Доверяй мне
Иманд (26) - Анна (24)
Это продолжение - первый день вдвоем. Начало здесь
[Что такое поцелуй?]
***
Первый настоящий поцелуй оба помнили всю жизнь: она - теплую ласку его губ, он - трогательную стыдливость ее рта, сопротивление уступившее блаженству.
Все случилось тем же утром на пляже. Он закреплял боковое полотнище тента, прикрывая Анну, сидящую на широком шезлонге, от солнца. Полотно звонко хлопало и парусило, вырываясь из рук. Ветер раздувал ему волосы, полные света и неба. Обуздав непокорную холстину, сел рядом с вопросительной улыбкой: «что?» - ведь не просто так она смотрит на него, отчаянно храбрясь и смущаясь. И тогда она сказала - что, попросила его, от волнения не слыша собственного голоса.
Строго говоря, никто и раньше не запрещал им целоваться - без чужих глаз, наедине - будь она посмелее… Но она не была. Мысль о поцелуе, который мог нечаянно случиться «в любую минуту», и влекла, и пугала. Если «все получится» - хватит ли сил перестать? А если окажется мокро, липко и немного противно - как тогда смотреть друг на друга?
Она наслушалась всякого в девчачьей компании, да. На День всех сердец пили глёг и откровенничали напропалую. Девчонки про «первый раз» такое рассказывали - она и рада бы забыть… Одна насмотрелась мелодрам, где герои при поцелуе всегда вертят головой - зачем? - и решила, что так и надо. Другая тренировалась на помидоре - бедный помидор! Третья сразу решила попробовать по-настоящему «с языком», и они с парнем почему-то все время кусались и бились зубами. У кого-то вышло «как в кино» - «пронзило током» и все такое. Но почти у всех - мечты мечтами - а получилось по-детски нелепо, неуклюже.
Словом, казалось благоразумным отложить неизбежное - восторг ли, разочарование ли - до той минуты, когда отступать станет некуда.
Вопрос целовать - не целовать Иманд решил для себя очень просто: пока сама не потянется - ни-ни! Пусть ждет, мечтает, волнуется, пусть даже провоцирует его - ей полезно! Пусть убедится, что он способен держать себя в руках, привыкнет быть в безопасности рядом с ним, свободной от каких бы то ни было посягательств.
Теперь она сказала: «Поцелуй меня, пожалуйста», и он дрогнул, охваченный на миг бешеным, диким, почти болезненным ощущением счастья, ожег её приблизившимся пламенем темных глаз, и то, что Анна уже тысячу раз пережила в своем воображении наконец случилось наяву - так просто и естественно, так волшебно, как и должна сбываться мечта.
***
Он целует еще и еще, ощущая болезненный укол нежности в раскрытое сердце, когда она, переборов застенчивость, робко отвечает. И позволяет ему все, что он хочет: нежничать, баловать ее, дразнить, пробовать на вкус, пробуждать страсть. Он пьян от ее полных дрожащих губ - податливых, отзывчивых, сладких-сладких.
Слегка отстранившись и переводя дыхание, просит: «Повернись спиной».
Приобнимая ее за плечи, убирает волну волос, целует в склоненную шею, в то место, откуда начинаются мягкие завитки, и вниз, вдоль выступивших под тонкой кожей позвонков, ласкает ее теплом дыхания.
Невозможно догадаться, что он сделает в следующий миг. Оставив ее губы, он вывел Анну из игры. Чтобы тут же вовлечь в новую - еще лучшую. Совсем сумасшедшую. Она теперь понимает, что чувствовал Иманд утром, когда сказал: «ни за что не хочу тебе мешать».
Он освобождает ей плечи от лямок купальника и, мягко развернув к себе, стягивает эластичную ткань вниз - грудь под ней прохладная и чуточку влажная после купания. Маленькие соски, коричнево-розовые как недозрелые ягоды, сморщиваются от ветра. Она, стесняясь, скрещивает над ними руки в мурашках. «Не надо» - просит он и разнимает их. Анна уступает. Не зная, куда деть руки, уводит их за голову, закрывает глаза.
