул духом, вскоре стали тяготиться праздностью. Пропасть между прежней работой и вакансиями на рынке труда оказалась для них неодолимой. Попытки переучивания лишь подрывали самооценку тех, кто прежде занимался простым трудом.
Оставшись не у дел, немногие сумели наладить свою жизнь, подчинить её личным целям. Большинство же страдало без привычного распорядка и обязанностей. Их окружение сузилось, бессмысленность долгих дней угнетала. К концу первого года число депрессий, самоубийств и пьяных дебошей резко возросло. Наркомания и преступность вышли на первые строки в выпусках новостей. Разрыв в благосостоянии тех, кто сохранил работу, и тех, кто ее лишился, порождал не только ропот, но и преступные попытки его компенсировать.
Молодежь, не видя смысла учиться, собиралась компаниями и безобразничала, кошмаря прежде тихие респектабельные городки и районы. Это вызвало протесты в обществе. Днем раздраженные обыватели выходили на улицы, требуя навести порядок, а вечером те же улицы кишели толпами пьных и обкуренных гуляк. Нарастающий ком проблем и отсутствие внятных перспектив для многих и многих - таково было положение дел внизу.
Но и вверху дела обстояли не лучше. Крупный бизнес отреагировал на возросшие налоги в точности как пророчил Тодхайм. И тогда Кабинет во главе с социалистом Пером Юнсоном, сознавая, что гоняться за сбежавшими в офшоры компаниями - занятие пустое, выступил с дерзкой инициативой: а давайте национализируем шведские промышленные гиганты! Это скандальное заявление сочли блефом. Однако вслед за тем началась форсированная подготовка законопроекта о национализации.
На днях от успевшей подостыть сенсации внимание публики, отвлекла кровавая драма в столичном баре «Crazy donkey». Четверо вооруженных наркоманов захватили и более двух суток держали в заложниках посетителей бара, среди которых оказалось немало туристов. В результате неудачного штурма несколько человек получили тяжелые ранения. Двое террористов убиты, один арестован, ещё один, некий Магнус Верле, скрылся.
***
Отпустив секретаря, Анна возвращается за стол к делам. На чём она остановилась? Ах да, дайджест новостей всё ещё ждет ее.
Так, посмотрим: «Корпорации Electrolux, IKEA, Ericsson, Volvo, Hasselblad, Tetra Pak, SAAB и другие выразили протест против действий правительства...»
«Глава Риксбанка заявил о невозможности...» - ну это понятно.
«Инфляция кроны за первый квартал...» Дальше.
«Объединённые профсоюзы высказали опасения...» - еще бы им не опасаться!
«Согласно прогнозу профессора Тодхайма потери национального фондового рынка в первом полугодии составят...»
«Мирные демонстрации граждан в Хальмстаде и Йёнчёпинге, требующих упразднения единого базового дохода и создания новых рабочих мест, переросли в уличные беспорядки…»
«Власти столицы согласовали заявку либерально-консервативной партии на проведение
митинга протеста. Лидер консерваторов Гунар Таубе подчеркнул, что...»
На прошлый их митинг в марте пришло около 40 тысяч, припоминает Анна. Но будет ли конец этим новостям? Ах вот уже и конец: «Избежавший ареста наркоман Магнус Верле, на прошлой неделе захвативший вместе с подельниками бар «Crazy donkey» в Стокгольме, найден мертвым…»
Некоторое время Анна сидит, напряжённо сжав виски, обдумывая прочитанное и прикидывая, не пора ли призвать к себе с отчётом шефа SÄPO**, которому ранее было велено следить в оба за членами финансово-промышленной лиги. Может это всего лишь паника, но лично ей кажется, что затянувшееся противостояние правительства и деловых кругов… - она прямо-таки чует тут сову в болоте!*** Не может быть, чтобы бизнес, в ожидании национализации, всего лишь «выражал протест».
***
Два дня назад 68-летний генерал Гунар Таубе получил приглашение на обед от влиятельной группы лиц - банкиров и крупных промышленников, где услышал наконец то, что давно уже ожидал услышать.
