Связной
Для Заповедника сказок, ко Дню музыкальных сказок, трек № 6.
*а какая здесь потопталась песня Олега Медведева, объснять, я думаю, не нужно*
Должен же кто-то быть спокоен и продолжать писать сказки.
Каждый вечер, когда над городом сгущается ночь, Дику хочется только одного - поскорее выбраться на крышу.
С семьёй у Дика не сложилось. В ранней юности он был пылко влюблён в одну девушку, но она предпочла ему сына какого-то богатого промышленника, и с горя он с головой ушёл в работу. Инженерное дело, выбранное, как ему казалось, разумом, а не сердцем, неожиданно и довольно быстро захватило молодого человека настолько, что ни о чём другом он не думал годами: всё чертил и чертил свои закрылки, лопасти, винты и шасси. В дни испытаний ночевал в палатке прямо на полигоне, в остальное время часто оставался работать по ночам в бюро, задрёмывая над чертежами. Повышение застало Дика врасплох. Он? Начальник КБ? Подождите секундочку: это сколько же ему, получается, лет? Сорок один? Что, серьёзно?!
В ту ночь Дик над чертежами не сидел. Он сидел на крыше КБ, свесив ноги с края, пил портвейн из горла и думал о том, что, кажется, у него никогда уже не будет сына.
В ту ночь Дик выпил три бутылки портвейна, почти не захмелев, передумал прыгать с крыши и нашёл пусть и очень эфемерный, но, кажется, вполне подходящий выход.
Когда солидный и уважаемый Ричард, недавно ставший главой конструкторского бюро, купил трёхэтажный дом на окраине, друзья забросали его вопросами.
- Почему в Келли? Это же чёртова глушь! Уверен, ты можешь позволить себе недвижимость и получше, - удивлялся Тэд, очень старый товарищ, ещё со школы. - Могу подыскать тебе что-нибудь в своём районе, хочешь? А эту развалину продашь, да и всё.
- Да, Дик, не верю, что ты не нашёл ничего достойного в центре, да и цены сейчас неплохие, - поддакивал один из коллег. - Это же курам на смех! Ты что, решил в отшельники податься?
И только старшая сестра Мардж, единственная из родни, кто умудрялся терпеть Дика, месяцами не вылезающего из бюро, увидев новое жилище брата, понимающе хмыкнула:
- Отличная крыша, - и ничего не спросила.
Дик не рассказывал ей о своей идее. Но, к счастью, бывают люди, которые знают про тебя всё и без слов.
Дом стоял в череде таких же малоприметных уютных домиков с крохотными палисадниками и отличался ото всех остальных только тем, что прямо перед ним рос огромный дуб.
- Перед продажей спилить не успели, вы уж как-нибудь сами, ладно? - извиняющимся тоном пояснял теперь уже бывший хозяин, передавая Дику документы на собственность. - Могу подсказать отличных работяг: живут неподалёку, берут недорого, сделают всё честь по чести и даже пень могут выкорчевать, если немножко сверху накинете.
- Спасибо, но думаю, я пока оставлю всё как есть, - вежливо отозвался Дик.
Бывший хозяин дома только плечами пожал: воля ваша. А что от дуба тень на полдома, из-за которой на первом этаже темно, как в склепе, да и, случись что, упадёт это дерево наверняка, на своих или на соседей… Ну, дело житейское. И его оно больше не касается, сами разберутся.
Оставшись один в новом доме, Дик вздохнул с облегчением: наконец-то. Дуб срубить, тоже придумал. Ради него, можно сказать, всё и затевалось.
***
Время шло, и забираться на крышу по вечерам становилось всё труднее.
- Старость, - подсмеивался сам над собой Дик. От нагрузки, хоть и совсем небольшой, ощутимо покалывало в коленях, сбивалось дыхание, а сердце колотилось, как бешеное, так что, одолев чердачную лестницу и узкий проём слухового окна, известный инженер и уважаемый человек вынужден был несколько минут отдыхать, привалившись к каминной трубе.