Он делает совсем не то, чего она ожидает. Игнорируя ее открытость, скользит губами по шее, по плечам, по теплым ложбинкам вдоль ключиц. Медлит, заставляя ее вытягиваться в струнку, еще больше подставлять себя ему, самой хотеть и напряженно ждать его прикосновений к высоко приподнятой обостренно-чувствительной груди. И дождаться. И в ту же секунду мысленно поклясться себе, никогда больше ни в чем ему не мешать.
Зовущее тепло губ, трогающих чуткие соски, навзничь опрокидывает ее в небо, как птицу, сорвавшуюся в первый головокружительный полет. Внезапно она взлетает на самом деле, подхваченная им на руки: «Пойдем-ка в дом…».
После солнца в спальне прохлада. Анну принимает пышная гора подушек, сложенная на постели. Она вытягивается, снова уводя руки за голову, подставляет ему грудь, ей так хочется продолжения. А ему - снять с нее купальник, насмотреться наконец на свою красавицу, исцеловать всю.
- Я же вся соленая сейчас… - ни то извиняясь, ни то слабо протестуя, бормочет она.
- Это не поможет, Анна, - с ласковым смешком шепчет он ей на ухо, - тебе меня не остановить.
Отзываясь на поцелуи, томительно сладко ноет низ живота. Она безотчетно сжимает бедра, сама не понимая, чего ей хочется. Муж пытается разнять ей колени. Смущенная его очевидным намерением, она стискивает их сильнее.
- Доверяй мне, - просит он со всей силой убежденности.
От прошитой голубоватыми жилками белизны между ее ног, у него темнеет в глазах. И он так вслепую ощущает губами нежный холод кожи, округлость робко поджатых ягодиц, неудержимую дрожь живота.
В блаженном ужасе от его любовного нахальства, она только ахает полузадушено, когда он пальцами раздвигает целомудренно прикрытое природой и несколько раз с жадностью целует там. Пусть - пусть делает, что хочет! Но откуда он знает, что надо делать, чтоб ей было так хорошо? Как он вообще может знать о ней такое? Что через полминуты она от его нежной настойчивости с ума сойдет - провалится в какое-то сладостное пылающее бесстыдство, сама будет молить: «еще, еще…», размазывая по щекам неведомо откуда взявшиеся слезы, изнемогая от наслаждения, поднявшегося до пронзительной высоты, слишком мучительного, как бесконечно длящаяся нота.
- Я больше не могу, - обессиленно и счастливо шепчет она, - не могу. Не сейчас… хватит.
Он тихо ложится рядом, целует в мокрые щеки, в сияющие глаза, шепчет на ухо какие-то смешные нежности, обнимает ее - взмокшую от волнения и любви - тепло и бережно.
Уткнувшись ему в плечо, Анна смущенно и благодарно думает о его губах, прикасавшихся к ней в таком месте… Когда-то давно она обещала себе: «никогда о таком не попрошу». Но теперь новая неожиданная мысль возбуждает ее: я бы тоже его так... Я этого хочу! Отвращение? Глупости! Невозможно его испытывать к тому, кого любишь.
[Доверяй мне]***
Он просыпается среди ночи от какого-то жаркого сна, и сразу понимает, что не уснет - столько огня в звенящем от напряжения теле. Спальня полна лунного света. Анна спит в ореоле разметавшихся волос, разбросав тонкие руки. Под шелковой маечкой вольно дышит грудь с ясно обозначенными вершинками. Соблазн почти неодолимый. Но он знает, что справится. Близость сейчас была бы для нее мукой - ранки внутри еще не зажили.
Утром она удивленно призналась ему: «Мне не было больно, только как-то… тесно, что ли». Может, она сказала это, чтоб успокоить его? Все равно на простыне осталось несколько алых пятен.