Таубе - происходит из той ветви семейного древа Анны, которая вот уже третье столетие беспорочно служит монархии главным образом на военном поприще, не брезгуя, однако, и политикой. Поэтому никто не удивился, когда в свой срок славный генерал сменил погоны на предложенный ему пост главы либерально-консервативной партии. Через год опытный, энергичный и честолюбивый лидер привел «умеренных» к первой блестящей победе на выборах и лично возглавил Кабинет. Не менее убедительной стала и вторая победа консерваторов, позволившая генералу сохранить за собой ключевой пост.
Еженедельные встречи премьер-министра с королевой с глазу на глаз порядком укрепили их родственную связь. Все это время Анна придерживалась высокого мнения о достоинствах «дядюшки» Таубе как политика и общественного деятеля. Сближения, однако, не допустила, благоразумно сохраняя дистанцию с подотчетным министром. Генерал, которому со всей деликатностью, но решительно указали его место, видел в том «мстительные происки безродного выскочки» - ее мужа, к которому он - потомственный аристократ с самого начала питал острую, деятельную, не утихающую с годами неприязнь.
Третья подряд победа консерваторов на выборах была не столь яркой - снизу активно напирали набравшие вес Шведские демократы. Да и социалисты, перегруппировав ряды и обновив идеологическую платформу, сумели привлечь заметно больше сторонников. В итоге было создано коалиционное правительство, возглавить которое старый лис Таубе, чуявший, что звезда консерваторов клонится к закату, доверил молодому соратнику по партии. Анна получила нового премьера, а все остальные - знак: генерал Таубе умеет уходить победителем.
Сейчас это его качество особенно востребовано консервативно настроенными членами шведской элиты. «Правительство объявило нам войну, - было сказано генералу от лица присутствующих на обеде. - Клика Юнсона нагло попирает экономическую свободу, подрывает основы общественного благосостояния. Социалисты толкают страну к пропасти. Державу нужно спасать, и немедленно. Мы не видим иного пути, кроме государственного переворота, который возглавят финансисты и предприниматели, далекие от дешевого популизма. Но переворот - силовое решение, поэтому нам нужен лидер - решительный, умеющий командовать и побеждать. По общему мнению, вы, генерал, и есть такой человек».
Ответную речь (заранее продуманную, ибо герр Таубе был проницателен и догадывался, зачем его позвали) генерал начал проникновенным тоном человека, облеченного высоким доверием.
- Господа, вы правильно сделали, что обратились ко мне. Возможно я единственный, кто способен помочь вам, хотя и не совсем так, как вы ожидаете.
Его внушительная фигура, возвышавшаяся над белой скатертью и пойманная блистающим стеклом бокалов, множилась, усиливая эффект негромкого твёрдого голоса, тщательно выверенных фраз.
- Сменить власть в нашей стране силовым путем невозможно. Не поймите меня ошибочно: прибрать к рукам рычаги власти с помощью военного переворота, не так уж сложно. Но захватить власть и удержать её - разные вещи. Успех мятежа зависит от ряда факторов. Назову лишь самые важные. Низложить правительство, блокировать Риксдаг, министерство финансов и секретариат Кабинета - это по плечу и горстке смельчаков. Но удержать контроль над ситуацией без поддержки силовиков - армии, полиции - не удастся.
Социалисты получили большой перевес на выборах, господа. Чтобы сдержать их сторонников, нам придется объявить чрезвычайное положение, ввести комендантский час. Для этого понадобятся тысячи и тысячи беспрекословно повинующихся служак. Но даже если мы сумеем заручиться их лояльностью, этого мало, чтоб навязать обществу свою волю. Диктатура, принесённая на штыках, и легитимная власть - не одно и то же. Легитимность же правительство черпает в Конституции и основанных на ней законах. Чтобы переворот удался, придётся попрать и их. Но в нашем обществе авторитет закона незыблем. У нас не примитивная африканская деспотия, а тысячелетняя монархия и почтенная конституционная держава - путч заранее обречен.
