Личные итоги годовщины СВО

Feb 24, 2023 23:38

В годовщину начала СВО захотелось попробовать отрефлексировать свои ощущения основных изменений, которые спецоперация принесла в мою жизнь. Это будет запись в духе классических предновогодних лытдыбров времен старого ЖЖ, что по умолчанию подразумевает субъективность. Поэтому тут не будет ничего о ходе СВО - отчасти в силу установившейся цензуры, отчасти потому, что для меня СВО, в силу удаленности от фронтов, проявляется лишь в отражении, в том влиянии, которое она оказывает на наблюдаемый мною кусочек общественной жизни. Я думаю о СВО как о стресс-тесте, который проявил и ускорил многие процессы, и именно эти процессы и хочу попробовать зафиксировать.
Первым делом начало СВО показало мне, насколько все-таки мы все находимся в плену wishful thinking. Год назад мы отмечали 23 февраля в бане с мужиками, обсуждали какое-то стрёмное обострение телевизионной риторики и сошлись на том, что это очередной блеф, ничего не будет, потому что «ну не совсем же там долбанутые». Точно также были настроены и фейсбучные эксперты. Следующее утро показало, что мы все ошибались. Можно быть критично настроенным к государственному строю, но при этом все равно считать, что есть определенные рамки, за которые он не выйдет. Это когнитивная ошибка.
Затем, начало СВО показало мне, насколько все-таки тот слой гуманитарной интеллигенции, который умел производить новые небанальные идеи, был наносным, не связанным с российской действительностью.
Когда я пришел в Шанинку в магистратуру по советской истории, я самостоятельно изучал советское прошлое уже несколько лет, и считал, что в целом знаю основные способы говорить и думать о прошлом. Ну это вот «от сталинизма к оттепели с надеждами, разбившимися о «пражскую весну», затем к застою и освободительной перестройке» - если транслировать либеральный нарратив, либо «от большевизма к ревизионизму» - если сталинистский. Шанинка, к счастью, показала, что я ошибался - способов думать о прошлом гораздо больше, чем представлено в популярных интернетах. Но другие взгляды распространены в довольно узкой среде, которая в России в последние годы крутилась вокруг издательства НЛО, во многом заимствуя западные концепции истории, опять-таки выходящие за рамки основных советологических школ. Но я отвлекаюсь.
Основная идея в том, что я открыл научное сообщество свежо думающих на интересные мне темы людей. После начала СВО это сообщество практически прекратило существование именно как сообщество. Почти все люди, чьи мысли мне были интересны, уехали из России, и теперь как-то устраивают свои жизни за рубежом. А меня лишили источника свежих мыслей. Я будто в жаркий день нашёл родник, который иссох сразу после нахождения. Последующий год эмигрировавшие интеллектуалы главным образом упражнялись в философствовании насчет понятий «вина» и «ответственность», стараясь определить, в какой мере они сами были виновны в том, что существовали в небольшом мирке, исчезновение которого остальная Россия не заметила.
Я пишу эту запись из лыжного лагеря, меня окружают веселые спортивные люди, которые очень много говорят. О технике катания на лыжах, о вегетарианстве, о пилатес, о хобби, о брендированных носках… И я чувствую немоту, невозможность даже объяснить им, что я потерял, потому что они этого никогда не находили. Если весь мир ослепнет, то слепые от рождения люди будут счастливее тех, кто когда-то был зрячим.
СВО сделала мою личную исследовательскую работу сложнее. Потому что сократила круг людей, с которыми можно обсуждать советское прошлое концептуально. Я не хочу быть неправильно понятым своими подписчиками - я очень ценю вас, вы подбадриваете меня, требуете новых роликов, пинаете за задержки с книгой. Но, к сожалению, дискуссия в комментах со случайными людьми не может заменить академической дискуссии с людьми, имеющими профильный бэкграунд. Возможно, теперь я не придумаю каких-то мыслей, которые бы придумал, если бы у меня осталось место для академического диалога.
Ещё одна причина, снижающая мою мотивацию к исследовательской работе, заключается в том, что до последнего времени я считал, что делаю общественно полезное дело, плодами которого смогут воспользоваться деятели российского левого движения (сознательно оставляю размытый термин «левые», потому что на мой взгляд крах СССР мешает практической работе политиков всего левого спектра - от условных социал-демократов до условных большевиков-ленинцев). Теперь я просто не вижу, кто мог бы использовать новое понимание советского прошлого, даже если бы мне удалось его синтезировать.
