Вопреки всему, назло всем, несмотря ни на что и во имя всего
Не о море будет мой рассказ, хотя начну с волн.
Вот волна налетает прямо на меня и сейчас пройдёт над головой. Она очень тёплая, ща-а-а-с как даст в морду лица!
Вот - прошла, накрыв меня с макушкой, и понеслась к берегу. Этим летом в Латвии стоит несусветная жара, и к морю мы несёмся в конце каждого рабочего дня, кувыркаясь в водоворотах до позднего вечера, когда наконец-то становится сначала прохладно, а потом, после последнего заныра на закате солнца - даже чуть холодновато. И завтрашняя париловка уже не кажется такой трагичной.
Вода всегда была символом времени, ни одна волна не схожа с другой. Ни одна жизнь не похожа на другую. В поздний час, когда после возвращения с пляжа есть время, как говорят в армии, посидеть над собой, можно вспомнить старые обещания.
Я уговорил своего товарища по давней службе в Чехословакии разрешить мне опубликовать пару его писем. Он «возник из прошлого» совершенно неожиданно - звонком с юга, где сейчас, оказывается, благоденствует в своём российском адвокатстве. Меня нашёл в Интернете и - вот так, вдруг - поделился тем, как жил все те годы после того, как военная служба развела нас. А было это аж 26 лет назад.
Мы познакомились с ним в сказочной Словакии в 1982-м. Я, старший следователь военной прокуратуры при 30-й Иркутско-Пинской дивизии, тогда только-только получил майора, а он был молодым и цветущим старшим лейтенантом юстиции. Стояла наша «контора» вместе со штабом дивизии в городе Зволене - и была единственной на всю Словакию. Справка: в Чехии стояло аж 4 военных прокуратуры. И, как я уже писал когда-то, главным отличием службы «совиетских вояцев» в Словакии от службы «в чехах» было отношение местного населения. Когда наши коллеги приезжали к нам из Чехии в Словакию, то просто теряли дар речи от того, как тепло, по-братски, относится к нам местное население. Не хочется повторяться, обо всё этом я лет семь назад выдал на-гора пространные посты с фотографиями. С размещением мне помогал мой френд ”zhab”, поскольку своего ЖЖ у меня пока не было. Ну - надо будет - повторим, как говорится.
Это было романтическое и спокойное время. Где-то далеко от нас полыхала афганская война. Оттуда, по замене, приезжали в нам офицеры, прошедшие реальные бои. Они ошеломлённо смотрели на цветущий мир вокруг и - как могли - привыкали, что теперь на чужой земле не надо ходить с оружием.
Их рассказы с удовольствием выслушивали на кухнях и на шашлычной природе, но совершенно не принимали в расчёт при обучении войск. Это, увы, очень на нас похоже. Жив был миляга Леонид Ильич Брежнев, авторитет нашей страны и её Вооружённых Сил был несомненен. И никто не предполагал, что через год гроб с телом Генсека при массе видеокамер уронят-бросят в могилу за Мавзолеем, и по стене нашего государства пройдёт первая зловещая трещина.
Мы расстались с товарищем в 1984-м, когда я перевёлся в Московский гарнизон - преподавать криминалистику на военно-юридическом факультете ВКИ МО СССР. А через 7 лет, когда Союз после отвратительной агонии треснул и посыпался, подал рапорт об увольнении из армии и вернулся домой, в Латвию, где, став полковником-лейтенантом полиции, стал преподавать ту же криминалистику (но уже на латышском языке) в Полицейской академии родной Риги.
Очень по-разному сложились наши пути. Слишком уж непохижими по масштабу и характеру были события в Латвии и России.
В сравнении с тем, что мне описал мой друг, в Латвии я жил «у Христа за пазухой». Но нельзя не видеть, что при срамном развале Союза миллионы людей попали в самую настоящую мясорубку.
О жертвах этой мясорубки сейчас не особенно принято вспоминать. Для тех, кто живёт в России, случилось уже многое, забившее события тех лет, а для тех, кто остался за её пределами (как я), сегодняшнее тоже по-мелочному важнее памяти о прошлом.
И когда вдруг оттуда - из прошлого - появляется весть, оказывается, что ничего не было «давно», всё это случилось на жизни одного поколения, оно ещё болит и кровоточит.