Разочарованная, напряжённо сопящая тишина встретила конец его речи. Но генерал ещё не закончил. Убедившись, что слушатели прониклись безнадежностью ситуации, он заговорил снова, ещё больше понизив голос, медленно и весомо.
- И всё же у нас есть надежда. Она связана с той, чьё имя не принято произносить на подобных собраниях, - оратор выразительно завел глаза к потолку. - Только она может разрешить эту проблему, оставаясь в правовом поле. Ибо суверен, господа, от веку наделен чрезвычайными полномочиями. В случае угрозы благополучию нации, она может своим указом распустить Риксдаг, разогнать правительство и назначить новый Кабинет, нового премьера. Таково законное, освещённое столетиями, право монарха. Мы должны убедить её им воспользоваться.
- Полагаете, она нас поддержит? - сомнение дрогнуло в густом баритоне главы Риксбанка.
- Не могу обещать, но думаю, стоит попытаться изложить ей аргументы. Это я готов взять на себя. Кровная связь, подержанная годами тесного рабочего общения и взаимного, смею надеяться, доверия - вот в чём я вижу залог успеха, господа.
----------------------------
* Уолтер Бэджет - политический философ 19 века, автор труда «Конституция», положенного в основу современных европейских конституционных монархий.
**SÄPO (СЭПО) - Служба государственной безопасности Швеции.
***Чуять сову в болоте - шведская поговорка, означающая подозрение в сговоре или предчувствие близкой опасности. У датчан есть похожее выражение, только они «чуют волка».
Продолжение следует
Опять у неё живот болит, колющая боль в подвздошье заставляет Анну согнуться в три погибели. Колика усиливается, потом обманчиво слабеет, почти рассеиваясь, но стоит выпрямиться, неумолимо нарастает вновь. Тогда, держа живот руками, она неуклюже вылезает из-за стола, бредет к диванчику, недавно поставленному в углу кабинета, и, нащупав подушку с замаскированной грелкой, ложится, поджав колени.
Боль сползает влево вниз. Она прикусывает губу, чтоб не всхлипывать и теснее прижимает к себе спасительное тепло, по-детски мысленно уговаривая: не боли, животик, не боли… Нужно расслабиться и дышать ровно, тогда быстрее пройдёт. Анна старается. 14 неделя беременности даётся ей тяжелее, чем предыдущие вместе взятые.
Весь первый триместр она держалась молодцом. Легкая утренняя тошнота, сонливость, перепады настроения и внезапная любовь к клюкве - все это было ожидаемо и не слишком досаждало. Острый токсикоз, начавшийся две недели назад, разрушил эту идиллию. Запахи еды сделались ненавистны, вызывали изнурительные приступы дурноты. Ничем не пахли только воздушные хлебцы из цельного зерна, и она грызла их целыми днями, заглушая голод. От слабости кружилась голова, руки-ноги мерзли даже в постели. Вдобавок у нее нашли малокровие.
На шестой день Иманд, страдавший вместе с ней, поговорив с врачами, раздобыл на пробу банку протеинового концентрата и приготовил жене густое питьё, совершенно без запаха, слегка подкисленное и подкрашенное клюквенным соком. Анна дочиста выскребла стакан и впервые за долгое время почувствовала себя сытой. Белковый коктейль и хлебцы поддержали ее силы, но живот решительно воспротивился такой кормежке. Она старается пить больше воды, делить еду на мелкие порции, но колики продолжают преследовать её.
Текут минуты, тепло грелки ослабляет спазм. Анна с облегчением опускает веки, наслаждаясь хрупким покоем, и представляет, что делается там - под ладонью, накрывающей пупок. Неделя за неделей она мысленно созерцает все этапы творящейся в ней жизни.
Сначала в красноватом мареве перед внутренним взором возникал образ оплодотворенного яйца - крупной матово-светящейся клетки. Затем хрупкая бластула, мерцая голубоватыми ядрами, являла себя её взору - клетки делились, сливаясь, обволакивали новую жизнь тонкой слизистой оболочкой зародышевого пузыря.