Смиряя кипение воздерживающейся крови, он пытается взять себя в руки, отогнать образы еще не отлетевшего сна. Нужно успокоиться, переключиться. Занять чем-нибудь голову… чем ее занять посреди ночи? Рядом с любимой.
Из окна от мерно шумящего океана ощутимо тянет холодком - Иманд сбрасывает одеяло - пусть ночной ветер хоть немножко его охладит. Незаметно для себя он начинает перебирать в памяти минувший день - и эта «умственная работа» в два счета сводит на нет успокоительный эффект воздушной ванны.
Ему не лежится. Садясь в постели, он подтягивает колени к животу - натянутая ткань врезается в пах, хочется снять с себя все. И под душ - холодная вода остудит любой пыл.
- Ну что ты маешься? - с теплотой спрашивает Анна из темноты, и голос у нее совсем не сонный.
- Я тебя разбудил? - ему неловко.
- Нет. Я не спала - просто лежала, думала…
- О чем?
- О том, что хочу сделать с тобой. - И добавляет с ласковым смешком, - По-моему, теперь самое время.
Она поднимается на колени и одним движением снимает майку через голову - крылатый взмах рук, взметнувшийся шелк, подхваченные тканью и тут же рассыпавшиеся по плечам волосы - как бабочка, вырвавшаяся из кокона. На миг в лунном сиянии видны темные впадины подмышек, заострившаяся грудь, продолговатая ложбинка живота над резинкой шортов. От этой картины у него перехватывает дыхание. И вообще от всего.
Анна садится у его ног. В ее глазах голубой лунный свет, в его - ночь. Говорит, не отводя взгляда:
- Я хочу поцеловать тебя так… как тебе приятнее всего. Можно?
Какая-то тень - улыбки? смущения? - в темноте не понять, проносится по его лицу.
Анна мягко толкает его в плечо, вынуждая откинуться на подушки, и разводит ему колени.
Он в самом деле поверить не мог, пока не увидел сверху вниз чувственное, любовное движение ее губ. Даже в голову не приходило, что она этого захочет. Так же как и Анна, он обещал себе, что не станет просить о таком, боясь увидеть гримаску брезгливости на ее лице.
Сколько раз он рисовал себе эту сцену в фантазиях, втайне обжигаясь ими, испытывая сильнейшее возбуждение и в то же время сердечную тоску по любви, которая одна может внушить женщине желание подарить ему эти прикосновения. Ласка, занимавшая столько места в его воображении, в действительности была всего лишь тенью любви, которую он хотел ощущать - одним из многих, хотя и весьма убедительных ее выражений.
Она ложится на живот, опираясь на локти, и осторожно целует его, еще не очень понимая как надо, ориентируясь больше на его реакцию, чем на смутные представления, почерпнутые из книжек и кино. Его настороженность - вдруг Анна делает это в ответ из чувства долга? - передается ей и находит сочувствие. Уж она-то понимает, каково терзаться подобными мыслями. Поднимает голову и говорит, блестя из темноты глазами.
- Так приятно целовать тебя. Ты знай.
Какие нежные у нее губы - как теплый шелк, скользящие по рельефной, в оплетке набухших вен, чувствительной коже. И чуткие. Она хочет понять, что ему нравится потому, что любит его - от одной мысли дыхание занялось. Пробует разное - ласкает губами - то сухими, то влажными, кончиком языка, прижимается грудью, погружая его с головой в волнующий, желанный океан ощущений.
И ей удается выбрать из всего плавное глубокое скольжение сверху вниз, постепенно нарастающий ритм - так тебе нравится? Всё-всё, остынь немножко, отдохни. Куда нам спешить - ночь длинна и прекрасна.
Полная луна подсматривает за ними в окно и краснеет, медленно сползая к горизонту. Она тоже не торопится - хочет досмотреть до конца. Анна больше не останавливается. Чувствует - сейчас уже не нужно. Он сам, сжав ей плечо, просит остановиться: «…не могу больше… ты правда… этого хочешь?»
Прервавшись на миг, она влёт сбивает его сомнения двумя точными попаданиями:
- Доверяй мне. Лети!
