Сумерки на горе Арджуйл или он никуда не уедет
Вечерело. Отягощенные длинным пешим переходом, путники остановились у бурно вьющегося с высокогорья ручья, именуемого Севакн. Лучи солнца уже скрылись за скалами глубоко ущелья и дуновение вечерней прохлады приятно ласкало усталые лица людей. Вскоре, наспех разложенный на одном из плоских камней ужин, уже был готов и, жадно черпнув ладонями ледяной и кристально прозрачной воды из ревущего в вечерней тишине горного потока, путники наконец то приступили к еде. Еда их была более чем простой, но этой простоте позавидовали бы многие из богатых и беспечных мира сего, если бы им было дано познать совершенство через простоту. Лаваш слегка подсох, но извлеченный из малой банки "бохи" (вид горной зелени, несмотря на маринование сохраняющей подчеркнуто горький вкус) и, крошащийся от высокого содржания масла сыр, вновь вернули хлебу необходимую мягкость. Банка сгущенного молока и теплый чай, быстро сваренный на огне из разбросанных вокруг сухих веток, стал прекрасным завершением этой прекрасной трапезы. Всепроницающий холод чистейшего горного воздуха подсказывал, что пора обустраивать место ночлега. Опытные руки гостей из большого города быстро собрали палатку, в то время как их проводник почти беспомощно наблюдал за их проворством, поскольку в отличии от них, за неимением "стандартного снаряжения", неделями проводил время в горах, ночуя под открытым небом или в какой-нибудь из развалин. Когда в считанные минуты все было готово и гости, которых было трое, стали располагаться и готовиться к ночлегу, проводник, решив, что его миссия на тот день завершена, оставаясь верным свойственным ему странностям, стал медленно взбираться на близлежащую гору, название которой по косвенным данным вполне восстановимо - Арджуйл - "медвежья". Гора эта больше походила на высокий остроконечный холм, окруженный более высокими вершинами соседних горных хребтов. Вскарабкавшись на несколько сот метров вверх, проводник к удивлению обнаружил, что за ним на некотором удалении в гору взбирается один из его друзей. Прождав некоторое время, пока друг не сравнялся с ним, он принялся было назидать его за "безрассудство" в столь поздний для гор час, но почти сразу же раскаялся, видя неподдельное желание парня получить от гор нечто большее.
Остаток пути был пройден менее чем за полчаса и вскоре они уже любовались сумерками с вершины Арджуйла. На этой высоте света было чуть больше, чем в глубине ущелья и панорама, как и в любом другом месте этого края, была неповторимо и невыразимо красивой в своем величественном и первозданно диком совершенстве. Некоторое время друг и проводник хранили молчание. Темнело стремительно и друг, видимо желая подтвердить обеспокоенность по этому поводу сказал, что им быть может стоит переночевать на горе, чем спускаться вниз в кромешной тьме. Проводник, помня, что полнолуние уже близко ничего не ответил. Вдруг его друг, потрясенный величием открывшейся ему панорамы, стал как то странно смеяться, хотя и чувствовалось, что он прилагает немало усилий, дабы скрыть за смехом полный душевного смятения плач, так и рвущийся из глубин его сердца. У парня, совсем еще молодого, за спиной было множество тяжких воспоминаний - резня, паром, потеря близких... Потом была родная Армения - холодная, непонятная своим языком и менталитетом, замкнувшихся на задаче выживания своих семей обывателей. За много лет, даже отслужив в армии, она так и не стала ему родной. Языковый барьер, отсутствие собственного круга заставляли его продолжать ощущать себя чужим в стране, которая должна была быть его не только по паспорту и штампу в военном билете, но и во всех мгновениях и изгибах жизни. Все его родственники давно