Вот он вдавливался, становясь похожей на кубок полой гаструлой - зачатком кишечника, который сразу же начинал всасывать и усваивать пищу. Волшебный кубок - исходная форма всякой животной жизни - медленно пульсировал перед её глазами. А тем временем выстилающий её эпителий - внешний и внутренний, втягиваясь и выпячиваясь, образовывал ткани, железы и органы чувств будущего ребенка. Нежный, бескостный и беспозвоночный зародыш прирастал всё более сложными подробностями своего устройства.
Наружный зародышевый листкок утолщался и сворачивался желобком, края которого тянулись друг к другу, смыкались, образуя нервную трубку, потом хорду, сети нервов густо оплетали будущий позвоночник. Быстро растущий головной мозг раздувал мягкий податливый череп.
С неослабевающим жадным любопытством Анна вглядывалась в процесс уплотнения зародышевой слизи по обеим сторонам нервопроводящей трубки - волокнистая клееобразная масса отвердевала хрящами, впитывала из омывающих её соков кальциевые соли и жиры, претворяя их в костное вещество. Зародыш обзаводился конечностями, сначала условными, не лапами даже, а тупыми бесформенными культями.
Воображение рисовало скрючившийся во чреве улиткообразный завиток. Загнутая к самому пупку большая голова с зачатком лица переходила в крутой изгиб хребта, закругленный тонкий конец которого почти упирался в макушку. Глядя на зародыш, нельзя было сказать в точности, чей он: человека, кошки, или может быть свиньи. У него временно были жабры и хвостик, о котором Анна думала почему-то с особенным умилением.
Потом хвост исчез, и крошечное существо определенно стало походить на человечка. Сейчас у него уже сокращаются легкие, репетируя будущие вдохи-выдохи, железы вырабатывают гормоны, а почки фильтруют мочу. На руках и ногах уже есть пальчики и ясно обозначилась тайна пола между бедер. Впрочем, для Анны и не тайна вовсе, она знает, это - девочка. Необъяснимая с точки зрения обыденной логики уверенность, сопутствовала всем трем ее беременностям. Да как же можно не знать! Ведь крохотное тельце в ней не само по себе, оно - воплощение индивидуальности, существующей независимо от наличия у нее бренной оболочки.
Про себя она называет малышку Софией и еще разными ласковыми словечками. «Ну что, Пушистик, - беззвучно спрашивает она дочку, зная, что девочка сейчас с ног до головы покрыта нежным пушком, который потом исчезнет, - чем ты там занимаешься?»
Мать еще не может чувствовать шевелений, но улавливает слабый отклик, как если бы колокольчик мог прозвенеть в толще вод - девочка слышит ее. Анне чудится как трогательный несуразный «головастик», суча локтями и коленками, старается ухватить себя за пупочный канатик, сосредоточенно хмуря большой безбровый лоб (на миг она видит синеватые выпуклые глазные яблоки под полупрозрачными сросшимися веками). Внутренне замерев от изумления и восторга, Анна созерцает эту невозможную картину - неужели всего лишь фантазию?
Со стороны она кажется спящей, но деликатное покашливание секретаря рывком возвращает ее к заботам текущего дня. Впрочем, лишь затем, чтоб сообщить: одной из них стало меньше. Премьер-министр снова не сможет прибыть на еженедельную встречу - он все еще жестоко простужен. Анна вздыхает: этой затяжной мокрой и холодной весной столько народу болеет! Внезапная свобода ничуть ее не радует - напротив, она собиралась обсудить с главой Кабинета крепнущие протесты и накаленные экономические страсти, захлестнувшие страну в последние недели.
***
Введение около двух лет назад единого базового дохода вернуло социал-демократам надолго утраченные позиции. Анна отлично помнит эту шумную эффектную кампанию и ее лозунги: «Что вы на самом деле хотите сделать со своей жизнью?» «Занимаетесь ли вы тем, чем хотите?» «Если не придется больше думать, как сводить концы с концами, станет ли ваша жизнь счастливее?» «Управляйте своим временем сами - оно целиком будет в вашем распоряжении». «Что бы вы сделали, если бы о вашем доходе позаботились?» Таков был посыл массам, разбередивший миллионы сердец.