- Ну привет, - отдышавшись, произнёс он, как произносил каждый без исключения вечер последние двадцать лет. - Как ты тут?
Дик похлопал по борту крохотный дирижабль, надёжно укрытый за огромной дубовой кроной. Дику шестьдесят один, и он построил чудо для сына, которого у него никогда не было. Маленький, почти игрушечный дирижабль, который вполне может совершать маленькие, почти игрушечные полёты. Или даже большие, если Дик успеет довести его до ума. Что вряд ли - ноги с каждым днём носят Дика всё неохотнее, зрение от постоянных ночных бдений давно ни к чёрту… А того, кому можно было бы подарить волшебный дирижабль - ну разве может быть не волшебным воздушный корабль, который чудаковатый властелин закрылок двадцать лет по ночам собирал у себя на крыше? - всё не находится. Племянники у Дика совсем иного толка, экономисты да грамотеи, и во всём окружении за двадцать лет не нашлось ни одного мальчишки, больного небом хотя бы вполовину так, как сам Дик. А время идёт, и ноги болят, и маленький дирижабль, привязанный к дымоходу, уже совсем живой и, может быть, единственный в своём роде, по вечерам встречает Дика на крыше, как одинокий щенок, и ждёт того, кто каждый раз за ним не приходит.
***
- Связной, связной! Проснитесь, связной. Это срочно!
- Мм? - Марго подняла на гостя сонные глаза. Надо же, и когда только умудрилась заснуть? Вроде только моргнула. В комнате отдыха горит яркий свет, на столике рядом с креслом, в которое она присела передохнуть буквально на десять минут, стоит нетронутая чашка с остывшим кофе. Понятно, надо меньше работать. Хотя некоторые вон считают иначе.
- Связной, вы готовы принять сеанс через десять минут? - внимательные голубые глаза смотрят испуганно и умоляюще. А мальчишка, видать, новенький: ещё боится, что невиданное чудо природы может отказаться работать. Ничего, скоро разберётся, что здесь и как.
«Полку нашего опять убыло, а работы как всегда завались», - догадывается Марго по несчастному лицу мальчика. Она молча кивает, принимает у него бумаги со сводкой и отхлёбывает холодного кофе. Интересно, сколько она проспала? Хочется верить, что хотя бы пару часов, хотя надежды на это мало.
Окончательно придя в себя, Марго просматривает ровные строчки печатного текста.
«Ага. Ага-а-а. Нетривиальная задачка. Ладно же, попробуем, нам не привыкать».
Не отрываясь от чтения, девушка залпом допивает кофе, едва не промахивается чашкой мимо стола и, рассеянно восклицая, бредёт в сторону рубки.
До сеанса четыре минуты. Отчаянно тянет зевать, но нельзя.
Марго надевает большие кожаные наушники и закрывает глаза. У неё остаётся три минуты, чтобы найти единственно верную ниточку.
***
Вик просыпается от холода и запаха сигарет.
В конце вагона, за три окна до него, какой-то не очень опрятный субъект выбрасывает в открытую форточку бычок и под громкий облегчённый вздох электрички выходит на очередную «платформу такой-то километр». Форточку он за собой, понятное дело, не закрывает.
Вик часто моргает, пытаясь совместить реальность и сон. Захлопывает окно, возвращается на своё место и, прикрыв глаза, вспоминает крохотный дирижабль на чьей-то крыше. Стимпанк какой-то, ей-богу. Старик в клетчатом костюме и котелке, и глаза его за круглыми стёклами очков совсем как у совы. У старика пустой трёхэтажный дом в живописной викторианской дыре, трость с набалдашником, подтяжки, дорогие ботинки и высокий дуб во дворе. Старик о чём-то грустит, но о чём, Вику во сне не понять. То ли тяжко ему одному, то ли ноги болят, то ли и то, и другое. Вик сочувствует старику и завидует его дому и особенно дирижаблю. Вот бы ему такой! От него наверняка уйма проблем по юридической части, но таких маленьких уютных дирижаблей с кабиной на двоих, как в старинных самолётах, на свете всё равно не бывает, значит, можно просто мечтать: вот бы ему такой дирижабль, ух!..