Сначала демонстративное унижение гуманитарной интеллигенции (когда ректор Шанинки Зуев много месяцев сидел в СИЗО, за него просили разные люди и разными способами, но всё оставалось без изменений. Кстати Зуев до сих пор под следствием, человек ждёт суда полтора года (!), так вот, сначала демонстративное унижение гуманитарной интеллигенции, а затем её не замеченный остальной Россией исход заставили меня много думать о роли интеллигенции, интеллекта вообще.
Так уж вышло, что меня очень рано выявили как одаренного ребенка (я выигрывал олимпиады по всем предметам и вообще был «странненьким»), и детство я провел в кружке одаренных детей, которые, конечно, немало этим кичились. Сейчас одаренные дети стали обыкновенными взрослыми, никто из тех, с кем я сохранил связь, не стал ни президентом, ни мультимиллионером, и даже личную жизнь многие наладить не в состоянии.
И из сочетания этих факторов - обыкновенности судеб моих одаренных друзей и неспособности гуманитариев стать кому-нибудь в России достаточно нужными, чтобы оказаться защищенными - родилось у меня подозрение, что ценность интеллекта как такового была мной ранее переоценена. Все пляски с одаренными детьми базируются на предпосылке, что эти дети потом смогут принести обществу больше пользы, чем не одаренные. И, видимо, предпосылка эта не верна. Наш центр по работе с одаренными детьми в какой-то момент присоединили к муниципальному центру психологической помощи, который занимался детьми с СДВГ, суицидниками, аутистами и прочими проблемными подростками. Мы, конечно, возмущались, но подход чиновников был по-своему логичным: там дети с отклонением от нормы, и тут дети с отклонением от нормы («одаренные») - значит их всех надо в центр, работающий с отклонениями от нормы.
В общем, тяжело на тридцать шестом году жизни привыкать к мысли, что твоя любовь к интеллектуальным играм и постмодернистским парадоксам ничем не лучше чьей-то любви к лепке из глины или песням под гитару, нет в ней никакой общественной значимости даже в потенциале.
В начале СВО один из шанинских преподов написал текст про то, что интеллигенция обретает себя в публичном критическом диалоге с властью, не существует без этого критического диалога. СВО показало, что публичный критический диалог был имитацией. Как если переписываешься с девушкой в соцсетях, а потом понимаешь, что переписывался с чат-ботом.
Следующее открытие, которое мне принесла СВО - это понимание (наконец-то!) термина «свобода совести». Я знал, что эту гражданскую свободу обычно понимают как право публично декларировать свои взгляды (как правило религиозные), но только в прошлом году ощутил на себе её отсутствие, ощутил, почему у неё такое название. Когда не можешь прямо говорить то, что думаешь (например не можешь называть СВО другим словом) и вообще вынужден включать самоцензуру даже в этой записи - ощущаешь, что твоя совесть не свободна, а стонет от компромиссов, на которые ты идешь.
Вообще год оказался щедр на разнообразные понимания. Большая разница знать умом, и понимать в ощущениях. Можно знать про массовые доносы из истории, а можно ощутить, как много вокруг людей, готовых использовать это средство. Можно читать про фашизм, милитаризм, шовинизм в истории разных государств, а можно ощутить, как много людей вокруг тебя начинают испытывать интерес к подобным сюжетам. Можно что-то слышать про «консервативный поворот», а можно вдруг осознать, что сам сидишь ночью в тёмной комнате, и читаешь Дугина, потому что вдруг Дугин стал важной фигурой.
Одно дело читать про предательство социал-демократов в первую мировую, и совсем другое - наблюдать здесь и сейчас раскол остатков левых групп и группок по вопросу СВО.
Больше всего в будущем меня страшат не боевые действия как таковые, а состояние российского общества после того, как всё закончится. Я ещё раньше смог отрефлексировать, чем мне не нравится лозунг некоторых левых «чем хуже - тем лучше». Если рассчитывать только на тотальный развал всего, то потом строить светлое будущее надо будет из людей, умеющих только бороться за выживание, с «чоткими» ценностями и посттравматическим синдромом. Это как ждать, пока сукно старого кафтана износится до такой степени, чтобы кафтан сам развалился на лоскуты, а потом из этих лоскутов надеяться пошить крепкую новую одежду.