Давайте объединим все соцвыплаты в один причитающийся всем гражданам доход - предложили социалисты - сократим административные траты, упростим бюрократию. Теперь, когда вся рутина доверена искусственному интеллекту, базовый доход даст толчок развитию рынка труда, сфера инноваций получит новый импульс. И наконец утопическое: «Рутина - для роботов, творчество - для человека!»
В обществе, уставшем от вечной экономической уязвимости, эти идеи были встречены на ура, и осторожные реплики скептиков тонули в общем ликующем хоре. Затея обойдётся чересчур дорого, - увещевали они, - финансирование базового дохода потребует либо сильно урезать траты государства, либо резко увеличить доходы - налоги взлетят до небес! Люди массово бросят работу и повиснут тяжким бременем на бюджете. Целые сектора экономики встанут! И чем, по-вашему, займутся эти праздные массы - начнут разводить цветочки и сочинять стихи? Как бы ни так! Вот увидите, траты на алкоголь и вредные привычки зашкалят! Но возражения терялись среди общего энтузиазма.
Прорваться сквозь эйфорию и быть услышанному удавалось лишь неистовому Кристеру Тодхайму - одиозному автору теории экономической эффективности.
- Тупицы, неучи! - клеймил он оппонентов. - Ваши прожекты не стоят бумаги, на которой написаны! - брызгая слюной, выкрикивал он и поворачивался к аудитории. - Вы только послушайте, что они несут! - тут оратор начал рыться в карманах, доставал засаленную бумажку, с хрустом разворачивал её и зачитывал издевательски гримасничая.
«Как только мы начнем взимать повышенный налог со сверхбогатых, а это держатели акций, крупные предприниматели, у них появится стимул зарабатывать больше. Бизнес, у которого отняли в виде налогов часть доходов, начнет искать новые, более перспективные ниши и запустит структурную перестройку экономики!»
- Они верят, нет вы только подумайте, верят, что бизнес позволит им обирать себя, и зашустрит, стараясь заработать побольше денег, чтоб эти сказочные дураки и дальше разбазаривали их доходы! Да бизнес, - тут он пророчески воздевал палец - вдохновенный от злости, с пламенем седых волос, нимбом пылавших под софитами, - свалит к черту туда, где налоговый режим помягче! Деньги моментально выведут! - палец ловко сворачивался костлявым кукишем и качался перед носом остолбеневших от такой наглости противников. А довольный эффектом Тодхайм раздражался сардоническим хохотом.
Умный, гневливый и язвительный он, надо признать, умел заставить себя слушать. Анна, отнюдь не питавшая симпатий к его манерам, не пропустила ни одной программы с его участием.
- Что ты думаешь обо всём этом? - Иманд подсаживается к ней с чашечкой кофе. - На чьей ты стороне?
- Ни на чьей, - она отстраненно улыбается. - От меня только и ждут, чтобы я кивнула, поддакнула, выразила поддержку. Но мне нельзя принимать ничью сторону.
- Почему? Разве ты не имеешь своего мнения?
- Нет. Мое дело блюсти нейтралитет. Мне запрещено иметь мнение.
- Звучит абсурдно!
- Ничуть. Просто у каждого своя задача. Мнение должно иметь правительство. Оно вырабатывает и исполняет политику. И отчитывается за нее перед избирателями.
- А ты разве не ответственна за их работу? Они же управляют от твоего имени.
- Нет, я не влияю на их решения, и, следовательно, не отвечаю за них.
- Тогда в чем твоя роль?
- В том, чтоб организовать управление, придать значимость и законность работе правительства. И защищать Конституцию от политиканов, склонных забывать, что они обязаны служить своим избирателям, а не наоборот. Монархия - это блюстительная власть.
- Ты что, Бэджета* мне пересказываешь?
- Ну слава богу, - смеётся Анна, - я уж думала, придётся всю его «Конституцию» тебе изложить.
- Но постой, - Иманд не намерен отступать, - то, что ты не должна высказывать своих взглядов публично, не означает, что у тебя их нет. Что ты думаешь о базовом доходе сама по себе?
