На первый взгляд, пустяк
Книга о Вере Чаплиной писалась, в основном, на документах.
Профессиональная выучка историка (факты должны опираться на источники) всячески ставила палки в колеса и не позволяла прибегать к цветистому жанру «клюквы». В этом меня и упрекали некоторые издатели - приведу лишь один отрывок из переписки с редактором издательства «Редакция Елены Шубиной» Натальей Гусаровой:
03.06.2015
«Максим, здравствуйте!
Придя сегодня на работу, увидела у себя на столе распечатку тех 3 глав, которые я давала Е. Шубиной и записку от нее. Она отказывает: "Сама Чаплина меня заинтересовала, но автор мне не показался интересным, скучно пишет". Мое мнение не совпадает с мнением Е. Шубиной, мне понравились те главы, которые я читала. Но наша редакция не может выпустить эту книгу, - не наша специализация. Так что простите за такую длительную задержку, но так у нас работают...
Всего Вам доброго и удачи в публикации!
Наталья
Спасибо, Наталья!
Отрадный факт, что Шубину "заинтересовала Чаплина".
Неудивительно, что книга, написанная на фактическом материале архива писательницы, ей показалась скучной - это ведь не сборник баек, которые в нынешние времена столь популярны у издателей.
С уважением, М.Тавьев
Н.Гусарова: Совершенно с Вами согласна)))»
Теперь же, когда книга о Вере Чаплиной издана и переиздана, автору, казалось бы, пора успокоиться и что называется «закрыть тему».
Но это оказалось совсем непростым делом, почти невозможным: то в одном эпизоде биографии писательницы, то в другом продолжают обнаруживаться ранее неизвестные факты… Сегодняшний пост - об одном из них.
История львицы Кинули и одноименная повесть завершается в годы войны: безопасную ручную Кинули оставляют в Московском зоопарке, Чаплина с частью эвакуированных животных попадает на Урал.
«Осенью я рассталась с Кинули и поехала в Свердловск, где продолжала работать в зоопарке.
...В каждом письме из Москвы мне сообщали о Кинули, писали, что Кинули чувствует себя хорошо и что, хотя посетителей в Зоопарке почти не стало, около её клетки всегда кто-нибудь стоит. Потом написали, что болеет Пери, потом сообщили, что её не стало и Кинули теперь одна.
...И вот через полтора года я опять в Москве» - Уехав в начале августа 1941, Чаплина вернулась в Москву в начале марта 1943-го.
В финале повести ее встреча с львицей выстроена в двух эпизодах, разделенных несколькими днями: «...Мне очень хотелось зайти в клетку и приласкать её, но сделать это было нельзя. Позволили мне зайти к Кинули только через несколько дней и то с условием соблюдения всех предосторожностей».
Документальную достоверность художественного рассказа Чаплиной подтверждает сохранившаяся в архиве писательницы газетная заметка из «Вечерней Москвы» от 28 августа 1943 года:
В тексте заметки описывается второй, завершающий эпизод, а о первом упоминается как-то вскользь. В повести же говорилось, что второй эпизод встречи произошел «через несколько дней» после первого.
Могла ли Чаплина, вернувшись в Москву в марте и приступив к работе в Зоопарке в апреле, не прийти повидаться с Кинули в первые же месяцы? Это казалось совершенно невозможным.
Но, не имея иных свидетельств, пришлось в книге о писательнице изложить это так:
«Вера Чаплина уже не раз заходила в львятник, где находилась Кинули, издали наблюдая за своей воспитанницей. Но еще долго не решалась тревожить ее психику непосредственным контактом, помня о тех приступах, которыми сопровождались прошлые их встречи после длительных перерывов в общении. А ведь сейчас они не виделись больше полутора лет!
Лишь к концу августа Чаплина решается на встречу с Кинули. Понемногу подготавливая ее, она проходила иногда рядом с клеткой, где сидела львица, и та “...видимо, узнавала свою воспитательницу. Львица жалобно мурлыкала, требуя, чтобы ее приласкали...” Наконец, наступил день, когда, предприняв все меры предосторожности, сотрудники зоопарка позволили Вере Васильевне войти в клетку к Кинули».
И вот сейчас, почти пять лет спустя после издания книги, удалось выяснить, что первая встреча с Кинули произошла намного раньше - вскоре после возвращения Чаплиной в Москву.