перебрались на север - в чуждую им по происхождению, но в кажущуюся родной по языку и ностальгии по прошлому страну. Он тоже решил последовать их примеру, но не хотел уезжать не повидавшись с другом, который жил в горах. Но что ему мог сказать друг? Постараться убедить не уезжать? Напомнить о достоинстве или предложить какой-либо конкретный выход? Все слова уже были сказаны. Все доводы уже разбились об очевидность черствого расчета. Проводник, бывший другом, предпочел молчание. Холодный ветер усиливался и дрожь стала подбираться к их уставшим телам. Кромешный мрак, далекий вой шакалов, раскаты гремевшей вдали ночной грозы, окутывали душу мраком, а у человека неподготовленного могли даже вызвать ужас. Но парень уже видел вблизи от себя тень смерти и поборол в себе ее страх еще за несколько лет до того, как взять в руки автомат и защищать границы своей страны. И вот он спросил - есть ли у нас как армян будущее? Мрак и вой шакалов не отступали, а порывы ветра грозили снести их с вершины, будь пик скалы чуть менее широким. Но кем был его друг, дабы изречь ответ, без сомнения относящийся к ведению суда и милосердия Божьего? Кто мог взять на себя смелость судить о жизни и смерти своего народа, являясь лишь ничтожно малой его частицей? Проводник попытался было сохранить молчание, но гром грянул где то совсем близко и он понял, что надо что-то сказать. И на вершине неким необъяснимым наитием зазвучали слова великого Нарекаци:
Աստուած յաւիտենական, բարերար եւ ամենակալ,
Ստեղծիչ լուսոյ եւ յօրինիչ գիշերոյ,
Կեանք` ի մահու եւ լոյս` ի խաւարի,
Յոյս ակնունողաց եւ երկայնմտութիւն տարակուսելոց,
Որ ամենարուեստ իմաստութեամբ քո
Դարձուցանես յայգ զստուերս մահու:
Աննուազ ծագումն եւ անմուտ արեգակն,
Քանզի ոչ զօրէ ծածկել զփառս տէրութեան քոյ խաւար գիշերոյ:
Вдруг его другу показалось, что время как бы замерло. Чувство нереальности происходящего заполнило его разум. Мрак перестал быть мраком, гром далекой грозы уже не гремел, вой шакалов иссяк и растворился в неописуемой и всеобъятной тишине, и холодная дрожь отошла. "Это был армянский, скажет впоследствии о своих воспоминаниях друг, но это был другой армянский. Я не понимал ничего, за исключением пары слов, но в то же время воспринимал их как единое целое - окутанное таинством света и чарующей благодати. Звучавшими как заклинание словами священного древнего языка я услышал ответ из уст великого Нарекаци - о котором прежде знал лишь его имя. Армения будет жить! Армения будет жить нерукотворным величием и святостью своих гор, она живет наследием предков и силой духа ушедших в вечность и будущих поколений." А слова Нарекаци продолжали звучать всепроницающей действенностью предвечного дара:
Այսու պարգեւօք աստուածականօք
Ամաչեսցէ' սատանայ, քակտեսցի'ն մեքենայքն,
Բարձցի'ն որոգայթքն, պարտեսցի'ն մարտուցեալքն,
Պակասեսցի'ն զէնքն սայրասուրք,
Մերժեսցի' մէգն, փարատեսցի' խաւարն, մեկնեսցի' մառախուղն,
Բազուկ քո հովանասցի, եւ աջ քո կնքեսցէ,
Վասն զի գթած ես եւ ողորմած,
Եւ անուն քո կոչեցեալ է ի վերայ ծառայից քոց:
И то, что в начале было лишь видением в душе друга, начало воплощаться и в материальной реальности. Взошла луна - яркая как никогда и свет ее разлился, осветив им путь назад. Проводник сел у почти погасшего костра и вновь разжег его, а его друг, слегка потревожив своих соседей по палатке, крепко и спокойно уснул. На следующий день ранним утром они вновь тронулись в путь, проходивший по вершинам того хребта, где предыдущей ночью гремела гроза. Уже к полудню, взглянув на вершину Арджуйла с многократно превосходящей ее высоты, он подумал, насколько же все относительно. Путешествие продлилось еще несколько дней, но ответ на главный вопрос был получен. Армения будет жить и, как следствие, он никуда не уедет.