- Ну, это не новая идея - бороться с социальными проблемами, просто раздавая людям деньги. И опыт показывает, что это работает: люди начинают вкладывать в образование, в здоровье, горизонт планирования увеличивается.
- Стрессов меньше, - подсказывает Иманд.
- Да и это тоже…
- Но? Здесь должно последовать какое-то «но».
- Подожди, мы до него ещё не дошли, - Анна увлеклась мыслью. - Сейчас все изменилось кардинально - труд уже не так ценен и нужен. Ты помнишь шофёров, продавцов, бухгалтеров, почтальонов, юристов?
- Шофёров помню - в Намибии. И продавцов на уличных рынках.
- А сейчас уже почти нет клерков. Помнишь, еще недавно у каждого банка были сотни офисов, юридические конторы на каждой улице... Всё уже в прошлом. Гарантированный доход - просто способ выжить.
- То есть, ты «за»?
- Логика обстоятельств «за», - в сердцах говорит Анна. - Нельзя же переть против очевидности! Будет ли государство выплачивать этим людям вэлфер, пособие по безработице или базовый доход - это уже частности, платить все равно придется, но...
- Ага, вот мы и дошли до сакраментального «но»!
- У тебя, кажется, созрели возражения? - Анна делает приглашающий жест.
Он скромно наклоняет голову:
- Боюсь, они тоже очевидны. Базовый доход - это крайность, в которую нас толкнули промахи консерваторов во главе с твоим воякой Таубе.
- Он не мой! - сердито протестует Анна. - Ты так говоришь, будто я ему по-родственному протекцию сделала. Можно подумать, это я устроила «умеренным» троекратную победу на выборах!
- Твоя личная популярность бросала отсвет и на него, - хмуро замечает он.
- В чём ты меня винишь?
- Ни в чём. Правительство Таубе загнало миллионы людей в состояние острой финансовой уязвимости. А теперь все готовы кинуться в другую крайность.
- Ты злорадствуешь, что ли?! Плевать на ущерб, главное, твой враг себя дискредитировал! - не удержавшись, едко говорит она.
Шпилька, всаженная в чувствительное место, заставляет его прикусить язык. Но и Анна чувствует, что хватила лишку и спешит сдать назад.
- Иманд, я не жду, что ты будешь снисходителен к промахам человека, чья враждебность к тебе стала притчей во языцех. Но в чём ты видишь минусы базового дохода?
***
Муж оказался прав. И теперь через 22 месяца Анна имеет случай убедиться в этом. Безделье и возросшее социальное расслоение накалили обстановку в обществе. На передний план вышел экзистенциальный вопрос: какое место в нашей жизни занимает работа? Многие из тех, кто поначалу воспрянул духом, вскоре стали тяготиться праздностью. Пропасть между прежней работой и вакансиями на рынке труда оказалась для них неодолимой. Попытки переучивания лишь подрывали самооценку тех, кто прежде занимался простым трудом.
Оставшись не у дел, немногие сумели наладить свою жизнь, подчинить её личным целям. Большинство же страдало без привычного распорядка и обязанностей. Их окружение сузилось, бессмысленность долгих дней угнетала. К концу первого года число депрессий, самоубийств и пьяных дебошей резко возросло. Наркомания и преступность вышли на первые строки в выпусках новостей. Разрыв в благосостоянии тех, кто сохранил работу, и тех, кто ее лишился, порождал не только ропот, но и преступные попытки его компенсировать.
Молодежь, не видя смысла учиться, собиралась компаниями и безобразничала, кошмаря прежде тихие респектабельные городки и районы. Это вызвало протесты в обществе. Днем раздраженные обыватели выходили на улицы, требуя навести порядок, а вечером те же улицы кишели толпами пьных и обкуренных гуляк. Нарастающий ком проблем и отсутствие внятных перспектив для многих и многих - таково было положение дел внизу.
Но и вверху дела обстояли не лучше. Крупный бизнес отреагировал на возросшие налоги в точности как пророчил Тодхайм. И тогда Кабинет во главе с социалистом Пером Юнсоном, сознавая, что гоняться за сбежавшими в офшоры компаниями - занятие пустое, выступил с дерзкой инициативой: а давайте национализируем шведские промышленные гиганты! Это скандальное заявление сочли блефом. Однако вслед за тем началась форсированная подготовка законопроекта о национализации.