Вику девятнадцать. Он едет с аэродрома авиационного училища после долгого дня теории вида: «Вот тут такой-то рычажок, но мы его пока дёргать не будем, а вот тут такая-то кнопочка, но и её мы пока не трогаем…» Уйма полезной информации, и понятно, что до допуска к самолёту ещё как до луны - вызубрить всю теорию, сдать кучу зачётов, и тогда в весеннем семестре, может быть…
Словом, до полётов Вику так же далеко, как до весны. И пока у него мрачный бесснежный декабрь, сессия на носу, тонны конспектов, нудный инструктаж за плечами, свинцовое небо за окном электрички и ни одного дирижабля. Что ж, доехать домой и рухнуть спать - тоже неплохая идея, а то в дороге снится вон всякое странное, только тоску нагоняет. Это всё сквозняк и погода, наверняка.
Вик открывает очень ветхую книжку с пожелтевшими страницами, на обложке которой мелькает заглавная «Э», и погружается в чтение.
***
- То, что надо! - удовлетворённо бормочет Марго чуть в сторону от микрофона, не открывая глаз. - Так, а теперь…
- Рита, вставай! - доносится до девушки откуда-то очень издалека. Марго хочет громко возмутиться, что кто-то смеет влезать посреди сеанса и что этот кто-то непременно будет объясняться лично с шефом, а пока пусть не мешает ей, Марго, работать… Как её вдруг начинает бить крупная дрожь, и она просыпается.
- Ну и дрыхнешь ты! - мягко укоряет мама. - Два будильника проспала. Вставай, почти девять часов, на работу опоздаешь.
«Я и была на работе», - хочет сказать Марго, но успевает оглядеться.
Вместо радиорубки вокруг - её, Риты, собственная комната. Никто никогда не звал её Марго и тем более не подпускал к микрофону. Просто надо меньше читать на ночь Экзюпери, глядишь, и сны пообычней будут. Апокалипсис там какой-нибудь, например.
- Ух, ну и приснится же.
- Вставай, соня, - повторяет мама, - чайник только что кипел.
- Ага.
Рита плетётся на кухню, заваривает себе чай, почти не открывая глаз - чтобы, пока она придёт в себя, он успел немножко остыть. Рита терпеть не может кипяток: всё время обжигает нёбо.
«Всё время обжигает небо, которому шлёт послания, похожие на чужие сны, сочиняя их на ходу в серебристый микрофон, в радиорубке на краю света, как на душу пойдёт, как придётся, соединяя несоединимое и несоединимых тонкими нитками слов, которые может только она, девочка в больших чёрных наушниках, маленький усталый связной, которому снится, что он волшебный», - договаривает внутри Риты Марго и пропадает уже насовсем.
- Конец связи, - насмешливо заявляет Рита собственному отражению в круглом зеркале ванной. - Хотя нет, пожалуй, ещё не конец.
«Просто делай всё, что можешь, даже если не уверен, что от этого будет какой-нибудь прок. Даже если ты никогда не узнаешь, что он будет. Для этого и нужны мы, связные. Впрочем, не только мы».
- Они приснятся друг другу одновременно, в ночь перед выпускным Вика. В последнюю ночь Ричарда. В завещании ничего не будет сказано про дирижабль, и никто никогда его не найдёт, потому что в эту ночь он исчезнет из-за кроны большого дуба и появится на крыше панельной девятиэтажки на окраине совсем другого города. Вик сбежит с выпускного пораньше, не оставшись даже на долгожданную пьянку, и, едва дотерпев до темноты, помчится на крышу. Чердак будет заперт, но с этим он как-нибудь разберётся, потому что к одной из тонких и совсем не каминных труб будет прочным тросом привязан крохотный…
- Что ты там бормочешь? - бросает мама, проходя по коридору мимо открытой двери в ванную. - Собирайся быстрее, опаздываешь.
- Ничего, это я так, сон досматриваю, - деланно-равнодушно откликается Рита, подмигивает зеркальной Марго и, благополучно завершив сеанс связи, привычным жестом спускает на шею невидимые наушники.