Остаток пути был пройден менее чем за полчаса и вскоре они уже любовались сумерками с вершины Арджуйла. На этой высоте света было чуть больше, чем в глубине ущелья и панорама, как и в любом другом месте этого края, была неповторимо и невыразимо красивой в своем величественном и первозданно диком совершенстве. Некоторое время друг и проводник хранили молчание. Темнело стремительно и друг, видимо желая подтвердить обеспокоенность по этому поводу сказал, что им быть может стоит переночевать на горе, чем спускаться вниз в кромешной тьме. Проводник, помня, что полнолуние уже близко ничего не ответил. Вдруг его друг, потрясенный величием открывшейся ему панорамы, стал как то странно смеяться, хотя и чувствовалось, что он прилагает немало усилий, дабы скрыть за смехом полный душевного смятения плач, так и рвущийся из глубин его сердца. У парня, совсем еще молодого, за спиной было множество тяжких воспоминаний - резня, паром, потеря близких... Потом была родная Армения - холодная, непонятная своим языком и менталитетом, замкнувшихся на задаче выживания своих семей обывателей. За много лет, даже отслужив в армии, она так и не стала ему родной. Языковый барьер, отсутствие собственного круга заставляли его продолжать ощущать себя чужим в стране, которая должна была быть его не только по паспорту и штампу в военном билете, но и во всех мгновениях и изгибах жизни. Все его родственники давно перебрались на север - в чуждую им по происхождению, но в кажущуюся родной по языку и ностальгии по прошлому страну. Он тоже решил последовать их примеру, но не хотел уезжать не повидавшись с другом, который жил в горах. Но что ему мог сказать друг? Постараться убедить не уезжать? Напомнить о достоинстве или предложить какой-либо конкретный выход? Все слова уже были сказаны. Все доводы уже разбились об очевидность черствого расчета. Проводник, бывший другом, предпочел молчание. Холодный ветер усиливался и дрожь стала подбираться к их уставшим телам. Кромешный мрак, далекий вой шакалов, раскаты гремевшей вдали ночной грозы, окутывали душу мраком, а у человека неподготовленного могли даже вызвать ужас. Но парень уже видел вблизи от себя тень смерти и поборол в себе ее страх еще за несколько лет до того, как взять в руки автомат и защищать границы своей страны. И вот он спросил - есть ли у нас как армян будущее? Мрак и вой шакалов не отступали, а порывы ветра грозили снести их с вершины, будь пик скалы чуть менее широким. Но кем был его друг, дабы изречь ответ, без сомнения относящийся к ведению суда и милосердия Божьего? Кто мог взять на себя смелость судить о жизни и смерти своего народа, являясь лишь ничтожно малой его частицей? Проводник попытался было сохранить молчание, но гром грянул где то совсем близко и он понял, что надо что-то сказать. И на вершине неким необъяснимым наитием зазвучали слова великого Нарекаци:
Աստուած յաւիտենական, բարերար եւ ամենակալ,
Ստեղծիչ լուսոյ եւ յօրինիչ գիշերոյ,
Կեանք` ի մահու եւ լոյս` ի խաւարի,
Յոյս ակնունողաց եւ երկայնմտութիւն տարակուսելոց,
Որ ամենարուեստ իմաստութեամբ քո
Դարձուցանես յայգ զստուերս մահու:
Աննուազ ծագումն եւ անմուտ արեգակն,
Քանզի ոչ զօրէ ծածկել զփառս տէրութեան քոյ խաւար գիշերոյ:
Вдруг его другу показалось, что время как бы замерло. Чувство нереальности происходящего заполнило его разум. Мрак перестал быть мраком, гром далекой грозы уже не гремел, вой шакалов иссяк и растворился в неописуемой и всеобъятной тишине, и холодная дрожь отошла. "Это был армянский, скажет впоследствии о своих воспоминаниях друг, но это был другой армянский. Я не понимал ничего, за исключением пары слов, но в то же время воспринимал их как единое целое - окутанное таинством света и чарующей благодати. Звучавшими как заклинание словами священного древнего языка я услышал ответ из уст великого Нарекаци - о котором прежде знал лишь его имя. Армения будет жить! Армения будет жить нерукотворным величием и святостью своих гор, она живет наследием предков и силой духа ушедших в вечность и будущих поколений." А слова Нарекаци продолжали звучать всепроницающей действенностью предвечного дара:
Այսու պարգեւօք աստուածականօք
Ամաչեսցէ' սատանայ, քակտեսցի'ն մեքենայքն,
Բարձցի'ն որոգայթքն, պարտեսցի'ն մարտուցեալքն,
Պակասեսցի'ն զէնքն սայրասուրք,
Մերժեսցի' մէգն, փարատեսցի' խաւարն, մեկնեսցի' մառախուղն,
Բազուկ քո հովանասցի, եւ աջ քո կնքեսցէ,
Վասն զի գթած ես եւ ողորմած,
Եւ անուն քո կոչեցեալ է ի վերայ ծառայից քոց:
И то, что в начале было лишь видением в душе друга, начало воплощаться и в материальной реальности. Взошла луна - яркая как никогда и свет ее разлился, осветив им путь назад. Проводник сел у почти погасшего костра и вновь разжег его, а его друг, слегка потревожив своих соседей по палатке, крепко и спокойно уснул. На следующий день ранним утром они вновь тронулись в путь, проходивший по вершинам того хребта, где предыдущей ночью гремела гроза. Уже к полудню, взглянув на вершину Арджуйла с многократно превосходящей ее высоты, он подумал, насколько же все относительно. Путешествие продлилось еще несколько дней, но ответ на главный вопрос был получен. Армения будет жить и, как следствие, он никуда не уедет.