На днях от успевшей подостыть сенсации внимание публики, отвлекла кровавая драма в столичном баре «Crazy donkey». Четверо вооруженных наркоманов захватили и более двух суток держали в заложниках посетителей бара, среди которых оказалось немало туристов. В результате неудачного штурма несколько человек получили тяжелые ранения. Двое террористов убиты, один арестован, ещё один, некий Магнус Верле, скрылся.
***
Отпустив секретаря, Анна возвращается за стол к делам. На чём она остановилась? Ах да, дайджест новостей всё ещё ждет ее.
Так, посмотрим: «Корпорации Electrolux, IKEA, Ericsson, Volvo, Hasselblad, Tetra Pak, SAAB и другие выразили протест против действий правительства...»
«Глава Риксбанка заявил о невозможности...» - ну это понятно.
«Инфляция кроны за первый квартал...» Дальше.
«Объединённые профсоюзы высказали опасения...» - еще бы им не опасаться!
«Согласно прогнозу профессора Тодхайма потери национального фондового рынка в первом полугодии составят...»
«Мирные демонстрации граждан в Хальмстаде и Йёнчёпинге, требующих упразднения единого базового дохода и создания новых рабочих мест, переросли в уличные беспорядки…»
«Власти столицы согласовали заявку либерально-консервативной партии на проведение
митинга протеста. Лидер консерваторов Гунар Таубе подчеркнул, что...»
На прошлый их митинг в марте пришло около 40 тысяч, припоминает Анна. Но будет ли конец этим новостям? Ах вот уже и конец: «Избежавший ареста наркоман Магнус Верле, на прошлой неделе захвативший вместе с подельниками бар «Crazy donkey» в Стокгольме, найден мертвым…»
Некоторое время Анна сидит, напряжённо сжав виски, обдумывая прочитанное и прикидывая, не пора ли призвать к себе с отчётом шефа SÄPO**, которому ранее было велено следить в оба за членами финансово-промышленной лиги. Может это всего лишь паника, но лично ей кажется, что затянувшееся противостояние правительства и деловых кругов… - она прямо-таки чует тут сову в болоте!*** Не может быть, чтобы бизнес, в ожидании национализации, всего лишь «выражал протест».
***
Два дня назад 68-летний генерал Гунар Таубе получил приглашение на обед от влиятельной группы лиц - банкиров и крупных промышленников, где услышал наконец то, что давно уже ожидал услышать.
Таубе - происходит из той ветви семейного древа Анны, которая вот уже третье столетие беспорочно служит монархии главным образом на военном поприще, не брезгуя, однако, и политикой. Поэтому никто не удивился, когда в свой срок славный генерал сменил погоны на предложенный ему пост главы либерально-консервативной партии. Через год опытный, энергичный и честолюбивый лидер привел «умеренных» к первой блестящей победе на выборах и лично возглавил Кабинет. Не менее убедительной стала и вторая победа консерваторов, позволившая генералу сохранить за собой ключевой пост.
Еженедельные встречи премьер-министра с королевой с глазу на глаз порядком укрепили их родственную связь. Все это время Анна придерживалась высокого мнения о достоинствах «дядюшки» Таубе как политика и общественного деятеля. Сближения, однако, не допустила, благоразумно сохраняя дистанцию с подотчетным министром. Генерал, которому со всей деликатностью, но решительно указали его место, видел в том «мстительные происки безродного выскочки» - ее мужа, к которому он - потомственный аристократ с самого начала питал острую, деятельную, не утихающую с годами неприязнь.
Третья подряд победа консерваторов на выборах была не столь яркой - снизу активно напирали набравшие вес Шведские демократы. Да и социалисты, перегруппировав ряды и обновив идеологическую платформу, сумели привлечь заметно больше сторонников. В итоге было создано коалиционное правительство, возглавить которое старый лис Таубе, чуявший, что звезда консерваторов клонится к закату, доверил молодому соратнику по партии. Анна получила нового премьера, а все остальные - знак: генерал Таубе умеет уходить победителем.