Я в комментах под любой политической записью чувствую эту апатию, пассивность, примиренчество - не просто на уровне действий, а на уровне мыслей. Когда люди, считающие себя социалистами, пишут под записью о каких-нибудь мерзостях «ну это не новость, капитализм бесчеловечен и т.п.». Сидит такой «коммунист» на диване, листает новостную ленту и хмыкает: «хм, гады, конечно, но это давно известно, хм, и тут как обычно всех обманули и продали, хм, наживаются на всём, хм, каких-то протестунов опять в асфальт закатали - ну ясное дело!». Можно устать соболезновать (хм, опять мирных жителей завалило), а можно устать возмущаться. Я боюсь, что в России пройдут оба процесса. На выходе от всей морали останется только воровское «не верь, не бойся, не проси». Способствует личному выживанию в агрессивных коллективах, но не способствует коллективным действиям.
Считаю определенным достижением, что летом сумел забросить в интернеты мысль о необходимости усилить работу над новыми образами социализма, которые важно популяризовать заранее, и, кажется, эта мысль даже нашла определенный отклик. Впрочем, пока рано судить.
Также благом я считаю переход размышлений о цифровом социализме в формат оффлайн-конференций, третья из которых начнется завтра. Консолидация людей, формирующих образы будущего «после» - возможно, самая главная задача сейчас, исходя из текущего состояния политического поля и неизбежной необходимости иметь свои позитивные идеи к моменту, когда господствующие ныне рецепты покажут свою несостоятельность.
Вообще это отдельный важный вопрос - как так вышло, что настроения реваншизма, ресентимента, все эти пляски вокруг того, что встать с колен можно только поставив кого-то другого на колени - как они получили такую популярность?
Мне тут кажется интересной такая мысль: до последнего времени самым ярким оппозиционером был, как ни крути, Алексей Навальный. И его команда продвигала мем «жуликов и воров», педалировала мысль, что в российском государстве нет никакой идеологии, а любая апеллирующая к обществу властная риторика является лишь прикрытием воровства. Возможно, это фреймирование сыграло с либералами злую шутку: не позволило заметить, что отдельные элементы идеологии в государстве есть, и находят отклик в определенных слоях. Ну а левым для того, чтобы «проглядеть», что определенная риторика набирает силу, и Навальный был не нужен: упрощенное чтение марксизма и так сводится к тому, что любая идеология только прикрывает жажду наживы.
Мы знаем, что Ленин, определяя время для восстания, внимательно изучал данные о результатах выборов в разные Советы, чтобы не пропустить момент, когда состояние российского общества позволит скинуть Временное правительство без активного противодействия.
Возможно, когда-нибудь мы узнаем, как тот предельно узкий круг лиц, который принимал решение о начале СВО, мониторил состояние российского общества, чтобы найти момент, когда можно будет наконец-то додавить остатки независимых кандидатов, позакрывать иностранные фонды, поразогнать тявкающих интеллигентов, ввести цензуру и, собственно, начать СВО так, чтобы не получить организованного внутреннего сопротивления. Должен признать, что момент был выбран верно, но я спрашиваю себя, что удерживало от того, чтобы сделать эти шаги раньше?
Очень неуютно жить с мыслью, что у тебя нет никакой защиты от произвола более сильного. Возможно, в этом неуюте кроется соблазнительность того wishful thinking в стиле «не совсем же они чокнутые», о котором я упоминал в начале.
При этом апокалиптические карикатуры про анальные зонды пока не оправдались. Если не лезть в политику, частная жизнь остается довольно комфортным местом. Меня не заставляют принудительно сидеть на партсобраниях, подписываться в осуждение троцкистско-бухаринских двурушников, да и на займы - тоже. Цены выросли, но не критично, поездки в Европу стали дороги и неудобны, но можно ездить в Турцию и по России, интернет не отключили, книжечки не отобрали.
И, надо сказать, вокруг меня довольно много людей, которые и раньше-то не особо интересовались общественными процессами. Те же лыжники-любители, которые уже наигрались за стеной в свои громкие подвижные игры и пошли спокойно спать, набираясь сил перед завтрашней тренировкой, пока я продолжаю строчить страницу за страницей.
Если что-то и можно записать в актив прошедшему году - так это принудительное приобщение к прелестям простого существования. Я гораздо больше занимался спортом, катался на велосипеде, слушал музыки. Дом убрал, еды сготовил - глядишь и день прошёл. Кроме того, на волне страха и неуверенности активизировались всякие соседские чаты, по-моему, люди стали собирать большие тусовки гостей чаще, чем годом ранее. Гитарники, квартирники - вот это всё подзабытое с подростковых времён. И знаете, это совсем не плохо. Нет ничего плохого в том, чтобы гулять, плавать, ходить на гитарные посиделки. Щемит только то, что всей этой мирской суеты стало больше, потому что большие смыслы померкли, большие цели отдалились, большие задачи стали труднее.

общественное, личное

Previous post Next post
Up