Это продолжение - первый день вдвоем. Начало здесь
[Что такое поцелуй?]
***
Первый настоящий поцелуй оба помнили всю жизнь: она - теплую ласку его губ, он - трогательную стыдливость ее рта, сопротивление уступившее блаженству.
Все случилось тем же утром на пляже. Он закреплял боковое полотнище тента, прикрывая Анну, сидящую на широком шезлонге, от солнца. Полотно звонко хлопало и парусило, вырываясь из рук. Ветер раздувал ему волосы, полные света и неба. Обуздав непокорную холстину, сел рядом с вопросительной улыбкой: «что?» - ведь не просто так она смотрит на него, отчаянно храбрясь и смущаясь. И тогда она сказала - что, попросила его, от волнения не слыша собственного голоса.
Строго говоря, никто и раньше не запрещал им целоваться - без чужих глаз, наедине - будь она посмелее… Но она не была. Мысль о поцелуе, который мог нечаянно случиться «в любую минуту», и влекла, и пугала. Если «все получится» - хватит ли сил перестать? А если окажется мокро, липко и немного противно - как тогда смотреть друг на друга?
Она наслушалась всякого в девчачьей компании, да. На День всех сердец пили глёг и откровенничали напропалую. Девчонки про «первый раз» такое рассказывали - она и рада бы забыть… Одна насмотрелась мелодрам, где герои при поцелуе всегда вертят головой - зачем? - и решила, что так и надо. Другая тренировалась на помидоре - бедный помидор! Третья сразу решила попробовать по-настоящему «с языком», и они с парнем почему-то все время кусались и бились зубами. У кого-то вышло «как в кино» - «пронзило током» и все такое. Но почти у всех - мечты мечтами - а получилось по-детски нелепо, неуклюже.
Словом, казалось благоразумным отложить неизбежное - восторг ли, разочарование ли - до той минуты, когда отступать станет некуда.
Вопрос целовать - не целовать Иманд решил для себя очень просто: пока сама не потянется - ни-ни! Пусть ждет, мечтает, волнуется, пусть даже провоцирует его - ей полезно! Пусть убедится, что он способен держать себя в руках, привыкнет быть в безопасности рядом с ним, свободной от каких бы то ни было посягательств.
Теперь она сказала: «Поцелуй меня, пожалуйста», и он дрогнул, охваченный на миг бешеным, диким, почти болезненным ощущением счастья, ожег её приблизившимся пламенем темных глаз, и то, что Анна уже тысячу раз пережила в своем воображении наконец случилось наяву - так просто и естественно, так волшебно, как и должна сбываться мечта.
***
Он целует еще и еще, ощущая болезненный укол нежности в раскрытое сердце, когда она, переборов застенчивость, робко отвечает. И позволяет ему все, что он хочет: нежничать, баловать ее, дразнить, пробовать на вкус, пробуждать страсть. Он пьян от ее полных дрожащих губ - податливых, отзывчивых, сладких-сладких.
Слегка отстранившись и переводя дыхание, просит: «Повернись спиной».
Приобнимая ее за плечи, убирает волну волос, целует в склоненную шею, в то место, откуда начинаются мягкие завитки, и вниз, вдоль выступивших под тонкой кожей позвонков, ласкает ее теплом дыхания.
Невозможно догадаться, что он сделает в следующий миг. Оставив ее губы, он вывел Анну из игры. Чтобы тут же вовлечь в новую - еще лучшую. Совсем сумасшедшую. Она теперь понимает, что чувствовал Иманд утром, когда сказал: «ни за что не хочу тебе мешать».
Он освобождает ей плечи от лямок купальника и, мягко развернув к себе, стягивает эластичную ткань вниз - грудь под ней прохладная и чуточку влажная после купания. Маленькие соски, коричнево-розовые как недозрелые ягоды, сморщиваются от ветра. Она, стесняясь, скрещивает над ними руки в мурашках. «Не надо» - просит он и разнимает их. Анна уступает. Не зная, куда деть руки, уводит их за голову, закрывает глаза.