Сейчас это его качество особенно востребовано консервативно настроенными членами шведской элиты. «Правительство объявило нам войну, - было сказано генералу от лица присутствующих на обеде. - Клика Юнсона нагло попирает экономическую свободу, подрывает основы общественного благосостояния. Социалисты толкают страну к пропасти. Державу нужно спасать, и немедленно. Мы не видим иного пути, кроме государственного переворота, который возглавят финансисты и предприниматели, далекие от дешевого популизма. Но переворот - силовое решение, поэтому нам нужен лидер - решительный, умеющий командовать и побеждать. По общему мнению, вы, генерал, и есть такой человек».
Ответную речь (заранее продуманную, ибо герр Таубе был проницателен и догадывался, зачем его позвали) генерал начал проникновенным тоном человека, облеченного высоким доверием.
- Господа, вы правильно сделали, что обратились ко мне. Возможно я единственный, кто способен помочь вам, хотя и не совсем так, как вы ожидаете.
Его внушительная фигура, возвышавшаяся над белой скатертью и пойманная блистающим стеклом бокалов, множилась, усиливая эффект негромкого твёрдого голоса, тщательно выверенных фраз.
- Сменить власть в нашей стране силовым путем невозможно. Не поймите меня ошибочно: прибрать к рукам рычаги власти с помощью военного переворота, не так уж сложно. Но захватить власть и удержать её - разные вещи. Успех мятежа зависит от ряда факторов. Назову лишь самые важные. Низложить правительство, блокировать Риксдаг, министерство финансов и секретариат Кабинета - это по плечу и горстке смельчаков. Но удержать контроль над ситуацией без поддержки силовиков - армии, полиции - не удастся.
Социалисты получили большой перевес на выборах, господа. Чтобы сдержать их сторонников, нам придется объявить чрезвычайное положение, ввести комендантский час. Для этого понадобятся тысячи и тысячи беспрекословно повинующихся служак. Но даже если мы сумеем заручиться их лояльностью, этого мало, чтоб навязать обществу свою волю. Диктатура, принесённая на штыках, и легитимная власть - не одно и то же. Легитимность же правительство черпает в Конституции и основанных на ней законах. Чтобы переворот удался, придётся попрать и их. Но в нашем обществе авторитет закона незыблем. У нас не примитивная африканская деспотия, а тысячелетняя монархия и почтенная конституционная держава - путч заранее обречен.
Разочарованная, напряжённо сопящая тишина встретила конец его речи. Но генерал ещё не закончил. Убедившись, что слушатели прониклись безнадежностью ситуации, он заговорил снова, ещё больше понизив голос, медленно и весомо.
- И всё же у нас есть надежда. Она связана с той, чьё имя не принято произносить на подобных собраниях, - оратор выразительно завел глаза к потолку. - Только она может разрешить эту проблему, оставаясь в правовом поле. Ибо суверен, господа, от веку наделен чрезвычайными полномочиями. В случае угрозы благополучию нации, она может своим указом распустить Риксдаг, разогнать правительство и назначить новый Кабинет, нового премьера. Таково законное, освещённое столетиями, право монарха. Мы должны убедить её им воспользоваться.
- Полагаете, она нас поддержит? - сомнение дрогнуло в густом баритоне главы Риксбанка.
- Не могу обещать, но думаю, стоит попытаться изложить ей аргументы. Это я готов взять на себя. Кровная связь, подержанная годами тесного рабочего общения и взаимного, смею надеяться, доверия - вот в чём я вижу залог успеха, господа.
----------------------------
* Уолтер Бэджет - политический философ 19 века, автор труда «Конституция», положенного в основу современных европейских конституционных монархий.
**SÄPO (СЭПО) - Служба государственной безопасности Швеции.
***Чуять сову в болоте - шведская поговорка, означающая подозрение в сговоре или предчувствие близкой опасности. У датчан есть похожее выражение, только они «чуют волка».
Продолжение следует