Об этом и еще о нескольких фактах из жизни Кинули в военные годы, рассказали недавно найденные публикации в «Вечерней Москве»:
Вечерняя Москва, 26 сентября 1941 г.
Венский П. В зоопарке // Вечерняя Москва, 25 ноября 1941 г.
(фрагмент)
Вечерняя Москва, 4 февраля 1942 г.
Венский П. Привычки зверей // Вечерняя Москва, 25 апреля 1942 г.
Среди прочего автор сообщает, что недавно в зоопарке от старости умерла шотландская овчарка Пери. Кинули несколько дней, забившись в угол клетки, отказывалась от пищи и только сейчас стала забывать утрату друга.
Венский П. Животные в жаркую погоду // Вечерняя Москва, 7 августа 1943 г.
(фрагмент)
И, наконец, самая существенная для нас заметка:
Венский П. В зоопарке. Накануне летнего сезона // Вечерняя Москва, 29 апреля 1943 г.
(фрагмент)
Вот по таким крупицам и удается заполнять многие пробелы в биографии Веры Чаплиной и ее четвероногих друзей. На первый взгляд, совсем пустяки: фраза из крошечной заметки, мимолетное упоминание в статье на другую тему, - а в итоге появляется более полная и понятная картина.
А теперь, после всех этих документов, перечитаем концовку повести «Кинули»:
«РАЗЛУКА
Подошёл июнь 1941 года. Началась война.
Теперь Зоопарк нельзя было узнать. Словно глубокие морщины, траншеи перерезали гладкие дорожки парка. Дощечки, на которых раньше было указано, как пройти к помещению со зверями, заменила краткая чёрная надпись: «Убежище». В городе начались воздушные тревоги. Звери настороженно прислушивались к завыванию сирены, волновались, метались по клеткам, кричали. Особенно волновались львы. Их громкий рык смешивался с гулом первых вражеских самолётов, прорвавшихся к Москве.
В эту первую памятную ночь никто домой не ушёл, дежурили у зверей, гасили загоревшиеся помещения. К счастью, это были помещения не с животными, а то, вырвись звери на свободу, они могли бы наделать много бед. Надо было немедленно вывозить всех опасных зверей из Москвы.
Из львов решили оставить одну Кинули, потому что она была самая ручная и безопасная и, если бы даже выскочила из клетки, никого не тронула бы.
Несмотря на тяжёлое время, о ней по-прежнему заботились юные москвичи. Спрашивали, куда её прячут во время бомбёжки, советовали водить в метро. Когда зверей отправили в другие зоопарки, часть из них попала в Свердловск. Осенью я рассталась с Кинули и поехала в Свердловск, где продолжала работать в зоопарке. Всё свободное время проводила я в госпитале, дежурила, ухаживала за ранеными. В госпитале скоро узнали, что я работаю в зоопарке.
Нашлись и такие, которые слышали о Кинули. Просили рассказать о ней. Стоило мне начать что-нибудь делать, как начинались просьбы: «Сестрица, расскажите ещё про львицу». С такими просьбами приходили раненые и из других палат. Из-за этого даже происходили споры:
- У вас свои сёстры есть, пускай вам и рассказывают, а нашу не беспокойте! - говорили раненые моей палаты.
Даже тяжелораненые интересовались жизнью Кинули, спрашивали, где она находится и что с ней.
В каждом письме из Москвы мне сообщали о Кинули, писали, что Кинули чувствует себя хорошо и что, хотя посетителей в Зоопарке почти не стало, около её клетки всегда кто-нибудь стоит. Потом написали, что болеет Пери, потом сообщили, что её не стало и Кинули теперь одна.
ВСТРЕЧА
И вот через полтора года я опять в Москве... В Зоопарке... Вот и помещение, где находится Кинули. Она лежала в углу клетки, ела мясо. Тут же было несколько посетителей.
Я подошла и стала рядом с ними. Стоявший около меня мужчина начал мне рассказывать о Кинули: о том, что она воспитывалась в доме, загнала на шкаф вора и ещё что-то из её жизни, но что именно, я даже не слушала. Я стояла рядом с Кинули и не решалась её окликнуть. Совсем не потому, что боялась быть неузнанной, совсем нет! Я ревниво думала: вдруг Кинули не захочет отойти от мяса, не сразу подойдёт ко мне, не будет так ласкаться, как раньше?