Мой товарищ, как и всякий военный юрист советской формации, прекрасно владеет всеми видами русского языка. Из текста двух писем, по его же просьбе убраны только некоторые «идентификационные данные», всё остальное осталось в его оригинальном изложении.
Фотография относится к октябрю 1984 года. На моей отвальной в горах, на даче коллеги из «верейной беспечности» (полиции Словакии) Йозефа Захенского. В обнимку с секретаршей стоим над пропастью: слева - я, справа мой друг, автор писем.
До обрушения нашего государства осталось 7 лет.
Если интересно - читайте.
Текст письма:
Вопреки всему, назло всем, несмотря ни на что и во имя всего!
Дорогой Юра! Твое послание получил и впитал его. Вчера я вкратце поведал о своем "боевом пути", а сегодня, выкроив время, хочу немного подробнее изложить тебе мой "анабазис" (не путать с Ксенофонтом и Швейком)! После твоего отъезда в Москву в 1984 г. я оказался в Миловице на должности сначала следака, а буквально через пару месяцев - старшего вышетрователя (следователя - словац.) Служил под командой легендарной личности - полковника Игнатенко Василия Андреевича, бывшего десантника. Этим все сказано. Жалобщики, униженные и оскорбленные обходили нашу контору за два квартала, боясь нарваться (в буквальном смысле) на шефа, который с похмелья любил покой, тишину и уединение.
Замом был прекрасный парень- майор Саушкин Толя, а следаком - двухгодичник лейтенант Хайруллин. Вдвоем с ним мы недолго работали вместе, т.к. в январе 1986 г. он погиб в ДТП (возвращался на машине шефа от бабы из госпиталя в Черни-над-Тиссою, был гололед, машина кувырнулась в кювет и... привет).
В мае 1986 г. я был назначен замом в Оломоуц вместо майора Иваниченко, которого отправили на Северный Флот. В июле 1987 в Оломоуце у меня народилась вторая доча - Катя. Так что, обе девки у меня импортные.
Прокурором в Оломоуце был хороший дядька - полковник Рябцов, который приехал из ГВП затариться коберцами (коврами для продажи в СССР) и уже был кандидатом "на распиловку".
Осенью 1987, по окончании срока пребывания за границей, получил назначение замом в Брест. Прокурором там был наверняка известный тебе Мих.Мих. Тарасюк. В твою бытность в Зволене он был старшим военным прокурором СО ВП ЦГВ. Такой худенький, белобрысый подполковник в морской форме. В Бресте я в течение недели получил шикарную квартиру в самом центре города на бульваре Мицкевича. Сие чудо стало возможным благодаря тому, что родная сестра шефа занимала должность зам. пред. горисполкома.
Но счастье длилось недолго - летом 1988 наша Брестская контора на 4 с плюсом сдала проверку комиссии ГВП и всех офицеров включили в резерв на выдвижение. И уже в ноябре этого же года я был назначен замом прокурора *** в Баку. Семейство оставил в Бресте, а сам на "жигуленке" покатил из Бреста в Баку (прикинь!)
Буквально через несколько дней после моего приезда в Баку первый раз были введены войска и комендантский час. Бабуины возжелали самостийности, создали "Народный Фронт", стали требовать выхода из Союза, выселения всех русскоязычных, вывода советских войск с территории Азербайджана и т.д. Все это сопровождалось провокациями, попытками нападений на воинские части и склады с оружием и боеприпасами, диким антирусским национализмом, массовыми (сотни тысяч) демонстрациями.
В каждом районе города были созданы военные комендатуры, которые дислоцировались в зданиях районных комитетов КПСС. Около 300 тыс.бабуинов неделю сидели на площади у здания Правительства, жгли сотни костров, изуродовали весь асфальт и за неимением заведений типа "Мэ" и "Жо" до верху засрали центральный фонтан c наядами. На каждом крупном перекрестке стояла бронетехника, проверялся каждый проходящий мимо автомобиль. В случае неисполнения приказа об остановке немедленно открывался огонь на поражение.
Однажды ночью министр культуры Полад Бюль-Бюль оглы, думая, что комендантский час не для него и «пскопская» десантура ну просто обязана знать в лицо азербайджанского соловья, нарвался на неприятности. Без лишних слов и какого - либо пиетета его выволокли из машины и надавали таких киздюлей, что он потом целый месяц зализывал раны в больнице, дивясь непредсказуемости и недостаточному культурному уровню русских солдат.
