Семиовойны, или зачем украинские нацисты крушат советские памятники
Холодная война была медиа-войной. Была очень четкая медиа-агрессия, когда советский человек слушал чужие радиоголоса, которые вступали в конфликт с тем, что он слышал вокруг себя. Но это была и семиовойна, поскольку одновременно с двух сторон неслись разные смыслы, ведущие к конкурентным картинам мира.
Причем интересно, что Запад иногда сознательно приглушал свои оценки, чтобы не раздражать СССР. Например, по поводу победы в холодной войне из лекции Пола Грегори: «Джордж Буш решил, что будет более дипломатично, если он об этом не заявит. У меня в Гувере есть коллега, который писал речи для Рейгана, он придумал эту знаменитую фразу: «Mr. Gorbachev, tear down this wall». Он мне сказал, что, если бы президентом был Рейган, он бы отпраздновал это событие. Джордж Буш решил этого не делать, но вопрос о победителе решён».
Это, кстати, полностью повторяет опыт Кеннеди в случае кубинского кризиса. И тогда тоже было запрещено кричать об американской победе, сознательно давая Хрущеву возможность заявлять о советской победе.
Перестройка взяла на вооружение чужую картину мира, заменив ею старую советскую. Основные тексты того времени, включая даже еженедельники типа «Огонька», которые должны были по определению рассказывать о дне сегодняшнем, были направлены на переписывание истории, переводя «врагов» в «друзья», а «друзей» во «враги».
Но вскоре эта информационная атака приостановила свои обороты. Евгений Киселев вспоминает то, что мы уже успели призабыть: «К концу 1990 года стало возникать ощущение, что журналистика стала пробуксовывать, что все запретные темы исчерпаны, что все белые пятна в истории закрашены, все основные недоговоренности по отношению к общественной жизни, к недавней советской истории, сняты, а чего-то нового предложить не удавалось. Это медицинский факт: в 1990 году очереди к киоскам исчезли. Уже не нужно было в 6 утра вставать в 90м: в 87, 88м, в 89м нужно, а потом произошло обвальное падение интереса к прессе. Пресса перестала быть информационным дефицитом. Возможно, те же самые процессы стали происходить на телевидении».
Эта исчерпанность дискурса перестройки очень интересна. Этот период был не только тяжел для журналистов, но и, получается, неинтересен для читателей. Они уже все услышали. Списки «врагов/друзей» обновлены, а кроме смены истории ничего другого не предлагалось. И если тогда было «все плохо», то все решили, что теперь будет «все хорошо».
Советский Союз обладал очень мощным семиопроизводством - производством смыслов с помощью прессы, литературы, искусства, кино. Наверное, то была самая большая фабрика смыслов в мире. К тому же, она не пускала к себе конкурентов.
Она также активно осваивала новые формы воздействия, особенно в послереволюционные годы. П. Вирилио говорит об агитпоездах того времени, которые несли лозунги во славу Ленина или Красного Октября [Virilio P. Interview with Dominique Joubert and Christiane Carlut // Virilio live. Selected interviews. Ed. by J. Armitage. - London etc., 2001]. Он сравнивает их с сегодняшними рекламными грузовиками, которые становятся на пересечении дорог, чтобы их увидело множество людей.
Сильное семиопроизводство можно победить только косвенными путями, а не прямыми. По этой причине Иран, к примеру, не пускает к себе куклу Барби и западные детские мультики. Косвенное продвижение не воспринимается обычно как атака, поэтому коллективное сознание против него беззащитно.
О сегодняшнем мире Ф. Берарди говорит как о семиокапитализме (см. его биографию). Он говорит, что его пронизывает дух барокко: «Центральное место в семиокапитализме - современной форме капитализма, основанного на производстве и циркуляции семиотических благ, - занимает дух барокко. Протестантская этика состоит в вычитывании истины из Книги Божьей, барокко же определяется разрастанием визуальной симуляции. Протестантские реформисты запустили процесс религиозного преобразования на основе письменного текста и личностного отношения между индивидуальным сознанием и Словом Божьим, миссионеры-католики же обращали население Америки в свою веру, ярко симулируя бесконечность воображаемых миров».
Он говорит о барокко, вероятно, потому что стиль барокко характеризуется не строгостью, а излишествами, вниманием к множеству деталей, которое отсутствовало в классическом стиле (см. о барокко тут и тут). Барокко стало по сути результатом Тридентского собора, начавшего контр-реформацию, где было решено, что искусства своей коммуникацией должно нести религиозные темы, эмоционально включая паству. И акцент именно на этом аспекте понятен, если вспомнить, что протестанты запретили визуальное искусство в церкви.
Искусство часто выступает в качестве триггера по трансформации ментальности. Вероятно, такое явление, как джаз, например, совершенно спокойно в свое время увлекло на свою сторону молодежь, включив не только другую скорость жизни, но и другую культуру, что позволило окончательно оторвать общество 20-х от викторианских времен. «Битлз» смогли оторвать советскую молодежь от советской песни, а оперы Верди - поднимать Италию на революцию. «Иная» музыка требует других контекстов жизни.