И вот я стою перед клеткой, смотрю на большую жёлтую львицу, на два таких знакомых пятнышка около её носа и совсем тихо, шёпотом, зову Кинули. Кинули услышала меня сразу. Она перестала есть, насторожилась и долго, пристально смотрела на меня. Потом встала, сделала несколько нерешительных шагов в мою сторону и остановилась.
Тут уж я не вытерпела:
- Кинули! Кинули! Кошечка!
Но не успела я произнести эти слова, не успела просунуть к ней в клетку руки, как Кинули бросилась ко мне. Она с такой силой ударилась о решётку, что из носа и губ у неё пошла кровь. Но она не обращала внимания на боль, всё ласкалась и ласкалась ко мне. Больше часа пробыла я с Кинули. Уже в конторе меня нагнал служитель львятника.
- Вера Васильевна, к Кинули зайдите, - просил он, - она вся избилась, кричит. Я ей мясо дал, а она не ест, всё на двери смотрит.
Пришлось вернуться. Кинули действительно не ела. Она то металась по клетке, то вдруг останавливалась, билась о решётку, кричала. Около её клетки собрались посетители. Все ласково уговаривали её успокоиться, а больше всех старался тот самый мужчина, который рассказывал о Кинули. Как только Кинули меня увидела, она бросилась сначала ко мне, потом к мясу. Схватила его в зубы и всё старалась просунуть мне сквозь решётку. Мне очень хотелось зайти в клетку и приласкать её, но сделать это было нельзя.
Позволили мне зайти к Кинули только через несколько дней и то с условием соблюдения всех предосторожностей. Для этого Кинули с утра перегнали в наружную клетку львятника. Приготовили крейцера, железные прутья, веревочные петли, принесли резиновый шланг и включили воду.
Одним словом, когда в назначенный час я пришла, вокруг клетки лежали все приспособления, а Кинули металась по клетке и нервно рычала. Однако, увидев меня, она ласково протяжно замяукала, и не успела я приоткрыть клетку, как Кинули рванулась ко мне. Больших усилий стоило мне удержаться на ногах, так бурно ласкалась Кинули.
Теперь уже никто не сомневался, что Кинули меня никогда не забудет, а больше всех была в этом уверена сама я.»
.
Профессиональная выучка историка (факты должны опираться на источники) всячески ставила палки в колеса и не позволяла прибегать к цветистому жанру «клюквы». В этом меня и упрекали некоторые издатели - приведу лишь один отрывок из переписки с редактором издательства «Редакция Елены Шубиной» Натальей Гусаровой:
03.06.2015
«Максим, здравствуйте!
Придя сегодня на работу, увидела у себя на столе распечатку тех 3 глав, которые я давала Е. Шубиной и записку от нее. Она отказывает: "Сама Чаплина меня заинтересовала, но автор мне не показался интересным, скучно пишет". Мое мнение не совпадает с мнением Е. Шубиной, мне понравились те главы, которые я читала. Но наша редакция не может выпустить эту книгу, - не наша специализация. Так что простите за такую длительную задержку, но так у нас работают...
Всего Вам доброго и удачи в публикации!
Наталья
Спасибо, Наталья!
Отрадный факт, что Шубину "заинтересовала Чаплина".
Неудивительно, что книга, написанная на фактическом материале архива писательницы, ей показалась скучной - это ведь не сборник баек, которые в нынешние времена столь популярны у издателей.
С уважением, М.Тавьев
Н.Гусарова: Совершенно с Вами согласна)))»
Теперь же, когда книга о Вере Чаплиной издана и переиздана, автору, казалось бы, пора успокоиться и что называется «закрыть тему».
Но это оказалось совсем непростым делом, почти невозможным: то в одном эпизоде биографии писательницы, то в другом продолжают обнаруживаться ранее неизвестные факты… Сегодняшний пост - об одном из них.
История львицы Кинули и одноименная повесть завершается в годы войны: безопасную ручную Кинули оставляют в Московском зоопарке, Чаплина с частью эвакуированных животных попадает на Урал.
«Осенью я рассталась с Кинули и поехала в Свердловск, где продолжала работать в зоопарке.
...В каждом письме из Москвы мне сообщали о Кинули, писали, что Кинули чувствует себя хорошо и что, хотя посетителей в Зоопарке почти не стало, около её клетки всегда кто-нибудь стоит. Потом написали, что болеет Пери, потом сообщили, что её не стало и Кинули теперь одна.