В общем, весь этот бардак продолжался до весны 1989, потом как-то все сошло на нет, бабуины затаились и внешне все выглядело более-менее пристойно.
Но с ноября 1989 г...о вновь понеслось по трубам. На этот раз еще одним раздражителем, помимо нас, русских, выступили армяне. Начались массовые погромы не только в Баку, но по всей республике. Я лично был свидетелем тому, как армян выбрасывали из окон домов с 3-12 этажей, отлавливали на улице, избивали, связывали проволокой, обкладывали старыми автомобильными покрышками и прямо на улицах сжигали заживо.
Самое страшное - это обыденность происходившего. Представь себе - солнечное утро, начало дня. Улицы запружены людьми, идущими на работу, в обычном режиме ходит общественный транспорт, мамки ведут детишек в садики и школы. А в это же время, то у одного дома, то у другого клубятся кучки озверевших бабуинов (в основном молодняк), в открытую убивающих людей. Милиция или проходит мимо, или безучастно наблюдает за происходящим. Обыватели же просто огибают место убийства и, как ни в чем ни бывало, идут дальше. Некоторые останавливаются минут на 5, чтобы полюбопытствовать, кого именно и как убивают. Затем все расходятся, оживленно и радостно обсуждая событие. Через полчаса трупов уже нет, тротуар вымыт и все идет своим чередом. И так по всему городу.
Обезумевшие армяне, бросив все, ломанулись в расположение наших воинских частей, где их принимали, размещали, кормили, мыли, оказывали мед. помощь и т.д. Это подлило масла в огонь и теперь уже бабуины стали штурмовать наши части.
Примерно 10-12 января 1990 в Баку вновь были введены войска. И понеслось... Основные события в Баку развернулись 19-21 января 1990. Почти в центре города, в военном городке "Сальянские казармы" располагался штаб 60 МСД *** с танковым полком, двумя мотострелковыми полками, батальоном связи, разведротой, ЗРП. Здесь же находились склады артвооружения. Со всех сторон городок окружен жилыми домами.
В городке имелось 3 КПП и 2 КТП парков. Вечером 19 января 1990 бабуины в количестве не менее 5 000 особей блокировали все КПП и КТП с помощью залитых под пробку бензозаправщиков и стали требовать, что вся боевая техника, оружие и боеприпасы были переданы им. Когда им тактично объяснили, что они явно погорячились, по городку был открыт шквальный огонь, который велся в основном с верхних этажей и крыш жилых домов. Появились первые погибшие и раненые с нашей стороны.
И тогда командующий 4 ОА генерал-лейтенант Соколов (младший сын бывшего МО СССР Соколова, который был снят с должности Горбачевым за Руста), дал команду "рассеять нападающих". Всю ночь и в течение дня 20 января их "рассеивали", да так, что *** (трёхзначное число) из них упокоились вечным сном на аллее "шахидов" в бывшем ЦПКиО им С.М. Кирова.
Наши потери составили 17 человек, из них 3 - небоевые. 21 января 1990 все офицеры и прапорщики с помощью выделенной им бронетехники свезли свои семейства в штаб 60 МСД, где их размещали в подвалах. Там же составлялись списки на эвакуацию. Если родственники членов семей проживали в Центральной России - отправляли в Москву. На Украине - тогда в Киев. В Сибири - в Новосибирск.
Я своих девчонок вывез под обстрелом из дома в десантном отделении БМП. На территории дивизии формировались колонны бронетехники (БТРы, БМП, БРДМ и даже танки) в которые усаживали женщин и детей, Затем эти колонны (а их было минимум три), под прикрытием ЗСУ 23-4 "Шилка" следовали на окраину Баку в пос. Насосный, где находился аэродром военно-транспортной авиации.
Были попытки обстрелять колонны, но "Шилки" разнесли по пути следования верхние этажи нескольких высотных жилых домов и бабуины обстрелы сразу же прекратили. В самолеты ИЛ-76 грузили по 380-400 человек (стоя, как сельдей в бочках) и отправляли за пределы Азербайджана. Вместе с членами семей офицеров и прапорщиков по воздуху отправляли и армян, которые нашли ранее прибежище в наших частях. Мои девочки долетели до Чкаловского, где их встретил мой батя. И остались мы, мужички, одни. И ты знаешь, Юра, мы все почувствовали такое облегчение, такой пофигизм! У нас оказались развязанными руки! Семьи-то в безопасности, бояться нечего!