Он делает совсем не то, чего она ожидает. Игнорируя ее открытость, скользит губами по шее, по плечам, по теплым ложбинкам вдоль ключиц. Медлит, заставляя ее вытягиваться в струнку, еще больше подставлять себя ему, самой хотеть и напряженно ждать его прикосновений к высоко приподнятой обостренно-чувствительной груди. И дождаться. И в ту же секунду мысленно поклясться себе, никогда больше ни в чем ему не мешать.
Зовущее тепло губ, трогающих чуткие соски, навзничь опрокидывает ее в небо, как птицу, сорвавшуюся в первый головокружительный полет. Внезапно она взлетает на самом деле, подхваченная им на руки: «Пойдем-ка в дом…».
После солнца в спальне прохлада. Анну принимает пышная гора подушек, сложенная на постели. Она вытягивается, снова уводя руки за голову, подставляет ему грудь, ей так хочется продолжения. А ему - снять с нее купальник, насмотреться наконец на свою красавицу, исцеловать всю.
- Я же вся соленая сейчас… - ни то извиняясь, ни то слабо протестуя, бормочет она.
- Это не поможет, Анна, - с ласковым смешком шепчет он ей на ухо, - тебе меня не остановить.
Отзываясь на поцелуи, томительно сладко ноет низ живота. Она безотчетно сжимает бедра, сама не понимая, чего ей хочется. Муж пытается разнять ей колени. Смущенная его очевидным намерением, она стискивает их сильнее.
- Доверяй мне, - просит он со всей силой убежденности.
От прошитой голубоватыми жилками белизны между ее ног, у него темнеет в глазах. И он так вслепую ощущает губами нежный холод кожи, округлость робко поджатых ягодиц, неудержимую дрожь живота.
В блаженном ужасе от его любовного нахальства, она только ахает полузадушено, когда он пальцами раздвигает целомудренно прикрытое природой и несколько раз с жадностью целует там. Пусть - пусть делает, что хочет! Но откуда он знает, что надо делать, чтоб ей было так хорошо? Как он вообще может знать о ней такое? Что через полминуты она от его нежной настойчивости с ума сойдет - провалится в какое-то сладостное пылающее бесстыдство, сама будет молить: «еще, еще…», размазывая по щекам неведомо откуда взявшиеся слезы, изнемогая от наслаждения, поднявшегося до пронзительной высоты, слишком мучительного, как бесконечно длящаяся нота.
- Я больше не могу, - обессиленно и счастливо шепчет она, - не могу. Не сейчас… хватит.
Он тихо ложится рядом, целует в мокрые щеки, в сияющие глаза, шепчет на ухо какие-то смешные нежности, обнимает ее - взмокшую от волнения и любви - тепло и бережно.
Уткнувшись ему в плечо, Анна смущенно и благодарно думает о его губах, прикасавшихся к ней в таком месте… Когда-то давно она обещала себе: «никогда о таком не попрошу». Но теперь новая неожиданная мысль возбуждает ее: я бы тоже его так... Я этого хочу! Отвращение? Глупости! Невозможно его испытывать к тому, кого любишь.
[Доверяй мне]***
Он просыпается среди ночи от какого-то жаркого сна, и сразу понимает, что не уснет - столько огня в звенящем от напряжения теле. Спальня полна лунного света. Анна спит в ореоле разметавшихся волос, разбросав тонкие руки. Под шелковой маечкой вольно дышит грудь с ясно обозначенными вершинками. Соблазн почти неодолимый. Но он знает, что справится. Близость сейчас была бы для нее мукой - ранки внутри еще не зажили.
Утром она удивленно призналась ему: «Мне не было больно, только как-то… тесно, что ли». Может, она сказала это, чтоб успокоить его? Все равно на простыне осталось несколько алых пятен.
Смиряя кипение воздерживающейся крови, он пытается взять себя в руки, отогнать образы еще не отлетевшего сна. Нужно успокоиться, переключиться. Занять чем-нибудь голову… чем ее занять посреди ночи? Рядом с любимой.