...И вот через полтора года я опять в Москве» - Уехав в начале августа 1941, Чаплина вернулась в Москву в начале марта 1943-го.
В финале повести ее встреча с львицей выстроена в двух эпизодах, разделенных несколькими днями: «...Мне очень хотелось зайти в клетку и приласкать её, но сделать это было нельзя. Позволили мне зайти к Кинули только через несколько дней и то с условием соблюдения всех предосторожностей».
Документальную достоверность художественного рассказа Чаплиной подтверждает сохранившаяся в архиве писательницы газетная заметка из «Вечерней Москвы» от 28 августа 1943 года:
В тексте заметки описывается второй, завершающий эпизод, а о первом упоминается как-то вскользь. В повести же говорилось, что второй эпизод встречи произошел «через несколько дней» после первого.
Могла ли Чаплина, вернувшись в Москву в марте и приступив к работе в Зоопарке в апреле, не прийти повидаться с Кинули в первые же месяцы? Это казалось совершенно невозможным.
Но, не имея иных свидетельств, пришлось в книге о писательнице изложить это так:
«Вера Чаплина уже не раз заходила в львятник, где находилась Кинули, издали наблюдая за своей воспитанницей. Но еще долго не решалась тревожить ее психику непосредственным контактом, помня о тех приступах, которыми сопровождались прошлые их встречи после длительных перерывов в общении. А ведь сейчас они не виделись больше полутора лет!
Лишь к концу августа Чаплина решается на встречу с Кинули. Понемногу подготавливая ее, она проходила иногда рядом с клеткой, где сидела львица, и та “...видимо, узнавала свою воспитательницу. Львица жалобно мурлыкала, требуя, чтобы ее приласкали...” Наконец, наступил день, когда, предприняв все меры предосторожности, сотрудники зоопарка позволили Вере Васильевне войти в клетку к Кинули».
И вот сейчас, почти пять лет спустя после издания книги, удалось выяснить, что первая встреча с Кинули произошла намного раньше - вскоре после возвращения Чаплиной в Москву.
Об этом и еще о нескольких фактах из жизни Кинули в военные годы, рассказали недавно найденные публикации в «Вечерней Москве»:
Вечерняя Москва, 26 сентября 1941 г.
Венский П. В зоопарке // Вечерняя Москва, 25 ноября 1941 г.
(фрагмент)
Вечерняя Москва, 4 февраля 1942 г.
Венский П. Привычки зверей // Вечерняя Москва, 25 апреля 1942 г.
Среди прочего автор сообщает, что недавно в зоопарке от старости умерла шотландская овчарка Пери. Кинули несколько дней, забившись в угол клетки, отказывалась от пищи и только сейчас стала забывать утрату друга.
Венский П. Животные в жаркую погоду // Вечерняя Москва, 7 августа 1943 г.
(фрагмент)
И, наконец, самая существенная для нас заметка:
Венский П. В зоопарке. Накануне летнего сезона // Вечерняя Москва, 29 апреля 1943 г.
(фрагмент)
Вот по таким крупицам и удается заполнять многие пробелы в биографии Веры Чаплиной и ее четвероногих друзей. На первый взгляд, совсем пустяки: фраза из крошечной заметки, мимолетное упоминание в статье на другую тему, - а в итоге появляется более полная и понятная картина.
А теперь, после всех этих документов, перечитаем концовку повести «Кинули»:
«РАЗЛУКА
Подошёл июнь 1941 года. Началась война.
Теперь Зоопарк нельзя было узнать. Словно глубокие морщины, траншеи перерезали гладкие дорожки парка. Дощечки, на которых раньше было указано, как пройти к помещению со зверями, заменила краткая чёрная надпись: «Убежище». В городе начались воздушные тревоги. Звери настороженно прислушивались к завыванию сирены, волновались, метались по клеткам, кричали. Особенно волновались львы. Их громкий рык смешивался с гулом первых вражеских самолётов, прорвавшихся к Москве.
В эту первую памятную ночь никто домой не ушёл, дежурили у зверей, гасили загоревшиеся помещения. К счастью, это были помещения не с животными, а то, вырвись звери на свободу, они могли бы наделать много бед. Надо было немедленно вывозить всех опасных зверей из Москвы.