(Продолжение следует)
Вот волна налетает прямо на меня и сейчас пройдёт над головой. Она очень тёплая, ща-а-а-с как даст в морду лица!
Вот - прошла, накрыв меня с макушкой, и понеслась к берегу. Этим летом в Латвии стоит несусветная жара, и к морю мы несёмся в конце каждого рабочего дня, кувыркаясь в водоворотах до позднего вечера, когда наконец-то становится сначала прохладно, а потом, после последнего заныра на закате солнца - даже чуть холодновато. И завтрашняя париловка уже не кажется такой трагичной.
Вода всегда была символом времени, ни одна волна не схожа с другой. Ни одна жизнь не похожа на другую. В поздний час, когда после возвращения с пляжа есть время, как говорят в армии, посидеть над собой, можно вспомнить старые обещания.
Я уговорил своего товарища по давней службе в Чехословакии разрешить мне опубликовать пару его писем. Он «возник из прошлого» совершенно неожиданно - звонком с юга, где сейчас, оказывается, благоденствует в своём российском адвокатстве. Меня нашёл в Интернете и - вот так, вдруг - поделился тем, как жил все те годы после того, как военная служба развела нас. А было это аж 26 лет назад.
Мы познакомились с ним в сказочной Словакии в 1982-м. Я, старший следователь военной прокуратуры при 30-й Иркутско-Пинской дивизии, тогда только-только получил майора, а он был молодым и цветущим старшим лейтенантом юстиции. Стояла наша «контора» вместе со штабом дивизии в городе Зволене - и была единственной на всю Словакию. Справка: в Чехии стояло аж 4 военных прокуратуры. И, как я уже писал когда-то, главным отличием службы «совиетских вояцев» в Словакии от службы «в чехах» было отношение местного населения. Когда наши коллеги приезжали к нам из Чехии в Словакию, то просто теряли дар речи от того, как тепло, по-братски, относится к нам местное население. Не хочется повторяться, обо всё этом я лет семь назад выдал на-гора пространные посты с фотографиями. С размещением мне помогал мой френд ”zhab”, поскольку своего ЖЖ у меня пока не было. Ну - надо будет - повторим, как говорится.
Это было романтическое и спокойное время. Где-то далеко от нас полыхала афганская война. Оттуда, по замене, приезжали в нам офицеры, прошедшие реальные бои. Они ошеломлённо смотрели на цветущий мир вокруг и - как могли - привыкали, что теперь на чужой земле не надо ходить с оружием.
Их рассказы с удовольствием выслушивали на кухнях и на шашлычной природе, но совершенно не принимали в расчёт при обучении войск. Это, увы, очень на нас похоже. Жив был миляга Леонид Ильич Брежнев, авторитет нашей страны и её Вооружённых Сил был несомненен. И никто не предполагал, что через год гроб с телом Генсека при массе видеокамер уронят-бросят в могилу за Мавзолеем, и по стене нашего государства пройдёт первая зловещая трещина.
Мы расстались с товарищем в 1984-м, когда я перевёлся в Московский гарнизон - преподавать криминалистику на военно-юридическом факультете ВКИ МО СССР. А через 7 лет, когда Союз после отвратительной агонии треснул и посыпался, подал рапорт об увольнении из армии и вернулся домой, в Латвию, где, став полковником-лейтенантом полиции, стал преподавать ту же криминалистику (но уже на латышском языке) в Полицейской академии родной Риги.
Очень по-разному сложились наши пути. Слишком уж непохижими по масштабу и характеру были события в Латвии и России.
В сравнении с тем, что мне описал мой друг, в Латвии я жил «у Христа за пазухой». Но нельзя не видеть, что при срамном развале Союза миллионы людей попали в самую настоящую мясорубку.
О жертвах этой мясорубки сейчас не особенно принято вспоминать. Для тех, кто живёт в России, случилось уже многое, забившее события тех лет, а для тех, кто остался за её пределами (как я), сегодняшнее тоже по-мелочному важнее памяти о прошлом.
И когда вдруг оттуда - из прошлого - появляется весть, оказывается, что ничего не было «давно», всё это случилось на жизни одного поколения, оно ещё болит и кровоточит.
Мой товарищ, как и всякий военный юрист советской формации, прекрасно владеет всеми видами русского языка. Из текста двух писем, по его же просьбе убраны только некоторые «идентификационные данные», всё остальное осталось в его оригинальном изложении.