*а какая здесь потопталась песня Олега Медведева, объснять, я думаю, не нужно*
Должен же кто-то быть спокоен и продолжать писать сказки.
Каждый вечер, когда над городом сгущается ночь, Дику хочется только одного - поскорее выбраться на крышу.
С семьёй у Дика не сложилось. В ранней юности он был пылко влюблён в одну девушку, но она предпочла ему сына какого-то богатого промышленника, и с горя он с головой ушёл в работу. Инженерное дело, выбранное, как ему казалось, разумом, а не сердцем, неожиданно и довольно быстро захватило молодого человека настолько, что ни о чём другом он не думал годами: всё чертил и чертил свои закрылки, лопасти, винты и шасси. В дни испытаний ночевал в палатке прямо на полигоне, в остальное время часто оставался работать по ночам в бюро, задрёмывая над чертежами. Повышение застало Дика врасплох. Он? Начальник КБ? Подождите секундочку: это сколько же ему, получается, лет? Сорок один? Что, серьёзно?!
В ту ночь Дик над чертежами не сидел. Он сидел на крыше КБ, свесив ноги с края, пил портвейн из горла и думал о том, что, кажется, у него никогда уже не будет сына.
В ту ночь Дик выпил три бутылки портвейна, почти не захмелев, передумал прыгать с крыши и нашёл пусть и очень эфемерный, но, кажется, вполне подходящий выход.
Когда солидный и уважаемый Ричард, недавно ставший главой конструкторского бюро, купил трёхэтажный дом на окраине, друзья забросали его вопросами.
- Почему в Келли? Это же чёртова глушь! Уверен, ты можешь позволить себе недвижимость и получше, - удивлялся Тэд, очень старый товарищ, ещё со школы. - Могу подыскать тебе что-нибудь в своём районе, хочешь? А эту развалину продашь, да и всё.
- Да, Дик, не верю, что ты не нашёл ничего достойного в центре, да и цены сейчас неплохие, - поддакивал один из коллег. - Это же курам на смех! Ты что, решил в отшельники податься?
И только старшая сестра Мардж, единственная из родни, кто умудрялся терпеть Дика, месяцами не вылезающего из бюро, увидев новое жилище брата, понимающе хмыкнула:
- Отличная крыша, - и ничего не спросила.
Дик не рассказывал ей о своей идее. Но, к счастью, бывают люди, которые знают про тебя всё и без слов.
Дом стоял в череде таких же малоприметных уютных домиков с крохотными палисадниками и отличался ото всех остальных только тем, что прямо перед ним рос огромный дуб.
- Перед продажей спилить не успели, вы уж как-нибудь сами, ладно? - извиняющимся тоном пояснял теперь уже бывший хозяин, передавая Дику документы на собственность. - Могу подсказать отличных работяг: живут неподалёку, берут недорого, сделают всё честь по чести и даже пень могут выкорчевать, если немножко сверху накинете.
- Спасибо, но думаю, я пока оставлю всё как есть, - вежливо отозвался Дик.
Бывший хозяин дома только плечами пожал: воля ваша. А что от дуба тень на полдома, из-за которой на первом этаже темно, как в склепе, да и, случись что, упадёт это дерево наверняка, на своих или на соседей… Ну, дело житейское. И его оно больше не касается, сами разберутся.
Оставшись один в новом доме, Дик вздохнул с облегчением: наконец-то. Дуб срубить, тоже придумал. Ради него, можно сказать, всё и затевалось.
***
Время шло, и забираться на крышу по вечерам становилось всё труднее.
- Старость, - подсмеивался сам над собой Дик. От нагрузки, хоть и совсем небольшой, ощутимо покалывало в коленях, сбивалось дыхание, а сердце колотилось, как бешеное, так что, одолев чердачную лестницу и узкий проём слухового окна, известный инженер и уважаемый человек вынужден был несколько минут отдыхать, привалившись к каминной трубе.
- Ну привет, - отдышавшись, произнёс он, как произносил каждый без исключения вечер последние двадцать лет. - Как ты тут?