Из львов решили оставить одну Кинули, потому что она была самая ручная и безопасная и, если бы даже выскочила из клетки, никого не тронула бы.
Несмотря на тяжёлое время, о ней по-прежнему заботились юные москвичи. Спрашивали, куда её прячут во время бомбёжки, советовали водить в метро. Когда зверей отправили в другие зоопарки, часть из них попала в Свердловск. Осенью я рассталась с Кинули и поехала в Свердловск, где продолжала работать в зоопарке. Всё свободное время проводила я в госпитале, дежурила, ухаживала за ранеными. В госпитале скоро узнали, что я работаю в зоопарке.
Нашлись и такие, которые слышали о Кинули. Просили рассказать о ней. Стоило мне начать что-нибудь делать, как начинались просьбы: «Сестрица, расскажите ещё про львицу». С такими просьбами приходили раненые и из других палат. Из-за этого даже происходили споры:
- У вас свои сёстры есть, пускай вам и рассказывают, а нашу не беспокойте! - говорили раненые моей палаты.
Даже тяжелораненые интересовались жизнью Кинули, спрашивали, где она находится и что с ней.
В каждом письме из Москвы мне сообщали о Кинули, писали, что Кинули чувствует себя хорошо и что, хотя посетителей в Зоопарке почти не стало, около её клетки всегда кто-нибудь стоит. Потом написали, что болеет Пери, потом сообщили, что её не стало и Кинули теперь одна.
ВСТРЕЧА
И вот через полтора года я опять в Москве... В Зоопарке... Вот и помещение, где находится Кинули. Она лежала в углу клетки, ела мясо. Тут же было несколько посетителей.
Я подошла и стала рядом с ними. Стоявший около меня мужчина начал мне рассказывать о Кинули: о том, что она воспитывалась в доме, загнала на шкаф вора и ещё что-то из её жизни, но что именно, я даже не слушала. Я стояла рядом с Кинули и не решалась её окликнуть. Совсем не потому, что боялась быть неузнанной, совсем нет! Я ревниво думала: вдруг Кинули не захочет отойти от мяса, не сразу подойдёт ко мне, не будет так ласкаться, как раньше?
И вот я стою перед клеткой, смотрю на большую жёлтую львицу, на два таких знакомых пятнышка около её носа и совсем тихо, шёпотом, зову Кинули. Кинули услышала меня сразу. Она перестала есть, насторожилась и долго, пристально смотрела на меня. Потом встала, сделала несколько нерешительных шагов в мою сторону и остановилась.
Тут уж я не вытерпела:
- Кинули! Кинули! Кошечка!
Но не успела я произнести эти слова, не успела просунуть к ней в клетку руки, как Кинули бросилась ко мне. Она с такой силой ударилась о решётку, что из носа и губ у неё пошла кровь. Но она не обращала внимания на боль, всё ласкалась и ласкалась ко мне. Больше часа пробыла я с Кинули. Уже в конторе меня нагнал служитель львятника.
- Вера Васильевна, к Кинули зайдите, - просил он, - она вся избилась, кричит. Я ей мясо дал, а она не ест, всё на двери смотрит.
Пришлось вернуться. Кинули действительно не ела. Она то металась по клетке, то вдруг останавливалась, билась о решётку, кричала. Около её клетки собрались посетители. Все ласково уговаривали её успокоиться, а больше всех старался тот самый мужчина, который рассказывал о Кинули. Как только Кинули меня увидела, она бросилась сначала ко мне, потом к мясу. Схватила его в зубы и всё старалась просунуть мне сквозь решётку. Мне очень хотелось зайти в клетку и приласкать её, но сделать это было нельзя.
Позволили мне зайти к Кинули только через несколько дней и то с условием соблюдения всех предосторожностей. Для этого Кинули с утра перегнали в наружную клетку львятника. Приготовили крейцера, железные прутья, веревочные петли, принесли резиновый шланг и включили воду.
Одним словом, когда в назначенный час я пришла, вокруг клетки лежали все приспособления, а Кинули металась по клетке и нервно рычала. Однако, увидев меня, она ласково протяжно замяукала, и не успела я приоткрыть клетку, как Кинули рванулась ко мне. Больших усилий стоило мне удержаться на ногах, так бурно ласкалась Кинули.
Теперь уже никто не сомневался, что Кинули меня никогда не забудет, а больше всех была в этом уверена сама я.»
.