Фотография относится к октябрю 1984 года. На моей отвальной в горах, на даче коллеги из «верейной беспечности» (полиции Словакии) Йозефа Захенского. В обнимку с секретаршей стоим над пропастью: слева - я, справа мой друг, автор писем.
До обрушения нашего государства осталось 7 лет.
Если интересно - читайте.
Текст письма:
Вопреки всему, назло всем, несмотря ни на что и во имя всего!
Дорогой Юра! Твое послание получил и впитал его. Вчера я вкратце поведал о своем "боевом пути", а сегодня, выкроив время, хочу немного подробнее изложить тебе мой "анабазис" (не путать с Ксенофонтом и Швейком)! После твоего отъезда в Москву в 1984 г. я оказался в Миловице на должности сначала следака, а буквально через пару месяцев - старшего вышетрователя (следователя - словац.) Служил под командой легендарной личности - полковника Игнатенко Василия Андреевича, бывшего десантника. Этим все сказано. Жалобщики, униженные и оскорбленные обходили нашу контору за два квартала, боясь нарваться (в буквальном смысле) на шефа, который с похмелья любил покой, тишину и уединение.
Замом был прекрасный парень- майор Саушкин Толя, а следаком - двухгодичник лейтенант Хайруллин. Вдвоем с ним мы недолго работали вместе, т.к. в январе 1986 г. он погиб в ДТП (возвращался на машине шефа от бабы из госпиталя в Черни-над-Тиссою, был гололед, машина кувырнулась в кювет и... привет).
В мае 1986 г. я был назначен замом в Оломоуц вместо майора Иваниченко, которого отправили на Северный Флот. В июле 1987 в Оломоуце у меня народилась вторая доча - Катя. Так что, обе девки у меня импортные.
Прокурором в Оломоуце был хороший дядька - полковник Рябцов, который приехал из ГВП затариться коберцами (коврами для продажи в СССР) и уже был кандидатом "на распиловку".
Осенью 1987, по окончании срока пребывания за границей, получил назначение замом в Брест. Прокурором там был наверняка известный тебе Мих.Мих. Тарасюк. В твою бытность в Зволене он был старшим военным прокурором СО ВП ЦГВ. Такой худенький, белобрысый подполковник в морской форме. В Бресте я в течение недели получил шикарную квартиру в самом центре города на бульваре Мицкевича. Сие чудо стало возможным благодаря тому, что родная сестра шефа занимала должность зам. пред. горисполкома.
Но счастье длилось недолго - летом 1988 наша Брестская контора на 4 с плюсом сдала проверку комиссии ГВП и всех офицеров включили в резерв на выдвижение. И уже в ноябре этого же года я был назначен замом прокурора *** в Баку. Семейство оставил в Бресте, а сам на "жигуленке" покатил из Бреста в Баку (прикинь!)
Буквально через несколько дней после моего приезда в Баку первый раз были введены войска и комендантский час. Бабуины возжелали самостийности, создали "Народный Фронт", стали требовать выхода из Союза, выселения всех русскоязычных, вывода советских войск с территории Азербайджана и т.д. Все это сопровождалось провокациями, попытками нападений на воинские части и склады с оружием и боеприпасами, диким антирусским национализмом, массовыми (сотни тысяч) демонстрациями.
В каждом районе города были созданы военные комендатуры, которые дислоцировались в зданиях районных комитетов КПСС. Около 300 тыс.бабуинов неделю сидели на площади у здания Правительства, жгли сотни костров, изуродовали весь асфальт и за неимением заведений типа "Мэ" и "Жо" до верху засрали центральный фонтан c наядами. На каждом крупном перекрестке стояла бронетехника, проверялся каждый проходящий мимо автомобиль. В случае неисполнения приказа об остановке немедленно открывался огонь на поражение.
Однажды ночью министр культуры Полад Бюль-Бюль оглы, думая, что комендантский час не для него и «пскопская» десантура ну просто обязана знать в лицо азербайджанского соловья, нарвался на неприятности. Без лишних слов и какого - либо пиетета его выволокли из машины и надавали таких киздюлей, что он потом целый месяц зализывал раны в больнице, дивясь непредсказуемости и недостаточному культурному уровню русских солдат.
В общем, весь этот бардак продолжался до весны 1989, потом как-то все сошло на нет, бабуины затаились и внешне все выглядело более-менее пристойно.