Из окна от мерно шумящего океана ощутимо тянет холодком - Иманд сбрасывает одеяло - пусть ночной ветер хоть немножко его охладит. Незаметно для себя он начинает перебирать в памяти минувший день - и эта «умственная работа» в два счета сводит на нет успокоительный эффект воздушной ванны.
Ему не лежится. Садясь в постели, он подтягивает колени к животу - натянутая ткань врезается в пах, хочется снять с себя все. И под душ - холодная вода остудит любой пыл.
- Ну что ты маешься? - с теплотой спрашивает Анна из темноты, и голос у нее совсем не сонный.
- Я тебя разбудил? - ему неловко.
- Нет. Я не спала - просто лежала, думала…
- О чем?
- О том, что хочу сделать с тобой. - И добавляет с ласковым смешком, - По-моему, теперь самое время.
Она поднимается на колени и одним движением снимает майку через голову - крылатый взмах рук, взметнувшийся шелк, подхваченные тканью и тут же рассыпавшиеся по плечам волосы - как бабочка, вырвавшаяся из кокона. На миг в лунном сиянии видны темные впадины подмышек, заострившаяся грудь, продолговатая ложбинка живота над резинкой шортов. От этой картины у него перехватывает дыхание. И вообще от всего.
Анна садится у его ног. В ее глазах голубой лунный свет, в его - ночь. Говорит, не отводя взгляда:
- Я хочу поцеловать тебя так… как тебе приятнее всего. Можно?
Какая-то тень - улыбки? смущения? - в темноте не понять, проносится по его лицу.
Анна мягко толкает его в плечо, вынуждая откинуться на подушки, и разводит ему колени.
Он в самом деле поверить не мог, пока не увидел сверху вниз чувственное, любовное движение ее губ. Даже в голову не приходило, что она этого захочет. Так же как и Анна, он обещал себе, что не станет просить о таком, боясь увидеть гримаску брезгливости на ее лице.
Сколько раз он рисовал себе эту сцену в фантазиях, втайне обжигаясь ими, испытывая сильнейшее возбуждение и в то же время сердечную тоску по любви, которая одна может внушить женщине желание подарить ему эти прикосновения. Ласка, занимавшая столько места в его воображении, в действительности была всего лишь тенью любви, которую он хотел ощущать - одним из многих, хотя и весьма убедительных ее выражений.
Она ложится на живот, опираясь на локти, и осторожно целует его, еще не очень понимая как надо, ориентируясь больше на его реакцию, чем на смутные представления, почерпнутые из книжек и кино. Его настороженность - вдруг Анна делает это в ответ из чувства долга? - передается ей и находит сочувствие. Уж она-то понимает, каково терзаться подобными мыслями. Поднимает голову и говорит, блестя из темноты глазами.
- Так приятно целовать тебя. Ты знай.
Какие нежные у нее губы - как теплый шелк, скользящие по рельефной, в оплетке набухших вен, чувствительной коже. И чуткие. Она хочет понять, что ему нравится потому, что любит его - от одной мысли дыхание занялось. Пробует разное - ласкает губами - то сухими, то влажными, кончиком языка, прижимается грудью, погружая его с головой в волнующий, желанный океан ощущений.
И ей удается выбрать из всего плавное глубокое скольжение сверху вниз, постепенно нарастающий ритм - так тебе нравится? Всё-всё, остынь немножко, отдохни. Куда нам спешить - ночь длинна и прекрасна.
Полная луна подсматривает за ними в окно и краснеет, медленно сползая к горизонту. Она тоже не торопится - хочет досмотреть до конца. Анна больше не останавливается. Чувствует - сейчас уже не нужно. Он сам, сжав ей плечо, просит остановиться: «…не могу больше… ты правда… этого хочешь?»
Прервавшись на миг, она влёт сбивает его сомнения двумя точными попаданиями:
- Доверяй мне. Лети!