Скорость информации, темп музыки порождают иные модели жизни и мысли. Для кого-то они оказываются находкой, а кто-то хочет спрятаться от них в уголках мира с другой скоростью изменений. Отсюда, вероятно, такой феномен, как дауншифтинг. Тоффлер также писал, что надо будет создавать условные «заповедники», где жизнь не будет течь так быстро, чтобы создавать возможности для отдыха людей будущего.
....
«Семиокапитализм сосредоточен на создании и коммодификации техно-лингвистических аппаратов (от образов до информационных потоков, от финансовых продуктов до программного обеспечения), имеющих в сущности семиотический и детерриториализованный характер. Основной продукт семиокапиталистической экономики - это симуляция, возникающая, когда медиа и экономика стремятся к слиянию. Симулякр - это копия без оригинала, а симуляция - это проекция симулированной среды, которая стимулирует сознание и чувствительность организма. На том и основан барочный эффект цифровизации производства и коммуникации: мы живем в мире стимулированной симуляции, в мире прагматических иллюзий» (см. также его книги Berardi F. After the future. - Edinburgh etc., 2011, Berardi F. Precarious rhapsody. - London, 2009 ).
Здесь не хватает оценки того, является ли этот процесс случайным или системным. Или это просто новый метод управления, возникший тогда, когда человечество прошло процесс глобализации. Один тип социальных коммуникаций нужен для деревни, другой - для города, третий - для страны. И совсем иной для всего человечества.
Ведь сегодня мы в сильной степени «питаемся» новостями из других стран и других типажей. Сегодня в центре внимания оказываются совершенно отдаленные от проблем человека события. Например, женитьба актера Клуни или рождение ребенка у Кейт Мидлтон.
...
Советский Союз еще раньше Запада стал семиосоциализмом, производящим семиотические продукты. Когда перестройка остановила этот поток и стала производить семиопродукты противоположной направленности, Советский Союз развалился.
...
Советский Союз еще раньше Запада стал семиосоциализмом, производящим семиотические продукты. Когда перестройка остановила этот поток и стала производить семиопродукты противоположной направленности, Советский Союз развалился.
Производство нужного вида семиопродукта касалось текстов, которые были важны как точка отсчета. «Малая земля» Л. Брежнева является одним из примеров такого рода (см. историю ее создания и имена ее реальных авторов). Здесь сошлись не один, а даже несколько факторов, поднимавших ее на пьедестал, откуда шла бесконечная циркуляция и виде книги, и виде пластинок, и в виде таертальных постановок (был даже балет, поставленный в Донецке). С одной стороны, это была Великая Отечественная война, которая стала главным символом всего советского периода. С другой, фигура генсека как участника и как «автора» текста.
В этом списке может быть и «Молодая гвардия» А. Фадеева. Когда сегодня много пишут о фактических неточностях, стоявших за романом, это не имеет значения для семиопродукта. Он отвечает реалиям другой системы. Эти тексты не просто отображают картину мира, они ее создают. Редко когда выступления первых лиц достигают такого уровня социального управления. Они чаще констатируют то, что должно звучать в данный момент. Тексты первого типа сами создают контексты под себя.
Точно такую же роль только в маркировке физического пространства играют памятники. Особенно это заметно в периоды изменений модели мира. Тогда и памятники сбрасываются, и названия улиц переименовываются. Это вполне естественная реакция коллективного сознания на чужой семиопродукт.
Это интересным образом напоминает теорию английского психоаналитика и педиатра Д. Винникота [см. здесь, здесь, здесь, здесь, и здесь]. Стиглер воспользовался ею, чтобы описать отношение к технике. Теория же состоит в том, что плюшевый мишка является для ребенка переходным объектом, ведущим к его матери. Нельзя забрать мишку, чтобы ребенок не расплакался.
Советские памятники - это те же плюшевые мишки только уже для взрослого коллективного сознания. Они ведут к правильным точкам советской модели мира, как это делают, кстати, и памятники всех государств. Государства с недолгой историей наиболее болезненно относятся к чужим памятникам.
Другой вариант в истории тоже был: нацисты сжигали книги, борясь по сути с медиа. Это делали студенты, профессора и библиотекари им не препятствовали по понятным причинам [см. здесь, здесь и здесь]. Книги сжигались за не-немецкие высказывания в них. Под атаку тогда попали социалисты, пацифисты и евреи. То есть перед нами проходит пример «выравнивания» символического пространства под единообразные лекала.
Одновременно это говорит о слабости такой социосистемы. Сильные социосистемы могут удерживать определенный объем семиотических отклонений от своего ядра. СССР, как и Германия, давали всплески такого насилия во времена, когда проходили модернизацию. Это вновь говорит об исчерпанности сил системы, когда у нее не хватает «энергетики» для удержания разнообразия.
Социосистема может искусственно сужать набор разрешенного поведения, оперируя, к примеру, страхами. Об этом говорят, например, Ж. Рансьер и Г. Павловский (см. здесь, здесь и Павловский Г. Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля. - М., 2012). Государство или олигархи запускают в общество страхи, чтобы облегчить социальное управление.
Полностью статья эксперта по информационным и психологическим войнам профессора Почепцова здесь.