Но с ноября 1989 г...о вновь понеслось по трубам. На этот раз еще одним раздражителем, помимо нас, русских, выступили армяне. Начались массовые погромы не только в Баку, но по всей республике. Я лично был свидетелем тому, как армян выбрасывали из окон домов с 3-12 этажей, отлавливали на улице, избивали, связывали проволокой, обкладывали старыми автомобильными покрышками и прямо на улицах сжигали заживо.
Самое страшное - это обыденность происходившего. Представь себе - солнечное утро, начало дня. Улицы запружены людьми, идущими на работу, в обычном режиме ходит общественный транспорт, мамки ведут детишек в садики и школы. А в это же время, то у одного дома, то у другого клубятся кучки озверевших бабуинов (в основном молодняк), в открытую убивающих людей. Милиция или проходит мимо, или безучастно наблюдает за происходящим. Обыватели же просто огибают место убийства и, как ни в чем ни бывало, идут дальше. Некоторые останавливаются минут на 5, чтобы полюбопытствовать, кого именно и как убивают. Затем все расходятся, оживленно и радостно обсуждая событие. Через полчаса трупов уже нет, тротуар вымыт и все идет своим чередом. И так по всему городу.
Обезумевшие армяне, бросив все, ломанулись в расположение наших воинских частей, где их принимали, размещали, кормили, мыли, оказывали мед. помощь и т.д. Это подлило масла в огонь и теперь уже бабуины стали штурмовать наши части.
Примерно 10-12 января 1990 в Баку вновь были введены войска. И понеслось... Основные события в Баку развернулись 19-21 января 1990. Почти в центре города, в военном городке "Сальянские казармы" располагался штаб 60 МСД *** с танковым полком, двумя мотострелковыми полками, батальоном связи, разведротой, ЗРП. Здесь же находились склады артвооружения. Со всех сторон городок окружен жилыми домами.
В городке имелось 3 КПП и 2 КТП парков. Вечером 19 января 1990 бабуины в количестве не менее 5 000 особей блокировали все КПП и КТП с помощью залитых под пробку бензозаправщиков и стали требовать, что вся боевая техника, оружие и боеприпасы были переданы им. Когда им тактично объяснили, что они явно погорячились, по городку был открыт шквальный огонь, который велся в основном с верхних этажей и крыш жилых домов. Появились первые погибшие и раненые с нашей стороны.
И тогда командующий 4 ОА генерал-лейтенант Соколов (младший сын бывшего МО СССР Соколова, который был снят с должности Горбачевым за Руста), дал команду "рассеять нападающих". Всю ночь и в течение дня 20 января их "рассеивали", да так, что *** (трёхзначное число) из них упокоились вечным сном на аллее "шахидов" в бывшем ЦПКиО им С.М. Кирова.
Наши потери составили 17 человек, из них 3 - небоевые. 21 января 1990 все офицеры и прапорщики с помощью выделенной им бронетехники свезли свои семейства в штаб 60 МСД, где их размещали в подвалах. Там же составлялись списки на эвакуацию. Если родственники членов семей проживали в Центральной России - отправляли в Москву. На Украине - тогда в Киев. В Сибири - в Новосибирск.
Я своих девчонок вывез под обстрелом из дома в десантном отделении БМП. На территории дивизии формировались колонны бронетехники (БТРы, БМП, БРДМ и даже танки) в которые усаживали женщин и детей, Затем эти колонны (а их было минимум три), под прикрытием ЗСУ 23-4 "Шилка" следовали на окраину Баку в пос. Насосный, где находился аэродром военно-транспортной авиации.
Были попытки обстрелять колонны, но "Шилки" разнесли по пути следования верхние этажи нескольких высотных жилых домов и бабуины обстрелы сразу же прекратили. В самолеты ИЛ-76 грузили по 380-400 человек (стоя, как сельдей в бочках) и отправляли за пределы Азербайджана. Вместе с членами семей офицеров и прапорщиков по воздуху отправляли и армян, которые нашли ранее прибежище в наших частях. Мои девочки долетели до Чкаловского, где их встретил мой батя. И остались мы, мужички, одни. И ты знаешь, Юра, мы все почувствовали такое облегчение, такой пофигизм! У нас оказались развязанными руки! Семьи-то в безопасности, бояться нечего!
(Продолжение следует)