Дик похлопал по борту крохотный дирижабль, надёжно укрытый за огромной дубовой кроной. Дику шестьдесят один, и он построил чудо для сына, которого у него никогда не было. Маленький, почти игрушечный дирижабль, который вполне может совершать маленькие, почти игрушечные полёты. Или даже большие, если Дик успеет довести его до ума. Что вряд ли - ноги с каждым днём носят Дика всё неохотнее, зрение от постоянных ночных бдений давно ни к чёрту… А того, кому можно было бы подарить волшебный дирижабль - ну разве может быть не волшебным воздушный корабль, который чудаковатый властелин закрылок двадцать лет по ночам собирал у себя на крыше? - всё не находится. Племянники у Дика совсем иного толка, экономисты да грамотеи, и во всём окружении за двадцать лет не нашлось ни одного мальчишки, больного небом хотя бы вполовину так, как сам Дик. А время идёт, и ноги болят, и маленький дирижабль, привязанный к дымоходу, уже совсем живой и, может быть, единственный в своём роде, по вечерам встречает Дика на крыше, как одинокий щенок, и ждёт того, кто каждый раз за ним не приходит.
***
- Связной, связной! Проснитесь, связной. Это срочно!
- Мм? - Марго подняла на гостя сонные глаза. Надо же, и когда только умудрилась заснуть? Вроде только моргнула. В комнате отдыха горит яркий свет, на столике рядом с креслом, в которое она присела передохнуть буквально на десять минут, стоит нетронутая чашка с остывшим кофе. Понятно, надо меньше работать. Хотя некоторые вон считают иначе.
- Связной, вы готовы принять сеанс через десять минут? - внимательные голубые глаза смотрят испуганно и умоляюще. А мальчишка, видать, новенький: ещё боится, что невиданное чудо природы может отказаться работать. Ничего, скоро разберётся, что здесь и как.
«Полку нашего опять убыло, а работы как всегда завались», - догадывается Марго по несчастному лицу мальчика. Она молча кивает, принимает у него бумаги со сводкой и отхлёбывает холодного кофе. Интересно, сколько она проспала? Хочется верить, что хотя бы пару часов, хотя надежды на это мало.
Окончательно придя в себя, Марго просматривает ровные строчки печатного текста.
«Ага. Ага-а-а. Нетривиальная задачка. Ладно же, попробуем, нам не привыкать».
Не отрываясь от чтения, девушка залпом допивает кофе, едва не промахивается чашкой мимо стола и, рассеянно восклицая, бредёт в сторону рубки.
До сеанса четыре минуты. Отчаянно тянет зевать, но нельзя.
Марго надевает большие кожаные наушники и закрывает глаза. У неё остаётся три минуты, чтобы найти единственно верную ниточку.
***
Вик просыпается от холода и запаха сигарет.
В конце вагона, за три окна до него, какой-то не очень опрятный субъект выбрасывает в открытую форточку бычок и под громкий облегчённый вздох электрички выходит на очередную «платформу такой-то километр». Форточку он за собой, понятное дело, не закрывает.
Вик часто моргает, пытаясь совместить реальность и сон. Захлопывает окно, возвращается на своё место и, прикрыв глаза, вспоминает крохотный дирижабль на чьей-то крыше. Стимпанк какой-то, ей-богу. Старик в клетчатом костюме и котелке, и глаза его за круглыми стёклами очков совсем как у совы. У старика пустой трёхэтажный дом в живописной викторианской дыре, трость с набалдашником, подтяжки, дорогие ботинки и высокий дуб во дворе. Старик о чём-то грустит, но о чём, Вику во сне не понять. То ли тяжко ему одному, то ли ноги болят, то ли и то, и другое. Вик сочувствует старику и завидует его дому и особенно дирижаблю. Вот бы ему такой! От него наверняка уйма проблем по юридической части, но таких маленьких уютных дирижаблей с кабиной на двоих, как в старинных самолётах, на свете всё равно не бывает, значит, можно просто мечтать: вот бы ему такой дирижабль, ух!..
Вику девятнадцать. Он едет с аэродрома авиационного училища после долгого дня теории вида: «Вот тут такой-то рычажок, но мы его пока дёргать не будем, а вот тут такая-то кнопочка, но и её мы пока не трогаем…» Уйма полезной информации, и понятно, что до допуска к самолёту ещё как до луны - вызубрить всю теорию, сдать кучу зачётов, и тогда в весеннем семестре, может быть…
Словом, до полётов Вику так же далеко, как до весны. И пока у него мрачный бесснежный декабрь, сессия на носу, тонны конспектов, нудный инструктаж за плечами, свинцовое небо за окном электрички и ни одного дирижабля. Что ж, доехать домой и рухнуть спать - тоже неплохая идея, а то в дороге снится вон всякое странное, только тоску нагоняет. Это всё сквозняк и погода, наверняка.
Вик открывает очень ветхую книжку с пожелтевшими страницами, на обложке которой мелькает заглавная «Э», и погружается в чтение.
***
- То, что надо! - удовлетворённо бормочет Марго чуть в сторону от микрофона, не открывая глаз. - Так, а теперь…
- Рита, вставай! - доносится до девушки откуда-то очень издалека. Марго хочет громко возмутиться, что кто-то смеет влезать посреди сеанса и что этот кто-то непременно будет объясняться лично с шефом, а пока пусть не мешает ей, Марго, работать… Как её вдруг начинает бить крупная дрожь, и она просыпается.
- Ну и дрыхнешь ты! - мягко укоряет мама. - Два будильника проспала. Вставай, почти девять часов, на работу опоздаешь.
«Я и была на работе», - хочет сказать Марго, но успевает оглядеться.
Вместо радиорубки вокруг - её, Риты, собственная комната. Никто никогда не звал её Марго и тем более не подпускал к микрофону. Просто надо меньше читать на ночь Экзюпери, глядишь, и сны пообычней будут. Апокалипсис там какой-нибудь, например.
- Ух, ну и приснится же.
- Вставай, соня, - повторяет мама, - чайник только что кипел.
- Ага.
Рита плетётся на кухню, заваривает себе чай, почти не открывая глаз - чтобы, пока она придёт в себя, он успел немножко остыть. Рита терпеть не может кипяток: всё время обжигает нёбо.
«Всё время обжигает небо, которому шлёт послания, похожие на чужие сны, сочиняя их на ходу в серебристый микрофон, в радиорубке на краю света, как на душу пойдёт, как придётся, соединяя несоединимое и несоединимых тонкими нитками слов, которые может только она, девочка в больших чёрных наушниках, маленький усталый связной, которому снится, что он волшебный», - договаривает внутри Риты Марго и пропадает уже насовсем.
- Конец связи, - насмешливо заявляет Рита собственному отражению в круглом зеркале ванной. - Хотя нет, пожалуй, ещё не конец.
«Просто делай всё, что можешь, даже если не уверен, что от этого будет какой-нибудь прок. Даже если ты никогда не узнаешь, что он будет. Для этого и нужны мы, связные. Впрочем, не только мы».
- Они приснятся друг другу одновременно, в ночь перед выпускным Вика. В последнюю ночь Ричарда. В завещании ничего не будет сказано про дирижабль, и никто никогда его не найдёт, потому что в эту ночь он исчезнет из-за кроны большого дуба и появится на крыше панельной девятиэтажки на окраине совсем другого города. Вик сбежит с выпускного пораньше, не оставшись даже на долгожданную пьянку, и, едва дотерпев до темноты, помчится на крышу. Чердак будет заперт, но с этим он как-нибудь разберётся, потому что к одной из тонких и совсем не каминных труб будет прочным тросом привязан крохотный…
- Что ты там бормочешь? - бросает мама, проходя по коридору мимо открытой двери в ванную. - Собирайся быстрее, опаздываешь.
- Ничего, это я так, сон досматриваю, - деланно-равнодушно откликается Рита, подмигивает зеркальной Марго и, благополучно завершив сеанс связи, привычным жестом спускает на шею невидимые наушники.